Текст книги "Виктор Розов. Свидетель века"

Глава третья
ИДЕТ АТАКА НА ДУХОВНОСТЬ И РУССКУЮ ДУШУ

Да, надо прямо сказать: мы столкнулись с желанием, и, по-моему, целенаправленным желанием, разрушить русскую культуру. Ведь до чего доходит: читаешь иногда – и оказывается, что ее уже просто нет! Забывают всех. Забывают Пушкина, Толстого, Достоевского, Чехова, Глинку, Мусоргского – всех великих художников, которые выразили ярко и, разумеется, самобытно нашу духовность. И вот сейчас идет глобальное покушение на нашу духовность, и мне подсовывают все время какую-то чужую культуру… А ведь я живу своей духовностью. Она веками создавалась, духовность русская…

Виктор Розов

У нас с Виктором Сергеевичем по-разному бывало в нашем сложившемся сотрудничестве. Иногда я предлагал тему для очередного разговора, иногда звонил мне и предлагал он. Темы тоже бывали разные – их диктовала жизнь. Но одна тема, так или иначе, возникала в наших беседах почти постоянно: состояние и судьба русской культуры. Ну, понятно, он же сам был частью этой культуры. Он ее не только с детства воспринимал, в ней воспитывался и рос, но затем многие годы и работал в ней. Театр, кино, литература стали его жизнью. Русский, советский театр. Русское, советское кино. Русская, советская литература.

А что произошло с ними в ходе «перестройки» и «реформ»? Что продолжало происходить, когда мы встречались для наших бесед?

Собственно, уже в самой первой, если вспомните, он начал об этом говорить: «Наша культура – и русская, и многонациональная – всегда отличалась высокой нравственностью. А сейчас на нее полезла безнравственность. Нахраписто, бесцеремонно полезла». И следствие этого не замедлило сказаться: «Теряют многие люди человеческое лицо».

Тогда уже, с первого разговора, мне стало понятно, что на культуру, искусство он не смотрит как на нечто изолированное и замкнутое в стенах башни из слоновой кости. Культура для него неотделима от жизни, от того, как жизнь влияет на нее и как она влияет на жизнь, на человека. А наиболее для него невыносимое из того, что теперь входило в окружающую действительность (нет, не входило, а усиленно внедрялось!), определит он в следующей нашей беседе так: «…Произошла перемена ориентации ценностей. Это самое главное. И вот внедряется в сознание, что вся наша великая культура – ничто… Думаю, все это делается сознательно: вытравливается именно самая сущность нашей культуры – духовность, которая создала великих творцов… А на такой бездуховности, которую сейчас внедряют, не может взрасти ничего хорошего».

Это было им сказано на рубеже 1993 и 1994 годов. Вскрыт основной смысл политики капитализаторов России: «смена понятий о человеческом достоинстве, даже о самой человеческой сущности». Помните, как он тогда написал?

«Сейчас усиленно пробуждается животное начало в человеке. Это декларируется с самого верха, утверждается всеми видами и средствами воздействия на человека – воздействия умственного и психического».

А разве сегодня, спрошу я двадцать лет спустя, продолжается не то же самое?

«Мутанты, – делился он с читателями «Правды» своим ощущением, – прививают мне бездуховность, внедряют в меня вещизм, ненасытность, безжалостность, беспощадность к ближнему, если тебе это выгодно. Разбогатеть! Вот главный лозунг времени. И, как у зверей, выживает сильнейший».

А разве сегодня, повторю свой вопрос, что-либо изменилось?

«Нет, – категорически утверждал он, – не это внушали мне с детства!.. Не это я вычитал из великих и добрых книг гениев человечества! Не этому меня учили учителя! Не на этом была основана наша крепкая дружба в юности! Не такие люди меня окружали и все зрелые годы!»

Он сознает, что высказываемые им мысли давно и глубоко разрабатывались лучшими умами человечества. Но он считает, что их надо повторять неустанно, и он делает это, развивая мысли великих и прилагая открытые ими истины к нынешней российской реальности, чтобы коренным образом изменить ее: «Забвение истины – путь в дебри, в джунгли».

