Текст книги "Река времени. По следам моей памяти"

Как полагается, в старших классах было много всякой влюблённости: в учителей, одноклассников и старшеклассников (не считая, конечно, известных актёров театра и кино). Но это была либо тайная, либо романтическая целомудренная любовь без серьёзных последствий и клятв в вечных чувствах. Возможно, мы были слишком заняты текущей учёбой и подготовкой к поступлению в ВУЗы (считалось неприличным провалиться на вступительных экзаменах). И вообще, как говорили тогда: «секса в СССР нет»…

Зато, когда мы поступили в институты и университеты, пошли работать и поехали отдыхать, все отношения вышли наружу: одноклассники активно любились, женились, рожали детей и разводились… Три классных пары вскоре скрепили свои отношения семейными узами. Много лет мы ежегодно встречались на квартире Порхомовских – Марголиных, одной из таких пар, и узнавали последние классные новости. Кто-то женился, кто-то развёлся, кто-то женился второй или третий раз; кто-то тяжело болен. У кого-то отец увёл жену младшего брата; в какой-то семье единственный сын соблазнил жену своего тренера, которая была старше его на 15 лет и счастливо прожил с ней ещё столько же. Потом, правда, одумался… Кто-то, не дай Бог, умер. В общем «под каждой крышей – свои мыши»: свои проблемы и тайны, трагедии и комедии. Новости обновлялись раз в год во время таких регулярных встреч.

Много лет на моём жизненном пути встречались выпускники нашей школы, одноклассники и даже соседи по парте. В МВЭС и Государственном комитете по лицензированию работали Алексей Порхомовский и Павел Вахламов; в течении десяти лет заведовала секретариатами министерства, комитета и торгпредства моя верная помощница Нана Кутателадзе.

В старших классах учебный процесс в школе был организован таким образом, что почти каждому предмету соответствовала своя аудитория: кабинет физики, химии, биологии, литературы, французского языка… Таким образом, в старших классах одновременно у каждого из нас было по несколько соседей по парте. С некоторыми из них произошли неожиданные встречи через десятки лет после окончания школы.

Через тридцать пять лет после окончания школы, когда я приехал во Францию Торговым представителем, первым, кого я встретил, был выпускник нашей школы Александр Аристов, блестящий знаток французского языка – атташе по культуре Российского посольства (а он учился в параллельном классе). Каково было моё удивление, когда на совещании посла Ю. Рыжова он представил мне нового советника по экономике посольства Росси во Франции, кандидата экономических наук, моего бывшего соседа по парте на уроках литературы и русского языка. О его судьбе я давно ничего не знал, это был Кудрявцев Андрей, который золотой медалью закончил нашу школу.

Почти через 40 лет после окончания школы, после переговоров в Париже с крупной инвестиционной компанией, ко мне подошла молодая красивая женщина, сотрудница этой фирмы, занимающая в ней важный пост, и спросила по-русски:

– Извините, Виктор Николаевич, вы случайно не учились во второй спецшколе?

– Вы хорошо говорите по-русски, мадам?! А почему вы так решили?

– Я русская, а произношение у вас как во второй спец.

– Что же вас связывает с этой школой?

– Фамилия Кулешов вам ни о чём не говорит?

– Как не говорит – говорит! С Александром Кулешовым мы сидели за одной партой на уроках химии.

– А я его дочь…

Это был настоящий сюрприз. С Александром Кулешовым мы сидели за одной партой на уроках химии и во время перерывов подкладывали кнопки на стул добродушному «химику» Чернышеву Андрею Владимировичу. Однако, в результате особенностей комплекции ниже пояса, он их не чувствовал и иногда даже ходил по школе с кнопками в штанах.

Мы созвонились с Александром и в следующий его приезд в гости к дочери встретились. Я узнал его, таким и представлял. Это был заслуженный человек, труженик, то, что я люблю и уважаю в людях: доктор технических наук, профессор, академик РАН, директор Института проблем передачи информации. Недаром он закончил школу серебряной медалью…

Наше поколение было свидетелем многих важных событий, которые повлияли на ход мировой истории. Мы были свидетелями смерти Сталина и разоблачения его культа личности. Наблюдали за хрущёвской «оттепелью» и берлинским кризисом. Пережили карибский кризис и убийство Кеннеди. Радовались запуску первого спутника и полёту в космос Ю. Гагарина. Восхищались высадкой американцев на Луне и негодовали по поводу вьетнамской войны. Жили в эпоху брежневского застоя и падения берлинской стены. Приветствовали горбачёвскую перестройку и участвовали в подавлении путча 1991 года. С пониманием отнеслись к отставке Б. Ельцина и, наконец, с надеждой вступили в эпоху В. Путина.

