Текст книги "Псы Господа"

Шпионские страсти смотрелись в декорациях заштатного городка нелепо – но Лесник шел на рандеву, свято соблюдая все правила конспирации: появился в скверике вполне замотивированно – посадил Катю в автобус, тут же, на остановке, купил в ларьке бутылку пива, поводил взглядом вокруг: где бы, дескать, распить спокойно и без помех? – и наконец опустился на лавочку рядом с Костоправом. Тот тоже, согласно предварительной договоренности, сидел и попивал пивко. Так отчего бы не пообщаться двум родственным душам, случайно пересекшимся в одной точке пространства-времени?

Хотя, конечно, толковую наружку таким примитивом со следа не собьешь – тут же возьмут в разработку новый объект, и не успокоятся, пока не убедятся: случайная встреча действительно была случайной…

Но никаких признаков наружного наблюдения самые тщательные проверки не выявили. Да и Костоправ сделал условный знак: всё чисто. Лесник вздохнул. Его не оставляло чувство, что за всеми их действиями кто-то внимательно наблюдает. Незаметно, но пристально. Дурное, иррациональное чувство – вроде ощущения взгляда, направленного в затылок…

– С девушками гуляешь…– констатировал Костоправ. Видно было, что пиво он пьет с видимым удовольствием, не просто конспирации ради.

– Гуляю, – подтвердил Лесник очевидное.

– А у меня двадцать семь эксгумаций за день… Каждому своё…

– И что?

– Попахивает дело… И в прямом, и в переносном смысле.

– Постой… – спохватился Лесник. – У тебя же было разрешение вскрыть пятнадцать могил?

– То-то и оно. Двойные захоронения.

– Та-а-а-к… Рассказывай.

Костоправ рассказал. Вскрытые сегодня могилы не украшали кресты, надгробные памятники и оградки, – лишь таблички с номерами: на дальней окраине кладбища хоронили неопознанные трупы, вылежавшие свой срок в морге районной больницы. В основном бомжей, не имевших документов. И мало того, что тел под пятнадцатью табличками оказалось двадцать семь – девятнадцать из них имели несомненные признаки насильственной смерти, никак не отраженные в документах. Еще три случая можно было отнести к сомнительным…

– Например, по бумажкам лежит там бомж, – рассказывал Костоправ. – Шестьдесят семь лет, куча патологий, причина смерти – сердечная недостаточность. Раскопали – нет бомжа! Двое. Мужчина и женщина. Упитанные, уж никак не бомжевали… У мужика конкретная ОЧТМ – череп буквально всмятку. У женщины – перелом шейных позвонков.

– Возраст?

– Ну, точно сказать трудно, мужчина… – начал было Костоправ.

– Меня интересует женщина, – перебил Лесник.

– На вскидку: сорок пять, плюс-минус пять лет.

– Молодые нашлись? Девушки?

– Две. С точки зрения статистики даже меньше, чем можно бы ожидать.

Лесник задумался. Выстрел наугад угодил-таки в цель, да только дичь свалилась под ноги совсем не та, на которую он рассчитывал. Он-то надеялся обнаружить захоронения молодых женщин…

Совпадение? Кто-то тихо и аккуратно хоронит жертвы криминальных разборок? Многовато что-то жертв для заштатного района в глубинке. Да и криминал тут настолько серьезный не водится, предел фантазии мафиози здешнего разлива – вывезти свежеобразовавшийся труп в лес да присыпать землей.

– Что предпринял Смуров? – спросил Лесник.

– А что он мог предпринять? – ответил вопросом на вопрос Костоправ. – Директор кладбища божится, что ни сном, ни духом, – хоронили, дескать, там сами морговские, их же санитары и могилки копали. Я ему верю, кладбищенские могильщики, сам знаешь, какие зажравшиеся, для бомжей трудиться не станут… Заведующая моргом в отпуске, в Египте, косточки греет, легкие от трупного запаха проветривает. Наш бравый капитан клянется из нее душу по возвращении вытрясти. Если вернется, понятно, не получит тревожный звоночек от доброхота. Ну а санитары… Этих долго протрезвлять-похмелять придется, да и то без гарантий, что толковую информацию выдадут.

– Не могла завморгом всё в одиночку крутить. Есть рядом по меньшей мере еще одно звено цепочки.

– Поставщики трупов?

– Они самые. А значит…

– Значит, будут теперь искать новый канал, – подхватил Костоправ. – Что здесь всё утихнет, нечего и надеяться. Слишком большая буча поднялась в районе. Сейчас нас со Смуровым убирать бесполезно. Вернее, поздно…

– А жаль… Могли бы половить на живца.