И вот в этой главе предлагаю две беседы с ним следующего, 1995 года – беседы, целиком посвященные культуре. Первую, как и абсолютное большинство других в книге, я вел с Виктором Сергеевичем сам. Вторую попросил организовать для него наш постоянный в то время автор – профессор Сергей Георгиевич Кара-Мурза. А его, в свою очередь, настоятельно просили провести такую беседу с Розовым театральные деятели Испании, где Сергей Георгиевич регулярно бывал.

Вот, кстати, одно из реальных опровержений того язвительного смехачества, которое позволил себе в своей статье Лев Колодный, – по поводу мировой известности выдающегося русского, советского драматурга. Испанские деятели культуры (да и не только – многие за рубежом!) хотели тогда слышать автора «Вечно живых» и «Летят журавли».

Что же говорить о читателях «Правды», которые с нетерпением ждали и горячо встречали каждое выступление Виктора Сергеевича на страницах нашей газеты. И я старался использовать любой повод для встречи с ним. В данном случае – выход книги умершего к тому времени литературоведа Владимира Лакшина «Берега культуры», где, к радости своей, обнаружил я определенную перекличку с Розовым.

Перекличка была! Розов все-таки не оставался в одиночестве. Просматривая подшивки «Правды» за те годы, наталкиваюсь подчас на совпадения удивительные. Вот, например, что говорит Виктор Сергеевич (вы сейчас это прочитаете) в беседе со мной: «…Мне очень не нравится, что нас переименовали в господа, я не могу этого терпеть и сам таким обращением никогда не пользуюсь».

А рядом с беседой на газетной полосе – Виктор Боков, «Новые стихи». И чем же начинается эта стихотворная подборка старейшего русского, советского поэта?

 
Меня сегодня назвали —
сударь!
И потянули за рукав.
И звякнула в шкафу
посуда,
И сахар с полочки упал.
 
 
Меня назвали господином,
А я ответил: – Не похож!
И все слова в кругу
едином
Смутились, слыша эту ложь.
 
 
А я по-прежнему —
товарищ!
Как в те далекие года.
Вы понапрасну
так старались
Меня зачислить в господа!
 

Между прочим, у Виктора Сергеевича в этой беседе есть весьма точный вывод на сей счет: «А наше правительство сейчас ведет сражение с народом именно потому, что он не хочет изменять себе, не хочет быть другим, чем он был при Советской власти, быть другим душой».

Прошло время. Но сражение власти с народом за переделку его души продолжается. Кто кого? Это будет зависеть, утверждал Виктор Сергеевич, и от каждого из нас.

Нестареюще современным и злободневным во многом остается он, Виктор Розов…

ВМЕСТЕ С РУССКОЙ КУЛЬТУРОЙ ХОТЯТ УНИЧТОЖИТЬ РУССКИЙ НАРОД

Так говорит Виктор Розов в беседе с Виктором Кожемяко

Писатель Виктор Сергеевич Розов, которого знали ранее по его замечательным пьесам и киносценариям, в последние, трагические для нашей страны годы стал широко известен и в другом качестве – как страстный публицист и общественный деятель, неустанно поднимающий свой голос во имя спасения России. В этом смысле он, пожалуй, как немногие другие, заслуживает быть названным совестью нации. Конечно, мы рады, что Виктор Розов – постоянный автор «Правды», член ее редакционного Общественного совета, что в нашей газете он публикует и свои статьи, и мемуары, и беседы по острейшим проблемам современности. Вот и сейчас, когда возникла душевная потребность обсудить ряд жгучих вопросов, которые ставит жизнь и которые особенно беспокоят наших читателей, решаю обратиться именно к нему, к Розову. А поскольку встреча наша происходит на этот раз в преддверии близящейся 82-й годовщины писателя (21 августа), от имени «Правды» поздравляю его с днем рождения.

