Текст книги "Куда приводят сундуки"

– Он так и сказал «при большом стечении народа»? – ехидно спросила Ирина.

– Именно так!

– А почему «неприятную вещь»?

– Это лучше знать вам, а не мне! Я передала его монолог слово в слово. Теперь я желаю выслушать ваши исчерпывающие комментарии.

Мы молчали, стоя вокруг стола. Наши руки покоились на спинках стульев (как-то так синхронно получилось). Ольга Константиновна сидела, ожидая ответа, переводя взгляд с Ирины на отца; меня она почему-то избегала, хотя именно моя персона была первопричиной её обременительной поездки в Салтыковку (может, потому и избегала?).

Было похоже на миниатюру «Не выученный урок» или «Нашкодившие школьники»: сердитая учительница требует ответа, а несчастные дети прячут взгляд в пол и от страха не могут ни слова вымолвить в своё оправдание.

Я уже знала, что Ольга Константиновна вошла в образ и надо просто подождать: она через пару минут способна абсолютно измениться и ненадолго превратиться в нормального здравомыслящего человека. Но неожиданно в образ стали впадать её ближайшие родственники: худенькая дочь Ирина и большой бородатый муж Лев Георгиевич.

– Мне не следовало запирать ворота из бункера в тоннель на задвижку. Когда я толкнула их впервые, они не были заперты, просто плотно затворены.

– Ну вот, – так же тихо произнёс отец, одной рукой одёргивая свитер, а другой делая неопределённый жест в сторону дочери. Вот и улика.

Тут беспощадная «учительница» уставилась на меня, а я… сделала книксен.

– Вы что тут все с ума посходили?! – дама выскочила из-за стола. – Где этот чёртов сундук?! Давайте его сюда, и я немедленно уезжаю домой! Прямо вот в ту же секунду, слышите?!

– Оля, электрички все уже ушли – это, во-первых, а во-вторых, ни я, ни Ира, ни Вера, никакого отношения к сундуку сейчас не имеем. Но очень стремимся, поверь.

– Так вы что, не с Афанасием?!

– Нет, мама, мы из другой банды, – ласково ответила Ирина. – Салтыковка большая. И папа прав: тебе в любом случае придётся переночевать здесь, как ты сама и планировала.

– Здесь? Теперь? В этом дурдоме? Да вы меня укокошите ночью! И эта блохастая шавка: почему она у вас на кухне содержится?!

Ирина мама повернулась в сторону печки, за которой пёс нервно стучал об пол вчерашней говяжьей косточкой; в этот момент из-за печки выплыл чёрный кот…

Мы все трое зажмурились и сжали кулаки (как по команде режиссёра), ожидая окончательного эмоционального взрыва непрошеной гостьи, но она, к нашему превеликому удивлению, совершенно обмякла и даже развеселилась:

– Кошечка? – ласково спросила она. – Кошечке всё можно. Ух, какие у тебя усы. А какие щёки выразительные…

Шарик был спасён!

Кот устремился к даме за дальнейшей похвалой, обильно мурлыкая и щедро одаривая полы её пальто шерстью. К счастью, кот и пальто были одинаково беспросветно черны. Дама окончательно смягчилась в компании кота, но тему разговора не переменила:

– Афанасий Иванович просил меня подойти завтра к зданию библиотеки, где мы с ним и познакомились, сказал, что может доставить мне сундук туда. Странно, но он мне не сказал во сколько. А я и не переспросила… И почему это я не могу к нему домой зайти самостоятельно? Всё же здесь какая-то тайна, которую все тщательно от меня скрывают. Вы меня унижаете этим недоверием, господа.

– Видишь ли, Оля…

– Нет-нет! Я ничего не хочу видеть и слышать, тем более – на ночь. Проводите меня, пожалуйста, на какой-нибудь чистый диван, для меня этот жуткий день уже окончен.

Мы с Ириной остались на кухне одни.

– Как же я с этим засовом могла промахнуться? – грустно сказала Ирина.

– Ирин, не переживай, даже если наш дед и понял, что в его логово было вторжение, то вряд ли он думает именно на нас. Он тоже не прав – запирать нужно за собой дверь, ког-да из дома уходишь.

