Текст книги "Рождение Новороссии. От Екатерины II до Александра I"

Следя за успехом наступления, растроганный и счастливый Гудович видел, что вся правая половина вала – до подъемного моста у ворот – уже в руках его пехоты. Но увидел он и другое: вся толпа противника, замкнутая каменным периметром крепости и насчитывающая до 25 тысяч человек, вдруг – хотя и запоздало – пришла в движение и почти как один начала захлестывать уже отобранный вал изнутри – как кислое тесто из квашни, расширяемое саморождающимся от собственной массы хмелем.

Командующий бросил в горнило схватки все резервы. И свежая кровь сыграла свою благодетельную роль: вспышка осман захлебнулась и они покатились назад, окончательно и бесповоротно потеряв вал, покатились к морю, вытряхиваемые по пути их изо всех крепостных строений.

Одновременно с успехами левого фланга выпала возможность отличиться и Загряжскому, ибо в те самые мгновения, когда четыре храбрых полковника оседлали вал, он добивал конный отряд неприятеля, насчитывающий 8 тысяч сабель, и на основании этого самонадеянно решивший, что он смеет угрожать русскому тылу.

Первый задор конной лавы противника погасили казаки. За ними свое веское слово сказала пехота, пошедшая под началом бригадира Щербатова вперед ускоренным шагом – подкрепить лихую атаку таганрогских драгун, рубивших еще не знавших до конца тяжесть русской руки супротивников. Наконец, те осознали ее благодетельную мощь и раз и навсегда рассеялись по полю.

А в крепости бой все еще продолжался: колонна Шица, по приказу Гудовича, вступила в Анапу все же через мост – в подкрепление первых четырех колонн, дабы дополнительным нажимом способствовать быстрейшему выжиманию противника. До этого этим же уже занялись 400 мушкетеров и 3 эскадрона спешенных кавалеристов, помогших самаринцам спустить подъемный мост.

Люди Шица потеснили еще цеплявшихся за ряд домов осман. Прибытие же резерва последних ста егерей и вовсе разрядило атмосферу: действующего противника более не осталось.

Остались лишь мертвые, павшие в бою, да уходили в небытие попытавшиеся избежать судьбы в воде и теперь тонувшие. Остались пленные – числом более 8 тысяч; пушки – около ста, да знамена – более сотни с четвертью. Анапа пала.

Должно заметить также, что вся сила русского войска в этом сражении исчислялась 7 тысячами. Так они и бились – один с четверыми.

* * *

В марте 1791 г. возобновились и военные действия на Дунайском театре. Здесь русские войска возглавил Н.В. Репнин.

Князя Николая Васильевича Репнина не определить единым словом – как и многих других героев ХVIII столетия. Он и дипломат, и государственный деятель, и полководец – один из наиболее известных.

В 1791 г. главнокомандующий русской армией князь Г.А. Потемкин отбыл по неотложным делам в Петербург. Его заменил на этом посту Н.В. Репнин. Он решил действовать вопреки инструкции – активно: в конце марта посланные им за Дунай отряды Голицына и Кутузова захватили временно Мачин и совершили удачный налет на Браилов. Результат – турки потеряли до 4 тысяч воинов и 29 пушек. 5 июня отряд Кутузова близ Бабадага лишил султана еще полутора тысяч бойцов.

17 июня главнокомандующему стало известно, что великий визирь концентрирует свои войска у уже многострадального Мачина. Там уже находилось более 30 тысяч, и туда же сам визирь вел свои силы – порядка 80—100 тысяч человек. Репнин решил нанести упреждающий удар и бросил вперед свою армию, заблаговременно сосредоточенную у Галаца.

