Текст книги "Непослушное дитя биосферы. Беседы о поведении человека в компании птиц, зверей и детей"

Как это бывает в природе

Возрастая численно, вид как бы усиливает свое давление на свою среду обитания, экосистему и биосферу. В ответ среда обитания, включающая в себя уйму других видов, в том числе пищевые объекты, конкурентов и потребителей того, о ком идет речь, отвечает увеличением встречного давления. Биосфера как сумма всех видов на Земле много сильнее каждого в отдельности, поэтому она всегда рано или поздно стабилизирует его численность, а если требуется – то и сократит ее до приемлемого для остальных уровня. Биологи знают многое о том, как биосфера «осаживает» чрезмерно размножившийся вид. Они разделяют воздействующие факторы на две группы. В первую объединяются первичные или ультимативные факторы среды (биологические – пища, конкуренты, паразиты, хищники, загрязнения; и небиологические, но контролируемые биосферой – газовый состав атмосферы, осадки, климат и т.п.). Действие ультимативных факторов прямое и беспощадное.

Во вторую группу объединяются вторичные или сигнальные факторы, косвенно указывающие виду на избыточность его численности. Если вид имеет генетические программы слежения за изменением сигнальных факторов, заблаговременно сообщающих, например, о возросшей плотности особей или о снижении биологической емкости среды обитания, он имеет возможность заблаговременно, до удара ультимативными факторами, стабилизировать свою численность и начать ее сокращать. В то время как контроль первичными факторами неизбежен для любого вида, предупреждающим фактором могут воспользоваться только те виды, у которых естественный отбор выработал специальные механизмы реагирования на них. Эти механизмы проявляются на популяционном уровне, а на индивидуальном уровне они не действуют.

Обратимся сперва к первичным факторам, влияние которых на популяции людей несомненно и сравнительно хорошо известно.

Ультиматум первичных факторов

Всяк вид приспособлен к своей пище. Если потребление ее увеличивается, ее запасы в природе не успевают возобновляться и происходит сокращение количества пищи. Если какой-то вид растения потребляет из почвы слишком много питательного вещества, почва истощается. Если некий вид животных чрезмерно увеличивает поедание своих излюбленных растений, численность последних снижается. Сходное происходит с обилием жертв при размножении хищников. Из-за недостатка пищи увеличивается смертность, снижается плодовитость и численность вида падает. Популяции людей с незапамятных времен подвергались такому воздействию. Первобытные охотники на крупных животных очень быстро истощали охотничьи угодья. И сейчас постоянно выходят из строя, опустыниваются, засоляются или сдуваются ветром пашни, выбиваются пастбища, сокращаются рыбные ресурсы рек, озер и морей.

С исчезновением лучших объектов питания вид переключается на иные. Но к ним он не столь приспособлен физиологически. Поэтому качество пищи ухудшается. Не лучший, но всем видный пример: еще недавно чайки питались рыбой, а теперь кормятся отбросами. Исходная, естественная пища человека как вида-собирателя была весьма разнообразной: съедобные корневища, плоды, орехи, насекомые, моллюски, мелкие позвоночные животные, изредка более крупные. Поэтому в пределах полноценного по содержанию белков и витаминов питания человек может сильно изменять свой рацион: у эскимосов пища в основном животного происхождения, а у некоторых племен в Индии – в основном растительного, но если рацион обедняется витаминами или протеинами, как это происходит у голодающих народов, если в хлеб начинают подмешивать траву и кору, здоровье людей подрывается, причем в первую очередь детей.

Нехватка полноценной пищи и переход к питанию неполноценной нарушают энергетический баланс. С пищей поступает меньше энергии, чем нужно организму для того, чтобы ее добыть и усвоить. В результате активность поиска пищи снижается. Этот эффект очень силен в недоедающих популяциях человека. Его страшное действие в разные времена описано многими очевидцами. Вспомните хотя бы описания голода на Украине. Специалисты ЮНЕСКО пришли к выводу, что охватывающие недоедающие популяции безынициативность, апатия и подавленность усиливают распространение голода и затрудняют борьбу с ним настолько, что они губительнее самого голода.