– Уезжаешь, – поправила меня Ирина.

– Тем более!

– Уж лучше бы мы украли что-нибудь у него: тогда он бы подумал, что это обычные дачные воры. А так – всё на месте, значит это не воры, а шпионы… Он ведь старый – накрутил себя ещё подозрениями… Теперь весь в «бигудях», не спит, наверное.

– А, может, наоборот, профессионал: сразу понял, в чём дело и моментально отреагировал: надо избавиться от той вещи, ради которой весь сыр-бор…

– Вероятно, спасал что-то более ценное. Ух, дед! Помешал нам на самом интересном месте! Ладно, не хочешь пройтись на сон грядущий?

Мы вышли на крыльцо. У самого порога, под большой консервной банкой, куда всегда складывался заплесневевший хлеб и семечки для птиц, белел краешек бумаги:

«Лев Георгиевич, завтра – первый день традиционной Мебельной выставки, которую мне удалось ускорить не без хлопот. Заходила к Вам сегодня несколько раз, но так и не застала. Начало мероприятия в десять утра. Просьба владельцам мебели присылать свои экспонаты во дворик библиотеки за час до открытия. Ваше личное присутствие приветствуется. Председатель Общества старых дач Каренина Н. П.

P.S. Лев Георгиевич, мы подумали, что лужайка около Вашего дома не подойдёт в это время года для экспонатов.»

– Ну, теперь мне понятно, почему мама сказала про большое стечение народа: Афанасий будет ей передавать сундук при всех, чтобы весь посёлок видел, и даже пресса! Чтобы больше ни у кого не было намерений преследовать его, пытаясь выкрасть эту рухлядь. И ему всё равно, кто был сегодня у него «в гостях», ему главное – отделаться от вещи, быть свободным от неё.

– Ирин, а что папа выставлять будет завтра?

– Папа?.. Шарика!.. И куда же всё-таки могли подеваться мои перчатки?..

Салтыковская библиотека занимала первый этаж старинной двухэтажной избы в ста шагах от железнодорожной станции. На втором этаже располагался детский досуговый центр. Зелёный бревенчатый дом стоял в окружении небольшой асфальтированной площадки, тщательно расчищенной от последнего снега. По периметру росли чудесные высокие сосны и липы, бывшие, по моим подсчётам, вдвое старше дома. В стройном ряду этих обычных для парков деревьев я заметила пару сибирских кедров, одаривавших непросвещённых прохожих «странными» шишками – полу еловыми, полу сосновыми.

Вот сюда, на эту площадку, ввозили на ручных тележках старинную мебель всех возможных функций и бережно (я бы сказала – нежно) ставили её на большие куски картона, которые выдавала всем участникам при входе наша Надежда Платоновна. Калитка в чугунной ограде вокруг библиотечного владения была снята с петель и прислонена к бревенчатой стене дома.

До официального открытия выставки оставалось чуть более часа.

Я стояла на противоположной стороне улицы, вне поля зрения Карениной, и наблюдала за происходящим. Моё ожидание скрашивал тёплый ржаной багет и картонный стакан горячего чая, купленные по дороге у станции.

Надежда Платоновна была в своём стареньком дырявом пальто, на голове – тёмная шляпка, подробности которой мне не были видны на расстоянии, руки были в тёмных перчатках… Старушка как старушка. Но с каким величественным поклоном она встречала всех участников! Каким царским жестом выдавала каждому расплющенные картонные коробки! А эти приходящие старики и старушки (иногда сопровождаемые молодыми внуками или правнуками) отвечали ей тем же поклоном, торжественно принимая из её рук отслужившие куски картона. Как будто это были какие-то похвальные грамоты за то, что они соизволили явиться и привезти на смотр свою дореволюционную табуретку.

Возможно, так оно и было на самом деле: это был их традиционный праздник, их особый день – они же все были фанатами своих деревяшек. Эх, мало во мне любви к табуреткам, а ещё художником называюсь…

Нет, дело было, конечно, в том, что я очень ждала встречи со своим сундуком, а всё остальное мне только мешало в тот момент.

