Текст книги "Подруги. Над пучиной (сборник)"

Глава III

Вера Аркадьевна давно любовалась чудной картиной, на которую указывала старуха. Из углубления скалы, где они сидели, открытое море и часть небосвода действительно выглядели как картина в раме. Черная туча, в которую только что село солнце, уже заняла полнеба, но им ее не было видно. Однако тихое, только что сине-зеленое, море из-за нее уже потемнело. Тишина была полная. И вдруг из-за морской глади показался яркий, огненно-красный краешек луны. Восток вспыхнул, как в пожаре, и вся водная гладь прорезалась багровым столпом. Но по мере того как луна всплывала, полная, кровавая, и, поднимаясь, сама бледнела, гасло и ее зарево. Цвет неба и воды перешел из багрянца в алый, потом в светло-оранжевый и, наконец, в туманно-золотистый, из которого рассыпались и лучезарной дорожкой расстелились до самого берега бриллиантовые искры.

Когда рыбачьи лодки и парусные яхты, разбросанные по необъятной глади, входили в полосу света, то так отчетливо выделялись на ней, что в их черных силуэтах, казалось, можно было сосчитать все снасти.

Ничего величественнее и прекраснее этой картины никогда не видела и даже представить себе не могла светская барышня, выросшая в гостиных, в подстриженных цветниках и парках. Она стояла и смотрела, как зачарованная. В восхищении, забыв об окружающем, она уже не слышала монотонного голоса старухи и вопросов своей камеристки, как вдруг ее привел в себя сильный треск и яркий свет молнии, разорвавший над ее головой край тучи, выползшей из-за горы.

В ту же минуту с запада налетел сильный порыв ветра, лунное сияние заколебалось, и мириады блесток забегали по зарябившему морю.

– Ай, батюшки! Никак гроза! – спохватилась Маша. – И дождик! Вот беда-то!..

В самом деле, прежде чем Вера осознала, что творится вокруг нее, все краски потухли, ясная даль подернулась подвижной завесой и тяжелые капли дождя часто защелкали по площадке.

– Скорее, Маша! – встрепенулась она. – Скорее бежим! Слышишь? Вон, кажется, свисток паровоза. Еще успеем!..

Но пока она вынимала деньги из портмоне, пока прощалась со старушкой, дождь усилился, стемнело и все превратилось в хаос…

В ту же минуту из-за поворота скалы на их узеньком балкончике-террасе показался человек. Он согнулся в три погибели, закрывая собой от потоков дождя какую-то ношу, и только очутившись пред входом в пещеру, защищенную от ливня, выпрямился и весело закричал:

– Ну, бабуся! Вот я и опять к тебе за спасением! Видно, суждено мне у тебя в ненастье гостить.

Он вдруг остановился, разглядев в тени свода посторонних.

Мéста в этих природных сенцах под сводом было так мало, что обеим девушкам пришлось посторониться при его появлении. Но когда вновь пришедший очутился под навесом, княжна, а за ней и Маша решительно вышли из укрытия под потоки дождя.

Он посмотрел на них в недоумении и решительно сказал:

– Неужели вы думаете идти? Нет! Бога ради! Это невозможно!..

Тон его был таким испуганным и убедительным, что Ладомирская остановилась.

– Но что ж нам делать? – неуверенно произнесла она. – Поезд уйдет…

– Да он уже ушел. Надо ждать следующего. Идти же сейчас по этой скользкой тропинке над пропастью – немыслимо! Да посмотрите, какой град!..

Действительно, на терраску начали падать крупные градины, все чаще и чаще, пока град не превратился в сплошную сетку. Вера невольно подалась назад.

– Взойдите, барышня! Взойдите скорей в мою горенку! – суетилась старуха. – Здесь сейчас море разливанное будет, уж я-то знаю! Сверху потечет, и с боков нанесет и дождя, и граду. Ишь, как постукивает! Словно орехи падают, право! Вот ведь какая напасть вышла! Ай-ай-ай! Что ж тут поделаешь?..

– А и ничего, голубушка, не поделаешь! – добродушно смеясь, перебил ее пришедший. – Подождать надо, как я намедни пережидал, помнишь? Когда я в твое окошечко море срисовывал!