Виктор Кожемяко. Виктор Сергеевич, сегодняшний наш разговор хотелось бы начать с очень значительного, на мой взгляд, события. Недавно вышла книга Владимира Лакшина «Берега культуры», в которой собраны статьи этого выдающегося литератора, опубликованные в различных изданиях за последние годы его жизни. Основная тема для этого автора, можно сказать, традиционна: сохранение и развитие отечественной культуры. Но, согласитесь, в последних работах Владимира Яковлевича, безвременно ушедшего от нас, знакомая тема приобрела необычно острое и весьма драматическое звучание. И связано это, конечно, с тем катастрофическим положением, в котором оказалась наша культура в результате предпринятых «реформ». Уже сами тревожные заголовки лакшинских статей о многом говорят: «Крик над площадью», «Утрата достоинства», «Мы оскудели не деньгами, а разумом», «Культура – не украшение на мундире государства», «Самоубийство совершает общество, загоняя в тупик культуру». Причем гражданская боль и тревога за судьбу родной культуры от статьи к статье, от беседы к беседе у Лакшина усиливаются, нарастают. Вас тоже, насколько я понимаю, невероятно мучает эта боль…

Виктор Розов. Еще бы! Тут мое душевное состояние вполне совпадает с настроением Лакшина. Замечу, мне не раз приходилось встречаться с Владимиром Яковлевичем, и впечатление всегда от него было, что это человек редкостно большой культуры и громадного ума, глубокого понимания того, что у нас происходило, и того, что происходит сейчас. И поэтому, когда я раскрыл книгу «Берега культуры», интерес у меня был совершенно особенный. А читал ее с таким удивительным чувством, будто мы с ним разговариваем, продолжаем встречаться и беседовать, при этом наше восприятие современной действительности, понимание роли культуры в народе, в обществе, в государстве синхронно. Разумеется, поскольку Владимир Яковлевич в этом направлении работал как аналитик, а я писал пьесы, он умел намного точнее обобщить и выразить то или иное явление, так точно, как я выразить бы и не мог. И теперь я искренне восхищаюсь, читая его книгу. Как нужен он сегодня, в нашем раскачавшемся, нравственно и духовно рассыпающемся обществе!

Владимир Яковлевич Лакшин – известный литературный критик, литературовед, прозаик, мемуарист

Да, надо прямо сказать: мы столкнулись с желанием, и, по-моему, целенаправленным желанием, разрушить русскую культуру. Ведь до чего доходит: читаешь иногда – и оказывается, что ее уже просто нет. Русской культуры вообще нет! Забывают всех. Забывают Пушкина, Толстого, Достоевского, Чехова, Глинку, Мусоргского – всех великих художников, которые выразили ярко и, разумеется, самобытно нашу духовность. И вот сейчас идет глобальное покушение на нашу духовность, и мне подсовывают все время какую-то чужую культуру. Я вообще-то не против культуры чужой, там тоже есть великие создания, но жить хочу все-таки прежде всего своей культурой.

Я часто говорю, что драгоценная русская культура есть украшение мира. Также украшение мира и японская культура, и французская, и английская, и немецкая… Ведь мир многоцветен, он не состоит из одной краски. Но вот нас хотят, как говорится, размазать, чтобы никакой нашей краски не было, чтобы мы не обладали самостоятельной культурой. И нас пичкают вторичным, дешевым, развлекательным и развращающим, чтобы только погубить нашу душу. Даже не знаю, как выразиться, но я не могу этого переносить. Порой ощущение такое, будто меня превращают в лягушку или в какую-нибудь мышь. А ведь я живу своей духовностью. Она веками создавалась, духовность русская…

Очень много на эту тему думаю. У Владимира Яковлевича Лакшина много тоже горьких статей на эту тему. Очевидно, он тоже был ранен в самое сердце, в самую душу, крича, буквально крича, что идет атака на нашу духовность.

