Текст книги "Кольцо с сердечком (сборник)"

* * *

С оказией, о которой мимоходом вспомнил Смыслов, им довелось разбираться примерно полгода тому назад. А началось всё случайно, на традиционной встрече выпускников военного училища, которое он окончил в 1966 году. Как правило, ему удавалось в такой день освободиться от дел. Обычно инициативная группа организовывала встречу между вторым и шестнадцатым апреля – памятными датами в истории училища. Вот и в прошлом году подобное мероприятие состоялось в субботу, девятого апреля. Долгие годы, необъятные просторы и развал некогда могучей державы разобщили оставшихся в живых однокашников Андрея Павловича. Тем приятнее были редкие появления ветеранов, к которым Смыслов с полным правом относил и себя, иногда нет-нет, да и мелькавших среди «молодёжи», окончившей училище много позже. Именно такой сюрприз ожидал его на последней встрече – заглянул «на огонёк» его давнишний приятель, Костя Злобин, как оказалось, до недавнего времени проживавший после выхода в запас в своём родном городе, Самаре. Не прошло и двух лет как трагедия, происшедшая в семье дочери, вынудила его оставить могилы родителей и жены, перебравшись в столицу. Дело в том, что в автомобильной аварии, возвращаясь с дачи, погибли зять и единственный любимый внук Константина Ивановича. Понятно, что в такой момент родным людям, более чем когда либо, необходима поддержка друг друга.

Семья дочери далеко не бедствовала в Москве. Покойный муж был состоятельным человеком. Выросший в детском доме, не зная родни, выучился без посторонней помощи, стал успешным предпринимателем, а потом и государственным чиновником довольно высокого уровня. Сама Татьяна Константиновна, филолог по образованию, в совершенстве владея английской лексикой, давала частные уроки разновозрастным ученикам из зажиточной прослойки общества, представителям которой в последнее время знание этого языка сделалось крайне важным.

Проведя год в глубоком трауре, дочь и отец, опираясь друг о друга, понемногу учились жить в новом качестве совершенно одиноких людей. Давалось это нелегко – часто воспоминания брали верх над реальностью, что у обоих вызывало глубокую депрессию. Как результат, Константин Иванович перенёс инфаркт, а Татьяна Константиновна буквально таяла на глазах, катастрофически теряя вес.

Узнав, на каком поприще трудится старый товарищ, Злобин, несколько смущаясь, поделился не оставляющей его тревогой за судьбу дочери.

Дело в том, что несколько месяцев назад Татьяна случайно встретила одноклассника по самарской школе, Алика Каганова, в прошлом красавца и повесу, в которого были влюблены многие девчонки.

Непонятно, чем сумел обаять пребывавшую в печали женщину старый знакомец, но факт остаётся фактом: не имея в городе собственного жилья, после нескольких ни к чему не обязывающих встреч, он обосновался в квартире Татьяны Константиновны. Поначалу отец даже обрадовался – ему почудился в глазах дочери, казалось, навсегда утраченный интерес к жизни. Однако вскоре Татьяна вновь ушла в себя, а на вопросы отца о планах совместной с Кагановым судьбы, лишь обречённо махала рукой. Недавно она перебралась в квартиру покойного мужа, где с момента переезда в Москву Константин Иванович проживал один. Раз или два в неделю, известив отца, что «надо поехать, выстирать Алику бельё», или «необходимо приготовить Алику еду», Татьяна на целый день исчезала.

По отдельным репликам и скупым рассказам дочери Злобин составил представление, будто бы нерешительная по натуре Татьяна самостоятельно не выберется из переплёта, в который попала по простоте душевной. Он настоял на встрече с ухажёром, на которую, к удивлению, Алик с радостью согласился. Более того, сам и взялся организовать «семейный», как он выразился, ужин в одном из не самых дешёвых ресторанов.