– Не получится… – вздохнул Костоправ с притворным сожалением. Роль живца его не привлекала.

Трудно ожидать, что граждане, случайно разговорившиеся в процессе совместного распития пива, так вот сразу начнут демонстрировать друг другу папки с документами – и Лесник устно изложил коллеге самую суть информации, раскопанной Катей в архивной пыли.

– Новацкий – Навицкий, – произнес Костоправ медленно, словно пробуя фамилии на вкус. – К тому же польское имечко… Думаешь, потомок?

– Вполне вероятно. Могла фамилия трансформироваться – случайно, сразу после революции, когда вместо чиновников-контриков в присутствиях сели полуграмотные строители новой жизни… Вписали на слух в какую-то бумажку – и пошло-поехало. Или преднамеренный трюк. Чем не способ затаиться, не меняя место жительства? Соседи и не заметят, что по документам ты уже другой человек.

– А если Новацкий – тот самый Навицкий?.. – предположил вдруг Костоправ. – Ничего ведь достоверного о его смерти не известно…

Лесника предполагаемое долгожительство шляхтича не смутило. Знал – встречаются среди не совсем людей долгожители и старше, отнюдь не спешащие радовать сенсационными открытиями ученых-геронтологов. Тем не менее он отверг догадку:

– Непохоже… Тип характера другой. Не стал бы Владислав Навицкий сидеть долгие десятилетия тише мыши в псковской глуши. Авантюрист тот еще был…

– Может, поуспокоился с годами? Всяко на исходе второй сотни дедуля…

Лесник пожал печами. И сменил тему, поделившись новостями (привез их Алладин, прикативший утром в Плюссу).

– Наша бизнес-русалка, Матрена-Инга, угодила-таки в Три Кита. В центральную лабораторию. Северо-Западные рвали и метали, но операцию проводило Оперативное управление по личному приказу обер-инквизитора. Исследования идут полным ходом, первые результаты уже появились.

– Как же они сумели… Ведь дамочки эти нежные, чуть тронешь – тут же мрут и разлагаются на глазах… Даже быстрая и глубокая заморозка не помогает.

– Поможет… Если заморозить заживо.

Помолчали. Оба понимали, что Лесник озвучил самый очевидный вариант, наверняка пришедший в голову и специалистам Трех Китов. Но Костоправ не стал комментировать далекие от гуманизма методы работы коллег. Сказал после паузы:

– Значит, дело идет к развязке. Взять старика и тех, кто за его спиной – дело техники. А если кто-то ускользнет и начнет дело сначала, в новом месте – все филиалы, все резидентуры получат ориентировки на русалок… Чуть позже и тест-системы появятся, и оптимальные средства уничтожения, – Закончил он неожиданно грустно: – Еще одной красивой легендой меньше.

Лесник изложил свое видение грядущих событий:

– У нас – тут, на Псковщине – развязка наступит, когда наш орел-суггестор расправит крылья, к вящей радости Алладина. Не нравится мне этот Светлов, если честно…

– По-моему, отлично парень справился, – сказал Алладин. – И от силовых решений не уклоняется, и сразу четверых в поле суггестии удерживал, не напрягаясь…

– Удерживать-то удерживал… – протянул Лесник с сомнением. Взял пульт, промотал запись назад, снова включил на воспроизведение. – Увидят в безпеке эти вот кадры – и отсеют твоего Светлова по восьмому пункту. Вето СВБ на моей памяти лишь раз нарушали, да и то…

Он не стал продолжать.

– А стоит ли им видеть? – Алладин внимательно посмотрел на Лесника. – Светлов тут уже не фигурирует…

Действительно, будущая звезда суггестии и сыска не принимала участие в действии, что разворачивалось в декорациях оскверненной часовни. Трое парнишек, сидя прямо на земле, длинными глотками пили портвейн из горлышек – движения механические, на лицах ни удовольствия, ни отвращения. Выпив, закусывали – поднимали с земли засохшие фекалии, так же механически подносили ко рту, жевали… По подбородкам стекала коричневая слюна. Потом одного стошнило…

Лесник отвел взгляд от экрана. Вздохнул:

– Может и не стоит… – И сменил тему. – У тебя псковская резидентура внештатниками полностью укомплектована?

– Вообще-то да… – настороженно сказал Алладин. – А в чем проблема?

– Да пропадает тут один ценный кадр в архивной пыли… Чутье у девчонки хорошее, и хватка есть, вот-вот до Опочкинского дела доберется… Пусть уж на нас работает, хоть и втемную.