Мимо меня провозили и проносили самые разнообразные арт-объекты, среди которых, кстати говоря, табуретов не было. Сундуков было много, стульев и этажерок – легион. Зеркала в деревянных рамах везли буквально штабелями, все они были укутаны в одеяла, как младенцы на зимней прогулке. Ехал и маленький тёмный буфетик (тоже обмотанный тряпками до самого деревянного ангелочка, украшавшего его верх). Красная лошадка из папье-маше прибыла верхом на плече пожилой дамы, колёсиками вверх: наверное, всю дорогу обе мечтали поменяться местами, как было полвека назад. Кожаные чемоданы с металлическими уголками, комоды и комодики с ящиками… Только диванов и платяных шкафов я не наблюдала.

Книжный шкаф, один единственный, исполинский, подъехал чуть позже: несколько здоровенных грузчиков вытаскивали его из крытого кузова грузовой машины. Руководил разгрузочными работами худющий высокий старик в цилиндре. Надежда Платоновна поклонилась ему; старик снял цилиндр, поклонившись в свою очередь, и поцеловал Карениной руку.

Где я нахожусь?! Особая порода дачников?! Или тут все бывшие графья-князья?! Или здесь помимо выставки мебели ещё и маскарад какой-то планируется после официального мероприятия? Или всё дело в нашей Надежде Платоновне?.. «Здесь раньше многие хорошо говорили по-французски», – вспомнила я её слова.

Четверо грузчиков, бережно проводив шкаф на предназначенное место перед библиотекой, нырнули обратно в кузов и каждый вынес оттуда по фанерному ящику. Это оказались старинные книги с разноцветными корешками, которыми высокий старик стал заполнять шкаф. Грузчики… поклонились старику и уехали. «А грузчики ли это?» – подумала я, допивая последний глоток чая и чуть не поперхнулась: мимо меня шёл Афанасий, относительно налегке, если не считать небольшого газетного свёртка в руках. И в этом свёртке – очевидно – был не мой сундук!

Поравнявшись с Надеждой Платоновной, он еле заметно наклонил голову в знак приветствия, а её протянутую картонку отстранил.

Минут через пятнадцать, раскланявшись с последним участником, Каренина натянула широкую красную ленту на месте изъятой калитки и смешалась с компанией мебельных фанатов, завершающих свои инсталляции.

Я оставалась на улице ждать Ирину и её родителей. Честно говоря, никакого особого интереса к тому, что происходило внутри ограды библиотеки я сейчас не испытывала – сундука там не было, в этом я была убеждена окончательно. Зато там находилось десятка три седоволосых динозавров обоих полов, один из которых был в чёрном цилиндре…

Ну, продолжительная компания одной Карениной – это было ещё терпимо, мы проверяли. Но Общество старых дач в полном составе…

Я закрыла глаза и представила себе вереницу дедулек и бабулек, очень маленьких, лилипутиков, которые везут за собой на верёвочке свои деревянные домики, целиком, с мебелью, с геранью на окошках, с дымом из кирпичных труб… Домики тоже маленькие, игрушечные…

Старики улыбаются и кланяются друг другу и прохожим, а тот, который в цилиндре, самый высокий, пусть даже остаётся своего естественного роста, руководит всей процессией. Парад же принимает маленькая-маленькая Каренина в кружевных перчатках и белой панамке, на которой красным вышито «Надя»…

– Дежуришь? – помешала моим фантазиям Ирина. – Мы прибыли. Папа пошёл отметиться у Платоновны, сейчас она ему будет выговаривать – он ничего не выставляет в этом году. А мама сказала, что пойдёт из дома только после утреннего чая, а он у неё теперь ровно в десять тридцать по московскому времени. Поэтому ждём её позже.

– Ир, а сундука там нет, – я кивнула головой на библиотечный дворик, – я внимательно весь хлам изучила.

– Ты хочешь сказать, что Афанасий с пустыми руками явился?

– Не совсем. Какой-то свёрток нёс, но размеров не сундучных.

– Подожди расстраиваться: он мог сундук накануне притащить в здание библиотеки. Он же великий конспиратор. Тем более, если у него подозрение, что за ним следят, то мало-вероятно, что он потащит сундук по улице средь бела дня. Все сюрпризы впереди!