Вечер прошёл чинно. «Лиходей» явился не один, его сопровождал статный юноша лет двадцати, как оказалось, сын. Едва расселись, как Алик принял инициативу на себя. Вообще он оказался очень разговорчивым и находчивым собеседником, умеющим расположить к себе окружающих. Практически все заготовленные заранее претензии Константина Ивановича Каганов предвидел и с видимой бесхитростностью объяснил стремлением помочь Татьяне «поскорее миновать чёрную полосу жизни». Признавшись присутствующим в тёплых чувствах к школьной подруге, оказывается, с тех давних времён им питаемых, он высказал твёрдое намерение и в дальнейшем оставаться для той опорой в жизни. Апофеозом ужина прозвучали торжественные слова Алика о принятом им решении завещать всё, что он имеет, Татьяне.

Одним словом, Константин Иванович возвращался домой, мысленно укоряя себя за предвзято составленное мнение о незнакомом ему, но, очевидно, вполне приличном человеке. С того вечера Алик Каганов стал восприниматься им не иначе как гражданский муж дочери. Тем более что свою заботу тот распространил и на самого Злобина. Так, например, хорошо ориентируясь в финансовых вопросах, Алик не только рекомендовал надёжный банк, где по депозитным вкладам начисляли весьма приличные проценты, но взялся сам организовать размещение там имевшихся у отца с дочерью накоплений.

Наблюдая дружеские отношения, возникшие между отцом и бывшим одноклассником, Татьяна успокоилась и даже как-то поделилась с Константином Ивановичем мыслью, а не оформить ли, так, на всякий случай, завещание на имя Каганова. Ведь близких родственников у них нет, а кое-каким имуществом они располагают. Жаль, если попадёт в незнакомые руки! Особые возражения тогда Злобину на ум не пришли, но и от одобрительного ответа он счёл разумным до поры уклониться. Как выяснилось – не напрасно. Вскоре совершенно случайно ему стало известно, что Каганов, пользуясь выданными ему доверенностями, регулярно снимал тайком с их вкладов те самые высокие проценты и тратил деньги по своему усмотрению. Вот тут-то, кстати, и произошла встреча выпускников училища, где Злобин посвятил Смыслова в перипетии, возникшие в семье.

Оставить старого товарища без помощи было бы не в привычках Андрея Павловича. Уже на следующий день его помощник, известными лишь ему путями, собирал интересную для дела информацию о жизни Алика Каганова. Работал тот рядовым сотрудником небольшой конторки-прилипалы, что во множестве кучковались вокруг таможенной службы, «помогая» ускорить оформление ввозимого в страну товара. Никакой собственностью обременён не был, капиталами не располагал. В целом ничего очень уж неожиданного не раскрылось. События разворачивались в ставших для иных традиционными рамках современных нравов. Грех ведь не обобрать простаков, коли подвернулся удобный случай! И лишь одно обстоятельство сильно смущало Смыслова: за последнее время у Интернет-распространителя Каганов приобрёл несколько упаковок весьма сомнительного с точки зрения безопасности для здоровья сильнодействующего средства для похудания. Не этим ли снадобьем Алик потчует ни о чём не догадывающуюся Татьяну? Впрочем, обвинить в злонамеренности того вряд ли удалось бы. Будучи человеком изворотливым, он всегда мог оправдаться тем, что покупал препарат для собственного употребления, так как с возрастом стал, прямо сказать, довольно дебелым. А снижение веса сожительницей является простым совпадением и вызвано, скорее всего, глубокими переживаниями на личной почве.