Было 27 июня. За ночь Репнин намеревался пройти более 30 верст и с рассветом – упасть на противника. Он намеревался решить дело ударом в правый – наиболее открытый – фланг турок. Но, делая вид, что атакует в лоб. И поэтому почти поровну разделил свои силы: у князя Голицына, который будет производить фронтальную атаку, – 12 батальонов, 24 орудия, 3 карабинерных и 3 казачьих полка; у Кутузова, бьющего осман в правую скулу, – 12 батальонов пехоты, те же 24 орудия. 4 кавалерийских полка и 6 казачьих и арнаутских. Существовала и третья сила главнокомандующего, его третья рука – 3‑й корпус князя Волконского (10 батальонов, 16 орудий, 2 кавалерийских полка и 800 казаков), которому предназначалось служить связью между корпусами Голицына и Кутузова и способствовать последнему в его обходе.

В полночь подошли к речке Чичули, а с рассветом начали переправу: первыми Кутузов, сразу ушедший влево, и Голицын, которому сейчас предстояло принять на себя первый удар обнаружившего русских противника.

Удар не заставил себя ждать – конная лава хлынула почти до самых пяти каре Голицына, но была в основном отбита ружейным и картечным огнем, а самые настойчивые – переколоты штыками. Тут подоспела и конница Волконского, сразу же включившаяся в преследование отступающих турок, а вскоре к Голицыну подошла и пехота 3‑го корпуса.

Голицын и занявший от него левее позицию Волконский открыли ожесточенную артиллерийскую пальбу по неприятельскому фронту.

Кутузов тем временем штурмовал правый фланг турок. Здесь неприятель, оседлав крутые скаты господствующих высот и пользуясь удаленностью русского корпуса от основных сил, принудил Кутузова брать с боя каждый шаг, что и было сделано: по приказу командира корпуса вперед пошли 1‑й и 4‑й батальоны егерского корпуса. Их повел генерал-квартирмейстер Пистор, правая рука Кутузова. Они должны были оттеснить с высот осман и тем самым обезопасить вступление на их гребень основных сил.

Егеря выполнили приказ: взобравшись под огнем почти по отвесной стене, они штыковым ударом вымели турок оттуда, и те, поспешно отступив, очистили на полторы-две версты открытую поляну, составлявшую вершину высот.

Здесь и построились в пять каре все силы отдельного корпуса: три – впереди, два – во второй линии, кавалерия вся – на левом фланге второй линии, поскольку справа его прикрывали крутые скаты высот. Сразу по построении Кутузов двинул свой отряд вперед.

Предполагая, что удар будет нанесен в его левый фланг, – уж больно удобная для кавалерийских атак поляна открывалась перед наступающим каре – Кутузов переменил фронт: повернув налево, корпус расположился в одну линию каре лицом к действительно пошедшей в массированную атаку турецкой коннице. Атака была отбита, но турки вновь пошли вперед, и снова откатились.

Бой велся с крайним ожесточением. Несколько раз, казалось, Кутузов будет опрокинут, но каждый раз подходили конные отряды Волконского – Репнин зорко следил за боем и в нужный момент не медлил с подкреплением. Особенно помогли Харьковский конно-егерский и Северский карабинерский полки, которые с господствующих высот ударом в левый фланг на наступающую на Кутузова конницу несколько раз гасили ее наступательный задор.

Турки очень хотели отрезать левофланговый русский корпус от центра боевого порядка – корпуса Волконского, – но тот по приказу Репнина, немного выдвинувшись, закрыл промежуток между 1‑м и 2‑м корпусами и построил свою пехоту в две линии каре. После чего выслал в помощь Кутузову гренадерские полки: из первой линии – Свято-Николаевский полковника князя Гагарина, и из второй линии каре – Малороссийский полковника графа Разумовского и московский подполковника Фюрштера.

Гренадеры, быстро двинувшись, тем же мигом дошли до крутых скатов высот, отделявших их от Кутузова, отсюда открыли пушечную и ружейную навесную стрельбу, молниеносно выкашивавшую толпу турок, скопившуюся на верхнем плато до и после очередной безуспешной атаки. Противник начал суетливо елозить по плато, надеясь выйти из зоны губительного огня, но гренадеры не ленились передвигаться параллельно с ним.