В.К. Да нынче уже и само понятие это поставлено под сомнение. О русской духовности говорят или с усмешкой, или даже прямо издевательски. Вот Лакшин процитировал Льва Аннинского: «Духовность и как крайнее ее проявление русская дурь и есть наша отличительная черта, наше главное богатство». То есть русская духовность, которая нам так дорога, представляется как некая дурь, как некое юродство, неполноценность, что ли… С возмущением цитируя это, Лакшин замечает, что, быть может, безжалостная критика всего русского затеяна «из педагогических соображений». Но тут же такую версию отбрасывает, поскольку из педагогики известно: унизить вовсе не значит помочь освободиться от недостатков и пороков.

В.Р. Вообще-то лично я отношусь к Льву Аннинскому с большим уважением. И, думаю, гнев его на «русскую дурь» – это тоже в своем роде крик страдания по поводу того, что происходит в стране.

А наше понимание культуры, конечно же, неотделимо от духовности. Я уже где-то говорил, может быть, даже и писал, что я так это себе представляю. Вот у меня нога – зачем мне нога? У меня рука – зачем мне рука? Печенка, селезенка, глаза, уши… Что они делают, что они обслуживают? Друг друга? Вертятся, понимаете, и все? Нет, они обслуживают мою душу. И если нет души, то ты скотина, грубо выражаясь. Ты скотина! А истинное искусство, настоящее искусство, которое, бесспорно, божественного происхождения, – оно и освещает, оно и осмысляет, оно и держит человека на двух ногах. Потому, выступая, особенно перед молодежью, везде стараюсь говорить: приобщайтесь к подлинному искусству, которое вам стараются заменить суррогатом и отравой, берегите духовность русскую. Она созидательна, она душу бережет. Погибнет душа – погибнете вы.

Хотя без души в некотором смысле даже хорошо. Удобно. Скотине на четырех ногах вон как удобно. И даже бывает сытно. Только ничего человеческого в ней уже нет. Вот превратить новые поколения русских в нечто скотиноподобное – это и есть задача наших противников. Причем в центре их атаки именно молодежь. Ясно, что над нашим поколением не одержишь победу: мы сами раздавили фашизм. А вот над теми, чье сознание еще подобно воску, верх взять они стремятся, хотят вылепить потребные им бездуховные существа. Ну а без души не будет и народа.

В.К. У Лакшина тоже то прямо, то в подтексте звучит эта мысль: душа народа – в его культуре и уничтожают культуру, чтобы сломить народ. Сильно звучит. То есть от проблем культурологических, которыми он постоянно занимался, в последнее время все больше переходил к проблемам общественно-государственным и национальным. Речь шла уже не о судьбе русской культуры только, а о судьбе русского народа. Лакшин прямо говорит об угрозе, нависшей над ним. Сильнее всего, пожалуй, это выражено в самой последней его прижизненно опубликованной статье «Россия и русские на своих похоронах». Помните, он цитирует там известного литературного критика и публициста, пророчившего, что русские как народ могут деградировать до самоощущения «третьего мира»? И с негодованием прослеживает, как все дальше и глубже идет атака на отечественную историю и народ. От осуждения Сталина перешли к Ленину, потом к русским просветителям и демократам-народникам, ну а потом («копаем глубже, господа!») – к русскому менталитету, то есть характеру русскому. Ату его, ату! А сейчас ведь эта массированная атака еще более усилилась. Вот главная идея: с таким народом в этой стране ничего хорошего никогда не было и не может быть. Значит, что же? Уничтожить эту страну и народ как народ ликвидировать? Не кажется ли вам, что эта гитлеровская задача сейчас фактически и осуществляется?

В.Р. Конечно. Вместе с русской культурой очень хотели бы уничтожить народ русский, неповторимое его лицо. У меня выработалась своя позиция в отношении к тому, что происходит. Мы потерпели поражение в «холодной войне». Поражение это было и остается для меня очень и очень тяжелым. Если я на той войне, на фронте настоящем, в Великой Отечественной войне, или Второй мировой, как вам угодно, был тяжело ранен и долго лежал в палате смертников, то сейчас я ранен тоже. Я ранен в душу. Это страшнее. Если осколки, которые сидят во мне, меня беспокоят и мне трудно ходить, то все-таки, когда нога в более спокойном положении, мне хорошо. Но душа моя и в физически спокойном положении, когда лежу, например, она неспокойна. Все время.