Пригласив к себе приятеля вместе с дочерью, Смыслов изложил им своё видение проблемы и дал совет как можно скорее отвадить добровольного помощника. А прежде всего, выбросить из головы всякие мысли о завещании в его пользу. Напротив, Татьяне было бы разумно во избежание неблаговидных поступков со стороны «Гражданского мужа», к которым он вполне может впоследствии прибегнуть, в надежде завладеть столичной недвижимостью, оформить и нотариально заверить некий документ. А в нём разъяснить, что она и Каганов никогда общего хозяйства не вели, совместно имуществом или финансовыми средствами не владели. При наличии такой бумаги прохвосту практически невозможным сделается оспорить в суде любое оставленное Злобиным и его дочерью завещательное распоряжение в пользу какого угодно лица…

* * *

– Знаете, шеф, о существовании внебрачной дочери Гольдшмидта, пожалуй, можно забыть! Вы как всегда оказались правы, – по всему было видно, Сергей доволен собой. – Расставшись с Богданом, его бывшая возлюбленная удачно вышла замуж. Её суженый – весьма расторопный делец. Семья обитает в прекрасном загородном доме, в коттеджном посёлке на Ильинском шоссе. Они вполне благополучны и в наследстве Гольдшмидтов не нуждаются. Посетив их усадьбу, старик, безусловно, и сам в этом убедился.

А вот с дочерью Лёвкина всё обстоит гораздо сложнее. Дама дважды регистрировала брак, но в обоих случаях семейная жизнь не заладилась. Во втором замужестве родила дочь. Угадайте-ка, шеф, как она назвала девочку?

– Полагаю, что Ульяной.

– Точно, – тень разочарования промелькнула на бесхитростном лице помощника. – Никогда и ничем Вас не удивить!

– А Перова она по мужу?

– Нет. Тут странная история. Мать почему-то зарегистрировала появившуюся на свет девочку под этой фамилией. А вскоре развелась с мужем, который, вероятнее всего, и не приходится ребёнку биологическим отцом.

А вот тут-то и начинается самое интересное! Некто Перов до совершеннолетия дочери присылал Лёвкиной деньги по почте. И, надо же, какое совпадение! У частного нотариуса, заверившего второе завещание, имеется двоюродный брат, который носит эту же фамилию – Перов. Как мы поступим дальше, шеф?

– С одной стороны, мне бы очень хотелось убедить дочь и внучку Лёвкина под давлением известных нам фактов добровольно отказаться от наследства в пользу родственников покойного. Таким образом, мы добились бы главного: и справедливость восторжествует, и злоумышленники потерпят фиаско.

– Но ведь они не будут наказаны!

– Да, как сказать! Лишиться вожделенного куска, который, казалось, уже так близко – чем не расплата? В то же время меня сильно смущает вышедший сухим из воды стряпчий. Да, он наверняка останется без обещанной ему доли отписанного имущества. Но и только! Если он пошёл на подлог в этот раз, что остановит его в другой? Нет, с Лёвкиными мы, конечно, побеседуем. Для ускорения процесса. Но лишь после того, как законные наследники обратятся в прокуратуру. Теперь у них, благодаря нашей работе, достаточно материалов, чтобы выиграть дело в суде.

Убеждён, что Семён Миронович непосредственно не участвовал в афёре. И в то же время сильно сомневаюсь, будто его дочь методично и досконально исследуя содержание шкафов и ящиков в его квартире, случайно наткнулась на бумаги. Должно быть, старик сам выболтал ей о хранящихся у него документах Гольдшмидта, о состоянии здоровья приятеля, об отъезде из страны на отдых. Тем самым непреднамеренно подтолкнул к совершению преступления. Теперь, сообразив, что к чему, крайне напуган.

Ну а дальше уже дело следствия установить, в какой мере замешан родной отец Ульяны, или её мать непосредственно сговорилась с его кузеном-нотариусом. Не знали прощелыги лишь одного: что старик летом проживает не в Москве, а на даче. Свидетельством соседей точно установлено, что в день, которым датировано второе завещание, он никуда не отлучался со своего участка до того самого момента, когда за ним пришёл вызванный по телефону таксомотор, чтобы отвезти в аэропорт.

И уж совершенно напрасно они подменили в папке с документами оригиналы свидетельств на копии, чем не просто встревожили Лёвкина, но и навели того на верную мысль о виновнице происшествия. Ведь в тексте самого завещания вся необходимая информация и без того имеется. Вполне вероятно, не ожидая скорого развития событий, просто не успели или забыли вернуть подлинные документы на место.