Он вошел, согнувшись, в дверь комнатки, расположился на пустой койке и принялся осматривать свой альбом и краски, которые так старательно оберегал от дождя.

– Барышня! – шепнула Маша стоявшей в печальном раздумье княжне. – А ведь это тот самый, кого я фотографщиком обозвала.

– Да Бог с ним! Что мы-то с тобой теперь делать будем? Вот несчастье!..

Ей не хотелось входить в душную каморку, но потоки воды, заливавшие открытую часть пещеры, вынуждали отступить. Старушка усердно гоняла воду метлой, направляя ее в отверстие для стока, но это мало помогало, вода не убывала.

– Взойдите в горницу, сударыня! – упрашивала она. – Там порог, туда вода не заливает.

Делать было нечего. Вера вошла в комнатку. Молодой человек при ее появлении встал и предложил ей место на койке, пересев на сундучок.

Так стемнело, что свет лампадки оказался ярче серой мглы, едва обозначавшей окошко. Частые удары грома сотрясали всю гору; хозяйка и Маша, стоявшие в дверях, каждый раз испуганно крестились.

С минуту длилось молчание, потом молодые люди взглянули друг на друга… Он сдерживал невольную улыбку; она же старалась направить свои мысли на трагичность своего положения, чувствуя, однако, что его комичность одолевает. И одолела! Оба еще разок посмотрели на свои жалостные позы, подумали о своем невольном бездействии, о беспомощном положении в этой подземной норке, между бушующим морем и грозовым небом, в сплошной мгле и хаосе, – и оба разом засмеялись.

– А что если так затянется до утра? – предположила она.

– Придется недурно провести ночь! – весело ответил он.

Вера вдруг сделалась серьезной. Она представила себе ужас мисс Джервис, если она не вернется вовремя. А вдруг еще сегодня приедет сестра? Боже мой! Что она наделала!..

– Но ведь это ужасно! – воскликнула она, готовая заплакать сквозь смех. – Зачем вы меня остановили? Я уверена, что благополучно перешагнула бы эти опасные полтора аршина[18]18
  Арши́н – старинная мера длины, примерно 70 см.


[Закрыть] над обрывом.

– За это трудно поручиться. А подумайте, какая несравненно более ужасная катастрофа, чем ваш временный арест, могла бы случиться, если б вы рискнули – и поскользнулись! Помилуй Бог!..

– Но я боюсь, что мое позднее отсутствие наделает мне неприятностей.

– Все же, надо думать, меньших, чем трагическая гибель на прибрежных утесах, – заметил он, добродушно улыбаясь.

– Будто она была неизбежна, если бы я вас не послушалась?

– Не знаю. Но думаю, что одно предположение ее возможности должно убедить вас, что выбора не было. Лучше рисковать гневом ваших родителей за позднее возвращение к домашнему очагу, чем их безысходным отчаянием в случае несчастья, не правда ли?

Она посмотрела на него, но в сумраке можно было разглядеть только белые зубы, блестевшие из-под темно-русых усов, приподнятых улыбкой, да тонкую руку незнакомца, на которую падал луч лампады.

«Я уверена, что он порядочный человек! – подумала Вера Аркадьевна. – Это видно и по тону его…»

Невольная улыбка снова осветила лицо ее. «Если б знали мои, где я и что делаю! Как я дружески беседую в пещере над Черным морем с неизвестным мне молодым человеком! Боже мой! Да у тетушки Ольги Валерьяновны, наверное, от ужаса, сделался бы удар!»

Эта мысль так ее рассмешила, что она действительно засмеялась и, чтобы как-нибудь объяснить свой смех, поспешно заговорила:

– К домашнему очагу, говорите вы? О!.. Очаг мой очень далеко от Одессы, а гневаться на меня здесь может разве только моя компаньонка, англичанка, с которой я еду за границу.

– А! Вот видите! Тем лучше…

«Хотелось бы мне знать, кто эта девушка?..» «Как бы узнать, кто он такой?» – одновременно подумали оба.

«Разве спросить?! Ну, вот еще вздор!..» «Какое мне до него дело? Зачем мне знать?..»

