Текст книги "Царь живых"

Глава 9.

– Совсем поганцы молодые совесть потеряли, раньше было – мужик водки выпьет, погуляет, и спать ложится, а теперь с утра самого ранешнего вон ползают, дури своей проклятой ищут, ну что ты на меня зенки свои наркоманские вылупил, иди, иди своей дорогой, иди говорю, пока милицию не вы-ы-и-и-и-и-и-и-и…

Монотонный, без малейшего следа эмоций, старческий бубнеж внезапно сменился тонким криком, в свою очередь столь же внезапно оборвавшимся. Как ни странно, этот крик, исчезнувший вместе с издававшим его существом в густых, буйно разросшихся кустах жасмина, тоже был эмоций лишен – так, звук высокого тона, не слишком длинный и достаточно громкий – не более того.

Большинство граждан, проживающих за окнами, выходящими прямо на пресловутый жасмин, этот звук не разбудил. А немногие проснувшиеся тут же уснули снова. Те же, кто в этот ранний час уже бодрствовал – не обратили внимания… Последовавшего другого звука – неприятного, всасывающего, но еще более быстрого и тихого – и вовсе никто не услышал.

…В общем, это была довольно безобидная старушка. Даже не доставлявшая особого дискомфорта своим не смолкающим старческим брюзжанием – в конце концов, достаточно отойти за пределы слышимости. И даже немногим видящим ауры (коллег м-м Клементины я в виду не имею) от старушки хлопот было не так много – если не подпускать к ней детей и при встрече переходить на другую сторону улицы. Короче говоря, вполне мирная и не виноватая ни в чем старушка.

Не виноватая даже в том, что лет двадцать назад с ней случилась жизненная неприятность – старушка умерла. Впрочем, для нее самой и подавляющего большинства окружающих сей факт остался незамеченным – многие принимают за жизнь способность передвигаться, издавать некие звуки и осуществлять процессы, связанные с поглощением, обменом и выделением всевозможных веществ… Но старушка, повторюсь, ни в чем не была виновата.

И уж тем более в том, что Царь Мертвых проснулся.

И был голоден.

* * *

Полухин стартовал.

06.37 – посмотрел Ваня на правое запястье. (Часы он, как и многие ведущие активный образ жизни левши, носил на правой руке. Хотя в самое последнее время это превратилось в массовую моду, наряду с дзюдо, горными лыжами и ставшим поговоркой выражением про сортир.)

Полухин стартовал и понесся по пустынной улице, набирая скорость. Чтобы не привлекать внимание ранних пташек, он был экипирован в адидасовский спортивный костюм и белые кроссовки. Ваня неторопливо покатил следом…

… Вчерашний визит на заброшенную птицефабрику дал нулевой результат. Подвал оказался вызывающе, демонстративно пуст. Не было крыс. Не было бомжей. Не было скудной обстановки их логова (заодно испарилась и бутылка “Льдинки”). И, самое главное, нигде не было спящей на сырой земле принцессы с длинными распущенными волосами. Девушки Наи. Вампира.

Ваня затратил больше половины ночи, бесплодно обыскав все подвалы всех помещений фабрики… Слегка утешило одно – Славка никаких неприятностей не доставил. Спокойно проспал все это время в машине. Полухин в последнее время очень много спал.

…В беге Славика наметилась, впервые за его утренние пробежки, новая особенность. Он не бежал исключительно по прямой, как в предыдущие четыре раза. Отмахав метров семьсот по проспекту, свернул под углом тридцать градусов на заросший чахлой растительностью пустырь (дело происходило на юго-западной окраине города). На пересеченной местности полухинский бег почти не замедлился, и бежал Славка опять прямо.

Ваня хмыкнул, прикинул, где бегун должен выскочить на асфальт и прибавил газу, объезжая пустырь…

* * *

– Господи! Да где же вы раскопали и почему скрываете такое чудо? – набросился на Ваню запыхавшийся толстячок полуспортивного вида.