В молодости мы увлекались подпольным самиздатом, с упоением слушали песни Высоцкого и Окуджавы; бегали на концерты Вознесенского, Ахмадулиной и Евтушенко; восхищались смелостью и остроумием Жванецкого, «штурмовали» революционную Таганку… С учётом знания французского языка сюда надо добавить особый интерес к французской истории, литературе и музыке.

Интересная жизнь только начиналась и казалось, что впереди ещё бесконечные сто лет. Однако очень быстро пролетело много лет, и когда в интернете при заполнении каких-то анкет, когда надо указать год рождения, начинаешь «листать колесо времени», то никак не можешь добраться до своего1946 года, уж очень он далеко укатился от сегодняшнего дня. За эти долгие годы в употреблении появились новые, обычные для сегодняшнего дня материалы: пластмасса, полимеры и синтетические ткани; фанера, линолеум и кафель; бытовая химия и туалетная бумага… У нас на глазах в широкий обиход вошли самолёты, автомобили и холодильники; стиральные машины, телевизоры и магнитофоны; компьютеры, мобильные телефоны и интернет, а также многое ещё… Относительно недавно (по меркам истории) ничего этого не было. Наше поколение пережило настоящую научно-техническую революцию.

Выпускников нашей школы можно встретить повсюду. Если я пошёл по экономической стезе, то дипломатами стали будущие послы Николай Афанасьевский, Игорь Овсянников, Владимир Шишов и многие другие. В кинематограф подались Андрей Смирнов, Александр Адабашьян, Татьяна Друбич; в журналистику – Сергей Бутман, Григорий Кричевский; в поэзию – Елена Гулыга и проч., и проч. Среди выпускников нашей школы работники МИДа и Российской академии наук, выдающиеся ученые и уникальные переводчики, поэты, писатели, бизнесмены, работники банков, инофирм, адвокаты.

Почти каждый год, к сожалению, из жизни уходят одноклассники, коллеги по парламенту, сослуживцы по работе, партнёры по бизнесу, родные и близкие – с одной стороны понимаешь, что это неизбежно, а с другой – ну как же так? Особенно «урожайным» для дамы с косой был 2015 год, когда умерли сразу четверо моих одноклассников, среди которых был Александр Глушков, участник церемонии нашего с Оксаной венчания в Москве – держал надо мной венчальную корону, и Нана Кутателадзе, мой верный помощник на протяжении многих лет. Нана умерла 22 августа, что очень символично – это день Российского флага, который она снимала со стены моего кабинета 22 августа 1991 года, чтобы поднять потом над Белым домом. Она была человеком очень интересным, красивым и остроумным: любила хорошую шутку, умела изобразить каждого из нас и не зло посмеяться. Насколько я понимаю, по умолчанию, она завещала не грустить на своих поминках, на которых собрались все её дети и много внуков и, если бы она видела коллизию, в которую мы попали с Оксаной через 6 месяцев, то от души посмеялась.

А дело было так. По православному обычаю мы помянули Нану через 40 дней, а 22 февраля 2016 года, через шесть месяцев после её кончины, собрались с Оксаной навестить её могилу на кладбище Монмартр, расположенном на севере Парижа в 18-м округе, недалеко от базилики Сакре-Кёр. Купили цветы и поехали на кладбище. Накануне я получил травму колена и поэтому с трудом перемещал себя на костылях, а Оксана шла рядом и несла цветы. Как только мы вошли на территорию кладбища, Оксане «приспичило» и она, отдав мне цветы, пошла «помыть руки». Кладбище является мемориальным и, если это уместно так сказать по отношению к последнему приюту 20.000 человек, даже красивым. На Монмартре много склепов и могил известных людей: Генриха Гейне и Эмиля Золя; Александра Дюма и Стендаля; Жака Оффенбаха и Полины Виардо… что привлекает много посетителей, включая туристов.

И вот, значит, стою я такой печальный у входа на кладбище Монмартр: одной рукой опираюсь на костыль, а второй ловко держу другой костыль и букет цветов для Наны. (Наверное, похоже выглядел у Ильфа и Петрова «отец русской демократии» Киса Воробьянинов, когда просил милостыню). Мимо с планом кладбища проходила группа, которая искала могилу певицы Далиды; какой-то мужчина прошёл мимо, очевидно меня пожалел, вернулся и остановился рядом, доставая деньги.