Она неспокойна от сознания того, что учинили с моей страной. Этот сговор в Беловежской пуще втроем – это для меня до сих пор непостижимо. Разрушили великое многонациональное государство, чего не смог добиться всей мощью своей военной Гитлер!

Да, у нас были свои крупные недостатки, бесспорно, но они не носили характера межнациональной вражды, к чему мы пришли сейчас. Это был единый советский народ. И куда я ни приезжал – или на премьеры, или в гости, или просто отдыхать – в любой республике мне было хорошо, и везде были такие же люди, как я. Мне все равно ведь, кто там – грузин, таджик, армянин, еврей, кто угодно, мне это одинаково. Для меня люди делятся на порядочных и непорядочных, на злобных и добрых. По душевным качествам делятся люди, а совсем не по национальному признаку. Ну родись я во Франции, то, наверное, любил бы мою дорогую Францию и чувствовал бы себя очень хорошо французом. Я себя чувствовал русским очень хорошо в России. Но сейчас, когда ей обрублены руки-ноги, я за нее болею, болит моя душа. Честно вам признаюсь, успокоить ничем себя не могу. У меня довольно приличная квартира, у меня очень много хороших книг, у меня очень хорошие отношения с женой, с детьми, с внучкой. Казалось бы, все хорошо. Но почему я так переживаю? Горько, что сейчас, после нашего раздробления и возбуждения национальных чувств во всех республиках, национализм буквально взбесился. Ведь бешеный национализм везде! Пожалуй, более-менее нормально в Белоруссии, как мне кажется. А в остальных республиках… И вот желание превосходить другие нации приводит, как мы видим, к тяжелым столкновениям. Но это, на мой взгляд, не столкновения народов, это и не пробуждение в народах национального самосознания – нет, это игра политических сил. Этим заняты политики, и на этом зарабатывают они себе не только политический капитал, а настоящий капитал, доллары. Это видно, зримо. Но, увы, от того мне не легче. И тяжелее всего видеть, что взрыву агрессивного национализма повсюду целенаправленно придается антирусский характер.

В.К. Есть у Лакшина такое признание: «Как многие другие люди моей генерации, я был взращен так, что мне претит всякий оттенок агрессивного национального чувства: антитюркизм, антисемитизм, антиамериканизм. И русский шовинизм мне враг. Но примите уж как угодно, как причуду или национальный предрассудок, но мне почему-то хочется, чтобы к понятию «русский» – русского характера, русской культуры, русской литературы – относились хотя бы с минимумом уважения и справедливости». А одно из своих выступлений назвал гордо и даже несколько вызывающе: «Я – русский литератор». Не находите ли, Виктор Сергеевич, что нынче называть себя так стало рискованно? Не за то ли, что вы последовательно отстаиваете достоинство русского имени, некий кинодраматург Аркадий Инин навешивает на вас в газете «Труд» ярлык «российского нациста»? Ничего себе – вы, солдат Великой Отечественной, тяжело раненный в борьбе с нацизмом, оказывается, теперь сами нацист…

В.Р. Не надо отвечать на подобные идиотизмы. Рабиндранат Тагор очень хорошо сказал: «Если ты будешь бросать камнем в каждую лающую на тебя собаку, ты никогда не дойдешь до цели». Скажу только: много развелось духовных бомжей. Им все равно где. Им главное, как и бомжам обычным, порыться в помойке и нажраться. Вот главное…

А наше правительство сейчас ведет сражение с народом именно потому, что он не хочет изменять себе, не хочет быть другим, чем он был при Советской власти, быть другим душой.