Ваня занимался важным делом – пытался тут же, в полевых условиях, примерно определить местонахождение источника таинственного зова, срывающего по утрам Славика с места. Если их с Наташей догадки верны, если они правильно нашли и определили зерна истины, похороненные в куче видео-вурдалачьего и печатно-дракульного дерьма, – то Ная именно там. Красивая девушка Ная. Вампир.

Полухин отходил в машине от кросса, на этот раз почти пятикилометрового. Ваня торопливо набрасывал на подробнейшей карте города и окрестностей маршрут сегодняшней пробежки – линия, хоть и ломаная, некое общее направление давала… Изображенные маршруты понедельника и вторника (прямые линии) – продолженные, пересекались далеко за пределами карты. На вскидку – чуть правее города Гусь-Хрустальный. Этот небольшой, но славный традициями своих мастеров городок на роль российской Трансильвании подходил мало.

Сегодняшняя точка полухинского старта была специально вынесена значительно западнее предыдущих. И полученный пеленг должен был дать желанный треугольник ошибок…

От этой-то увлекательной геометрии отвлек Ваню запыхавшийся толстячок полуспортивного вида.

– Простите, я забыл ваше имя… Вы от какого общества? – тараторил толстячок, и сам напрочь забыв представиться. – Впрочем, не важно… На городские ваш самородок уже заявлен? Корзинин о нем знает? Видел его? Ведь тут прямая дорога в сборную, уверяю вас… Такая феноменальная скорость при полном отсутствии техники… Что же будет, если… Извините, опять забыл ваше имя… Лицо знакомое, но… Ведь вы из “Буревестника”? Как, простите, ваша фамилия?

От спортивного энтузиаста надо было срочно избавляться.

– Моя фамилия капитан ФСБ Сорин, – сказал Ваня сурово. – Вы стали свидетелем индивидуальной тренировки бойца отряда спецназначения под действием экспериментального спецсредства “Прилив-24М”… Кстати, вы не представились. Сейчас подъедет машина сопровождения – доложите им анкетные данные, место работы, адрес, семейное положение и прочую необходимую информацию. Потом проследуете с ними в расположение части для проверки сообщенного.

И Ваня склонился над картой с крайне деловым и озабоченным видом. А когда через пять секунд поднял голову – энтузиаста не было. Нигде. Если не рассматривать варианты с дематериализацией и мгновенным нырком в канализационный люк, то восемьдесят метров до угла ближайшего здания толстячок преодолел за означенные пять секунд.

Тоже неплохо.

* * *

В это утро майор Мельничук окончательно уверился, что имеет дело с двумя группами сатанистов и последователей трансильванского графа – впрочем, вполне возможно, происхождение они имели общее, впоследствии разделившись на кружки по интересам…

Два преступления произошли с небольшим разрывом во времени – и в минувшие ночь и утро отметились обе банды…

“Традиционалисты” прикончили в кустах у дороги Колпино-Пушкин молодого человека, заслужившего среди своих знакомых устойчивую репутацию сексуальной пираньи, бросавшейся на все, что шевелится и имеет вторичные признаки противоположного пола… Гадать, за каким рожном этот Казанова полез в кусты, не приходилось. Модус вивенди остался прежним – здоровенная двузубая вилка и относительно медленное кровоистечение…

“Новаторы”, взявшие на вооружение вакуумный насос неизвестной конструкции, по всему судя, окончательно обнаглели. Прикончили старушку в кустах ровнехонько под окнами двенадцатиэтажки. А окон в таком домишке, если кто не знает, очень много. Но отморозкам, похоже, было на все наплевать… Свидетели, несмотря на ранний час, обязаны были отыскаться. И не отыскались.

Мельничук рвал и метал, даже самолично ходил по квартирам – и все напрасно. Почему-то никому в интересующие майора десять минут не захотелось и не потребовалось выглянуть в окно. Раньше выглядывали. Позже тоже. А тут даже на старушечий крик никто не среагировал. Загадка…

Ближе к обеду майор перестал ломать голову. Потому что в его широко раскинутые сети попалась первая рыба.