– Сколько это будет стоить? – тихо спросил он, показывая на цветы.

– Нисколько, – обиженно ответил я, – это не вам.

Еле от него отбился, а тут и Оксана подоспела, и мы пошли дальше, на могилу Наны.

Не то, чтобы я был так плохо одет, нет, просто «профсоюз профессиональных нищих» Парижа обязал всех своих членов прилично одеваться, чтобы не распугивать клиентов… Все подчинились, кроме цыган, а я просто случайно попал, что называется, «под раздачу».

Когда спрашивают, не хотел бы я родиться заново и прожить ещё одну земную жизнь, я отвечаю «да», но при условии, что это будет та же жизнь: я прожил её напряжённо и интересно, эффективно и достойно – можно повторить. Единственное, о чём я по-настоящему сожалею в этой жизни и что бы я исключил из гипотетического повторения в новой, – это трагическую и нелепую гибель старшей дочери Александры.

Часть II. За родным порогом

2.1. Сотвори себя сам

Кстати, в МГИМО, куда я готовился во время съёмок фильма «К звёздам», я так и не поступил, не то, чтобы провалился, а просто не попал – тогда я не достиг моей заветной цели. Хотя в школе учился достаточно хорошо, даже на «отлично» по тем предметам, которые надо было сдавать на вступительных экзаменах. Кроме того, каждые субботу и воскресенье я ездил на Манежную площадь, где в старом здании МГУ под сенью памятника великому Михайло Ломоносову внимательно слушал лекции по профильным предметам, которые были рассчитаны уже на первокурсников.

Я подал документы на экономический факультет МГИМО. По началу всё шло очень хорошо – на первых четырёх экзаменах я получил четыре раза по 5 баллов, т. е. четыре высших оценки. Оставалось написать только сочинение. Конечно, я очень волновался, но в школе был одним из «любимчиков» и лучших учеников Марии Ивановны Гореловой – преподавателя русского языка и литературы, которая также старалась подготовить меня, как она говорила, «к суровым испытаниям культурной жизни». Для сочинения были предложены три темы. Я решил не мудрить, выбрал какую-то достаточно стандартную и принялся за работу. Сначала составил общий план, потом его детализировал, потом все эти мысли превратил в добротный, как мне казалось, текст. Контрольное время ещё не вышло, поэтому я несколько раз перепроверил своё сочинение на предмет грамматических и синтаксических ошибок и успел его вовремя сдать.

Каково же было моё удивление и разочарование, когда через несколько дней я увидел вывешенные на стене в коридоре МГИМО результаты сочинения – напротив моей фамилии стояла редкая и странная оценка: 4,5 балла. Я пошёл в приёмную комиссию и попросил одним глазком посмотреть, в чём же я ошибся. После длительной дискуссии секретарь приёмной комиссии всё же показала мне это злосчастное сочинение. Оказалось, что на второй и на пятнадцатой страницах сочинения я повторил, но в разном контексте, слово «дело», и на полях сочинения мне отметили ½ ошибки (тавтология). Конкурс для поступления был 25 человек на место и проходной бал – 25. Я понял, что меня просто «срезали» ради какого-то другого, нужного абитуриента.

Когда удручённый я вернулся домой, отец всё понял и сразил меня словами анекдота, который я запомнил на всю жизнь:

– Может ли сын генерала стать маршалом? – спросил он.

– Наверное, – не ожидая подвоха, вяло ответил я.

– А вот и нет, у маршала есть свой сынок… То, куда ты сунулся, это пристанище определённой «касты», как им кажется, закрытое общество, междусобойчик для детей чиновников. Чужие там не ходят. Они считают, что у них белая кость и голубая кровь.

– Что делать? Как жить дальше без серьёзной цели?

– Ты сам решил туда поступать и должен был попробовать. Кстати, ничего страшного не произошло. Наберись терпения. Как говорил Ильич, мы пойдём другим путём. Ищи свой другой путь. И вперёд, цель не теряй, а дорогу осилит идущий… В жизни всегда будут потери, поражения, стрессы, трагедии. Я не говорю, что это очень хорошо, но это неизбежно. И положительная сторона этих событий в том, что человек проводит ревизию своей жизни, своих взглядов, встряхивается, перестраивается и часто к лучшему. Начинает новую жизнь. Вообще, нет худа без добра, но поспешай не торопясь…