В.К. Знаете, Виктор Сергеевич, для ваших критиков и вы, и я, и все, кто разделяет вашу точку зрения, – это «совки». Вот словечко-то придумано! Кстати, после одной из прошлогодних наших бесед, опубликованных в «Правде», если помните, на вас очень злобно набросились как раз за то, что вы уж слишком любите культуру советскую и недооцениваете американскую. И вообще советское американскому предпочитаете…

В.Р. Что поделаешь, грешен, но уж какой есть. Не люблю людей, которые получили от Советской власти буквально все, а теперь кричат: «Распроклятая, трижды распроклятая!». Наверное, нехорошо говорить о покойнике Нагибине, я люблю его рассказы, но как же можно: тебя печатали вовсю, ты стал знаменитым писателем, широко шли фильмы по твоим сценариям, кажется, все в этой жизни имел – и вдруг оказывается, что ты – жертва. Или Майя Плисецкая, которая заявляет: «Как ужасно у меня сложилась судьба». Ах, каждой бы артистке по четвертинке такой судьбы… Нет, я так не могу. Вот у меня в книге есть глава «Я счастливый человек». Действительно, я счастливый человек, потому что те крохи, которые я делал, мои пьесы и фильмы, были хорошо восприняты зрителями.

Но дело, конечно, не только в личном самоощущении. Надо же объективно на все смотреть. Была революция, кровавая революция, с гражданской войной. Однако сколько потом песен прекрасных советских родилось, которые мы до сих пор поем! Сколько появилось художников ярких, возникли целые направления! Какое возникло новое кино – с Эйзенштейном, Пудовкиным, Довженко! А театр… Вот у меня лежит книжка, сколько было театров в то время. Боже мой, какое многоцветье!

А сейчас? Какими созданиями сейчас мы можем погордиться, чему порадоваться? Очень немногому. Показательно – нынешний упадок культуры и духовности как симптом состояния нашего общества.

Виктор Розов с академиком Леонидом Абалкиным

Что же касается Америки… Да, это великая страна. Очень сильная, энергичная, предприимчивая. Я много раз там бывал, и всегда – с интересом. Однако позвольте мне иметь свое мнение. Основа Америки – это доллар, основа ее – это капитал, основа ее – это тело. Вот ты много денег имеешь – и все… Духовность же Америки, в общем, заемная.

Я писал уже где-то: единственное, что, на мой взгляд, американцы самостоятельно и великолепно сделали, – это мюзикл. Им (в массе, конечно) не надо такой духовной пищи, которая нужна нам, без которой мы жить не можем. Им нужно развлечение. И мюзикл как развлечение великолепен! Испытываешь восторг. Это определенное искусство и, бесспорно, хорошее искусство, но – развлекательное. А нам подай поглубже что-нибудь, пошевели мне душу. Я не прочь на спектакле поплакать настоящими слезами и, вытирая слезы, выходя из театра, говорю странную фразу: «Ой, как хорошо!».

Помню, вышел после чеховского «Вишневого сада», еще когда играли Книппер-Чехова, Качалов, Тарханов – великие актеры. Так вот, вышел из театра – бедный, голодный был, уж, казалось, проклинать должен все на свете, – перешел улицу, уткнулся лбом в стену, стою, и слезы льются на тротуар. И такое было счастье! Мне было все равно, куда идти, мне ничего не надо было. Я через Чехова, через Художественный театр ощутил то божественное, чем и рождается истинное искусство.

А что пытаются мне сейчас навязывать из другой культуры?.. Ну бывает и любопытно, экзотично. Как моя любимая телепередача была раньше – «Клуб кинопутешествий». Я где-то вдруг в Африке, бегут носороги, бегут жирафы. Интересно, верно? Так и тут. Мне интересна любая культура. Кроме той, замечу, псевдокультуры, которая проповедует и несет, агрессивно несет бездуховность или совершенно чуждую мне духовную сущность. Как я не люблю этих зачастивших к нам проповедников! Какие-то лютеране, чертяне, дьяволяне… Я не знаю, кто они, но видеть и слышать их не могу. Потому что я другой культуры. Я православный, крещеный, и с детства во мне заложены папой и мамой какие-то иные основы… Знаете, я горжусь, что родился в стране такой высокой культуры.

В.К. Эту гордость оппоненты ваши толкуют по-своему.