Первый сатанист-вампир.

* * *

Ваня скрипнул зубами.

Треугольник ошибок получился ублюдочный, напоминающий бредовую фантазию учителя геометрии, осилившего Кастанеду аж до шестого тома… Две стороны означенного треугольника тянулись на восток, почти параллельно – и пересекались далеко за пределами карты, где-то в измененной реальности. Усредненная линия сегодняшнего пеленга шла почти по бессмертной трассе Чкалова-Байдукова-Белякова, нашупавших шестьдесят с лишним лет назад кратчайший маршрут авиаударов по противнику номер один: через Северный полюс в Америку…

Вывод однозначен: Ная не имела постоянного логова. и ночевала, где придется. И – была достаточно мобильна.

Полухин смотрел виновато и затравленно. Дома ждала Натали, уверенная, что Ваня найдет способ развязаться с этим кошмаром. А способа не было. Пойти по приблизительному (более чем приблизительному – линия ломаная!) утреннему пеленгу, осматривая все объекты? Не выход. На заброшенные фабрики, благо их не так много, может, времени до ночи и хватит… Но подвалы домов? Всех, и жилых, и расселенных? Подвалы прочих зданий и сооружений? Наконец, на закуску, все подземные коммуникации? Пара дивизий полного состава до заката могла управиться. Но без гарантий.

Способа не было.

Зато был вовремя подвернувшийся специалист по вампирам.

Удивительно вовремя… бывают же совпадения, а?

Единокровный брат Адель.

Всадник на вороном коне.

Дэн.

* * *

Несмотря на характерное имя, Иванушкой-дурачком он не был – дурачком, доверчиво ступающим за клубком по неведомой дорожке в поисках того-сам-не-знаю-чего.

И не был романным героем, вроде бы и умным, и проницательным, но по воле автора прозревающим лишь к кульминации: ах, ах, ах! это не дерево, это злой крокодил!

Что его ведут, Ваня понял давно.

Глава 10.

Дракон издыхал.

Дракон тянулся на север, к покрытому льдами океану – умерить, притушить пожирающий нутро огонь.

Не дотянулся.

Издох…

И все птицы неба тьмы веков пожирали и растаскивали труп дракона – остался лишь огромный хребет, вросший в землю с Юга на Север, от жарких степей до студеного океана.

Так описывают происхождение Уральских гор романтики. Реалисты и практики гнусят что-то про платформы и геосинкинали, про восходящие тектонические движения, про… А ну их, реалистов. Скучно. Пусть уж будет дракон.

Кулом берет начало на Полярном Урале – сиречь в самой пасти дракона. И текут ледяные воды его через тундру, мимо сопок-гольцов, и через лесотундру, издалека похожую на самый банальный еловый лес средней полосы… Похожую – лишь подойдя вплотную, можно увидеть, насколько ели ниже обычных и как далеки друг от дружки – корни широко раскидываются по тончайшему слою оттаявшей над мерзлотой почвы…

А Кулом катит и катит серо-стальные воды по бескрайней и безлюдной равнине – и кажется: течет бесцельно, никому не нужно, в никуда… Течет совершенно напрасно и исчезает где-то за горизонтом в разверстой пасти земли, бесследно поглощающей реку…

Но это только кажется…

* * *

Парма.

Сероватая, как сталь клинка, вода Кулома лижет берег у их ног. У ног мальчика и женщины.

Чуть накренившийся бревенчатый дом. На двери тронутый ржавчиной замок. Окна в бельмах ставень. У северной стены, в тени – скукоженный, почерневший, но не исчезнувший сугроб – такой здесь июнь.

Марья молчит. Она родилась и выросла в этом доме – и покинула его навсегда. Она думала – навсегда. Все возвратилось страшным сном. Теперь это их дом. Ее и сына. Сына Андрюши.