Он вновь перевел взгляд на экран – демонстративно. Там уже всю троицу корчили рвотные судороги – однако, чуть отдышавшись, парнишки вновь пили и закусывали, пили и закусывали…

Алладин ответно вздохнул:

– Думаю, если поискать хорошенько, найдется уж место… Пристроим на работу.

– И жильем в Пскове обеспечите, – напомнил Лесник.

Алладин опять вздохнул, вовсе уж уныло. И сказал:

– Знаешь, кого ты мне напоминаешь, Лесник?

– Наверное, молодого Шона Коннори?

– Нет… Серого Волка.

– Того, который Красной Шапочкой подкрепился?

– Который Ивану-царевичу помогал… Помнишь сказку про яблочки молодильные? Я в детстве, когда ее услышал, задумался: а на хрена ж он царевичу за спасибо служит? В чем его профит?

– Нашел загадку… Не Серым Волком он был, а вервольфом в последней стадии. Скорей всего предыдущий муж Василисы Премудрой, та любила мудрить-экспериментировать. Вот он и доставил ей к крылечку всё в полном комплекте: царевич – одна штука, яблоки молодильные – три штуки, вода живая – одна склянка… Сдал-принял, опись, про́токол… Недаром о судьбе Ивана-царевича после свадьбы сказка умалчивает. Только я-то здесь причем?

– Вот и ты так же, вроде и с нами, а сам как тот Серый Волк…

Лесник сказал, сохраняя невозмутимо-серьезное лицо:

– Подозреваешь меня в ликантропии – напиши рапорт и отправь по инстанции.

Алладин посмотрел задумчиво, словно не знал, посмеяться шутке или нет. Потом все-таки рассмеялся.

Глава 3. ПУТЬ МЕСТИ – III
Ирина, озеро Улим, 06 июля 1999 года

Наступил день. Лучи солнца вонзались в толщу воды, будто клинки – но клинки короткие, не способные пройти насквозь, глубина рассеивала солнечный свет…

Если смотреть со дна вверх – то солнца не видно. Почти совсем. И тепло не ощущается. А вот давление – запросто. И дышать на глубине не так легко, как у поверхности. Вода холодная, но это как раз и не страшно… Тело не ощущает холода, телу все равно. Но воды много и она давит, давит, давит…

Нужно контролировать подачу воды в… новый орган. Даже мысленно ей было трудно назвать орган жабрами. Это слово ассоциировалось исключительно с чем-то мерзким, слизистым, пахнущим рыбой… Хотя ее орган… органы, да, жабры – совсем не такие: тонкие длинные щели ниже подмышек, ближе к грудям. Она не видела их. Пока еще нет. Но ощупала неоднократно. Щели мягкие и в то же время сильные. Они приоткрывались, втягивали в себя воду, чтобы потом выпустить ее обратно. Какая биохимия тут работала – Ирина не знала. Да и не хотела знать.

Зато она поняла, что вверху нужно захватывать воды побольше. А внизу наоборот, следить, чтобы плотной, давящей воды не попадало в жабры слишком много. Наверное, со временем ей не нужно будет контролировать почти каждый вдох и выдох. Дышала же она раньше – совершенно не задумываясь о работе легких.

И, дай Бог, еще подышит. Если выполнит то, что велел Хозяин. Когда она стояла перед ним, согласно кивая головой, она была готова на все. И сейчас готова…

«Улим-озеро силу тебе даст, но взаймы», – сказал он. Затем объяснил, почему так важно закрепить воздействие, рассказал, что она не первая и не единственная… И что все, кто хочет получить силу озера навсегда – должны отдать ему кое-что взамен.

Это справедливо…

Вот только «кое-что» – чужая жизнь…

Она была согласна. Еще до того, как… Знала, на что шла. Могла бы развернуться и уйти. Никто не держал. Кто бы ей поверил? И как сама-то она вообще поверила в это? Наваждение…

Но поверила. Очень уж уверенно звучал голос Хозяина. Очень уж пристально смотрел он ей в глаза – не отказаться, не остановиться, не задуматься…

Да и слишком сильна была ее обида. Слишком много накопилось ненависти и желания мести. Всего слишком. Всего…

Она тогда согласилась… И сейчас согласна.

Потому что теперь выбора не осталось.

Воздействие озера дает ей время – ровно семь дней. Неделя. Русалочья неделя. Не та неделя, о которой поют песни. Совсем не та… Неделя – время ее жизни. Если за семь дней не удастся никого убить – она умрет сама.