У любого вида избыточная плотность популяции ухудшает его среду обитания. Не успевая восстанавливаться, среда становится все менее пригодной не только для этого вида, но и для всех других, полезных ему. Ухудшают свою среду обитания и бактерии, и растения, и животные. Вы могли наблюдать, как после вспышки «цветения» сине-зеленых водорослей водоем становится отравленным и для них самих. После вспышки численности шелкопряда леса в Сибири стоят буквально голыми. Человек в той же мере может ухудшать свою среду обитания – обедняются охотничьи угодья, выедаются и вытаптываются пастбища, истощаются или опустыниваются пашни и т.п. Загрязнение – одна из форм ухудшения среды. В сбалансированной природной ситуации все результаты жизнедеятельности данного вида устраняются другими. Кучи навоза растаскивают насекомые, а окончательно перерабатывают бактерии и грибы. Постройки термитов или бобровые плотины и каналы – вовсе не подарок экосистеме, но в конце концов и они разрушаются усилиями многих видов.

Если баланс нарушен, загрязнения накапливаются. Залежи каменного угля – это огромные скопления погибших деревьев, стволы которых не успевали перерабатываться в ту эпоху. В наше время по той же причине образуются торфяники. Человек всегда загрязнял среду обитания, но, пока людей было мало, природа успевала перерабатывать или погребать загрязнения. Например, вода в реке очищалась через три километра ниже деревни.

Современный человек увеличил объем привычных для природы загрязнений настолько, что она не успевает их перерабатывать. Мало того, он стал вырабатывать такие загрязнения, для переработки которых в природе пока нет соответствующих видов, а для некоторых видов, например радиоактивных, их никогда и не появится. Поэтому «отказ» биосферы перерабатывать плоды человеческой деятельности неизбежно будет действовать как все более нарастающий ультимативный фактор в отношении человека.

Загрязнение среды ранее редкими или новыми веществами – не новость для биосферы. Трудно даже представить себе, какая экологическая катастрофа сопровождала появление у растений фотосинтеза с выделением в качестве загрязнителя кислорода. Он был губителен почти для всех обитавших в те эпохи на Земле видов. Биосферное решение было найдено в распространении дышащих кислородом видов. Но, чтобы они возникли и размножились, потребовалось геологическое по масштабам время. У человечества нет в запасе такого срока.

Качество среды – понятие не всеобщее, а видовое. Когда вид ухудшает собственную среду обитания, это отнюдь не значит, что она становится хуже для всех. Наоборот, для конкурентов и врагов среда зачастую улучшается, и численность их растет. В результате борьба с конкурентами требует дополнительных и все больших усилий.

Всякий мог убедиться в этом, наблюдая за открытой банкой с фруктовым соком. В ней одновременно поселяются бактерии, питающиеся сахаром и питающиеся спиртом. Сперва для первых это богатая пищей среда, а для вторых – бедная. Первые плодятся, потребляют сахар, а в качестве отхода выделяют спирт, который губителен для многих любителей сладкого, но не для уксусных бактерий: для них среда постепенно все более обогащается их пищей – спиртом. И они начинают плодиться. В качестве отхода они выделяют уксус, губительный для многих видов, в том числе и для спиртовых бактерий, которые погибают и потому, что выели сахар, и потому, что слишком загрязнили среду спиртом, но доканывает их уксус.

В наше время главные конкуренты человека – вредители сельского хозяйства и сорняки. Рост производства ядохимикатов и гербицидов на 10% в год – самый высокий среди экономических показателей человечества – отражает круто возрастающее напряжение борьбы с конкурентами. Больше всего пестицидов и ядохимикатов употребляют страны, страдающие от нехватки пищи. Благополучные же могут позволить себе отдавать часть урожая конкурентам и этим избегают ужесточения межвидовой борьбы. Эти страны давно убедились, что химическую войну с конкурентами выиграть нельзя.

Чтобы уйти от ограничивающих факторов, часть популяций вида расширяет ареал, заселяя незанятые и неблагоприятные области. Существование в таких условиях неустойчивое, выживание низкое, и поэтому популяция поддерживается благодаря постоянной подпитке из основного ареала, причем в основном молодыми особями. Поэтому очень интенсивная экспансия ведет к неблагополучному возрастному составу в основной части ареала и высокой смертности в периферийных частях.

