Текст книги "Псы Господа"

4.

Комната, куда хозяйка завела Светлова, больше напоминала чулан. И воздух в ней оказался соответствующий, затхлый и кислый.

Зато проанонсированный лучший друг человека и вправду имелся. И не один. Светлов изумленно уставился аж на три телевизора, поставленные один на другой в виде сюрреалистичной пирамиды. Снизу громоздкая цветная «Радуга» – модель четвертьвековой давности. На ней «Рубин» – вовсе уж ископаемый, появившийся на свет задолго до рождения Александра. Венчала пирамиду портативная переносная «Электроника», несколько более современная, чем ее собратья – но на ее корпусе отчего-то отсутствовали все ручки и тумблеры.

– Это чтобы семья не ругалась, кому какую программу смотреть? – не удержался Светлов от догадки.

– Одна живу, – сухо откликнулась Тамара. – У нижнего ящика картинка-то путёвая, но тока вот звук накрылся, а в Плюсу поди-ка, стащи в ремонт, да обратно потом… А второй давно стоял, от матери-покойницы оставшись, не казал ничё, а звук путём работал. Ну и решила их вместе – да не вышло, в мамашином чёй-то прогнило от старости. Петруха – ну, с которым ты нонче – сказал, чё блок питания подмок, и этот вот, верхний, притаранил с городу – у того все поломано, тока тот блок и работает.

«Изобретательно, ничего не скажешь…» – подумал Светлов. И спросил:

– Вы Петра давно знаете? Доверять ему можно? А то боюсь, выпьет хорошенько и всё обещанное позабудет.

– Ты не боись… Чё пьет – так кто ж из мужиков не пьет-то?! Но чё обещал – делает непременно. А знаю его…

Тамара вдруг призадумалась – с некоторым, как показалось Светлову, удивлением. Потом сказала:

– Надо ж, а ведь и недавно он у нас – а как будто всю жисть мелькал, так ко двору пришелся… С зимы тока с этой к Анчутке Пруниной приженился – на автобусе сюда ездил, ну и… Сам-то с Плюсы будет, но мужик свойский, не то чё иные городские. Не боись, доставит в лучшем виде.

Тамара распахнула окно, потом обернулась к постояльцу.

– А вы взаправду журналист? – Хозяйка внезапно перешла на «вы» – решив, что столичной штучке лучше не тыкать.

– Взаправду, – подтвердил Светлов.

– Чё ж у нас журналистам-то интересного?

– Ну… случай один интересный… Девушка обнаженная из леса вышла. Было?

Тамара пожала плечами.

– Может и было. Мне-то чё? Это вашему брату на девку голую поглазеть за счастье, будто в жизни не видывали.

– А вы давно здесь живете?

– Да всю жизнь, почитай.

– Правда? Подождите минутку…

Светлов достал из своей сумки папку. Вытащил из нее пару ксерокопий старых газетных статей.

– Посмотрите. Не помните, как все происходило?

Тамара пробежала глазами текст. Лицо ее затуманилось.

– Вон оно чё… Только зазря вы ворошить собрались. Давно уж быльем поросло…

– А вы их знали?

– Мальцеву и Печорнину? Ну так… Каждое лето тут они жили…

– Неужели и вправду ночь Ивана Купалы так отмечали?

Тамара нахмурилась.

– Не знаю, мне не докладывали… Подружки они были, не разлей вода. Обе разом и пропали… Потом вот вышли вместе. Что в лесу неделю делали – никому не говорили…

– И где они сейчас?

– А кто ж их знает? Школу закончили, да и уехали обе с Пскову… В институты им ходу не было – опосля такой истории, да с комсомолу исключенным… Ладно хоть до суда дело не дошло, тока попужал участковый. В общем, как школу кончили, так больше здесь не бывали.

– Интересно. А что за родственница Мальцевой, у которой они гостили?

– Бабка ее. Померла уже…

– Давно?

– Да нет… Старая была… Сто два года проскрипела.

– Понятно. Спасибо, Тамара. Вы очень интересно рассказываете.