Ирина опустилась еще ниже. Здесь было темно. «Интересно, какая глубина?» – шевельнулась лениво мысль. Она никогда не увлекалась дайвингом, но один ее приятель, страстный фанат Красного моря, говорил как-то: есть глубина, на которой возникает странное состояние – сон не сон, но какое-то опьянение сродни эйфории – в общем, порой не всплывают дайвера, пересекшие тот рубеж…

Но это ей не грозит. Нужно только реже вдыхать… Зато здесь спокойно. Одиноко…

Вода прозрачная, кристальная, ила здесь нет. Иловое поле в западной части озера – там, где пологий спуск к воде. А здесь… здесь лед. Донный лед, невообразимо древний, прикрытый слоем нанесенного песка и мелких камней… Когда-то ползущий с севера ледник накрыл тут всё, заморозив жизнь на тысячелетия… Чтобы потом, отступая, вытаивая по каплям, оставить высокие грунтовые воды, влажные леса, болота… И это озеро.

Босые ноги Ирины коснулись дна: плотного, гладкого. Она замерла. Тело расслабилось полностью. Она почти его не чувствовала. Словно вся жизнь сосредоточилась в голове. Возможно, так и было – весь кислород шел на обеспечение работы мозга.

Сможет?

Убить сможет?

Сможет! Любого… Того, кто попадется первым.

Как? Зацелует? Задушит в смертельных объятиях? Утащит в воду? Защекочет до смерти? Или попросту подкрадется к спящему и ударит изо всех сил по голове?

Неважно, говорил ей хранитель. Главное, чтобы она сама сделала это. Народишко тут спившийся, поучал старик. Наплодили детей-дегенератов. А озеру-то разницы нет – молодой, старый, умный, глупый… Так что найдешь ребеночка – тоже сгодится. И сроку, не забудь, неделя тебе. Уж не обессудь, дочка. Не сумеешь – сама помрешь. Утонешь. Откажут жабреца-то…

А ведь она не желала смерти своим врагам – ни следователю, ни прокурору-подонку. Даже насильнику – не желала… Смерть – не самое страшное, все когда-то умрут. Мечталось о другом: отправить их на зону, да по статье подходящей, – порядки тамошние теперь всем известны. И пусть их там оттрахают во все дыры, и трахают каждый день… Что, интересно, запоют эти скоты, когда их будут «просто насиловать»… Ирина почувствовала, как сжимаются ее кулаки. Слез в воде не ощущалась, но она знала, что плачет снова.

Если для того, чтобы отомстить, ей нужно убить – она это сделает. Сумеет. Исхитрится как-нибудь.

Выйдет ночью. Будет искать. Деревня неподалеку… Старик сказал, что парочка ее предшественниц договорились полюбовно с семейкой местных алкашей – те продали им двоих детишек. До сих пор водку попивают…

Но Ирина тогда покачала головой – денег не было. А если бы были? «Нет, ребенка не буду убивать», – решила она. Лучше мамашу-алкоголичку придушить.

Ирина шевельнула ногами, начиная медленный подъем.

А если не выйдет?

Тогда и жить незачем.

Утонет она, а лобаста оттащит ее за волосы к подводной пещере. «Полным-полна пещерка косточек. Белых, нежных, девичьих, – говорил старик. – Не исполнишь, что уговорено, – и твои там лягут…»

Дышать стало легче, холодная чистая вода словно опьяняла. Ирина раскинула руки и выгнулась в медленном, плавном обратном сальто. Перед глазами проплыла тьма и сменилась прозрачной толщей воды, пронизанной солнечным светом.

Зачем ждать ночи? Можно выйти из озера. Легкие заработают, едва закроются жаберные щели – так старик объяснял. «По первости больно будет, но ты терпи. Телу-то попривыкнуть надобно. Чем чаще воду на воздух меняешь, тем лучше. Потом, как уедешь, – под водой хоть раз в неделю побыть нужно, жабреца попользовать…»

А старуха-лобаста добавила – позже, наедине: «А кушать тебе, девонька, куда больше придется… Сила новая, большая – и кормежки такой же требует. Да и в эти дни не постись, разговейся поскорее…» Ирина тогда не поняла: «Как? Чем?!», среди ее вещей, хранившихся где-то в доме Хозяина, продуктов уже не осталось. А мысль о том, что она в нынешнем своем виде заявится пообедать в какую-нибудь сельскую столовую, – вызывала истерический смех… Лобаста на прямой вопрос ответила точно так же: своим лающим смехом: «А вот тело само и подскажет, девонька, его тока слушайся… Я те аппетит портить не стану…»