К калитке библиотеки стали подходить первые зрители. Надежда Платоновна перерезала красную ленту и поспешила на крыльцо-трибуну (она взбежала на неё легко как белка) произносить торжественную приветственную речь. По одну руку от неё стоял Афанасий, уже без свёртка, по другую – молодой фотограф, увешанный несколькими доисторическими «Зенитами» (я подумала сначала, что это тоже экспонаты).

– Товарищи! – начала Надежда Платоновна. – Сегодня наш праздник! Общество старых дач бережно хранит свои традиции. Прекрасно, что никто из наших членов не манкировал этот день. Наши гости имеют сегодня уникальную возможность увидеть замечательные предметы довоенного и даже дореволюционного быта посёлка Салтыковка…

Мне стало очень смешно в этот момент её выступления: я не сразу поняла, что она говорит о мебели; перед моими глазами всё ещё шла вереница старичков-лилипутов, волокущих на верёвочках свои игрушечные дома (кстати, один игрушечный дом на выставке присутствовал: его принесла хозяйка красной лошадки, вторым рейсом). Поэтому под «предметами довоенного и даже дореволюционного быта» мне сначала представилась именно эта седая гвардия с Цилиндром во главе…

Чтобы не сорвать торжественную речь Карениной своим беспардонным смехом, я заставила себя мысленно переключиться на проблему своих школьных долгов и грядущих выпускных экзаменов (тут уж точно будет не до смеха). Остаток её монолога пролетел мимо моих ушей.

Каренину благодарили аплодисментами, фотограф щёлкал всё подряд. Потом хозяева экспонатов вернулись к своим венским стульям и плетёным ширмам.

Неожиданно один из участников выставки завёл патефон. Из гигантской трубы-колокола вылетел на волю женский голос, долго пытавшийся прорваться к публике через скрежет и шуршание… Голос пел что-то тоскливое, слов было не разобрать…

– Господа! Вяльцева! – объявил хозяин патефона.

И вот, под Вяльцеву, гуляющие медленно двинулись вокруг библиотечной избы, восторгаясь экспонатами, обмениваясь рукопожатиями и поцелуями с владельцами мебели. «И здесь у них тоже одна большая тусовка», – подумала я.

Фотограф снимал каждую деревяшку по два раза на все имеющиеся у него на груди «Зениты».

В целом это мероприятие ничем не отличалось от традиционных блошиных рынков на юге Франции, о которых мне рассказывала моя мама, много путешествовавшая до моего рождения. Там, в одном маленьком городишке, названия которого я не могла вспом– нить (возможно, Арль), ей до слёз хотелось купить абсолютно всё на антикварном развале, но средств у студентки хватило только на пару небольших послевоенных плюшевых медведей. Её подруга тогда строго сказала: «Так, всё, мы сейчас – в музее. Ходим и смотрим. И здесь ничего не продаётся. И мы ничего не покупаем.» У неё тоже не было средств…

И вот теперь, через много лет, в подмосковной Салтыковке, я попала, как мне показалось, на почти европейский рынок, где действительно ничего не продавалось. И я вынуждена была ходить здесь просто так, как в музее, просто любоваться… И ведь были сейчас средства!.. А не продаётся. А во Франции всё продавалось, но… Думаю, очень прав был Лис из «Маленького принца»: справедливости в мире не существует.

Хорошо, когда нет охотников. Но при этом и кур тоже нет на крошечной планете Принца…

Настроение у меня было совершенно «не рабочим» – ни малейшего азарта. Хотелось только, чтобы вся эта история с сундуком сегодня завершилась.

Ольга Константиновна вплыла на выставку с гордо поднятой головой. Перчатки, театральная сумочка (где она её откопала? мне казалось, что вчера вечером её руки были пусты), белый шарф из какой-то лёгкой ткани закручивался под подбородком в пышный бант. Она задержалась у входа, совершенно не проявляя никакого интереса к происходящему. Я хотела подойти к ней, но Ирина удержала меня.