Нареченного Царя Живых…

* * *

Что его ведут, Ваня понял давно.

Только полный дебил мог по-прежнему считать все происходящее набором совпадений и случайностей. Ваня дебилом не был.

И в самом деле, интересное кино получается: “Хантер”, по разным причинам две недели не охотившийся, – наконец выезжает. Выезжает на птицефабрику, где Полухин случайно обнаруживает девушку Наю. Девушку лишь по виду. Девушку, имеющую обыкновение ночевать на сырой земле – и каждый раз на новом месте. Но в эту ночь Ная ночует на фабрике – совпадение. Бывает.

И здесь же, в подвале, Ваня обретает непредставимый ранее дар. От кого обретает? На работу Наи такой подарок не похож… Наин дар – вот он, пожалуйста… У Полухина. Во всей красе. Так что даритель кто-то другой… Но именно здесь и именно сейчас. Опять совпадение… Бывает.

Совпадение номер три: все вышеизложенное как-то так случайно совпадает во времени с моментом, когда Ваня всерьез задумывается о смысле своего пребывания в “Хантере” – вернее сказать, доходит в этих раздумьях до крайней точки. До поворотной точки. По другому совпадению, и “Хантер” (в лице Прохора), похоже, тоже начал о чем-то таком задумываться. И к вечеру пятницы до кое-каких выводов дошел. Так совпало.

На этом фоне о совпадении приступа любовного томления у Полухина с пробуждением Наи (только что летаргически, никак не растормошить, спавшей) – о таком совпадении и говорить не стоит. Смешной пустяк.

Ну вот вроде и все, больше в ночь на субботу интересных совпадений не было. Зато субботним утром и далее…

Если коротко: сначала и Ваня, и Слава почти одновременно обнаруживают, что принесли-таки кое-какие трофеи из подвала, не порадовавшего обилием хвостом и ушей… Вот это, пожалуй, единственное случайное совпадение: чуть задержись либо поспеши сие осознание и понимание – ничего кардинально бы не изменилось…

Чуть позже происходят встречи-совпадения: Славика с Наташей, Вани с Адель. Вот уж совпадения так совпадения: Полухин в жизни не подсаживался на скамейки к одиноким девушкам, а Ваня обычно десятой дорогой обходил тусовавшихся на “Луче” толканутых. Но вот совпало, что поделаешь…

И начинается форменная свистопляска.

Наташа своим диким рассказом (а поди не поверь – когда тут, опять по совпадению, дар чуять ложь прорезался!) – Наташка берет за руку и прямиком вводит в мир вампиров, оборотней и прочих инкубов-суккубов. Причем, что интересно, вполне реальных и материалистичных вампиров – отбрасывающих тень, отражающихся в зеркалах и даже позволяющих запечатлеть себя на рентгеновской пленке. Никакой мутной мистики. Загадки есть, но – чисто физиологические и психологические…

Адель же… Адель… Адель напрямую выводит на Дэна. На человека, сумевшего при самом мимолетном знакомстве внушить к себе уважение, и – так вот уж удачно совпало – интересующегося вампирами. На вполне научной основе.

И – опять Адель! – приводит Ваню к гадалке. К астральной многостаночнице мадам Клементине. Которая выдала предсказание в повелительном наклонении, больше похожее на инструкцию. На приказ. Не совсем пока ясный ввиду отсутствия части вводной информации, но тем ни менее…

Кстати, изреченное Клементиной интересно и следующим: пророчица лгала – когда исследовала ладонь Адель. И была правдива – когда удивленно бормотала себе под нос в самом конце сеанса. Так утверждал дар. Но про самое главное, про касавшееся Вани пророчество-приказ – дар молчал. Напрочь. Поневоле подумаешь, что мадам ничегошеньки в тот момент сама не говорила – лишь работала живым ретранслятором. До сих пор такой результат в работе дара, вернее, отсутствие результата, был в одном-единственном случае: когда Наташа с Полухиным тупо озвучивали чужие, навязанные им “да”. (Овсянка м-ра Полански не в счет – тот сам не понимал, что изрекал, и окружающие тоже – где уж тут дару разобраться…)