Хозяйка смутилась от похвалы.

– Скажете тоже… Ужинать будете?

Поужинать, конечно, не мешало бы… Так ведь всенепременно на столе появится бутыль всё с той же прозрачной жидкостью, и интерес к постояльцу – он уже начал проскальзывать во взгляде хозяйки – возрастет многократно… Увы, сама она ответного чувства не вызывает.

Светлов попытался представить Тамару не в нынешней ее амуниции – не в бесформенном застиранном платье и не в резиновых сапогах с коротко обрезанными голенищами (так что получилось некое подобие галош) – но в городском наряде, с приличным макияжем, с нормальной прической. Не помогло… Ладно, в багаже есть пара банок с консервами, перебьется.

– Спасибо, но я сыт. Лучше перед сном по окрестностям прогуляюсь. Люблю одинокие прогулки по сельской местности. Говорят, тут даже памятники архитектуры имеются.

Робкие проблески интереса во взгляде хозяйки моментом погасли. Да и то сказать, ей найти кавалера из желающих выпить в кредит граждан не проблема, никакой макияж с прической не нужны…

– Нет тут ничё интересного… – махнула рукой Тамара. – От усадьбы помещичьей тока фундамент уцелел – а старики говорили, дескать, знатный когда-то домина стоял, с колоннами, хоть туристов води. Часовню разве тока посмотреть можете, чё на Лытинском холме…

– Часовня? Петр мне тоже советовал…

Женщина кивнула.

– Бывшая часовня. Потом склад там был, да и тот закрылся давным-давно. А теперь шпанята все загадили, стены ерундой всякой размалевали, смотреть не на чё…

Тамара сделала паузу – похоже, сообразила: если не сплавить постояльца на вечерний променад, так и будет тут без толку болтаться до самого отбоя, глаза мозолить, вопросы задавать дурацкие. И круто вывернула руль на сто восемьдесят градусов:

– Но зданье-то все равно красивое, так чё сходите, не пожалеете… По улице через мосток и вверх, а там увидите… Напишите в газете своей, может, деньжат из Пскова на ремонт подкинут, строителей пришлют. Наши-то… э-эх…

Женщина вздохнула. Конец фразы был скомкан, но Светлов понял ее намек.

«Вот только не надо слезы лить над местными алкашами. Не поверю».

– Я ненадолго, – сказал он.

5.

Часовню он увидел сразу, едва вышел на окраину Щелиц – купол торчал над деревьями, густо покрывавшими вершину холма – надо думать, известного как Лытинский.

«А часовня-то немаленькая, раз видна даже отсюда», – с удивлением подумал Светлов. Что достаточно странно. Часовни в старину ставили на местах каких-либо памятных событий. Например, спасется купец на лесной дороге от лихих людей, даст обет, поставит там часовенку… Или сельскому пастуху привидится с похмелюги икона Богоматери – и опять-таки ставят часовню на скотном выгоне в память об этаком диве.

Были те сооружения небольшими – сруб размером не больше деревенской избы да куполок-луковка сверху. Что за великое событие стряслось в окрестностях Щелиц, коли отгрохали в память о нем издалека видную часовню? Загадка…

Но, поднявшись на холм, Светлов не свернул сразу же к загадочному зданию – заинтересовался какими-то другими руинами, смутно видневшимися сквозь зелень. Подошел поближе. Пожалуй, это и есть разрушенная в незапамятные времена барская усадьба. Очевидно, дом здесь стоял хоть и большой, но построенный из дерева. И колонны, о которых упоминала Тамара, тоже наверняка были деревянными, в лучшем случае обложенные гипсом «под мрамор»…

Ныне же контуры обширного фундамента едва угадывались, скрытые густо разросшимся кустарником. И точно так же угадывались контуры парка, некогда окружавшего господский дом – одинокие столетние дубы и липы, возвышавшиеся над разросшимся мелколесьем.