Неприятель было решил временно переключить свое горячее внимание с корпуса Кутузова на 3‑й корпус, но правое каре первой линии Волконского, состоящее из Екатеринославского гренадерского полка полковника Булгакова, разнесло эту идею в пух и прах. Этому помогла и меткая стрельба левого каре первой линии премьер-майора Гана.

Одновременно со столь неудачной атакой на центр русских позиций османы повели штурм и против корпуса Голицына. Столь частым наступлением, отбиваемым со столь значительным для турок уроном, Репнин был обязан тому, что неприятельские войска подходили по частям, и так же – по частям – посылались вперед под русские пули, ядра, штыки. И Репнин молил Бога, чтобы атаки эти не прекращались, дабы мог он перемолоть – не за раз, не за раз! – всю турецкую силу, одолеть которую вкупе будет ему очень тяжело, но говорят, что Всевышний, желая наказать человеческое существо, первым делом лишает его разума, и Репнину, глядящему сквозь пороховой дым и почти полуденное уже марево на беспрерывно-беспомощные наскоки осман, даже стало жалко их – что не повезло им с командирами и это оборачивалось сейчас почти что уже бойней.

Голицын, естественно, отбил эту лихорадочно-обреченную атаку, и сам – в свою очередь – пошел вперед. Пехота, принимавшая на себя основные удары, особенно не торопилась, а вот кавалерия преследовала противника до самого лагеря, потом – в лагере, потом – в округе. Отступающего легче поражать: спина – не защита, и были среди турок после этого многие жертвы.

В те же минуты подался и корпус Волконского, а Кутузов спустился со своих высот.

Тем временем, когда, казалось, все помыслы прикованы к небольшому, по сути, пространству, охваченному боем, турки все же нашли время замыслить и попытаться исполнить удар в тыл Репнину: из Браилова переправился пехотный отряд на полуостров Купцефан, а на судах одновременно с этим готовился десант. Но русский командующий, предвидя это, оставил отряд генерал-майора Шпета против островов ниже Мачина у пролива Катрофети.

И теперь турецким судам не оставалось ничего иного, как вместо тишины внезапного удара открыть пальбу по отряду Шпета, который, в свою очередь, решил не отмалчиваться, а повел ответный огонь двумя выставленными на берег батареями полевых орудий. Батареи действовали губительно-успешно – и турецкие суда, направлявшиеся с десантом к берегу, вынуждены были поспешно ретироваться. Но маневр сей не для всех кончился благополучно – два из них взорвались, а три были потоплены.

В дополнение к отряду Шпета Репнин направил туда из корпуса Голицына Апшеронский и Смоленский пехотные, Черниговский и Стародубецкий карабинерные полки во главе с бригадиром Поливановым, а из корпуса Волконского – Московский гренадерский полк.

Это-то подкрепление и занялось судами десанта, распуганными Шпетом: турки надеялись пристать где-либо в другом месте, но везде натыкались на Поливанова и московских гренадер. Наконец, суда были окончательно прогнаны, и все высланные Шпету подкрепления стянулись к нему – отряд из Браилова предпринимал атаку в тыл русским.

В этом отряде было до полутора тысяч отборных янычар. Они камышами пробрались к Шпету и пошли вперед в момент самого разгара боя на мачинских высотах. Но тут командиры янычар увидели фатально быстро приближающихся три русских пехотных полка подкрепления и, раздумав атаковать, поспешили увести своих людей – опять-таки сквозь камыш – к судам. Но опоздали: черниговский и стародубовский полки втоптали их в землю буквально в течение нескольких мгновений. Случайно уцелевших добили уже в лодках. До спасительных судов никто из янычар не добрался.

Одновременно с разгромом браиловского десанта началась – хотя никто подобного и не планировал, – просто логика боя, логика жизни – общая атака боевой неприятельской позиции при Мачине.

Корпуса князей Голицына и Волконского были построены в каре – в две линии. Кавалерия, как уже не раз сегодня, базировалась на левом фланге. Под барабаны линии двинулись вперед. Корпус Голицына направлялся на мачинские окопы, что составляли левый фланг турецкой позиции, и в молниеносной рукопашной овладел ими. 3‑й корпус – князя Волконского – вступил на высоты левее, тем самым заняв неприятельский лагерь, располагавшийся в центре.