Отчасти это (правдивое? ложное?) пророчество толковалось однозначно… Страж – надо понимать, рабочий псевдоним Вани. Боевое, так сказать, прозвище. Л'омм де герр. Путь – все, что с ним творится с вечера пятницы. А может и раньше… Мертвая, которую надлежит успокоить – Ная, это ясно, тут и к мадам Клементине ходить не надо… Дальше ясного меньше. Испытание… Испытание может устроить, к примеру, Прохор – легко и просто. Или майор Мельничук – почему бы и нет? Да и Наю грех со счетов списывать, кто знает, какие у нее теперь силы и возможности…

Ну а дальше в пророчестве (приказе?) – темный лес. Кто этот царь? Где эти ворота? Клементина (или некто ее устами) предлагала совместить с охотой на вампиршу заодно и обязанности дежурного по КПП, а заодно уж, чтобы не было в промежутках между открытиями-закрытиями ворот скучно – потренироваться в качестве героя-тираноборца. Примериться к роли Халтурина или А.И. Ульянова… А то (учитывая привычку к огнестрельному оружию с хорошей оптикой) – Л.Х. Освальда. Но кто мишень? Кто этот царь, тиран, самодержец, сатрап, душитель свободы? Гнида казематная кто? Кого повергать-то?

Не слишком ясно.

Но что его ненавязчиво вели, Ваня понял.

И даже мог догадываться – кто.

* * *

В широко раскинутые сети майора Мельничука попалась первая рыба. Первый вампирствующий сатанист – или, по крайней мере, весьма обоснованно подозревавшийся в этом индивид. И майор решил было, что…

Впрочем, по порядку.

Главная улика лежала на столе Мельничука – здоровенная вилка для мяса. Не для потребления означенного мяса в пищу, в рот такое орудие не влезет, – для готовки. Двузубая вилка. И слегка изогнутая…

Судя по всему, изначально жутковатое орудие было трехзубым – средний зубец небрежно выломан…

Рядом лежали улики дополнительные – мутно-ксерокопированные книжонки пестрели летучими мышами и перевернутыми распятиями. Наверху – рукописная поэма, самолично рожденная в муках задержанным. Сатанистская, понятно… Хотя автор утверждал и названием, и корявым белым стихом обратное: “Нет Сатаны!“ Как выяснилось из предварительной беседы – исключительно с вредительскими целями. Отвлечь внимание и облегчить Князю Тьмы прорыв в расположение потерявшего бдительность противника.

Сам сатанист Суриков скорчился на стуле напротив майора. На вид было служителю Тьмы лет семнадцать, на деле – не исполнилось и шестнадцати.

Майор вздохнул.

Взял в руки вилку.

– Так кто конкретно отломил средний зубец?

– Да говорю же… – забормотал пойманный дьволопоклонник, – папаша пьяный пиво открывал, ну и…

Майор снова вздохнул. Папаша то был или нет, пьяный или трезвый – дела, по большому счету, не меняло. Оставшиеся зубцы не соответствовали ранам на шеях убитых. Раны были расставлены шире – даже на вид.

Мельничук брезгливо отложил сатанинские книжонки, глянул на исписанные полудетским почерком листки. Пробежал глазами одну страничку виршей. Орфографических ошибок сатанист Суриков вроде не допускал, но знаки препинания игнорировал.

 
Нет Сатаны.
И не может быть
Ибо мир нуждается в Создателе
Но не в Разрушителе
Ибо нужен плотник
Чтоб построить дом
А разрушит его время
Нужен садовник
Чтоб посадить дерево
Но погибнет само оно
И поразятся бесплодием ветви его
И вода стечет на землю с вершин
И горячее остынет
А твердое рассыплется
Ибо к Хаосу стремится природа
И нет Сатаны.
 