Думаю, вскоре мы узнаем, чем завершится дело. Надеюсь на справедливый исход. Но, как говорится, поживём – увидим…

Суворовец

Иногда так случается, что какая-то неведомая сила, будто предопределяя встречу с чем-то необычным, заставляет человека пойти наперекор устоявшимся привычкам, совершить абсолютно нехарактерный его натуре поступок, одним словом увлекает на удивление самому себе сойти с выверенного годами знакомого маршрута.

Именно такое событие и произошло с частным сыщиком Смысловым, когда, в связи с расследованием очередного дела, он оказался у станции метрополитена «Сухаревская».

Погружённый в свои мысли, он неожиданно прямо-таки уткнулся взглядом в прозвучавшую призывом красную по синему фону надпись на вывеске: «Чебуречная». Он вспомнил, что действительно, когда-то, в начале семидесятых, это заведение пользовалось большой популярностью. Там всегда можно было отведать, запивая пивом, чебуреков с мясом, как говорится, «с пылу – с жару».

Ноги сами принесли его ко входу, и вот он перед глазами – этот старый маленький и тесный зал, до отказа наполненный жующими и выпивающими мужчинами.

Отстояв очередь, как в прежние добрые времена, Смыслов, с двумя аппетитными с виду чебуреками на тарелке и кружкой разливного пива, пробрался к столику возле стены и, спросив разрешения, несколько потеснил стоявшего с краю задумчивого человека.

Мужчина среднего роста, крепенький, с редкой сивой шевелюрой доброжелательно подвинул свою тарелку, позволяя Смыслову расположиться удобнее.

– Днём и вечером здесь уж очень многолюдно! – посетовал он, первым вступая в разговор. – А вот чебуреки в последнее время – не те, что были раньше. Тоже, видать, химичат!

– Говорят, и вода раньше-то мокрее была! – съехидничал сыщик.

– Нет, в самом деле! Я здесь, можно сказать, завсегдатай, и оценка моя объективная. Раньше на вкус они лучше были, – простодушно ответил незнакомец. – Ещё курсантом сюда прибегал, – добавил он.

– Так Вы – тоже служивый человек!?

– До подполковника дослужился. Мог и дальше расти, но так вышло, что часть находилась в Молдавии. А тут – парад суверенитетов. Предложили присягнуть новой «родине». Не пожелал, уволился. В Москве, где родился и выучился, устроиться сначала не сумел, хорошо ещё друзья помогли обосноваться в Саратове, возле тёщи. Позже старший сын, перебравшись в столицу, подыскал нам с женой здесь жильё. Продав саратовскую, купили квартиру в Выхино. Хоть и на отшибе поселились, но сюда, на Колхозную, раз в неделю, да выбираюсь. Как правило, после службы. Работа у меня в центре. Дежурю сутки, трое отдыхаю. Свободного времени много. А Вы – тоже служили?

– Не на Колхозную, на Сухаревскую. Так эта площадь теперь именуется. Да, я тоже служил. Только не довелось долго – по ранению демобилизовался лейтенантом.

– Судя по Вашему возрасту давненько это случилось! Где же в те годы война-то была, если не секрет?

– Да, какие теперь тайны! Служил на границе с Китаем, в Дальневосточном пограничном округе. Война – не война, а так, отдельные схватки нет-нет, да и возникали. Там в конце шестьдесят седьмого года заработала китайская радиостанция на русском языке. Правительство наше ругала, почём зря! А под её аккомпанемент провокации едва ли не через день следовали. Надо сказать, изматывались мы основательно.

Знаете, как всё происходило? Прёт через границу на тебя толпа мирного с виду населения. Они без оружия в руках, и нам, следовательно, по ним стрелять нельзя. А остановить как-то надо! Вот и додумались мы вооружиться дубинами да рогатинами, далёким предкам уподобившись. Солдаты-умельцы своё самодельное орудие любовно выстругивали, шлифовали, а то и резьбой украшали. Представляете, хранили дубины в пирамиде вместе с огнестрельным оружием!