– Как же это вы, проездом здесь, и попали в такое захолустье, о котором мало кто даже из жителей Одессы знает?

– Да! Я поехала прогуляться, а вот моя девушка, Маша, – она здесь прежде живала, – заинтересовала меня рассказами об этой старушке и ее пещере, я и зашла посмотреть – на свое же горе!

Она засмеялась.

– Понимаю. Любознательность в вас заговорила?

– Да, может быть… А вы разве не русский?

– Я?

– По вашему говору мы должны, кажется, быть соотечественники.

– Да… Впрочем, не совсем. Я одессит.

– Это что же значит? Инородное племя? Разве одесситы – люди особой национальности?

– Почти. Мы, извините за выражение (если б тут ваша англичанка была, она сочла бы меня за зулуса!), но я все-таки скажу: мы, одесские люди, – ни Богу свечка, ни черту кочерга.

– Вот уж удивительное дело! Почему же?

– Да так. Уж такой наш город, космополитичный. Чисто русских здесь мало. Прислушайтесь к говору: как он испорчен! По-русски здесь хорошо говорят только приезжие из России, которые еще не успели «ободесситься». А здешние все искони перемешались в такую кашу, в которой разобраться очень трудно.

– Да как же так? Я не пойму!

– Перероднились с иностранцами. Русские «переиностранились», а иностранцы – обрусели или «обмалорóссились[19]19
  Малорóссия – дореволюционное название Украины.


[Закрыть]». Из этого и выходит, что вы здесь найдете кого угодно: итальянцев с русскими фамилиями, чистых хохлов – с итальянскими; людей иностранного происхождения и даже подданства, но «русофилов» и «хохломанов», и так далее… А что до наречий, симпатий и всевозможных национальных черт, то все нации у нас до такой степени перемешались, что вы никогда не узнаете ни по фамилиям, ни по говору, кто говорит с вами: русский, англичанин, француз, немец, хохол, славянин или даже грек, итальянец или какой-нибудь восточный человек. Уверяю вас!..

– Вы клевещете… Уж извините, но в вас нельзя сразу не узнать русского. И я уверена, что вы совсем, чисто русский!

– Может быть, но…

– И фамилия ваша тоже, наверное, русская.

– Не ручайтесь!

– Неужели нет?

– Судите сами, но не забывайте, что хотя бы и так, но ведь одна ласточка не делает весны. Напротив, исключения подтверждают правила.

– О! Не заговаривайте меня, – засмеялась княжна. – Извольте каяться!

– Я готов.

Он встал, улыбнулся и с глубоким поклоном назвал себя:

– Вольнопрактикующий художник Юрий Арданин.

Последний слог его фамилии был заглушен сильным раскатом грома, и Вере послышался иначе. Она ответила на поклон, и в то же время подумала:

«Юриардани? Какая странная, в самом деле, фамилия!..»

И вдруг ей, ни с того ни с сего, стало досадно. Она встала и, почти касаясь головой свода землянки, посмотрела в оконце, в непроглядную мглу.

Он взглянул на нее сбоку.

«Спрошу, куда ни шло!» – подумал он и решился.

– Смею ли спросить, кому я имел честь представиться?

Ее это изумило. Зачем ему?

«Вот еще! – внутренне возмутилась в ней княжеская спесь. Стану я называть себя каждому встречному проходимцу! Чтобы еще потом рассказывал!»

– Звенигородова! – выговорила она вдруг, совершенно неожиданно для самой себя, и тут же очень удивилась.

«Господи! Зачем это я? С чего? И за что я его-то проходимцем назвала? Как все это глупо!..»

– Звенигородова? – тоже неожиданно удивился ее собеседник. – Не из сибирских ли? Не родственник ли вам известный Виктор Наумович? Этот миллионер?

– О, нет! – испуганно вспыхнув, отреклась Вера. – А вы его знаете?

– Как же! Имею честь состоять в почти приятельских отношениях. Встретились за границей, и он ко мне возымел сердечное влечение. Скажите, пожалуйста, он вам нисколько не родственник? Чужой совершенно?

– О да! Совершенно.

– И слава Богу!