– Послушай, Суриков, а фамилия Больцман тебе ничего не говорит? – задушевно поинтересовался майор у служителя Тьмы. – Или, может, ты термин “энтропия” где-нибудь слышал?

Майор заканчивал юрфак, но на досуге почитывал книжки из разных областей знания.

С Больцманом сатанист знаком не был, хотя имел нехорошие подозрения о его национальной принадлежности. А про энтропию, естественно, слышал. Но слегка подзабыл: то ли это редко практикуемое половое извращение, то ли агрегатное состояние мозга после приема новейших синтетиков… Короче, Суриков был мыслителем-самородком.

Майор вздохнул в третий раз и стал набирать номер Галочки – капитана Галины Старопановой, курировавшей таких вот нелегких подростков.

… Сбагрив с рук сатаниста, майор вышел в коридор управления. Было тошно. Опять пустышка. А штабель трупов растет. И тут судьба доказала, что с интуицией у майора все пока в порядке – и недаром он предчувствовал, что скоро опять столкнется с притихшим вроде “Хантером”.

Посланницей судьбы была женщина лет тридцати, в отличие от большинства посетителей сего заведения не спешащая поскорее покинуть его стены. Посланница стояла с выписанным пропуском на выход и пыталась что-то втолковать скучающему старлею Нелидову. Отнюдь не прислушивавшийся к их разговору Мельничук уловил знакомую фамилию и насторожился…

Больше всего сейчас он напоминал учуявшего дичь сеттера.

Сорокапятилетнего, изрядно облысевшего сеттера.

Но не утратившего чутье.

И хватку.

Глава 11.

Так кто же вел его этим странным путем?

Исподволь, незаметно, от развилки к развилке?

В общем, после громогласного пророчества Клементины, ответ на этот вопрос Ваня себе уже представлял. Смутно, но представлял.

Некие люди (назовем их пока так) хотят, чтобы он встал на их сторону в где-то идущей и невидимой миру схватке. Невидимой – но страшной и жестокой. Почему Ваню хотят призвать под одно из знамен, за какие-такие боевые или морально-волевые качества – это уже другой вопрос. Но – хотят. И представители тех людей – Адель и Дэн.

Однако есть некая шероховатость во всем этом построении. Почему так все запутано? Знаки, пророчества, блестяще спланированные случайности?

Если цель ясна и честна, то почему бы не прийти и не сказать прямо: слушай, парень, тут один нехороший богатый человек по прозвищу Царь хочет стать еще богаче и гоняет через именуемый Вратами горный перевал караваны с дурью. С дурью, от которой вполне законопослушные граждане приобретают привычку днем спать, а ночью рыскать в поисках кровушки. И пора, парень, заканчивать с этим безобразием. А кроме нас – некому. Но у нас в команде не хватает хорошего пулеметчика…

Никто не пришел.

Никто так не сказал.

Значит?

Либо Битва идет на таком уровне, что любого рассказавшего о ней сразу посчитаешь психом – без каких-либо вариантов.

Либо – втемную тебя готовят к чему-то гнусному. Не успеешь оглянуться, как увязнешь по самую маковку и очутишься в подручных у того самого Царя. Караваны охранять будешь.

(Однако! Что там о коммерции и коммерсантах не думай, но большой бизнес логике мышления учит кристальной. И те семь лет прошли – не зря!)

Но второй вариант не проходил. По одной маленькой причине.

Дар.

Попробуйте кого-нибудь, наделенного даром чуять ложь, – использовать втемную… Лучше и не пытаться. Безнадежно. Тут Ваня вспомнил деда. Своего родного деда по отцу. И кое-что заподозрил.

Дед всплыл в памяти центральным персонажем короткометражного фильма “Детство Ивана”. Примерно такого:

… Дед сидит на лавочке у их дома. Курит.