Толпы осман, перестав быть войском, сбились на краткое время за этим первым лагерем на дальних высотах, но тут на них вынеслась вся конница Кутузова, разметавшая в предшествующем движении своем всевозможные преграды, возводимые мужеством, доблестью и отчаянием противника.

И тогда началось паническое бегство: османы бежали, бросая во прах грязь, ружья, пушки и амуницию. Добежав до второго своего лагеря, бывшего позади первого – у Мачинского озера, – турки задержались лишь на краткий миг – вдохнуть глоток свежего воздуха – и припустились вновь. Сталь русской кавалерии все время щекотала их между лопатками, и напрасно поэтому управлявший боем сераскир руменийский вали Мустафа-паша строгостью и лаской заклинал-приказывал своим подчиненным оказать достойное сопротивление противнику или достойно умереть – его никто не слушал и не слышал. Все бежало к Гиргову. Навстречу разгромленному войску попался визирь с 20‑тысячным отрядом, но и он, видя всеобщее устремление, почел за благо вернуться.

В этом сражении турки потеряли до 4 тысяч убитыми. У них было отнято 34 пушки. Русские потери составили 141 человек убитыми и около 300 ранеными. И это при том, что Репнину противостояло более чем 80‑тысячное войско. Мачин принес генерал-аншефу Репнину Св. Георгия 1‑го класса.

Эхо этой победы было оглушительным – уже на следующий день в ставку русского командующего прибыли парламентеры. 31 июля 1791 г. прелиминарные артикулы были подписаны, но прибывший буквально на следующий день Потемкин почел их недостаточными – и подписание договора было отложено на некоторое время.

* * *

Российская делегация, которая начала мирные переговоры после победы войск Репнина, получила мощную поддержку после известия о новой победе Ушакова на Черном море.

В конце июля 1791 г. Черноморский флот под командованием Ф.Ф. Ушакова вышел в море. Корабли взяли курс на юго-запад; пользуясь попутным ветром, они шли под всеми парусами и в течение двух суток безостановочного плавания достигли турецких берегов. Адмирал Ушаков повел эскадру вдоль побережья. Турецкий флот в это время стоял около мыса Калиакрия. Под командованием Гусейн-паши находилось 4 эскадры, прибывшие из Константинополя, Алжира, Туниса и других турецких владений на Средиземном море. В их составе насчитывалось 18 линейных кораблей, 17 фрегатов и около 50 других боевых и вспомогательных судов. Артиллерийское вооружение неприятельского флота превышало 1500 орудий. В подчинении у Гусейн-паши находилось 8 адмиралов.

Будучи недалеко от Босфора, Гусейн-паша чувствовал себя в полной безопасности. На появление русского флота в этом районе он совершенно не рассчитывал и был в полной уверенности в силах своего флота, стоявшего к тому же под защитой береговых батарей. Часть команд с турецких кораблей находилась на берегу.

Утром 31 июля 1791 г. Гусейн-паше доложили, что на горизонте показались неизвестные корабли. Вскоре турецкий командующий убедился, что к Калиакрии приближается русский флот в составе 16 линейных кораблей, 2 фрегатов и 19 других судов. Уверенность Гусейн-паши в неприступности своей позиции стала сменяться растерянностью. Чем ближе подходила русская эскадра, тем очевиднее становилась решимость русского командующего атаковать турецкий флот.

Замысел сражения созрел у Ушакова после внимательного наблюдения за расположением неприятельского флота. Чтобы ошеломить противника и выиграть наветренное положение, он принял смелое решение: направить свои корабли между берегом и неприятельским флотом. Русская эскадра в трех колоннах уверенно пошла в непосредственной близости от берега. С турецких береговых батарей началась канонада, но эскадра продолжала идти вперед. Отрезав турецкие корабли от берега, русские моряки заняли выгодную позицию для атаки и вызвали замешательство на неприятельском флоте. «Неприятель, – писал Ушаков, – устрашенный нечаянным приходом нашего флота, проиграв ветер, отрубил якоря, лег на паруса и был в замешательстве».