Светлов продирался сквозь зеленые джунгли, затянувшие фундамент, ведомый любопытством, самому до конца не понятным. Нет сомнений – все, что тут могло найтись любопытного, найдено за долгие десятилетия. И растащено…

Тем не менее, когда под ногами что-то блеснуло, Светлов живенько нагнулся, поспешно раздвинул перепутанные стебли травы… Вздохнул разочарованно, очищая находку от налипшей земли – всего лишь кусок стекла, расплавившегося и потом застывшего. Если здесь был пожар, ничего удивительного.

Впрочем, игрою случая стекляшка приобрела довольно забавную форму – отдаленно напоминая пузатого ассиметричного человечка. И Александр сунул ее в карман. Подарит потом Наташе, присочинив какую-нибудь романтичную историю. Черт, запамятовал, ведь они расстались еще неделю назад… Значит, подарит следующей своей девушке. Очередной.

Неподалеку от былой усадьбы обнаружился пруд – Светлов вышел на его берег, пытаясь срезать напрямик к часовне. Водоем вполне соответствовал усадьбе и парку – зарос, затянулся илом, лишь кое-где небольшие зеркальца чистой воды проглядывали сквозь водоросли и ряску.

Пруд казался небольшим, и господин суб-аналитик бодро двинулся вдоль берега, надеясь обойти водную преграду и выйти-таки к часовне. Однако обход затянулся. Упомянутая преграда и в самом деле была неширока, но достаточно протяженна.

Формой пруд больше всего напоминал ключ от старинного замка – к изгибу, соответствующему бородке ключа, и вышел поначалу Светлов… А ушку, за которое ключ надлежит прицеплять к связке, соответствовал небольшой круглый остров. Необитаемый… Впрочем, не всегда необитаемый – сквозь затянувшую островок зелень тоже проглядывали какие-то руины. Пожалуй, сохранившиеся даже лучше, чем помещичья усадьба. Но археологическое любопытство Светлова не простиралось настолько далеко, чтобы предпринять заплыв, продираясь сквозь кишащие пиявками водоросли…

6.

Подойдя поближе, Светлов удивился еще больше.

По его понятиям, эта часовня могла бы называться церковью – высокое здание, и не деревянное: в проплешинах отлетевшей во многих местах штукатурки виден кирпич – выщербленный, красно-черный. Обширная паперть… Звонница… Не полагаются часовням подобные излишества.

Часовня – место, можно сказать, интимное: прийти, свечку поставить святому заступнику, пообщаться с Господом без посредства священника. Может, конечно, в часовне и батюшка отслужить службу, вроде слышал Светлов краем уха, что имелись в старые времена на Руси бродячие, бесприходные попики, тем и кормившиеся… Но звонари, дьяконы, ризничие, певчие, церковные служки – короче говоря, весь полагающийся приходу штат церковного люда – при часовне состоять никак не мог…

Так зачем тут звонница?

Можно предположить, что погрязший в атеизме здешний народ разницы между церковью и часовней не понимает и здание именует неправильно. Но сомнительно… В деревне как называли что-либо отцы и деды – так и сыновья с внуками называть будут. Преемственность поколений – не то что в каком-нибудь садово-дачном кооперативе. Да и деревня до сих пор бы именовалась селом – если бы существовал здесь в оные времена действующий приход…

Ваши выводы, господин суб-аналитик?

Вывод, собственно, один – строилось здание явно как церковь. Но отчего-то не получила у тогдашних духовных властей такого статуса. И в последние десять лет, когда Церкви самым активным образом возвращались храмы и возводились новые – местная епархия интереса к Щелицам и здешней часовне не проявила…

Пробираясь сквозь заросли кустарника, Светлов закончил обход не то церкви, не то часовни и вернулся к паперти… Никаких следов погоста не обнаружилось. Или не было его, или уничтожили специально и старательно, – бульдозером, например. Вполне возможный вариант. С куполами кто-то обошелся аналогичным образом – уцелело их два, причем один лишился православного креста. На втором крест уцелел – но, похоже, сам небольшой куполок пытались в свое время сдернуть тросом, прицепленным к трактору – и он свернулся набок, наклонился к крыше, держась каким-то чудом…

Без сомнения, человек, руководивший осквернением, не был чужд некоего извращенного эстетства – и оставил купол именно в таком положении. Как символ религиозного мракобесия, склонившего выю перед торжеством научного материализма… Поникший крест казался издали перевернутым сатанистским распятием.