Он единственный в семье курит – ушел на Великую Войну мальчишкой и вернулся через четыре года мужчиной с седыми висками и неизменной папиросой во рту. Остальные Сорины, и мужчины, и женщины, табак не признают. Корни семьи – из раскольничьей старины. Минувшие десятилетия старую веру из них повыбили, последние два поколения уже полные атеисты – но отвращение к табаку осталось. И дед смолит – лишь на улице. Специально сладил себе лавочку…

Дед отнюдь не стар – пятьдесят с небольшим. Через два года его не станет. Мужчины-Сорины умирают молодыми – неприятная такая фамильная особенность…

Ване четыре года. Ваня стоит перед лавочкой и излагает замысловатый сюжет, в финале которого на Ваниных штанах появилась огромная дыра. По сюжету, понятно, Ваня в ее генезисе никак не замешан – более того, активно пытался оному появлению воспрепятствовать.

Сюжет логичен. Сюжет тесно сплетен с имевшими место фактами. Сюжет оснащен мелко-уточняющими деталями, делающими его абсолютно достоверным.

Дед не верит. Ничему. Дед не ругается, курит с улыбкой, но не верит.

Только сейчас, почти четверть века спустя, Ваня понял, что на его памяти никто и никогда деда не обманывал.

Успешно не обманывал.

Никто.

Никогда.

Похоже, дар оказался наследственным.

* * *

Телефон замяукал – и загорелое лицо деда, его статная фигура на фоне серой речной глади – подернулись дымкой и исчезли.

Звонил майор Мельничук – сказал, что им необходимо поговорить. О клубе “Хантер-хауз”. Ваня сообщил, что недавно покинул ряды сей организации – навсегда. Майор настаивал на разговоре. Правда, обеспечить его проведение силовыми методами пока не грозил… Ваня согласился осветить интересующие майора аспекты – но где-нибудь на нейтральной территории. Сошлись на не изобилующем клиентами кафе невдалеке от РУВД и назначили время – через два часа. Конец связи.

Майор, как при помощи дара убедился Ваня, не врал и никаких ловушек не готовил.

Действительно хотел поговорить.

И то приятно…

* * *

В последнее время в голову Татьяне Степадеевой мысли приходили исключительно гнусные. И не менее гнусные приходили подозрения.

Касались они ее здоровья – а подозрения такого рода куда как живучи, и никакие анализы, и никакие исследования, и никакие чудеса самой современной функциональной диагностики, и никакие гениально-чуткие пальцы кудесников старой доброй пальпации – ничто не в силах разорвать удушливые объятия этих подозрений. Есть самый реальный шанс погибнуть от самовнушенной, психосоматической асфикции. В терминах медицинской науки – синдром Лаокоона и сыновей…

Татьяна заподозрила самое страшное.

Что на самом деле она умерла.

И умерла давно.

Ей даже казалось, что она знает, где это произошло и когда.

Где: В старой гостинице, выходящей окнами на старую площадь, на вздыбленную громаду собора и бронзовых ангелов на углах его крыши, встопорщивших позеленевшие бронзовые крылья…

Когда: Давно, почти пятнадцать лет назад… В ту самую ночь. В ту самую, после которой старые стены и перекрытия гостиницы перестали существовать… Ночь была платой. Платой ей, Татьяне. Контора пошла по стопам Клеопатры, дарившей ночи отдавшим прекрасной царице тело и душу… Особенно душу.

Таня отдала душу артистично и красиво, можно даже сказать – талантливо. И муза порхала над ее пальчиками, когда обличающие строки выскакивали из старой машинки “Москва”. Муза порхала и позже – когда Первый отдел отвернулся и зажмурился – и из институтской светокопировальной поползли копии статьи-листовки. Не улетела муза (они, музы, страсть как любопытны) и когда вдохновленные читатели надиктованного Конторой опуса ставили подписи под гневным и ниспровергающим творением Тани – и попадали на карандаш.