Всё в жизни имеет свою цену и это, очевидно, справедливо – значит за всё в жизни надо платить. Надо платить за мечты и ошибки, преступления и приобретения, бездействие и торопливость. Платить не только в буквальном смысле деньгами, но и своими здоровьем, временем, трудом, терпением. Гораздо хуже, когда человек добровольно или в силу обстоятельств расплачивается совестью, честью или даже жизнью… Вот этого не надо. Как говорил Ленин, мы пойдём другим путём…

И я пошёл. В результате, я поступил во ВТУЗ (высшее техническое учебное заведение), в котором недельная работа на ЗИЛе чередовалась с недельной учёбой в институте. Это был уникальный опыт, который всё больше и больше используется за рубежом. Производственное обучение, на мой взгляд, является самой эффективной и надёжной формой получения практических знаний. Сейчас мой бывший институт гордо называется МГИУ (Московский государственный индустриальный университет).

Кстати, наши дети во Франции прошли именно такую школу жизни: во-первых, с 18 лет они учились и работали, зарабатывая себе на жизнь, во-вторых, своим трудом обеспечивая оплату высшего образования. Мы гордимся таким трудовым воспитанием, которое безусловно пошло им на пользу. Во Франции эта система называется «альтернанс» и не все молодые люди выдерживают такого напряжения.

Итак, я пошёл совсем другим путём: получил высшее техническое образование, затем – высшее экономическое; закончил аспирантуру; защитил диссертацию; успешно проучился в Академии внешней торговли на курсах английского языка и подготовки сотрудников ЮНИДО (ООН по промышленному развитию).

Отец оказался прав – через долгих 15 лет упорной учёбы и работы я был приглашён работать заместителем начальника отдела международной кооперации в ГКНТ (Государственный комитет по науке и технике). Комитет имел статус выше, чем любое министерство, в нём трудилось много классных специалистов. И работа там была очень интересной, высокооплачиваемой и престижной, что, не скрою, щекотало моё честолюбие. Мне было 32 года, я стал самым молодым руководителем в ГКНТ и находился на высоком уровне в своеобразном табеле о рангах. Достаточно сказать, что я имел спец обслуживание (специальные льготы, которые мы с Ельциным в своё время пытались безуспешно отменить).

Советские льготы – это специальные поликлиники, санатории, продовольственные пайки, персональные автомобили и т. д. – меня очень смущали, пора их отменить. Я посоветовался с родителями, не стоит ли добровольно отказаться от льгот, на что отец резонно заметил, что это будет бесполезной демонстрацией перед моими коллегами. Дескать, вот я какой – гораздо лучше, чем вы.

– Не ты их придумал, не тебе отменять. Запомни, сын мой, – многозначительно сказал отец, – всему своё время.

Советские льготы, которые мы наивно хотели ликвидировать, не идут ни в какое сравнением с тем разгулом вседозволенности, роскоши и бесконтрольности в высших эшелонах власти, с которым мы сталкиваемся сегодня. Все: президент и премьер-министр; министры, депутаты и сенаторы; губернаторы и мэры городов; руководители судов различного уровня и силовики – почти все они, живущие на налоги с полунищего населения, нагло придумывают себе бесплатные льготы. Это элементарное злоупотребление своим служебным положением, что является разновидностью хорошо организованной коррупции на государственном уровне. Можно даже не знакомиться с докладами и расследованиями Немцова, Навального и других правдоискателей о бесконечных дворцах и резиденциях, яхтах и самолётах, санаториях и поликлиниках, автомобилях и водителях, охранниках, различной обслуге и так далее. Всё это легко сегодня можно найти в интернете и стоят эти удовольствия власть имущих сотни миллиардов долларов, которых так не хватает десяткам миллионов людей, отброшенных за черту бедности.

Благодаря усилиям школьного преподавателя русского языка и литературы М. Гореловой, мы полюбили русскую литературу и стали заядлыми театралами. Лично я обошёл почти все московские театры и пересмотрел их основные репертуары: начиная от революционной «Таганки» и заканчивая классическим МХАТом.

Во МХАТе свободных мест, как правило, никогда не было, и я вынужден был за 30 копеек покупать самый дешёвый входной билет. Такой билет давал законное право школьникам и студентам садиться на покрытых ковровыми дорожками ступеньках между рядами мягких кресел и с открытым ртом восхищаться русской классикой. Как сейчас говорят, это был и «кайф», и «драйв», и одновременно полное блаженство.

Когда же денег совсем не было, я ждал последнего звонка и, если оставались свободные места, контролёры «за настойчивость» бесплатно пропускали в зрительный зал.

