Текст книги "Река времени. По следам моей памяти"

Был, однако, единственный театр, в котором я почти не бывал – театр имени Вахтангова на Старом Арбате. В школьные и студенческие годы я посмотрел там только пару спектаклей – один из них «Принцесса Турандот» с Юлей Борисовой в главной роли, которая мне совершенно не понравилась. Может быть, именно поэтому театр имени Вахтангова меня больше не привлекал.

Но однажды произошло некое событие, которое вернуло меня в театр Вахтангова. Когда я уже входил в обойму «номенклатурщиков» и пользовался различными льготами, я купил путёвку в санаторий Минеральных Вод, принадлежавший 4-му Главному управлению Минздрава СССР, известному в народе как «Кремлёвка». В столовой за каждым столиком сидели по четыре человека. Мы редко встречались, так как трапеза была растянута на два часа, и все приходили перекусить в разное удобное для себя время. Состав отдыхающих постоянно менялся – одни приезжали, другие уезжали; все были заняты предписанными процедурами и неспешными прогулками к минеральным источникам.

За нашим столом я иногда сталкивался со скромной молодой (но старше меня лет на 5–7), стройной, застенчивой и, на мой взгляд, по-своему красивой женщиной. Однажды, буквально за день до её отъезда, мы познакомились: она представилась Юлей, разговорились. Оказалось, что она искусствовед и работает начальником литературного отдела в недопонятом мною театре им. Вахтангова. Вот так сюрприз! Завязалась лёгкая дискуссия. Юля почти всю жизнь проработала в этом театре, любила его и убеждала меня, что я просто не знаю замечательных, тонких и талантливых актёров театра Вахтангова.

– Почему не знаю? Нет я люблю таких актёров, как Гриценко, Лановой, Яковлев, Этуш, Купченко, наконец. Но сами постановки какие-то очень уж усреднённые; и потом куда девать эту истеричную Борисову? Она захватила все главные роли… и всё только портит.

Юля написала на меню свой рабочий телефон, дописала отчество Леонидовна, обещала контрамарки, то есть служебный проход на любой спектакль, если в кассе не будет билетов.

Через месяц полтора я, как всегда, пришёл экспромтом в театр Вахтангова на «Антоний и Клеопатра», билетов не было, и я воспользовался этим телефоном.

– Здравствуйте.

– Здрасте, – ответил кто-то явно не её голосом.

– Юлию Леонидовну позовите, пожалуйста.

– Хрущёву, что ль?

Я оторопел.

– Не знаю фамилию.

– Да у нас других и нету, щас позову.

Юля передала мне контрамарки, увидела моё смущение, всё поняла, заулыбалась, у неё была красивая грустная улыбка.

– Всё в порядке? – спросила она довольная тем, что удалось сохранить в секрете фамилию «Хрущёва».

– Ну, да… вроде в порядке.

Оказалось, что она была приёмной дочерью Никиты Хрущёва и родной дочерью его сына от первого брака Леонида. Во время Великой Отечественной войны дети советских руководителей (в отличие от сегодняшних российских) служили Отечеству: воевали на фронте, погибали, попадали в плен. Леонид Хрущёв, как и Василий Сталин, был лётчиком, но, в отличии от него, по официальной версии погиб в воздушном бою в 1943 году. Мать Юлии, как обычно, арестовали за «шпионаж» и отправили в лагеря, где она находилась до 1954 года. Тогда-то Никита Хрущёв и удочерил свою трёхлетнюю внучку.

Но существует и другая, конспирологическая версия этих событий, гласившая, что Леонид сдался или умышленно перелетел к немцам, служил им, а был потом расстрелян по личному указанию Сталина. И, якобы, Хрущёв не мог этого простить вождю и мстил ему уже после смерти. Это я узнал гораздо позже; но Юле ничем не докучал, а сама она ничего не рассказывала. Знаю только, что она много раз безуспешно судилось с теми, кто озвучивал версию предательства её отца.

Так судьба свела моего отца с Никитой Хрущёвым, а меня с Юлей Хрущёвой, внучкой и одновременно его приёмной дочерью. Ощущения от этих встреч у меня остались прямо противоположные – я был приятно удивлён умом, образованностью, воспитанием и мягким характером Юлии. В отличие от Хрущёва-атеиста, его внучка, несмотря на гнетущую атмосферу советского строя, выросла человеком верующим. В июне 2017 года Юлия Леонидовна Хрущёва нелепо и трагически погибла под колёсами подмосковной электрички. Пусть земля ей будет пухом.