– Почему?

– Да… уж очень он какой-то!.. – начал он и засмеялся, но вдруг спохватился:

– Однако, вы с ним, кажется, знакомы?

– Да… Немножко.

– Извините! Я, быть может… – он запнулся.

– О! Не стесняйтесь. Я сама о нем невысокого мнения.

«Ах! Как досадно, что я вздумала назвать ему эту фамилию! – размышляла она. – Вот уж грех попутал! Всякую другую он скорее позабыл бы. А, впрочем, ведь мы, наверное, видимся в первый и последний раз в жизни…»

– А вот, кажется, и светлеет!

– Да, слава Богу! Авось можно будет поспеть к восьмичасовому поезду.

– Последний идет в девять часов; наверное, успеете – не к тому, так к другому. Но прежде вы мне позволите сделать рекогносцировку местности?

Он вышел из каморки под свод пещеры. Град прошел, дождь унимался. Старухе удалось наконец отвести воду к стоку, так что уже можно было выйти.

– Еще минут десять, и можно будет рискнуть, – сказал он, обернувшись к открытым дверям. Но только дайте мне время осмотреть путь.

– Но зачем же я буду вас затруднять? Мне, право, совестно!..

– Какое ж тут затруднение? Помилуйте! Ведь мне же надо и для себя самого посмотреть. Если не собой, то своими красками и альбомом я ни за что не рискну.

– Жаль, что здесь темно, а на площадке мокро. Я бы попросила вашего позволения посмотреть рисунки. Я очень люблю живопись.

– О! У меня здесь только эскизы. А посмотрите лучше, какая перед нами картина! Какой художник смог бы изобразить что-либо подобное!..

Ветер уносил обрывки черных туч на юг. Из-за них беспрестанно выкатывался жемчужный шар луны, мгновенно освещая все серебряным сиянием, и снова скрывался, лишь озаряя края облаков лучезарной бахромой. За горой запад очистился и, хотя солнце уже село, его зарево горело еще ярко; оно окрашивало небо и море золотисто-пурпурным отсветом, а черным тучам, в которых временами еще вспыхивали молнии, придавало зловещий багровый колорит. Волнующееся море в этом фантастическом освещении отливало перламутром и золотом.

Вызванная восторженным восклицанием своего нового знакомца за порог, Вера остановилась, пораженная красотой и величием этого необыкновенного зрелища.

– О! Боже мой!.. – тихо произнесла она, невольно сложив руки, как для молитвы.

Минута прошла в безмолвном восторге. Ее торжественность подчеркивалась раскатами дальнего грома: гроза пронеслась, но все еще издали напоминала о своей силе.

Косые линии дождя, бороздившие пространство, поредели. Все просветлело и притихло.

Воцарялась чудная летняя ночь, полная таинственных звуков возрождения природы к новой жизни, подавленной было пролетевшей грозой.

Вера все еще стояла в забытьи, любуясь великими силами неба и моря, когда Арданин, побывав на своей недалекой рекогносцировке, вернулся с выражением недоумения на энергическом лице, шепотом переговорил с хозяйкой и, не слушая ее сетований, обратился к Вере Аркадьевне. Он говорил очень мягко, словно чувствовал себя виноватым:

– Не тревожьтесь, прошу вас! Я надеюсь, что скоро поправлю дело. Представьте себе, в настоящую минуту мы полностью отрезаны от цивилизованного мира. Между нами и им – пропасть!

– Как? Что вы говорите? – опомнилась княжна. – Я вас не понимаю!

– Образовался обвал. Вот видите, слава Богу, что я не пустил вас! Тропинка над обрывом и загораживавшие ее камни – все осыпалось! Все смыто и съехало в пропасть, будто и не бывало.

– Господи! Что же мы будем делать? – в ужасе вскричала молодая девушка.

– Бога ради не тревожьтесь! Почва здесь глинистая, рыхлая. Я уверен, что прорублю новые ступеньки менее чем в полчаса. Тут всего-то какой-нибудь аршин или два… На наше счастье, у старухи есть топор и кирка – все что надо! Пожалуйста, успокойтесь. Я вам ручаюсь, что через час вы благополучно будете в вагоне.