Мимо нас в ту же минуту пробежал Афанасий Иванович: от торопился к Ольге Константиновне.

Буквально подлетев к ней и грациозно приземлившись, он стал неестественно раскланиваться, одновременно махая руками-крыльями и что-то радостно воркуя даме на неприлично близком расстоянии. Его слова мы с Ириной не могли расслышать, но зато за нашими спинами очень отчётливо прогремело «Ох, окаянный!».

Мы обернулись: маленькая Каренина, маленькая Надя с плотно сжатыми кулаками и злым прищуром смотрела сквозь нас на своего мужа. Нас она не видела.

«Ох, окаянный!» повисло прочным мостом от её уст к спине Афанасия Ивановича; мы с Ириной, видимо, оказались опорами того моста…

Афанасий Иванович тем временем превратился из пернатого в красную ковровую дорожку, направляя шаги гостьи к библиотечному крыльцу. Потом Афанасий Иванович распахнул перед дамой дверь, и они оба исчезли в недрах зелёной избы.

– Конспирация грубо нарушена, – шепнула мне на ухо Ирина, улыбаясь.

– А может наоборот, талантливо изобразил радость встречи?

– А Каренина талантливо сыграла ревность, да?

– Девчонки, я вас потерял в этом палеонтологическом музее! – весело прогремел над нами Лев Георгиевич. – Я несу вам показать ту штуковину, которую Афанасий у меня на чердаке нашёл. Очень забавная вещь! Он просил меня постоять немного с этой игрушкой. Пойдёмте со мной, я хочу её прямо на крыльце развернуть, а то штука маленькая, публике на земле не будет видно.

– Пап, он тебе её вернул обратно?

– Нет, только просил продемонстрировать. Да она мне и не нужна! Это бакалейная лавка для детской игры. Смотрите, тут ячейки со всякими специями и крупами. Они раньше не открывались – пружина какая-то, видимо, выскочила. Но у Афанасия золотые руки, кем бы он ни был! Нажимаем теперь на эти рычажки сбоку и ящички вылетают один за другим, да ещё и с музыкой. А нижний ящик – для денег, для него потайной рычажок на дне кассы… По-моему, классно! Афанасий сказал, что, когда первый раз вскрыл эти ящички, обнаружил по горсти каких-то семян в каждом. То ли мыши запасы делали, то ли от последней игры остались… Ручки на ящиках не предусмотрены из гигиенических целей, я думаю – чтобы покупатели зря маленькие грязные пальчики в товар не совали. Так что хозяйка игрушки так и не смогла до конца продать свои колониальные товары.

– Мышей тоже жалко, – улыбнулась Ирина, – среди них могли быть детишки.

– Ладно, дочь, мыши не пропадут! Они в крайнем случае ящичками пообедали бы. Интересно, сколько лет могло бы быть сейчас хозяйке этой кассы?

– Лев Георгиевич, столько не живут! Кстати, надписи на ящиках по-французски.

– Да, мне их Афанасий расшифровал: имбирь, перец, корица, кажется… Я всего не помню. Одним словом, товар заграничный!

«Здесь раньше многие говорили по-французски», – снова всплыло в моей памяти.

– Пап, что-то мамы и Афанасия долго нет.

– Всё нормально: она пишет ему расписку в том, что сундук забирает обратно и претензий не имеет. Я с Афанасием утром беседовал до открытия выставки. Он сказал, что хочет задокументировать факт передачи сундука хозяину. Его воля!

– Минуточку внимания! – прозвучало над нашими головами. – Один из экспонатов, попавший к нам не по адресу, так сказать, сегодня покидает пределы Салтыковки.

Я опять не сразу сообразила, о каком экспонате идёт речь: на крыльце стояли Афанасий, Каренина и Ольга Константиновна с белым бантом под подбородком…

Четыре здоровенных грузчика уже шли от ворот к крыльцу. Через минуту они исчезли в недрах библиотеки и ещё через минуту, распахнув вторую створку двери, они вынесли Мой Сундук.

Сундучище в железной броне, мерно раскачиваясь на широких белых ремнях, поплыл между посетителей к припаркованному за воротами грузовичку. В толпе раздались одиночные аплодисменты. Фотограф бежал за процессией, щёлкая всеми «Зенитами» одновременно.