2.2. Выбор цели

Поступив во ВТУЗ, я с удовольствием окунулся в студенческую жизнь и уже через полгода, во время первой сессии, сдал экстерном экзамены по французскому языку за все четыре года вперёд. В результате Министерство высшего образования СССР впервые в своей истории дало право студенту работать в том же институте, так называемым, «почасовиком», то есть, преподавателем французского языка – по отдельному хозяйственному договору, вне штатного расписания. Два раза во время каждой учебной недели я преподавал французский язык своим однокурсникам – это было совсем не сложно: в техническом ВУЗе уровень знаний иностранных языков был, увы, крайне низким.

Знание иностранного языка дало о себе знать. На шестом курсе меня вызвал к себе в кабинет руководитель моей дипломной работы, декан нашего автомобильного факультета и проректор института, очень интересный, образованный и обаятельный человек – Владимир Оттович Шмидт. Он был не сыном лейтенанта Шмидта, а сыном известного учёного-полярника, академика Отто Юльевича Шмидта; они даже внешне были очень похожи и носили одинаковые чёрные густые бороды…

– А что, – с места в карьер начал Шмидт, не пригласив меня даже присесть, – не замахнуться ли нам на Шекспира?

– Я готов: что надо сделать, Владимир Оттович?

– Вы хотели бы стать первооткрывателем?

– Конечно, но ваш батюшка уже всё переоткрывал, – осмелился я пошутить. – А вот и не всё, вам надо попробовать первому в СССР защитить технический диплом на французском языке! Каково? Здорово я придумал?

– Неожиданное предложение, я пока не могу въехать в тему.

– Подумайте, до защиты ещё почти пять месяцев, формальности мы уладим и разрешение на такой эксперимент в министерстве получим. Через три дня жду вас с ответом, и если «да», то с планом – как всё это «по уму» организовать.

Я, конечно, с радостью согласился, и план, который я затем предложил, был довольно прост. В зале, где планировалась открытая защита диплома, мой друг – одноклассник по спецшколе Павел Вахламов – телефонизировал (оборудовал наушниками) 40 мест, 10 из которых отводились для дипломной комиссии.

В результате, я вещал на французском языке в микрофон, как на обычной международной конференции, а Павел, находясь в аудитории на другом конце института, слушал меня через наушники и синхронно переводил, держа перед собой другой микрофон, который был соединён с наушниками в зале. Всё очень просто, как на международных конференциях. Для каверзных вопросов у комиссии был свой микрофон, который работал по такой же технологии.

Тема дипломной работы была очень сложной: расчёт и проектирование гипоидной передачи грузового автомобиля. Но после часовой баталии комиссия единогласно проголосовала за оценку «отлично», а в дипломе была сделана специальная отметка о том, что защита состоялась на французском языке.

Владимир Оттович был очень доволен своей затеей («впервые в СССР… его студент…»), а я, так вообще «на седьмом небе»…

За год до этого важного события под нажимом и по рекомендации Шмидта без всякого энтузиазма я стал членом КПСС. А произошло это так. Однажды меня пригласил к себе в кабинет для необычного предложения декан нашего автомобильного факультета В.О. Шмидт. Оказалось, что на институт выделена квота для приёма новых членов в КПСС – состав и количество членов компартии строго регулировались какими-то высшими партийными бонзами, которые, в конце концов, и привели эту партию и СССР к печальному концу.

– Виктор Николаевич (он всегда называл студентов на «вы» и по имени-отчеству), вы у нас на виду, вам и карты в руки, пора вступать в партию, с парткомом согласовано, а характеристику я вам дам….

Взяв сутки на размышление, я согласился. Следует учитывать, что КПСС была не только единственной и правящей партией, но и важнейшей частью хозяйственно-административной системы управляющей народным хозяйством СССР. Поэтому реально участвовать в экономической и общественно-политической жизни страны вне КПСС было бы просто невозможно, а выходить на Красную площадь с плакатами, требуя реформ – не продуктивно.

– Пора, наконец, разбавить наше старушечье болото молодыми кадрами, – сказал он через несколько дней, рекомендуя меня секретарю парткома института.