Турецкие корабли стали спешно отходить в море; при свежем северном ветре они не смогли удерживать достаточные интервалы между собой, и поэтому некоторые из них сходились друг с другом и сталкивались. Беспорядочная армада неприятельских судов первоначально шла без всякого строя. Затем, однако, турецкие корабли стали занимать назначенные им места, постепенно образуя боевую линию.

Турецкому флоту удалось построиться в боевую линию, но уйти от преследовавшей его русской эскадры он не смог. На флагманском корабле Ушакова то и дело появлялись сигналы: «Прибавить парусов», «Нести все возможные паруса». Русские корабли с максимальной скоростью догоняли неприятеля, на ходу перестраиваясь из трех колонн в боевую линию параллельно турецкому флоту.

Адмирал Сеид-Али со своим авангардом сделал попытку выйти вперед, чтобы занять наветренное положение и стеснить маневрирование русской эскадры. Ушаков разгадал замысел противника; флагманский корабль «Рождество Христово» под командованием капитана 1‑го ранга Елчанинова приблизился к кораблю Сеид-Али, обошел его спереди и открыл огонь. Вслед за флагманским кораблем вся русская эскадра подошла к неприятельскому флоту на близкую дистанцию и начала артиллерийский бой. Над морем загрохотали залпы сотен орудий.

Черноморские моряки вели меткий огонь. Сквозь густую пелену дыма можно было рассмотреть пламя пожаров, возникавших на турецких кораблях. Наиболее сильный артиллерийский огонь был сосредоточен по кораблю Сеид-Али, находившемуся во главе турецкого флота. Этот адмирал, хвастливо обещавший султану привезти Ушакова в железной клетке в турецкую столицу, не выдержал боя: его корабль был «разбит до крайности».

На его место встали два линейных корабля и два фрегата. Против них сосредоточили свой огонь линейные корабли «Александр Невский», «Иоанн Предтеча» и «Федор Стратилат» под командованием капитанов 1‑го ранга Н.Л. Языкова, А.Г. Баранова и И.А. Селивачева. Вскоре и эти неприятельские корабли «также оборотились в соединение ко флоту». При отступлении они пытались прикрыть корабль Сеид-Али, но за ним неотступно следовал флагманский корабль Ушакова, нанося все новые удары. Поражение Сеид-Али явилось кульминационным моментом сражения и сильно сказалось на боеспособности остальных неприятельских кораблей.

Ожесточенный бой кипел вдоль всей линии турецкого флота. Командующий Гусейн-паша не смог противостоять стремительному напору русских моряков. Когда же окончательно выявилось поражение Сеид-Али и его авангарда, боевая линия турецкого флота была нарушена, неприятельские корабли в беспорядке шли без определенного курса и мешали движению своих соседних кораблей.

Турецкий флот, отмечал Ф.Ф. Ушаков, был «весьма разбит, замешан и стеснен так, что неприятельские корабли сами друг друга били своими выстрелами».

Русская эскадра окружила неприятеля с обоих флангов; началось беспорядочное отступление турецкого флота. Во время преследования огонь русской артиллерии был настолько сильным, что многие турецкие корабли были вынуждены «укрываться один за другого». Лишь наступление ночной темноты спасло их от плена.

На следующий день турецкая эскадра оказалась рассеянной между Варной и Босфором. «Турки даже не знают, – писал Потемкин, – куда девались рассеянные их корабли; многие бросило на анатолийский берег. Шесть судов вошли ночью в Константинопольский канал весьма поврежденные. Адмиральский корабль тонул и просил помощи. Пушечными их выстрелами встревожен султан и весь город. Днем султан увидел разбитые их корабли без мачт со множеством убитых и раненых».

Когда русская эскадра после сражения направилась к «стороне Константинополя искать флот неприятельский», в море было встречено посыльное судно от командующего русскими войсками Репнина с известиями о заключении перемирия с Турцией и прекращении военных действий. Торжественно отметив эту радостную весть артиллерийским салютом, русские корабли взяли курс на Севастополь.