Грузчики нежно закинули сундук в открытый кузов и машина исчезла за поворотом.

– Подождите!! Подождите! Это моё!! – кричала я, расталкивая зрителей, хватаясь вытянутыми руками за воздух.

Я выскочила из ворот и рванула вслед за машиной. Кричать я больше не могла – я сорвала голос. А скоро и не смогла бежать дальше – грузовик успел проскочить переезд, а я вынуждена была стоять как вкопанная у железнодорожного полотна, пропуская сразу два поезда по встречным рельсам. Пассажирская электричка пролетела моментально, а вот товарный поезд, вагонов, наверное, в шестьдесят…

Меня догнала Ирина:

– Ну ты и бегаешь! Они его домой к нам повезли, не беспокойся.

– Куда – домой?! – не могла я понять.

– Как куда? Ты разве не знаешь, что сундуки в Салтыковке возят только по одному адресу: дача номер десять.

– Ир, они его не довезут, они что-нибудь перепутают по дороге! – я зачем-то вцепилась в воротник Ириного пальто и начала его яростно трясти.

– Ты – псих!! – расхохоталась Ирина. – Видела бы ты сейчас своё лицо! На этот раз отвезут, куда надо.

– Откуда ты знаешь? Они тут все больные, эти динозавры, понимаешь?

– Понимаю, но нам надо сейчас успокоиться и вернуться к библиотеке подождать папу, а потом все вместе пойдём домой, хорошо?

Я тоскливо посмотрела на станционное кафе. Ирина поняла мой взгляд, но уверенно потянула за рукав в обратную сторону.

Лев Георгиевич добросовестно досидел, точнее достоял до конца выставки, помогая потом какой-то пожилой семье грузить на тележку комод.

Мы с Ириной всё же сумели отлучиться и выпить чаю у станции. Ириной маме кто-то заботливо принёс кресло с резными подлокотниками, удивительно соответствующее её образу (дама и кресло слились воедино). Относительно свежий воздух Салтыковки одурманил Ольгу Константиновну, и она задремала, уронив шляпку на нос…

Фотограф долго восторгался удачным кадром.

Сундук действительно ждал нас на кухне в нашем Аптекарском переулке.

– Ну, Вера, зря Вы его искали, можно сказать! Он Вас сам в итоге нашёл. Чудеса!

– Он не смог его вскрыть, поэтому вернул! – крикнула из какой-то дальней комнаты Ирина мама. – Господи, зачем мне всё это нужно? Я безумно устала! Безумно! Ради чего? Пропади всё пропадом. Целый день проторчать среди каких-то плесневых деревяшек! – стонала она.

– Хорошо ещё, что часть выставки она проспала, – шепнула Ирина. – Это значительно продлит жизнь нашим ушам.

Каренина и Афанасий Иванович вошли без стука. Старик сразу направился к сундуку. Надежда Платоновна опустилась на калошницу у входной двери.

– Позвольте вам продемонстрировать. – начал Афанасий, открывая крышку сундука.

Лев Георгиевич, Ирина и я сгрудились над его пустым нутром. Шарик, вылезший из-за печки, сделал попытку залезть в сундук целиком. Ирина мама к нам не вышла, она к тому моменту уже дремала на диване, не снимая верхней одежды.

– Правая и левая стенки сундука – двойные, – продолжил Афанасий, вежливо отстранив пса от участия в просмотре. – Вскрыть их было совсем просто. Вот эти две верхние планочки просто выдвигаются на себя, как крышки в старых деревянных пеналах. Я их обновил, плотно подогнал и поставил внутри металлические рельсы. Теперь они никуда не провалятся, не выскочат вам на ногу, а будут ходить как по маслу. Попробуйте-ка, Лев.

Лев Георгиевич безрезультатно скользил пальцами по деревянным планочкам, до бела отшлифованных, пытаясь сдвинуть их с места. Лицо Афанасия расплылось в довольной улыбке:

– Значит, мне удалось Вас озадачить! А ну-ка, рваните на себя переднюю стенку, не бойтесь, сундук этот Пушкина помнит и ещё столько же прослужит.