Предстояло подать в партийный комитет института соответствующее заявление. В качестве образца был рекомендован некий шаблон: «Прошу принять меня кандидатом в члены КПСС, т. к. хочу быть в первых рядах строителей коммунизма… обязуюсь…» и так далее. Я отнёс своё заявление в партком, но в нём написал: «Прошу принять меня кандидатом в члены КПСС, т. к. хочу участвовать в реорганизации партии и проведении социально-экономических реформ в СССР…». Этот визит в партийный комитет института был настолько банальной и ритуальной операцией, что читать заявление никто не стал.

Каждый месяц большие и малые партийные организации, – хоть умри, но должны были проводить собрания, даже если говорить уже было совсем не о чем. Во время таких собраний многие члены КПСС тихо дремали или шёпотом рассказывали антисоветские анекдоты. Исключение составляли персональные дела коммунистов, связанные с попаданием в вытрезвитель и заявления обманутых жён о супружеской измене.

И вот наступил день «Х», когда на очередном ежемесячном партийном собрании института среди нескольких сонных пунктов повестки дня рассматривался вопрос о принятии меня кандидатом в члены КПСС. Ведущий собрания по процедуре автоматически, как говорят, без выражения, стал зачитывать моё заявление и вдруг запнулся, прочтя то, что собравшиеся коммунисты с многолетним стажем не хотели услышать и не могли понять («…хочу участвовать в реорганизации партии и проведении социально-экономических реформ в СССР…»). На этих словах все оживились, встряхнулись, по залу прокатился недовольный гул, коммунисты стали тянуть руки для гневных выступлений. И тут началось… ах, какой же был скандал:

– Что это за реорганизация КПСС?

– Оппортунист и ревизионист!

– Да он, наверное, устава партии совсем не знает!

– Что это за социально-экономические реформы?

– А как звучит кодекс строителя коммунизма?

– Вы что, молодой человек, газет не читаете? Не знаете, что мы вот-вот догоним, а там, глядишь, и перегоним США по производству…

– Нет, товарищи, он не то, чтобы в коммунисты, он и в комсомольцы не годится…

Выручил, конечно, Владимир Оттович Шмидт. Он, как отец родной, объяснил, разгорячённым однопартийцам, что я ещё очень молод и неопытен, что в парторганизации института, где средний возраст приближается к 70 годам, это будет единственный студент, из которого они воспитают достойную замену и прочая, и прочая… В общем, с большим трудом, но В. Шмидт убедил высокое собрание, и меня со скрипом, перевесом в три голоса, приняли кандидатом в члены КПСС с испытательным сроком и десятком всяких оговорок, условий и напутствий. С тех пор однокурсники иногда, в шутку, стали называли меня «сыном Шмидта», имея ввиду, конечно, не лейтенанта – разрушителя и бузотёра, а профессора – создателя новых автомобилей.

Через год, на очередном плановом партсобрании меня пожурили за слабое знание работ из собраний сочинений К. Маркса и В. Ленина, но приняли в члены КПСС. Конечно, я совсем не оправдал надежд моих однопартийцев – будучи единственным студентом в партийной организации института, чувствовал себя белой вороной, выступал без энтузиазма, только по разнарядке, часто «прогуливал» партийные собрания, на которых по-прежнему можно было заснуть от вынужденного пустословия и скуки…

Как это часто бывает, в том же институте я встретил свою первую будущую жену – Татьяну Смирнову. На каждом курсе надо было сдавать много чертёжных работ, а чертить дома большинству из нас было не на чем. Вот для этих целей в институте и была выделена большая аудитория с десятком кульманов – специальных приспособлений для черчения.

Однажды мы случайно оказались за соседними кульманами, познакомились, очевидно, понравились друг другу, через некоторое время поженились и прожили в браке одиннадцать разных – плохих, хороших и так себе, средних лет. Наши отношения по различным причинам полностью себя исчерпали, и мы расстались. За это время у нас родилась дочь Александра, которая трагически погибла, не дожив до 16 лет, когда мы уже много лет были в разводе.