В.Р. Что ж, как говорится, на здоровье. Не понимают, стало быть, или не хотят понять. Вот недавно была у меня перепалка по такому поводу. Один автор в «Независимой газете» облил грязью Достоевского, любимого моего писателя, вытащил и раздул скверный какой-то, будто бы имевший место бытовой эпизод. Я ответил, что пачкать грязью такого великого писателя недопустимо. И я написал, что когда читал Достоевского в возрасте 18–19 лет, то прыгал от радости. Тот автор ответил мне: как можно прыгать от радости, когда там Смердяков, когда там Раскольников, когда там Свидригайлов и т. д. Он не понимает, что я радовался соприкосновению с гением. Ведь каждый гений нас берет как бы под локоток и поднимает на ту духовную высоту, где он находится, и наслаждение от этого особенное. Этот человек не понимает. Он, значит, не живет душой. Он, может, живет разумом, но жить душой – это гораздо выше, чем жить разумом.

А когда нам предлагают жить просто телом… «Бери, большой тут нет науки, бери, что только можно взять. На что ж привешены нам руки, как не на то, чтоб брать, брать, брать». Вот нам предлагают это…

В.К. На фоне возрождаемого у нас капитализма русскую литературу упрекают нынче за неуважение к богатству и богатым. Например, с точки зрения бывшего пародиста, а теперь публициста Александра Иванова, Чехов не проявил должного почтения к Лопахину. Как, по-вашему, склонимся мы в конце концов перед золотым тельцом, пойдем окончательно в духовное рабство к нему? Я имею в виду и культуру нашу, и все общество.

В.Р. Александр Иванов был хорошим пародистом, а в какую сторону он бредет сейчас – не понимаю…

Не хочу, чтобы для нас, русских, советских, кумиром стал золотой телец. Нам нужно что? Ну, конечно, мы не против, чтобы у нас были какие-то деньги, чтобы мы могли себе что-то позволить – и на именины, и на день рождения, и на Рождество, и на Пасху, и на все другие праздники, и в иные дни. Мы не против. Но… Вот это, я считаю, одно из великих свойств русского и советского характера: нам нужен достаток, а совсем не обязательно богатство.

У русского человека вот есть квартира, еда, дети в садик устроены. Ему говорят: «Вася, пойдем сегодня по 100 тысяч заработаем, сутки всего-навсего». А он говорит: «Да, знаешь, у меня вроде все есть, я уж собрался рыбу ловить, сговорился с товарищем. Нет, пойду рыбу ловить, клев пошел. Знаешь, так клюет, так клюет…» Вот пришел, принес, да принес не чего-нибудь, а сазана, да такого огромного – и пошла писать губерния! И он забыл, что его соблазняют ста тысячами.

Вот это наш русский человек. Ему нужен достаток, но еще обязательно что-то для души. И раньше в деревнях песни могли петь в свободное от работы время. Или пряжу пряли и пели. Дивно, поэтично. Сам это помню по временам моего детства, я живал в деревне. Тогда очень нелегкая жизнь там была, и все равно. Конечно, если теперь ткачихи в Иванове едят комбикорм, как я в газетах прочел, то это ж невозможно… Больно думать, сколько русских и людей других национальностей сейчас бедствует, сколько измученных, обездоленных в нашей стране. Достаток надо всем обеспечить. Золотой же крючок, думаю, все-таки мы не возьмем взаглот, чтобы душу из нас не вытащили.

Да, территорию нашу они разрушили, но это еще не самая большая беда. Если сохранится наша душа, то и территория либо снова воедино соберется, либо устроится так, что на ней всем будет хорошо. И экономику наладим. Но вот если им удастся вынуть из нас духовный стержень, все пойдет именно так, как они задумали. Останется тогда на этих просторах 15–20 миллионов индивидов, которые будут жить, как живет привилегированная часть там, а остальные – будут пастись на привязи и щипать травку, да вкалывать, как рабы, дергать то, что им повелят. Вот на каком рубеже мы сейчас стоим. И на этом-то рубеже мы победить обязаны.