7.

Место было нехорошим. Ощущалось в атмосфере что-то неуловимое, трудно передаваемое словами… Опасность не опасность – скорее присутствие. Словно кто-то смотрит неприязненно в спину и мысленно говорит: «Я здесь. Место занято. Уходи». «Уйду, – мысленно согласился Светлов. – Посмотрю, что к чему и уйду».

Двери церкви-часовни – огромные, двухстворчатые – не были заперты, между створками щель в ладонь шириной. Но петли давным-давно намертво приржавели – и, по всему судя, желающие попасть внутрь пользовались расположенным неподалеку стрельчатым окном. Стекла выбиты, рамы нет, в нише свежие следы земли, принесенной на подошвах – в общем, тропа нахоженная… Двинулся по ней и Светлов.

Но остановился, заметив укрепленную на стене металлическую табличку. Чтобы прочитать надпись, пришлось долго счищать ржавчину перочинным ножом. Все равно разборчивыми стали лишь две строчки, написанные более крупным шрифтом: наверху – ПАМЯТНИК АРХИТЕКТУРЫ XIX ВЕКА, и в самом низу – ОХРАНЯЕТСЯ ГОСУДАРСТВОМ.

Охраняется, издалека видно… Не иначе как тем самым государством, которое рухнуло в 1991-м. И себя-то охранить не сумело, что уж плакаться о судьбе старого здания.

Светлов забрался в оконную нишу и спрыгнул внутрь. Волглые доски спружинили под ногами. Мусор, хлам…

Темные и пустые сени – или как этот церковный предбанник называется? – Светлов не помнил… Дверь, некогда прикрывавшая ведущий внутрь проем, – сорвана с петель, валяется под ногами. Удивительно даже – отчего не приспособили в хозяйство домовитые аборигены?

Зато внутри местные жители постарались… В храме не осталось ни полов, ни перегородок. Следов пожара не видно, – значит, попросту разломали и утащили все, сделанное из дерева. Однако невысокие вертикальные стенки внутренних фундаментов позволяли угадать контуры помещений. Остро пахло сырой землей и еще чем-то неприятным…

Да, если здесь и был склад, – то очень давно. В углу ход на колокольню – железные ступени, вмурованные во внешнюю кирпичную стену, уцелели, но перила исчезли напрочь…

Свалившиеся сверху небольшие обломки в изобилии усеивают землю – но на ступенях чисто… Судя по всему, лестницей пользуются, и часто. Да и вообще следов пребывания человека в часовне хоть отбавляй: кострище в центре, рядом с которым оказался заботливо сложен запасец сучьев и деревянных обломков; пустые бутылки, в основном из-под дешевого портвейна; прочий мелкий мусор – окурки, использованные презервативы… Идеи безопасного секса добрались-таки и до этих мест.

8.

От иконостасов, понятное дело, не осталось ничего. Светлов посмотрел вверх – там на стенах сохранились остатки росписи. Впрочем, граффити имелись и внизу – позднейшего происхождения и куда более непристойного содержания… Слова Тамары полностью подтвердились – часовню действительно облюбовала местная молодь. Отмороженная, не страшащаяся ни Божьей кары, ни риска схлопотать по макушке выпавшим из свода кирпичом…

Одна картина – из тех, что наверху – показалась Светлову несколько странной. Он направился к лестнице, намереваясь рассмотреть получше привлекшую внимание роспись. Перелез через один остаток фундамента, через второй, затем избрал кружной путь – бывшую ризничью завсегдатаи облюбовали под отхожее место…

Ступени вблизи выглядели надежно.

«Хотелось бы надеяться, что не просто выглядят», – подумал Светлов, начиная восхождение…

…От исследования росписи его отвлек слабый звук внизу. Светлов резко обернулся и лишь в последнюю секунду успел уклониться – в воздухе просвистел обломок кирпича, ударился в стену, рассыпался влажным крошевом.