Иные, впрочем, попали не единственно на карандаш – на только-только входящие в моду дубинки-демократизаторы тоже. Но были сами виноваты – не стоило принимать так уж всерьез полет Таниной творческой фантазии и спешить на старую площадь защищать от сноса старое историческое здание – достаточно было поставить имя и фамилию на подколотых к зажигательной прокламации белых листках… Вполне достаточно. Но они пошли – и муза испуганно упорхнула – музы не любят злобного мата, и ударов по почкам, и грубо защелкнутых на запястьях наручников.

Таня за эти перегибы не отвечала, свое дело выполнив блестяще – и получила заслуженную награду. Татьяна Степадеева стала последним в мире человеком, самым последним, переночевавшим там, где такой же бесконечной ночью писал своей кровью и умер – Он, поэт и гений, хоть малую толику страшного и прекрасного дара которого хотела Таня получить. Унаследовать в прощальную ночь…

Теперь Татьяна Степадеева подозревала самое страшное.

Что в ту ночь она умерла.

Ее нынешняя как-бы жизнь напоминала мимолетное существование растений-эфемеров короткой весной в пустыне. Весной для Татьяны и ее политического альманаха (именно ее! не единственно ночь была наградой – она получила все, о чем мечтала, и получила быстро… но так же быстро все полученное обесценилось) – весной для нее и ее издания становилось преддверие очередных выборов.

Альманах, на страницах полусотни экземпляров которого старые бойцы обменивались друг с другом воспоминаниями о минувших днях стотысячных митингов и сладостной агонии режима – альманах перед выборами оживал, как спрятавшийся глубоко в почве пустыни корень эфемера оживает от весеннего дождя – и распускался, и расцветал листками-приложениям – в каждый дом! в каждый почтовый ящик! – и вновь терзали усталые уши читателей звонкие Танины передовицы.

Этой весной дождевая туча прошла мимо. Вернее – не дошла… Туча валялась в грязном подъезде, уткнувшись головой в ржавую радиаторную батарею. Рядом валялся опустошенный «Стечкин». А хорошо знакомого кейса с двумя кодовыми замками не валялось. Кейс канул вместе с содержимым. Твердокаменные борцы на панихиде суровели лицами и клялись так не спустить и так не оставить. Акулы пера и микрофона надрывались в догадках о кейсе: миллион зеленых? два? Татьяна молчала, горько поджав губы, – она знала. Не один и не два – всего-навсего шестьсот пятьдесят тысяч – но весна прошла мимо. Эфемер не расцвел. Не-жизнь и не-смерть продолжались…

Она сидела на скамейке все того же сквера. Вокруг шумела та же площадь. Громоздился собор. Император железной рукой сдерживал танцующего на задних копытах коня. Гостиница – снесенная и вновь отстроенная – казалась той же самой. Той же самой, где почти пятнадцать лет назад она…

Где она умерла.

Татьяна вскочила.

Схватилась за воротник.

Показалось – оттуда, из прошлого, из призрачного гостиничного номера сдавила горло призрачная веревка. Таня рухнула, пытаясь бороться, пытаясь разорвать давящую горло петлю… А со стороны, метнувшимся к ней прохожим, виделось другое – Татьяна умирает.

Прохожие ошибались. Умерла она давно. И петли никакой не было.

Просто мимо шел Царь Мертвых.

И был голоден.

* * *

Медики удивлялись волне странных смертей вроде молодых и вроде здоровых. Кивали на нехороший июнь – днем жара, парит, по вечерам грозы, давление скачет – гипертоников и сердечников такая погода режет как косою.

А молодых среди них нынче… Оно и понятно: экология, стрессы, ритм жизни бешеный. К тридцати изнашиваются, как раньше к пятидесяти. Впрочем, и старых среди внезапно умерших (а точнее – переставших двигаться) хватало.

Медики кивали на погоду. Они тоже не знали, что проснулся Царь Мертвых.

И утоляет голод – как умеет.