В.К. А как вы относитесь к утверждениям, что не что-нибудь иное, а антисемитизм составляет существо характера русского народа? Помню, и вас обвинили чуть ли не в склонности к антисемитизму…

В.Р. Это вопрос очень сложный и болезненный. На Руси антисемитизм при царе был. Моя теща, которая умерла в прошлом году в возрасте 102 лет, прошедшая гражданскую войну вместе с мужем, вместе с войсками красными, она видела результаты еврейских погромов, и она много раз говорила: самое страшное, что ей довелось за долгую жизнь видеть, – это еврейские погромы, когда маленьких деток брали и били об стенку головой.

Что говорить, это ужасно. К сожалению, антисемитизм, хоть не в таких, конечно, чудовищных проявлениях, есть и у нас сегодня. Но есть и сионизм. И эти силы между собой сталкиваются, не будем закрывать на это глаза. Но вот обвинять в антисемитизме весь народ русский… Это нелепость, злая нелепость!

Увы, с подобными нелепостями и мне приходится встречаться. Я приведу вам два примера. Повторяю, я интернационалист, потому что для меня все люди, если говорить об их национальном происхождении, абсолютно равны. И вот написал когда-то пьесу «В поисках радости», из нее сделали фильм «Шумный день». Там приходят к мальчику две девочки, в которых он влюблен – в ту и в другую. Мальчику 15 лет, девочки Фира и Вера. И вдруг получаю письмо: «Вы антисемит, как вы могли назвать гадкую девочку Фира». Меня это поразило невероятно. Я, конечно, не ответил на письмо, глупость какая-то. Вера ведь такая же девочка, тоже не очень хороша. И мальчик кричит им вслед: «Все Фиры и Веры – дуры без меры». Нет, Вера – это ладно, пускай будет плохая, а Фира (то есть Эсфирь) ни в коем случае не может быть плохой. Вот видите, какой подход.

Второй случай. Я напечатал в газете «День» воспоминания о своих друзьях, о людях, с которыми встречался. У меня там разных национальностей люди были – и грек, и грузин, и евреи, и русские… Появляется заметка: как это Розов мог в газете «День» написать о евреях, евреи перевернулись в гробу. Думаю: ну русские, наверно, остались спокойно лежать на своем месте… На это я тоже не отвечал, потому что глупости человеческой, равно русской или еврейской, нет предела.

В.К. Крылатым стало ваше определение «холуяж» применительно к поведению определенной части интеллигенции, предавшей по существу свой народ. А как смотрите на нашу интеллигенцию сегодня? Способна ли она все-таки выполнить роль истинного просветителя народа, мудрого советчика, поводыря?

В.Р. Я смотрю на сегодняшнюю интеллигенцию, конечно, по-разному, потому что она разная. К сожалению, много таких, которые руководствуются непонятными мне корыстными целями. Хотя какая, казалось бы, может быть у интеллигенции корыстная цель. Вот ты писатель, корыстная цель одна – написать хорошо. И ты пляшешь: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!» Вот высшая награда. «Ты сам свой высший суд. Всех строже оценить сумеешь ты свой труд. Ты им доволен ли, взыскательный художник?» Да, все знал товарищ Пушкин, все знал.

Кстати, мне очень не нравится, что нас переименовали в господа, я не могу этого терпеть и сам таким обращением никогда не пользуюсь. Затем герб старый опять, знамя старое. К чему это? А некоторым нравится, довольны, приветствуют. Ну это к слову…

Так вот, о писательской оценке и самооценке. Астафьев получил премию под названием «Триумф». Он очень талантливый человек. Но войну, Великую Отечественную войну, показывает в последнее время с одной стороны. Если можно так выразиться, с грубой, грязной, жестокой и т. д. Вроде бы оно и правильно. Все это было, война есть война. Но он как бы забывает, во имя чего она нами велась, что это все было необходимо для спасения Родины, то есть матери нашей. Ведь если ты хочешь спасти свою мать или спасти своего ребенка, ты готов горло врагу перекусить.