На пороге сеней стояло четверо. Девчонка лет пятнадцати в замурзанной куртке и три парня – на вид ровесники или чуть-чуть постарше.

Пресловутые завсегдатаи, надо думать… Намерения завсегдатаев в отношении незваного гостя оказались самыми решительными – еще два обломка полетели в цель, и от второго Светлов уклонился с огромным трудом, простора для маневров узкие ступени не давали.

Он двинулся вниз, – быстро, но аккуратно, не хватает еще сверзиться с верхотуры…

Противники тем временем сменили тактику, явно не желая вступать в рукопашную, – парнишки кидали свои снаряды залпом, одновременно. Девчонка торопливо подбирала и подавала им боеприпасы. Разминуться с тремя обломками разом оказалось куда труднее.

Резкая боль обожгла плечо, Светлов едва удержал равновесие… И спрыгнул вниз с трехметровой высоты, проигнорировав последние ступени лестницы. Подхватил валявшийся железный прут арматуры и устремился в бой.

Компания, оценив назревавшую схватку как неравную, метнулась к окну. Девчонку парни отпихнули. Выскочил один, другой. Последнего Светлов успел схватить за ремень, рванул на себя. Парень яростно заматерился и тут же попытался заехать в лицо кулаком. Через пару секунд – уже с заломленной за спину рукой – сменил тон на плаксивый, жалобный:

– Ну чё надо-то, чё надо?

Девчонка агрессивностью не уступала сотоварищам. Отступив было от перекрывшего выход Светлова, подхватила с полу еще один кирпич – целый, не расколотый – и с натугой метнула снаряд, метя в голову Александра.

На чем карьера суб-аналитика и суггестора Светлова вполне могла оборваться – в сторону девчонки он в тот момент не смотрел. Повезло – юной фурии не хватило силенок – кирпич прочертил нисходящую траекторию и угодил ровнехонько в пах приятелю метательницы. Парнишка согнулся, зашипев от боли. Девчонка завизжала.

– Идиотка! – крикнул ей Светлов, выпустив руку парня. – Зачем?

Взгляд девчонки заметался – не в поисках нового снаряда, а другого выхода из часовни. Таковых не было, остальные окна располагались слишком высоко…

Светлов откинул в сторону железный прут – активная фаза конфликта закончилась. Стоит разобраться в причинах… Зачем сюда заявилась теплая компания, понятно – кроме пленных, Светлову досталась в качестве трофея объемистая сумка-кошелка с торчащими бутылочными горлышками. Портвейн? Он, родимый… Любой португалец свихнется, узнав название воняющего сивухой пойла и отхлебнув хоть глоточек.

Цель культпохода ясна, но вот дальнейшее… Неужто здесь так и принято встречать незнакомцев? Он нагнулся над парнем. Тот наконец сумел простонать нечто членораздельное:

– Сука-а-а… – донеслось с пола. – Бля-а-а-а-дь…

Неясно было, кого имеет в виду парнишка – господина суб-аналитика или этак приласкавшую подружку. Да и неважно.

– Нехорошо ругаться матом в храме Божьем, – сказал Светлов, не выпуская из поля зрения девчонку. – Вы всех так встречаете?

– Чё надо?! – Голос у представительницы поколения, выбирающего портвейн в ущерб пепси, оказался совсем детским и не вязался с неумело накрашенными злыми глазами.

Он встретился с ней взглядом, заговорил ровно, успокаивающе, с первым осторожным нажимом:

– Ничего мне не надо. Успокойся, я сейчас уйду. Подойди поближе, ничего я тебе не сделаю…

Девица неуверенно переступила с ноги на ногу. И шагнула-таки вперед…

Неплохо, неплохо, Светлов, – так, наверное, прокомментировал бы Борис Евгеньевич, окажись он свидетелем этой сцены. Зацепить человека возбужденного, угодившего в стрессовую ситуацию куда труднее, чем спокойного и расслабленного.