* * *

Годы Русско-турецкой войны 1787—1791 гг. были неблагоприятными для освоения Россией Новороссии. Уже известный нам В.М. Кабузан писал: «В течение второй половины 1787 г. перевод крестьян на юг еще продолжался. 11 сентября 1787 г. был опубликован сенатский указ, разрешавший «отпускать однодворцев для поселения в Екатеринославском наместничестве». Указ от 13 октября 1787 г. требовал от наместнических и губернских правлений, чтобы они своевременно доносили в Сенат о темпах переселенческого движения («сколько из которой губернии прибыло или убыло переходом в другую губернию душ»). Начиная с 1788 г. перевод населения на юг был воспрещен. 24 февраля 1788 г. специальным указом прекращалось всякое переселение крестьян «казенного ведомства» в южные пограничные губернии «до будущего повеления… по настоящим военным обстоятельствам…

Русско-турецкая война прервала мирную жизнь Новороссии. Она в известной мере поставила под угрозу будущность этого края и его хозяйственные достижения…

…Официальное законодательство способствовало переселенческому движению в Новороссию лишь до 1788 г., после чего легальное водворение новоселов в крае было воспрещено до конца 1793 г. Переселенцы могли рассчитывать только на свои собственные силы да на скромную помощь односельчан, которые, естественно, были заинтересованы в том, чтобы на новые места уходили зажиточные крестьяне, так как в таком случае оставшиеся могли рассчитывать на получение больших земельных участков…»

Однако в годы войны продолжалось переселение людей в Новороссию из различных регионов России, прежде всего из соседних с ней территорий, а значит, и ее освоение и интеграция в состав России.

Кабузан отмечает: «…заселение Новороссии не было приостановлено Русско-турецкой войной 1787—1791 гг. Известное сдерживающее влияние последняя оказала лишь на отдельные уезды Херсонской губернии, в то время как заселение Екатеринославской губернии в 1788—1791 гг. усиливается; в течение всего периода с 1783 г. по 1795 г. продолжался перевод не только помещичьих, но и государственных крестьян в Новороссию… Население Екатеринославской губернии увеличилось в 1783—1792 гг. на 20,86 % (23 367 душ м.п.). Основная доля прироста приходится на 1787—1792 гг. (17 052 души м.п.), а в 1783—1786 гг. население выросло лишь на 6305 душ м. п.; в заселении и освоении Новороссии решающую роль сыграла примыкающая к ней Малороссия. Именно отсюда в Новороссию переселилась и бежала большая часть новоселов, причем около половины всего этого люда приходилось на долю частновладельческого крестьянства. Хотя русское законодательство запрещало принимать беглых, Потемкин сознательно не принимал мер к розыску и возвращению владельцам беглых крестьян, так как это способствовало более быстрому заселению всего Северного Причерноморья. При этом он резонно заявлял, что если беглых перестанут принимать в Новороссии, то они станут убегать в Польшу…

С IV по V ревизию (1782—1795 гг.) население будущих Екатеринославской и Херсонской губерний выросло со 193 451 до 343 696 душ м.п., или на 77,67 %. Хотя в абсолютных цифрах прирост с IV по V ревизию превышал показатели предыдущего периода (150 245 душ м. п. против 128 991 души), видно, что в 80—90‑х гг. XVIII в. темпы прироста населения снижаются, так как с III по IV ревизию прирост достигал 200,11 %…

В 80—90‑х гг. XVIII в. подавляющая часть всех переселенцев России оседала в трех новороссийских губерниях (74 169 душ м. п., или 50,26 % общего числа переселенцев, устремлявшихся в южные заселяемые губернии). Из семи интенсивно осваиваемых губерний России на первом месте шла Херсонская, на втором – Екатеринославская и на пятом – Таврическая. Всего в 1783—1795 гг. в Херсонскую губернию прибыло 27 359, в Екатеринославскую – 26 762, а в Таврическую – 20 048 душ м.п.».