Так, в наше время белые аисты в Европе осуществляют сильную экспансию на восток (где условия существования для них ненадежны) и одновременно сокращают численность в Западной и Центральной Европе – традиционных, но перенаселенных частях ареала. С аистами пока катастрофы не произошло, но с другим видом – скворцами, применявшими сходную тактику,– она случилась несколько лет назад: всего две неблагоприятные весны подряд в Восточной Европе в сочетании с морозами вызвали падение численности скворцов.

Человек всегда прибегал к сходной тактике. Иногда успешно (при освоении викингами Исландии, например), но чаще трагически (как при освоении Гренландии теми же викингами). Современный человек может перевозить продукты питания на огромные расстояния, поэтому он способен создавать и создает на неблагоприятных для сельского хозяйства территориях (например, на севере) крупные поселения, не обеспеченные собственным производством пищи. Если вдруг в случае какого-либо кризиса подпитка их из основного ареала прекратится, они обречены.

Высокая численность вида-прокормителя создает благоприятные условия для размножения питающихся им хищников, паразитов и возбудителей болезней. Есть виды, для которых хищники – главный регулятор: если добычи много, хищники хорошо питаются, быстро размножаются и пожирают все большую часть популяциипрокормителя, истребив которую коллапсируют сами; при низком уровне хищников жертвы вновь размножаются, вслед за чем повышают свою численность хищники – и цикл повторяется вновь.

Нам хищники не страшны уже много тысяч лет, иное дело – эпидемии. У многих видов, например у кроликов, в достигшей высокой численности популяции возникает и распространяется эпизоотия (массовое заражение), сокращающая популяцию в десятки и даже тысячи раз. Для многих грызунов эпизоотия – нормальный регулятор численности.

Человеческие популяции многократно подвергались их сильному воздействию. Всем известный пример – эпидемия чумы в XIV веке, за два года сократившая население Европы вдвое. В наше время эпидемиям старых, известных болезней успешно противостоит медицина, поэтому, несмотря на небывало высокую численность людей, эпидемиям не удается проявить всю свою сокрушительную силу. Но свято место пусто не бывает. Экологи уже давно предсказывали, что рано или поздно должен появиться новый вид возбудителей болезни, к которому медицина будет не готова и который может вызвать мощную пандемию. Такой возбудитель теперь появился в образе вируса СПИДа. Он обладает всем необходимым набором качеств, позволяющих сократить численность людей во много раз.

Развивая давление на избыточный по численности вид всеми перечисленными ультимативными факторами или хотя бы частью из них, биосфера увеличивает его смертность, снижает плодовитость и вводит в состояние коллапса. Пока численность коллапсированного вида остается низкой, восстанавливаются окружающая среда и численность видов – объектов питания. Оттого, что механизм снижения численности науке хорошо известен, он не стал для нас самих менее грозным. Если тридцать лет назад приближение экологической катастрофы и демографического коллапса обдумывали всего несколько экологов на всей планете (а публика, обозвав их алармистами, потешалась над ними, как могла), то теперь огромные массы простых людей самостоятельно почувствовали нарастающее давление первичных факторов.

Массовое сознание поразительно быстро перекинулось от кощунственного и святотатственного отношения к природе к суеверному поклонению. Последнее называется теперь «экологизм». От экологизма мало проку, ибо он основан все на том же антропоцентризме («что хорошо человеку, то и хорошо вообще»). Подлинное же экологическое (а не экологистское) мышление биосфероцентрично («человеку может быть хорошо только то, что хорошо биосфере»).

Очень бы хотелось знать ответ на вопрос: к какому же типу видов мы относимся? Неужели к регулируемым только первичными факторами? В одной компании с дрожжами и кроликами, плодящимися, пока не упрутся в первичные факторы? Или к тем, чья стратегия изменяется в ответ на предупреждающие сигналы биосферы? Большинство экологов относят человека к первому типу. Их главный аргумент – человек мог полностью утратить необходимые генетические программы. А если они и остались, то в условиях, совсем непохожих на первобытные, не срабатывают. Я отношусь к меньшинству, думающему иначе. Обязан вас предупредить об этом, читатель. И вперед, скучные страницы позади.

Как действуют сигнальные факторы

Многие из них вам знакомы.