Он оставил ее на террасе, а сам исчез в земляном коридоре, который вел к тропинке. Там, сняв верхнее платье, он при свете луны энергично принялся за работу. Управляясь с киркой и лопатой, словно настоящий землекоп, он шаг за шагом прорубал ступени в почти отвесном обрыве. Вскоре ему удалось расчистить узкий проход.

Маша, с замиранием сердца следившая за его работой, каждую минуту являлась с докладом к барышне, тревожно ждавшей на площадке. Вера Аркадьевна сидела, глядя на сияющее, усмиренное море и стараясь успокоить собственные бурные чувства великой тишиной, сошедшей на всю природу. Все случившееся было так необычно, что казалось ей сном или отрывком из какой-то чуждой ей жизни. Какое счастье, что этот сильный, решительный молодой человек был с ними! Бог знает, как трагически мог бы закончиться для нее этот день, если бы он не оказался поблизости и не приютился тут же… Какое странное знакомство! Если бы не эта фамилия, его можно бы счесть вполне приличным человеком. «То есть человеком нашего круга!» – мысленно поправила она себя. Как досадно, что она не может отрешиться от своих предрассудков! Что за исключительность? Что за нетерпимость? Будто нельзя быть вполне порядочным человеком, не принадлежа по рождению к высшему обществу. Какой вздор!.. Хоть бы тот же князь Лоло – разве он лучше со своим пустозвонством, хвастовством да анекдотами о цыганках! Или этот рыжий детина, именем которого она воспользовалась, – Звенигородов. Он ведь тоже метит в дворянство, больше того – в аристократы! Еще бы! Не шутка ведь – состоять в звании камер-юнкера!..

Бесспорно, в дворянство его деньги вывели. А можно ли быть вульгарнее его?..

И княжне Ладомирской почему-то стало еще противнее воспоминание об этом человеке, которого ее семья прочила ей в мужья.

Вдруг она в тревоге вскочила с места, вспомнив, что назвалась его именем.

«И зачем, зачем я сделала эту глупость? Это надо исправить. Надо сказать ему, что это глупая шутка…»

Свист локомотива прервал ее размышления. «Это, верно, последний поезд. Если он уйдет прежде, чем этот… Юриардани проложит путь, всякое сообщение с городом прервется до утра…»

– Маша! – испуганно позвала она. – Слышишь? Последний поезд идет!..

– Ничего-с! – ответила девушка, тотчас появляясь из-за выступа. – У них сейчас будет готово! Такие ступеньки сделали, что лучше прежних. Ну, уж и молодец барин! Дай Бог им здоровья! Что бы мы без них делали!..

– Да, Машенька! И правда, пропали бы мы с тобой. С голоду, пожалуй, умерли бы, пока нас не увидели бы и не вытащили из этой ямы. Да и старушка бедная! Как бы она отсюда вышла завтра утром?

– И то! Она их так благодарит, просто руки целует… «Пропала бы моя головушка, говорит. Сколько лет без беды жила, а тут вдруг такая напасть!..» А они, барин-то, смеются, ее успокаивают. «Я, говорят, завтра пришлю тебе настоящих рабочих, чтобы они тебе проложили прочную дорожку, от греха. Будь, говорят, спокойна!..» Славный барин такой! Веселый. И видать, что хоть умеют топором работать, а из хороших господ.

– Ну, еще бы! – с улыбкой согласилась княжна.

А сама подумала:

«Юриардани! Что за несообразная фамилия!..»

– Это нам с тобой наука, Маша, вперед не одним пускаться в такие прогулки. Слава Богу, что так вышло! Только бы на поезд не опоздать.

– Ничего-с! Ведь это он еще туда, на Большой фонтан пошел. Пока назад вернется, уж мы там будем.

Будто в подтверждение ее слов, в эту самую минуту в нескольких шагах от них невидимый за уступом Арданин бросил топор и кирку, раз и другой прошелся по вновь проложенному им пути и весело воскликнул:

– Ну, бабуся! Давай мне теперь скорее руки помыть и одеться. Надо спешить, чтобы бедная барышня в город не опоздала.