Парнишка кое-как уселся, по-прежнему крепко вцепившись в ширинку джинсов – словно его драгоценные причиндалы неожиданно обрели самостоятельность и норовили убежать от законного владельца. Ни малейшего сочувствия к нему Светлов не испытывал. Отдавала компания себе в том отчет или нет – но финалом их экспромта мог стать труп господина суб-аналитика, лежащий на сырой земле с размозженным виском. А местные анискины, не желая получить «висяк», наверняка списали бы все на несчастный случай – выпал, дескать обломок из свода, не повезло приезжему…

Ладно, с парнем разберемся позже, решил Светлов. Ни к разговору, ни к активным действиям он пока не способен, пусть уж лелеет свою яичницу-глазунью. Поработаем с юной дамой…

Он посмотрел в глаза девчонке, замершей в пяти шагах. Сказал, усилив нажим:

– Подойди ближе… Еще ближе…

Она приближалась, как кролик к удаву.

9.

Юную любительницу портвейна звали Танькой – именно так она и представилась, не Таней и не Татьяной… Фигура у девчонки оказалась не такой уж и девчоночьей – под распахнутой курткой футболка обтягивала бюст вполне приличных размеров. Светлов неожиданно вспомнил другую Татьяну – давнюю свою школьную любовь. И вдруг понял, что ни одной Татьяны с тех пор у него не было. Порылся в памяти – точно, не было… Неужели подсознательно избегал женщин с этим именем? Да нет, совпадение…

Танька – пока он размышлял и вспоминал, прекратив на время задавать вопросы – стояла неподвижно, тупо глядя Светлову в глаза. Физическое и ментальное созревание шло у девушки разными темпами – интеллект ее, по мнению Александра, примерно соответствовал уровню второклассницы. Причем второклассницы-двоечницы из неблагополучной семьи.

Однако выяснилось, что заранее никаких злоумышлений против Светлова юные аборигены не таили, и приезд его в Щелицы не заметили – сработал инстинкт хищников, обнаруживших чужака в логове. Мелких, лишь в стае опасных хищников…

Ничегошеньки про здание, приютившее их теплую компанию, Танька не знала и знать не желала – когда построено, почему именуется не церковью, а часовней, и отчего на уцелевших росписях присутствуют не совсем христианские мотивы… В круг интересов юной особы такая ерунда не входила. Любопытно, подумал Светлов, сколько из валяющихся тут презервативов использовано при ее активном участии?

Следующий вопрос он задал на более актуальную для Таньки тему:

– А это кто рисовал? – он кивнул на стену. Рисунок углем изображал русалку с грудями, которым позавидовала бы Памелла Андерсон – если бы имела обыкновение шататься по оскверненным и загаженным часовням. Хвост водяной секс-дивы был тщательно расписан чешуйками. Рядом стоял мужчина с гипертрофированным членом и тоскливо созерцал рыбохвостую девицу. Талант у художника имелся…

Танька помедлила с ответом, как обычно и бывает при допросах с применением суггестии.

– Колька…

– Он сегодня был здесь?

– Ну…

– Да или нет?

– Да…

– Он сбежал?

– Не-а…

Понятно. Значит, юное художественное дарование сидит рядом на полу – и, согласно полученной инструкции, ничего не слышит из звучащего разговора. Пора и его включить в беседу…

Следующий вопрос адресовался Кольке:

– Почему русалка?

– Да так…

– А все-таки?

Светлов подошел к дверному проему, снова взглянул на потолочную роспись. Нет, русалок там не было. Скорее всего. Небольшой уцелевший фрагмент, что привлек его внимание, изображал озеро. Старик на заросшем камышами берегу смотрел на плещущуюся в воде девушку. Странный сюжет для храма. Православные богомазы не слишком жаловали библейскую историю о купающейся Сусанне и похотливых старцах-вуайеристах…

Колька молчал. Светлов задал вопрос его подружке – ослабив до предела невидимые путы, стянувшие сознание Таньки. Пусть почувствует себя собой. Почти собой…

Взгляд ее тут же стал неприязненным. И столь же неприязненно прозвучал контрвопрос:

– А тебе-то для чё?