Территориальность, например. В природе есть виды, заблаговременно снижающие свою численность, получив сигналы о том, что она приближается к верхнему пределу. Открытие подобных видов – достижение экологии последних десятилетий. Для каждого вида среда обладает своей биологической емкостью, позволяющей популяции иметь ту или иную плотность населения. Емкость среды непостоянна, она колеблется, причем всегда важен тот фактор, который оказался в минимуме.

В сосновом лесу мало птиц-дуплогнездовиков не потому, что там мало пищи, а потому, что в соснах редко бывают дупла. Развесив дуплянки, мы снимаем этот ограничивающий фактор, увеличиваем емкость леса, и численность дуплогнездовиков будет увеличиваться, пока не «упрется» в новый фактор, находящийся в минимуме, и т.п. Но нам так и не удастся, снимая один за другим ограничители, увеличить численность дуплогнездника до ограничения со стороны пищи, если только наш вид обладает территориальным поведением: самцы делят лес на участки, а их представление о допустимом размере участка преувеличенное. Поэтому пищи на участках оказывается много больше, чем нужно семье. Раздел происходит не между всеми самцами. Все достается более агрессивным, а остальные остаются без участков. Если даже какой-нибудь из изгоев и займет маленький, плохонький участок, размножаться он не сможет: у самки генетическая программа контролирует допустимый размер и качество предлагаемого ей самцом участка. Самца с плохим участком, а тем более вообще без участка, она отвергает. Так, путем исключения из размножения территориальные виды устанавливают свою плодовитость на нужном уровне, избегая малоприятной встречи с ультимативным фактором – недостатком пищи.

У человека территориальные программы не разрушены полностью: при всяком подходящем случае он стремится обзавестись своей территорией. Сверх этого (в отличие от дуплогнездовиков, но в полном сходстве с человекообразными обезьянами) люди выделяют групповые территории и отстаивают их очень активно. У первобытного человека групповой территориализм был, как считают, главным регулятором численности.

Знакомая нам агрессивность может служить той же цели. Агрессивность – присущая большинству видов животных настырность – служит основой для самых разных внутривидовых построений. Суть агрессивности в том, что при общении каждая особь стремится занять по отношению к другим более высокое, доминантное положение. Выяснение отношений приводит к самоорганизации группы в иерархическую лестницу или пирамиду с доминантами наверху. При увеличении плотности популяции или уменьшении емкости среды агрессивные стычки значительно учащаются и служат важным сигналом о неблагополучии. Этот механизм подробно изучен на очень многих видах, он проявляется в огромном разнообразии форм.

Рассмотрим некоторые из них, ибо человек – не просто вид с агрессивным поведением, а один из самых агрессивных видов. Он способен в припадке ярости даже убить своего соплеменника. В природе такое встречается не часто. Человеку свойственно создавать и самые сложные иерархические структуры. Они самособираются, стоит дать волю инстинктивным программам. Так что, читатель, когда я буду описывать проявления агрессивных контактов у разных животных – от кузнечика до обезьяны, – смело обращайтесь к собственному опыту: в этом мы их прекрасно можем понимать. В частности, все мы знаем, как долгое пребывание в людном месте, особенно в неблагополучной обстановке, непроизвольно повышает раздражительность, провоцируя бессмысленные стычки, и, главное, подавляет психику.

При увеличении плотности у всех видов агрессивные стычки учащаются многократно. Возникает субъективное ощущение, что «нас что-то слишком много» и «тут кто-то лишний». Это ощущение опережает действительный рост плотности, выступает как предваряющий сигнал. В популяции увеличивается доля особей, попавших в состояние стресса и неврозов. Такие долго не живут и чаще всего не размножаются.

Сигнал «тут кто-то лишний» запускает имеющуюся почти у всех видов и служащую многим целям программу: найди своих и отделись от чужих, вместе со своими прогони чужих. Если свои и чужие существуют в действительности, например на одном пастбище смешались два стада и им стало тесно, ясно и кто чужой, и что нужно делать. Но в экспериментальных условиях легко удается скрыть, кто свой, а кто чужой, и тогда животные разделяются по любым второстепенным, в том числе и ложным, признакам.