Через пять минут он возвестил Вере Аркадьевне, что все готово.

Опасный переход над морской пучиной был совершен не без замирания сердца, но вполне благополучно – при помощи двух сильных молодых рук, готовых при малейшем неверном шаге удержать в своих объятиях княжну Ладомирскую… То есть мадемуазель Звенигородову…

Несмотря на решимость княжны признаться Арданину в своем обмане, в его мыслях она еще долгое время должна была носить эту ненавистную ей фамилию. Точно также как сам он, благодаря грому и своим шуткам по поводу одесситов должен был в ее воспоминаниях пребывать наполовину иностранцем со странной фамилией «Юриардани»…

Она, сама не зная почему, была уверена, что он тоже поедет в город и что у нее еще будет время повиниться в своем прегрешении. Оказалось, что она ошиблась.

Молодой человек довел их как раз вовремя, усадил в вагон и почтительно раскланялся как раз в ту минуту, когда раздался последний свисток.

– Как? А вы? Разве вы не поедете? – удивленно спросила Вера.

– Если только вы прикажете вас проводить!

– Меня? О, нет, что вы! Я уж и так не знаю, как вас благодарить… Но я думала, что вы тоже живете в городе.

– Нет. Пока я здесь на даче.

Поезд тронулся.

– Желаю вам счастливого пути в Одессу и дальше, куда бы вы ни направлялись.

Он стоял перед ней, улыбаясь и приподняв шляпу. Секунда нерешительности, и она все-таки протянула ему руку.

– Я никогда не забуду вашей услуги. Еще раз благодарю вас!..

– Не за что! Я тоже никогда не забуду нашей встречи!

Арданин соскочил со ступеньки вагона на траву и, пока поезд не скрылся из вида, стоял с непокрытой головой, освещенный лунным светом, глядя вслед незнакомке, так оригинально вырученной им из беды.

«Хорошенькая девушка!» – думал он, возвращаясь на свою дачу среди благоухания сирени.

Ему долго не спалось в эту чудную лунную ночь.

А ей?.. Ей тоже не скоро удалось заснуть. Пока поезд уносил Веру вдоль цветущих аллей по блестевшим после дождя полям, чувства и мысли ее чередовались с такой быстротой, били таким живым ключом, что она и не заметила, как приехала в город.

Мисс Джервис уже с час как ожидала ее в гостинице, пребывая в недоумении и беспокойстве.

– Сестра еще не приехала? – первым делом спросила Вера.

– Нет, но вот телеграмма. Они выехали из деревни и завтра будут здесь. Но… Что это? Как ужасно испорчено ваше платье! Вы гуляли под дождем?..

Англичанка, не веря своим глазам, с ужасом смотрела на измятый, перепачканный глиной и грязью туалет княжны Ладомирской.

Вера рассмеялась:

– О! Не обращайте внимания. Я отлично прогулялась и теперь засну на славу!

И она прошла в свой номер, приказав подать себе чашку чаю и больше не беспокоить.

– Ничего никому не рассказывай! – велела она Маше.

Ее прекрасные темно-карие глаза в этот вечер оживленно блестели, а обычно бледное лицо украсил румянец.

Она, конечно, не тотчас легла, как сказала компаньонке. Уже луна склонялась к западу, алое зарево появилось на востоке и стаи белых чаек закружились над морской гладью в поисках утренней добычи, а Вера все еще сидела у открытого окна. Она смотрела на море, на побледневшие огни судов, на красную точку маяка, отражавшуюся восклицательным знаком в тихом, как зеркало, море, и все думала, вспоминала и мечтала, то вздыхая, то улыбаясь своим мыслям.

Занималось розовое утро, когда она наконец закрыла окно, опустила занавеси и легла. Но и тут ей не сразу удалось заснуть; казалось, мешал щебет ласточек за окном. Но не был ли главной помехой щебет ее собственных мыслей, уже в полусне завершившийся образом темноволосого, стройного молодого человека со шляпой в поднятой над головой руке, с приветливой улыбкой на красивом лице, освещенном лунным сиянием?..

«Юриардани! Как жаль!» – вздохнула Вера, и воспоминание окончательно превратилось в сон.