Идёт этак на нас лавина, а мы выставим перед собой рогатины, и не допускаем непосредственного контакта. Тех же, кто всё-таки прорвётся, дубинами угощали и назад выпроваживали.

Многие из «мирных» китайских граждан на самом-то деле переодетыми и хорошо обученными рукопашному бою военными являлись. Под одеждой ножи, кастеты прятали. Вот я и нарвался на такого по неосторожности. Сильно он меня порезал. После госпиталя служить не позволили, на том моя воинская карьера и завершилась.

– Да, вот она, ратная служба! И в мирные для большинства дни доставалось нашему брату. Что же это мы не познакомимся-то, я – Владимир, – мужчина протянул ладонь Смыслову.

Ответив на рукопожатие, тот назвался в свою очередь.

– А моя воинская служба длилась не в пример долго. Я ведь суворовец! – объявил Владимир. – С отличием окончил в Казани Суворовское училище, потом уже в Москве – высшее общевойсковое имени Верховного Совета РСФСР. Навсегда в памяти осталось, как в год моего туда поступления училище награждали Памятным Знаменем ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета СССР, Совета Министров СССР. Дальше – будни службы. Побывал в Монголии, Сибири, а закончил, как уже докладывал, в независимой Молдове.

Разговор, легко завязавшийся, продолжался по-свойски непринуждённо.

– Значит, частным сыском занимаетесь! Детектив по-ихнему. Благородное занятие. Жизнь – штука запутанная порой до умопомрачения. Есть где вашему брату развернуться!

Вот меня, к примеру, возьми! – перешёл Владимир на «ты». – Ну, какие такие секреты вокруг такого простака, как я, могут виться. Ан – нет! Был я в прошлом году в Казани, на юбилейной встрече выпускников-суворовцев. Озадачила меня та поездка – до сей поры в размышлениях пребываю.

– А что случилось-то, расскажите! – отдавая дань вдруг проявившейся искорке профессионального любопытства, поинтересовался Смыслов.

– Даже и не знаю, будет ли Вам интересен мой рассказ, – замялся Владимир. – Встретил я в Казани женщину одну, свою юношескую любовь, можно сказать. Познакомился с ней, будучи в выпускном классе Суворовского училища. Ну, всё, как положено: свидания, обнимания, поцелуи, заверения в любви навек. Родители девушки меня приняли как родного. Не против были, даже когда я на ночь у неё оставался, всерьёз за жениха держали. Только вот жених-то ветреным оказался. Получил документы, укатил к себе в Москву – и думать забыл о наречённой.

Так вот, значит, объявилась она на встрече выпускников. Сама ко мне подошла: «Помнишь ли?» – спросила. Ну, танцевали мы с ней, разговаривали. Рассказала, что замужем давно. Вскоре вышла, как я уехал, за здешнего, за татарина. Вот она – вся их любовь и верность! Родила сына. Потом долго детей у них не было. И вот, когда ей сорок стукнуло, девочка родилась, дочка, значит. Слушал я прежнюю подругу вполуха, знаете, никакого отклика в душе встреча с ней не нашла. Куда как интереснее с однокашниками было общаться.

Лишь позже, когда в поезде назад ехал, будто пронзила меня мысль такая: а зачем ей-то приходить понадобилось, что за нужда прошлое ворошить? И так раскинул, и эдак. Не сходятся концы с концами. Ведь любила она меня, точно любила. И ждать обещала, когда напишу из дома, позову к себе. Как сказал уже – не написал, не позвал… А она спешно замуж выскакивает. И сына рожает. Уж не мой ли пацан? Вот ведь какая мысль покоя не даёт. А как проверишь?

У нас с женой двое своих. А этот, если мой, то выходит – третий? Фу, ты, совсем мозга за мозгу заходит! Вернее, первый, самый старший без меня рос? Забыть бы – да не могу! Вот если бы точно узнать, да – да, нет – нет, успокоился бы.