Лев Георгиевич ухватился за верх передней стенки, и она беззвучно, как книжная страница, мягко опустилась ему на мыски ботинок, оставаясь при этом «пристёгнутой» к днищу сундука.

– А теперь ведите на себя наши боковые планочки.

Действительно, правая и левая стенки оказались внутри полыми; в эти пространства спокойно можно было бы уместить годовую подписку «Огонька».

– А теперь, главное, – вздохнул Афанасий Иванович, «собирая» сундук в прежнее закрытое положение. – Лёва, пособите, поставим его на левый бок, чтобы правый край был ближе к свету.

– Афанасий Иванович, может быть, его лучше на стол попробуем водрузить? – предложила Ирина.

– Деточка, он весит сто девять килограмм. Грузчиков я уже рассчитал…

– А мы и без грузчиков сделаем. – Ольга Константиновна неожиданно появилась на пороге кухни. – Ну-ка, Вера, Ирина, вы обе с этой стороны, а мы с мужем здесь. Подумаешь, сто девять килограмм! Они же не брыкаются при этом. Ручки для кого на сундуке существуют? Они же намертво прикручены. Берём!..

Действительно, вчетвером, даже при полном отсутствии такелажных навыков, мы моментально «закинули» сундук на большой кухонный стол.

– Да, так будет значительно нагляднее, – сказал Афанасий. – Смотрите, снизу, по всему периметру сундука идёт чеканка сплошной лентой. Конечно, это исключительно ради красоты, декоративный элемент, так сказать, но это только на первый взгляд. Шесть крупных цветков на передней стенке – бутафорские, а вот эти три на каждой из боковых – имеют особый смысл: у них выкручиваются гранёные сердцевины.

Афанасий Иванович достал из нагрудного кармана какое-то металлическое приспособление похожее на пинцет, ловко «обнял» щупальцами, обёрнутыми замшей, сердцевины и быстро выкрутил их, убрав в карман. Теперь по центру цветов зияли маленькие дырочки– крестики.

– Ну, вот это и есть замочные скважины, разобраться с которыми я так и не смог.

– Да? И вот из-за этих дырок Вы вынудили меня тащиться в Салтыковку? – высокомерно спросила Ирина мама.

– Мадам, здесь, внутри есть ещё одна полость. Я тщательно простукивал дно.

– Так сверлите!

– Нет, вот этого я делать не рекомендую. Там могут оказаться ценные бумаги, которые придут в абсолютную негодность после такого варварского вмешательства.

– И что же Вы теперь от нас хотите?! – Ирина мама перешла на крик. Это было плохим знаком: спектакль надо было срочно завершать.

– Найдите другого специалиста, – спокойно ответил старик. – Вы же образованный человек, искусствовед, должны понимать, что там может быть что-то, имеющее историческую ценность. Прошу правильно понять важность момента. Мне удалось самостоятельно изготовить кое-какие инструменты, но этого оказалось недостаточно.

Моя рука в этот момент покоилась в кармане куртки (никто из нас после выставки не успел раздеться; Ольга Константиновна плюхнулась на свой диван прямо в пальто и шляпке).

Пальцы привычно теребили брошь. Я так привыкла за последние недели к её неизменному присутствию в недрах кармана, что не придавала этой ценности уже никакого значения: лежит и пусть себе лежит. Но, видимо, к этому часу она окончательно домариновалась, и мои пальцы сами уверенно потянули её на свет.

– Брошь?! – воскликнул Афанасий. – И в сундуке этом такая же лежала!

– Это она и есть, – пояснила я.

– Но ту я подарил Надежде Платоновне! Что же ты, Надя, её не сберегла?

– Она берегла, Афанасий Иванович, не ругайтесь. Просто потеряла, а я совершенно случайно подобрала. Абсолютно случайно!

– Да-да, снег стал таять, и брошь всплыла, можно сказать, – пришла на помощь мне Ирина, бросая быстрый взгляд на Каренину, по-прежнему одиноко сидевшую у входной двери с опущенными плечами.