В благополучной обстановке люди обычно относятся к «ненашим» мирно, часто проявляют интерес, а иногда и симпатии, гостеприимство. В такой ситуации очень немногие проявляют устойчивую неприязнь к чужим, а все их попытки натравить на последних популяцию остаются без поддержки. Но измените ситуацию, например, соберите детей в школу, и через несколько дней у них появится разделение: одноклассники – свои, а параллельный класс – чужие. Скучьте ребят, собрав из нескольких городов в летнем лагере или (более старших) в казарме, – и они тотчас разделяются по признакам землячества, о котором вчера еще и не думали. Распадаться на «своих» и «чужих» мы можем по расам, национальности, языку, религии, классам, занятию, взглядам, цвету волос, одежде – все годится, только скучьте нас и лишите благополучия. Группа или популяция вскипает неприязнью к «чужим», может проснуться ненависть, проявиться неслыханная жестокость. Прогнать «чужих» кажется недостаточным, даже просто убить их мало. С древности до наших дней свидетели отмечают, что вызванные политическими причинами войны с действительно чужими, например с другим государством, сохраняют какое-то подобие гуманности и не сопровождаются такой жестокостью, как братоубийственные внутрипопуляционные взрывы.

При высокой плотности у животных отключаются врожденные программы не посягать на то, что принадлежит другим. Агрессивные особи начинают нарушать границы участков соседей, отнимать пищу, гнезда, норы. Подавленные особи отнять ничего не могут, но они пытаются похитить незаметно. Кто наблюдал избыточные скопления чаек, тот мог удивляться странному их поведению: в то время как некоторые птицы пытаются ловить рыбу, остальные бесцельно держатся на воде. Но стоит одной поймать рыбешку, как поднимается страшный гвалт, все взлетают и гоняются за бедной добытчицей, пока кто-нибудь не отнимет улов. Тогда чайки принимаются гоняться за воришкой и так далее. Иногда в сваре рыба вообще падает в воду. Все птицы садятся на воду и опять бездельничают, в ожидании когда кто-то из немногих сохранивших нормальное поведение сородичей что-нибудь добудет. И опять отнимут и разделят. Комфортность, качество жизни популяции в результате такого изменения поведения падает быстрее, чем растет ее плотность.

У человека такое поведение принимает свои формы: широко распространяются грабежи, мелкое воровство, люди перестают продуктивно трудиться, обкрадывая тех, кто сохраняет эту способность. Есть бессмысленная дележка на крохи отнятого.

Снижение качества жизни, усиливая агрессивность и иерархичность, приводит популяцию животных к расслоению на сохраняющих для себя хорошие условия питания доминантов и остальных, которых сильно обделяют в пище. Если вы подкармливали зимой синиц за окном, то, вероятно, не раз наблюдали, как доминант не подпускает подчиненных птиц к кормушке, прячет корм в щели, иногда даже как бы купается в нем, разбрасывая его из кормушки крыльями. Словом, делает все, чтобы другим не досталось ни крохи, чтобы более слабые особи поскорее начали голодать. В результате такого странного на первый взгляд поведения доминантов популяция разделяется на тех, кто отлично перезимует, и тех, кого обрекают на голод и смерть или эмиграцию. Причем, обрекают заранее, когда при равномерном распределении пищи ее хватило бы всем.

Сходное поведение людей, когда им кажется, что пищи становится маловато, хорошо известно и многократно описано. Голод всегда усугубляется тем, что люди при малейшей неуверенности в завтрашнем дне пытаются делать непомерные запасы, зарывают зерно в землю, а более сильные или богатые отнимают или скупают его в невероятных количествах, обделяя остальных.

Еще одна поразительная реакция – утрата осторожности. У уток, например, с помощью кольцевания обнаружили, что в период высокой плотности они чаще начинают гибнуть от самых случайных причин – хищников, охотников, столкновения с проводами и т.п. У человека утрата осторожности при нарастающем неблагополучии наиболее наглядно проявляется в форме бунтов, когда люди вдруг теряют страх перед властью, полицией, толпами идут навстречу пулям и смерти.

Подавленная часть популяции резко снижает заботу о собственной гигиене и сохранении в чистоте мест обитания. Читатель-горожанин мог это наблюдать хотя бы у голубей зимой. На одном и том же месте кормятся доминантные красавцы с ухоженным оперением и грязные, озябшие, растрепанные птицы. Голубю нужно всего один час в день, чтобы содержать оперение в порядке. Неужели эти несчастные его не имеют? Нет, время есть, но желание пропало. Именно такие подавленные, опустившиеся животные становятся носителями и распространителями паразитов и инфекций в популяции. Они способствуют вспышке эпизоотий, а с ней и сокращению численности.