– А что, Владимир, – в раздумье произнёс Смыслов, – может быть, я смогу Вам помочь в этом деле! В Казани живёт мой товарищ по институту. Работает в клинической психиатрической больнице имени Бехтерева. На улице Бутлерова, знаете такую? Вот-вот, – обрадовался он подтверждающему кивку Владимира. – Видимся мы не часто, но перезваниваемся регулярно. Думаю, выполнить мою просьбу, расспросить вашу былую пассию, Шамиль не откажется. Вот Вам блокнот, – достал он из кармана записную книжку, – начертайте-ка координаты своей знакомой.

– Её нового адреса я не знаю, – сокрушённо ответил Владимир.

– Напишите всё, что о ней Вам известно. Дальше – наша забота.

* * *

Заполучить адрес и номер телефона женщины, о которой Смыслову рассказал его случайный знакомый, для Сергея, помощника детектива, оказалось делом пустяковым. На следующий же день после памятной встречи в чебуречной информация была передана в Казань, а через пару недель по электронной почте пришёл ответ от однокурсника Смыслова с приложенной записью рассказа женщины:

«Сама не знаю, зачем я пошла на ту встречу выпускников-суворовцев. Узнала о ней из газеты, и будто кольнуло что-то в сердце. Почему-то была уверена – Вовка приедет!

Нет, обиду за ту боль, что он причинил мне, я давно пережила. Месяц после его отъезда из Казани, как дура, ждала весточки. А тут ещё отец подзуживал, мол, «поматросил – и бросил». Очень было обидно, а когда поняла, что «тяжёлая», вообще отчаяние охватило. Знать бы адрес – Вовке телеграмму отбила.

Ничего лучшего не придумала, как согласиться встречаться с бывшим учителем физики из нашей школы – он ещё в десятом классе на меня засматривался.

Когда скрывать беременность стало уже невозможно, призналась ему, что будет маленький. Тогда и расписались. Мужу-то сказала, что сынок семимесячным родился. Он и в самом деле не крупный задался – в Вовку.

Муж хотел ещё детей, но я остерегалась – не была уверена, что долго смогу прожить с ним. Надеялась, наивная, что первый мой кавалер всё-таки вспомнит обо мне и приедет. Потом смирилась. Муж – человек порядочный, по всему заслуживает уважения. За что, думаю, хорошему человеку такое наказание, вот и родила дочь. Живём нормально, грех жаловаться.

А ведь соврала я, будто не знаю, зачем с Вовкой встретиться решила. Да самоё себя проверяла! Снова хотелось девчонкой себя почувствовать. Думаю, а вдруг увидев его, ёкнет сердечко, брошусь на шею, расскажу про сына, да и уеду с ним!

Не случилось такого. Чужими мы стали. Я, конечно, уже не та, что прежде – годы своё берут. А он что-то совсем полинял. Живот отрастил, волосы растерял, а глазки всё в сторону отводил. Неужели, Володя-младший в его годы таким же будет, б-р-р-р! Одним словом, не стала ничего ему рассказывать, холодно простилась, и домой ушла. Вот и вся моя история.

Так, говорите, задумался он, места себе не находит?

Успокойте: не его, дескать, ребёнок, с мужем прижила, вместе и воспитали. Незачем ему знать лишнего. Такое моё последнее слово!»

– Ну что, Сергей, не станем выдавать маленькую женскую тайну, как думаешь? Действительно, ни к чему это, – вслух рассуждал Смыслов, шагая по кабинету из угла в угол. – В помощи она, судя по всему, не нуждается, да и какой из него помощник! А вносить возмущение в семейную жизнь двух благополучных в целом пар ради торжества истины в подобной ситуации мне представляется недостойным.

Ладно, позвоню Владимиру и скажу, чтобы унял свою не в меру разыгравшуюся фантазию. Думаю, при таком известии он вздохнёт с облегчением!