В Малый театр я с удовольствием ходил на Грибоедовское «Горе от ума» с Михаилом Царёвым в роли консерватора и брюзги Фамусова. Как же я был потрясён, увидев того же Михаила Царёва в противоположной роли – роли «якобинца» Чацкого в старой экранизации того же спектакля. Я знал, что существует «метод Станиславского», понимал, что он гений перевоплощения, но я чувствовал, что здесь, что-то большее, что-то другое: Михаил Царёв просто изображал тогдашнего самого себя, с годами помудревшего человека… В молодости, когда он играл Чацкого, то искренне ощущал необходимость «революций» и хотел, как большинство из нас, быстрых социальных перемен и справедливости, именно поэтому он и был в этой роли так блестяще убедителен. А когда через много лет он также глубоко, искренне играл на той же сцене, но уже консерватора Фамусова, он также изображал самого себя, он во многом чувствовал и думал, как его герой. Интуитивно он понимал, что нужно хранить, «консервировать» всё лучшее из завоеваний и достижений предыдущих поколений.

Думаю, что эти естественные метаморфозы происходят с большинством из нас – странно видеть людей и особенно политиков, которые надолго задержались в своём «революционном детстве» – они уже не современны, инфантильны и бесполезны. Мне показалось, что я своевременно понял что-то, что окажется важным и полезным мне в будущем. Подспудно моим слоганом стали слова отца: «Всему своё время».

Тот, кто в молодости не был «якобинцем», а с годами не стал консерватором, просто не прошёл путь естественного развития и отбора. Но консерватор консерватору – рознь. Хорош тот консерватор, который стремится сохранить всё то лучшее, что удалось создать за предыдущие годы, а не всякий исторический хлам.

Эта любовь к театру однажды чуть не стоила мне жизни под колёсами уходящего автобуса. Я предпочитал ходить в театр один, чтобы никто не отвлекал от таинства, которое происходило на сцене, но иногда ходил с друзьями или приглашал девушек.

В десятом классе, после спектакля, я провожал домой красивую девушку из параллельного класса Жанну Тарасову. Я не был влюблён, но она мне немного нравилась. Денег на такси после театра у школьника, естественно, не было, и мы поехали на метро, после которого надо была пересесть на автобус. Было уже очень поздно и подошёл последний автобус; если бы я поехал дальше её провожать до дома, то уже не смог бы вернуться домой.

Жанна мне всё это популярно объяснила, кроме того, жила она рядом с автобусной остановкой, да и в Москве тогда было сравнительно безопасно. Она убедила меня остаться, запрыгнула в автобус, двери закрылись, я помахал рукой и сделал шаг назад. Стояла холодная снежная зима, на остановке не успели убрать накатанный снег, и я поскользнулся; через мгновение мои ноги оказались перед задними колёсами тяжёлого автобуса, который стал газовать, чтобы стронуться с места. На моё счастье скользко было не только мне, но и автобусу – колёса не сразу покатились по накатанному льду. Звериный инстинкт самосохранения подсказал мне, что я не успею выбраться из-под автобуса, если буду ногами отталкиваться ото льда. Доли секунды мне хватило, чтобы самому развернуться параллельно машине, которая медленно проплыла мимо. Незнакомые люди помогли мне подняться. После окончания школы я потерял Жанну из вида, а любовь к театру так и не прошла.

Работая во Франции, я не забывал о представителях одной из древнейших профессий – журналистах. Вокруг торгпредства мы сформировали журналистский пул или условно «клуб друзей России». В этот своеобразный клуб входило примерно до 30 российских и десяток доброжелательных по отношению к России французских журналистов. Для них мы готовили пресс-релизы по франко-российским экономическим отношениям; организовывали пресс-конференции российских руководителей; приглашали на культурные и патриотические «тусовки».

Во время выставки, посвящённой 300-летию российского флага, ко мне нерешительно подошла полная женщина и сказала, внимательно глядя в глаза:

– Здравствуй, Витя!

– Здравствуйте, мадам!

– Неужели ты меня не узнаёшь?

– Простите, нет.

– Ведь это я, Жанна.

Она очень, очень изменилась, очевидно, была тяжело больна. Оказалось, что, когда после окончания школы красавица училась в институте иностранных языков, в неё страстно влюбился работавший в Москве французский журналист, женился и увёз с собой в Париж. Этот журналист много лет был членом нашего «клуба друзей России» и часто бывал в торгпредстве, но без Жанны, она, возможно, стеснялась произошедших с ней перемен, а тут ещё я её совсем не узнал… Больше Жанна в торгпредство не приходила. Болезнь сделала своё дело: через год она, к сожалению, скоропостижно скончалась.