У людей при скученности и недостатке пищи тоже появляется большое количество опустившихся личностей. На них плодятся вши, переносчики заразных болезней. За время первой мировой войны вши унесли больше человеческих жизней, чем оружие.

Весь описанный комплекс изменений поведения преследует одну цель – еще до достижения избыточной численности расслоить популяцию на две части: оставленную пережить коллапс и обреченную на вымирание. И при этом первых не ослаблять, а вымирание остальных ускорить. Трудно отрицать действие сходного механизма и в человеческих популяциях. Как и многие биологические механизмы, он действует, минуя наше сознание или трансформируясь в нем неверно. Этот механизм, с нашей точки зрения, конечно, жесток. Но общество, когда пытается сознательно бороться с надвигающейся нехваткой продовольствия, обычно вводит жесткий контроль за распределением пищи и тем самым разделяет себя на тех, кто будет продовольствие распределять, и тех, кому его будут распределять. То есть включает все тот же механизм, ибо, как сказано одним сатириком, «кто что охраняет, тот то и имеет, а кто ничего не охраняет, тот ничего и не имеет».

Нашествия и инвазии

В природе действуют и еще более удивительные механизмы: поколения, находящиеся в стрессовом состоянии, родят потомков, у которых реализуется альтернативная программа поведения, при лучших условиях жизни заблокированная. Потомки эти не могут уже жить так, как это делают их родители. Например, саранча в благоприятных условиях живет по территориальному принципу, каждый самец охраняет свой участок. Но, если плотность популяции стала слишком высокой и чужие самцы слишком часто вторгаются на территорию, саранча откладывает яйца, из которых выйдет «походное» потомство. Рождение таких «наследников» можно вызвать экспериментально, достаточно расставить на участках много маленьких зеркал, что заставит самцов много конфликтовать со своими отражениями. «Походные» потомки утрачивают территориальность и поэтому собираются вместе, их стаи растут, достигают огромных размеров – много миллионов особей – и начинают куда-нибудь двигаться. Стаи походной саранчи покидают территорию популяции, вторгаются сначала в места, занятые другими популяциями (это называется нашествием), затем в области, зачастую непригодные для жизни (это называется инвазией), и в конце концов погибают. Сходно ведут себя в подобной ситуации лемминги, а в менее яркой форме инвазия есть у многих видов млекопитающих и птиц. Цель нашествия и инвазии – выбросить за пределы переуплотняющейся популяции избыточное молодое поколение. Участники нашествия становятся как бы бесстрашными, не боятся погибать, особенно коллективно.

У людей при сходных обстоятельствах происходят подобные же изменения: молодежь не хочет жить так, как жили родители, образует группы, которые легко превращаются в очень агрессивные орды, а те неудержимо стремятся куда-то двигаться и что-то там совершать, обычно разрушительное. Аналогия между нашествиями животных и некоторыми нашествиями орд варваров лежит на поверхности. Но о причинах нашествий варваров мы знаем так мало, что трудно решить, сходство это внешнее или в основе некоторых нашествий, в частности кочевников Центральной Азии, лежал инвазионный механизм. Если это так, то их «пассионарность» (по Л.Н. Гумилеву) не нуждается ни в каких космических объяснениях – это просто люди, реализующие альтернативную программу.

Коллапсирующие скопления

Эта форма регуляции численности менее драматична. В условиях обострения социальных отношений часть особей утрачивает интерес к борьбе за территорию, иерархический ранг и снижает агрессивность. Тогда начинает преобладать другая программа, противоположная агрессивности, – программа сближения, объединения, скучивания. Особи собираются в плотные группы, и эти группы либо кочуют, либо просто держатся на одном месте. В таких скоплениях животные или совсем не размножаются, или размножаются очень ограниченно, меньше, чем нужно для воспроизводства. Насекомые перестают даже питаться. Обычно же главным занятием в таких группах становится разного рода общение.