Я отодвинула золотой крючок, прижимавший шпильку к тыльной стороне ажурного золотого подносика, и только тут заметила, что шпилька, во-первых, не золотая, а сделана из какого-то серебристого металла, а во-вторых, она толста настолько, что просто жалко портить ей одежду. В-третьих, наколоть её и не получилось бы, потому что конец её оказался не заострённым, а чудесно раздваивался тетеревиным хвостом… Я растеряно протянула брошь Карениной: она ведь как-то одевала это «обыкновенное стекло».

– Милочка, этот зоологический хвостик легко свинчивается, – грустно пояснила Надежда Платоновна, не вставая с калошницы, – а под ним остаётся тонкий и острый конец. Я тоже первый раз была удивлена.

Я сняла и вновь вернула на место двурогий наконечник. Потом как-то автоматически сунула металлический шпиль с наконечником в пустую сердцевину центрального цветка. Повернула, ещё раз повернула, и потянула на себя… Дно со скрежетом, но довольно послушно отдало мне неглубокий ящичек: мне показалось, что я открывала обычным ключом обычный ящик письменного стола.

– Верка, откуда ты знала? – набросилась на меня Ирина.

– Слушай, как-то само собой вышло… По-моему, шпилька эта и наконечник стальные, золото сломалось бы, да?

Все молчали. Ящик был полностью выдвинут. В нём лежало несколько разноцветных картонных листов, перетянутых толстой ниткой. Под узелком – записка, совершенно пожелтевшая, однако чернила (а она была написана именно чёрными чернилами) нигде не были испорчены, и текст прочитывался уверенно: «Маня, Татка и Софа, вчера была наша с Серёжей очередь играть, а вы у нас игру забрали не по закону. Ну и что с того, что она ваша любимая? У нас тоже сейчас каникулы, и мы полное право имеем. Вы нас в игру брать не изволите, вот и не получите её теперь! Будете сидеть и в окно глядеть. Так вам и надо, вредины! Сергей и Водя. P.S. Если найдёте её без нашей помощи, тогда уж забирайте навсегда.»

– Везде «ять», значит, до семнадцатого года написано, – сказал Лев Георгиевич.

На шести картонных листах, которые необходимо было сложить в единое игровое поле, были замечательно прорисованы деревенские домики, скамеечки, лес с раскидис-тыми дубами-великанами на опушке, речка с мостиками, лужайки с полевыми цветами, дорога, вьющаяся жёлтой лентой по всему пейзажу. По всей полосе дороге были приклеены цветные кружочки без номеров. Листы можно было чудесно состыковывать в любой последовательности.

Рядом с одним кружочком была нарисована глубокая яма, с другим – колодец, рядом со следующим рос куст, из-за которого выглядывала медвежья морда… Под мостиком сидели двое подозрительных элементов с топорами… К большому белому камню у дороги пристроилась сбоку на травке старушка неопрятной наружности с длинным крючковатым носом… На каждом листе присутствовало по одной деревянной будке «Таможня»…

Это была обычная настольная детская игра, где участники, с риском для жизни, должны были пройти весь путь, видимо, задерживаясь на «несчастливых» кружках и выполняя по традиции какое-то условие…

На обратной стороне одного из листов мы позднее обнаружили объяснение: «Новейшая увлекательная игра в гусёк „Кошелёк или жизнь“. Типография В. Васильева. Пятницкая улица. Собств. дом. Москва 1892 год. Фигурки игроков и костяной кубик прилагаются.»

Вот такое сокровище хранил в себе сундук сто двадцать лет! Конечно, это не предельный возраст для сокровищ, но всё равно очень почётный. Хотя сейчас дело было совсем не в возрасте.

Как именно пользоваться игрой – мы, конечно, могли домыслить сами; смастерить фигурки и заменить костяной кубик на пластмассовый или деревянный было делом одного дня… Но, мне кажется, эти картонные листы оказались для нас для всех святыней: у нас не было права пользоваться ими. Мы думали обо всех детях, упомянутых в найденной записке: сумел ли кто-то из них получить свою игру? Успел ли поиграть?.. Почему-то для нас это было важнее всего на свете в тот вечер.