И тело подсказало… Вчера. Она чувствовала голод, все сильнее и сильнее. Нерешительно поплыла к берегу, к дальнему, заросшему лесом – хотя что съедобное можно найти в лесу? Ягоды и орехи не поспели, грибы-колосовики может уже и растут, но сырыми в пищу не годятся… Осознав этот неприятный факт, Ирина замерла в воде, неподалеку от кромки прибрежной растительности. Что же имела в виду старуха? Непонятно… Потом она вспомнила где-то слышанное – что молодые побеги камыша съедобны – самая их нижняя часть. Или это говорилось про тростник?

В любом случае стоит проверить. Ирина медленно-медленно, чуть шевеля ногами, поплыла вдоль берега, всматриваясь в прогалины подводных зарослей. И увидела это – показавшееся поначалу палкой, поленом, случайно угодившим в озеро… Но почему полено не лежит на дне, как бывает с давно мокнущей в воде древесиной, и не плавает на поверхности? Почему зависло горизонтально вполводы?

Полено едва заметно шевельнулось – Ирина поняла: рыба! Щука!

Хищница, неподвижно застыв, терпеливо поджидала неосторожную рыбью мелочь. Ирина подплывала к ней медленно, осторожно (не очень понимая, зачем она это делает – без огня и котелка уху не сваришь), затем резко рванулась вперед… Есть!!!

Она сжимала упругую бьющуюся рыбу, пытаясь передавить горло – хотя какое у щуки горло? – ничего не получалось, щука трепыхалась всё сильнее, и всё сильнее терзали желудок Ирины голодные спазмы…

Потом она не понимала: как, как такое могло получиться? Но как-то получилось… Она вцепилась зубами в добычу, стиснула челюсти.

Ирина глотала торопливо, не жуя: куски плоти – еще живой, еще трепещущей – скользили по пищеводу. Голод исчезал на глазах, а еще, странное дело, она почувствовала возбуждение, нараставшее с каждой секундой… Тело, охваченное внезапным желанием, изогнулось в воде, Ира застонала – но стон получился беззвучным. Под водой не ощущаются запахи – по крайней мере обонянием человека. Или русалки. Но она отчего-то ощущала сладковатый запах гниения, все более усиливающийся. Обонятельная галлюцинация.

Глава 4. ПУТЬ ДИЛЕТАНТА – VI
Светлов, деревня Щелицы, 06 июля 1999 года

Мотоцикл Петра оказался колясочной «Явой» лет тридцати от роду. Ветеран псковского бездорожья некогда был выкрашен в ярко-красный цвет, ныне потускневший и поблекший, – и мало отличавшийся по колеру от помятой физиономии водителя. На ногах, впрочем, Петр держался твердо.

«Господи, где он раскопал эту рухлядь?» – Светлов с сомнением взглянул на транспортное средство. Хотя привередничать не место и не время…

Танька, понурая и невыспавшаяся, переминалась с ноги на ногу. Петр бросил на нее быстрый взгляд, но ничего не сказал.

– Еще приедешь-то? – спросила она у Светлова. Без особого, впрочем, интереса.

– На обратном пути заверну, – сказал он равнодушно. – Иди-ка ты домой…

– Не-а, бабка дрыхнет еще, не отопрет… Пойду к нашим, в часовню, может не все вылакали…

Светлов улыбнулся, вспомнив, какой посыл получила от него на прощание троица любителей портвейна. Едва ли Таньке что-то достанется…

Ссутулившись, она пошагала по росистой траве. Светлов вспомнил, окликнул – и протянул обернувшейся Таньке кусок стекла – расплавившегося и застывшего в форме пузатого ассиметричного человечка.

– Сувенир. На память.

Она взяла сувенир, не сказав ни слова. И ушла. Светлов вновь вспомнил ту, другую Татьяну, – и отогнал незваные мысли.

…Шлем пассажиру не полагался, водителю тоже. Закинув вещи в коляску, где уже лежало несколько картонных коробок, Александр забрался на сиденье. «Ява» взревела, окутав седоков удушливым сизым дымом, Петр переключил передачу и мотоцикл бодро вылетел из деревни.

Километра через два Петр свернул с грунтовки.

– Тут спрямим, – крикнул он Светлову на ходу.

Сорок километров не расстояние для мотоцикла на шоссе. Здесь же ощущался каждый метр. Но гонщиком-экстремалом Петр оказался неплохим. В отличие от дороги, которая местами напрочь пропадала.