У людей скучивание принимает несколько форм, но самая мощная из них – урбанизация, собирание в городах. Достойно удивления, что у многих народов плодовитость жителей гигантских городов (в отличие от маленьких) уже во втором поколении падает настолько, что не обеспечивает воспроизводство. Город засасывает из деревни молодежь с высокой потенциальной плодовитостью и снижает ее обычно до очень низкого уровня (в среднем это 0,7 дочери на мать). Так было в Древнем Риме времен империи, так и теперь повсюду: от Нью-Йорка или Мехико до Петербурга и Москвы, Токио или Сингапура. Такие города без притока людей извне сокращали бы свою численность примерно в два раза в течение всего двух поколений (0,7 х 0,7 = 0,49). Города действуют как демографические «черные дыры».

Уместно вспомнить, что безудержный рост городов ныне происходит не в индустриальных странах с низкой рождаемостью, а как раз в странах с высокой рождаемостью, где бы они ни были – в Азии, Африке или Латинской Америке. Стекающиеся в города-гиганты люди совсем не обязательно «находят себя». Здесь они часто влачат бессмысленное и неактивное существование. Урбанизация, сопровождающаяся коллапсированием в городах, может быть самым естественным, простым и безвредным путем снижения рождаемости в современном мире и в мире будущем.

Для социолога или демографа это неожиданный и не бесспорный вывод. Но, прежде чем отвергать его, надо понять биолога. Биолог знает, что скучивание ведет к снижению плодовитости у многих видов животных; город для него – форма скучивания, и он знает от демографа, что рождаемость в городах ниже той, которая может компенсировать смертность. Отсюда биолог делает вывод, что, какую бы разнообразную роль ни играли города в жизни людей, для чего бы они ни возникали, попутно они срабатывают как коллапсирующие скопления. Еще раз напомним, что биологические популяционные механизмы работают вне сознания особей и групп животных. Эта их особенность должна проявляться и на людях.

Снижение плодовитости

Третий комплекс заблаговременного снижения численности у животных связан с изменением структуры брачных отношений и отношения к потомству. При возрастании численности потомство зачастую перестает быть главной ценностью для членов популяции, включая иногда и родителей. Это проявляется в том, что особи избегают размножения, откладывают яйца куда попало, меньше заботятся о потомстве и даже его умерщвляют и пожирают. Лишенные достаточной родительской заботы детеныши (в том числе и у обезьян) вырастают нерешительными и агрессивными, они испытывают затруднения в образовании пар, часто не создают устойчивых пар, в свою очередь плохо заботятся о своем потомстве.

Рождаемость падает, а смертность растет.

Сходные феномены наблюдаются и в неблагополучных человеческих популяциях. Одно из таких проявлений – развитие эмансипации женщин. Одно из следствий ее – увеличение в популяции доли матерей-одиночек. Они довольствуются малым числом детей, их плодовитость обычно вдвое ниже, чем у замужних женщин. Да и последние при эмансипации избегают иметь много детей. Это самый безболезненный путь снижения рождаемости в наши дни. И не только в наши: вспомним указы цезарей, призывавших древних римлянок рожать детей, не заменяя их собачками, ручными львятами и обезьянками. Призывы, видимо, безрезультатные, раз их приходилось повторять вновь и вновь. Эмансипация обычно сопровождается внешней эротизацией общества, превращением половых отношений в средство общения и забавы. Вопреки обывательским представлениям, показная эротизация не только не приводит к увеличению рождаемости, но, напротив, ее сокращает. И это тоже испытали еще древние римляне.

Недостаток регулирующих механизмов

Итак, есть основания думать, что у людей, так же как и у некоторых других животных, действуют механизмы саморегуляции численности популяции и поддержания ее на оптимальном уровне. Среди них есть и жесткие, и сравнительно безобидные, причем лучший – снижение рождаемости. В условиях, когда семья имеет в среднем одного ребенка, такой механизм может сокращать численность вдвое за каждые 35 лет – темп, возможно, достаточный для ухода от экологического кризиса, если бы он начал действовать повсеместно уже сейчас. Но беда человека в том, что, с одной стороны, он является видом с самой медленной сменой поколений, а с другой – способен очень быстро изменять биологическую емкость среды. Поэтому на отдельных этапах стремительного развития человечества регуляция его численности отстает от той, что требует среда. Экологический кризис – глобальное явление, но одни популяции встречают его в полной готовности, а другие – находятся еще в состоянии демографического взрыва, который может продолжаться слишком долго по сравнению с темпами деградации среды обитания.