– Интересно. Я журналист, ищу истории старые, – повторил Светлов однажды использованную легенду. – Говорят, что у вас тут девушки в русалок превращаться умеют…

Танька хмыкнула.

– Взаправду журналист? Так пиши про Пугачиху с Киркоровым…

Она демонстративно отвернулась.

Колька – почти вернувшись к обыденному состоянию психики – оказался более разговорчив. И объяснил происхождение сюжета:

– Слышал, ну эта… баланду одну. Бабка моя трындела, покойница… – Парень вытряхнул из пачки папиросу, сунул в рот и зашарил по карманам в поисках спичек.

– Держи, – кинула ему коробок Танька и тоже закурила – помятую, надломленную, до одури вонючую сигарету без фильтра.

Комментариев от Светлова не последовало.

– Ну эта… баба жила одна тут, в смысле девка, – Колька сплюнул, – и втюрилась в одного хмыря. А у его, ну эта… в обчем, не стоял на её. Не нужна она ему на фиг. А сама-то телка корявая, рябая-кривая… Ну эта… пошла она да и утопла в озере. Сама, значицца, утопла, своим хотеньем…

– В Улим-озере утопилась, – вставила его подруга, выдохнув струю дыма. Жестом, скопированным из мексиканского сериала, откинула назад волосы и одарила Светлова взглядом, который наверняка считала весьма сексапильным.

– Ну так… – продолжил Колька. – В Улиме… И русалкой, значицца, обернулась. Вся из себя блядовитая такая заделалась…

– Блядовитая – значит красивая? – уточнил Светлов особенности лексики юного живописца.

– Ну так… Во-о-о! – живописец ткнул пальцем в свое творение – прямиком в бюст восьмого номера.

– Понятно… Рассказывай дальше.

– Так эта… Чё рассказывать-то? Стала, значицца, русалкой, из себя блядовитой до одури, ни один мужик мимо пройти не могёт… А тот, в обчем, чувак ее встретил и запал конкретно, а она ему: вот те хер собачий, не дам ни хера…

Таню, к немалому удивлению Светлова, покоробило такое неромантичное изложение любовной истории. И она выдала свою версию последних событий легенды:

– Не-е, она ему так сказала: любовь моя к тебе в водичку озерную уплыла, рыбкой золотой тама плещется, нырни, мол, да поймай, тогда и дам тебе… – Татьяна облизнула губы и томно взглянула на Светлова.

– Ну так… – подхватил Колька. – В обчем, нырнул он, да не вынырнул.

– Почему? В любовь-рыбку поверил?

– Да хер его знает…

– От тоски любовной, – пояснила Танька с видом крупного знатока.

– Понятно…

– В газете пропечатаете? – спросила девчонка с вялым любопытством.

– Пропечатаю, пропечатаю… Ваши приятеля где? Домой сбежали?

Колька молча пожал плечами.

– Х-хе… Сбегут они, как же… – Татьяна с сожалением, как на дефективного ребенка, посмотрела на Светлова, затем перевела взгляд на сумку с дешевым портвейном. Облизнулась.

Ладно, пора заканчивать увлекательное знакомство… На секунду-другую Светлов призадумался: стоит ли отучать щенков гадить в местах, святых для их предков? Решил – стоит.

– Вылезай наружу, – сказал он Кольке командным тоном. – Веди сюда дружков. Скажешь – я ушел. Выполняй!

Колька полез наружу – вялыми, заторможенными движениями. Надо, коли уж выпала оказия, потренироваться в групповой суггестии – на относительно безопасных клиентах. Заодно и проучить эти жертвы алкогольных зачатий… Хотя Таньку, пожалуй…

– Сколько лет-то тебе? – спросил без малейшего нажима.

– Восемнадцать! – бодро соврала она.

Восемнадцать так восемнадцать.

– В твои годы пора переходить на более благородные напитки… Пойдешь со мной! Нечего тебе в этом гадюшнике делать. До утра праздновать собирались?

– Ну так… Девять «бомб» семьдесят второго, не хер собачий…

Светлов тяжело вздохнул.