Тем временем институт продолжал жить своей индивидуальной и интересной жизнью, которую иногда потрясали местные скандалы и сенсации. В учебной программе всех факультетов был такой занудный и сложный предмет, как сопротивление материалов (сопромат). Даже ребята, более ориентированные на точные науки, сдавали зачёты и экзамены по сопромату с большим трудом, а уж девушки тем более…

Преподавал этот предмет и единолично принимал зачёты и экзамены по сопромату очень старый, всегда неряшливо одетый, плешивый, маленький и гаденький профессор Х.И. Он по одному вызывал к себе студентов, сажал рядом с собой, исключая всякую возможность использования шпаргалок. С первых слов он понимал, каков уровень знаний студента и принимал соответствующие решения – оценка или пересдача. У него была одна особенность, или точнее сказать «слабость»: он обожал щупать молоденьких девочек. В силу своего преклонного возраста для женщин он уже был совершенно безопасен, но при первой возможности распускал руки. Начинал с коленок и далее по списку… Девушки либо были вынуждены терпеть это безобразие, тогда они получали в зачётной книжке «удовлетворительно», либо возмущённые и раскрасневшиеся выскакивали из аудитории, поправляя одежду, но были обречены приходить ещё и ещё. Все об этом знали, но свинство происходило тет а тет… да и зачёты надо было сдавать, такова студенческая жизнь. Говорят, что ребята его регулярно легонько били, устраивали «тёмную» за своих подруг, но он был неисправим, а скорее всего, просто оказался больным человеком или сексуальным маньяком, что одно и то же, но добровольно к психиатру не шёл. Наконец, нашлась одна красавица с нашего курса, к которой он, как водится, залез под юбку и которой порядком надоело «пересдавать зачёты». Она не побоялась написать соответствующее заявление в деканат. Осмелевшие и возмущённые девчонки одна за другой стали подписывать эту «маляву» и профессор на этот раз уже не смог отвертеться, покаялся и обещал, что больше не будет. Маньяк жаловался, что на руках у него больная жена, детей нет – помочь некому, зарплаты не будет, но ничего не помогло. Его с треском выгнали из института, исключили из КПСС с соответствующей записью в трудовой книжке, – так называемый «волчий билет», с которым он уже не смог никуда устроиться на работу и ушёл на пенсию. Специальность у него была редкая, отдел кадров института никак не мог найти ему замену и на полгода мы получили своеобразные каникулы.

На ЗИЛе, где я работал параллельно с учёбой, у меня была очень интересная и перспективная должность. Бюро, которое я возглавлял, ещё будучи студентом, проводило анализ систем управления объединением, разрабатывало и внедряло новые системы регулирования потоками информации и изделий, оптимизировали работу существующих. Я представил руководству объединения план по информационному обеспечению разработки и внедрения новой техники. Естественно, что мы были не одни и по разным направлениям работали совместно с коллегами-новаторами, такими же энтузиастами: В. Какуриным; О. Эришевым; А. Ставицким; Н. Бахматовой и др.

Головное предприятие объединения находилось в Москве и занимало огромную площадь – на территории этого мини-города было организовано одностороннее движение транспорта; по улицам двигались не только автомобили, но и… рейсовые бесплатные автобусы. В десятках цехов размещались сотни участков, которые производили многие десятки тысяч наименований различных деталей и полуфабрикатов. Всё это надо было планировать, учитывать и корректировать.

Кроме того, ЗИЛ имел десятки филиалов и заводов-поставщиков в рамках взаимной кооперации. Все это производство необходимо было не только спланировать, но и скоординировать в виде определенных документов-заданий, которые следовало вовремя передать каждому исполнителю. Планы и графики производств рассылались на год; на квартал; месяц; на неделю и, наконец, почти на каждый божий день, так как все время выдавались различные коррективы.

В шестидесятых годах еще не существовало интернета и персональных компьютеров; поэтому между цехами и заводами курсировали сотни курьеров, перевозящих тонны бумажной продукции в виде таблиц и графиков, которые вскоре выбрасывалась в корзину.

Я никак не мог найти решения этой задачи, как упростить, сократить и ускорить этот безумный документооборот? Как оптимизировать работу или сократить это огромное количество курьеров? Наконец, наткнулся в одном из технических французских журналов на описание нового устройства – телефакса, который мог передавать изображения по телефонным линиям связи. Насколько я помню, это был 1967 год. Хотя эти устройства были еще очень примитивны, работали на специальной термической бумаге, которая через некоторое врем обесцвечивалась, но все-таки, это уже был какой-то выход. После коротких испытаний, вопреки сопротивлению местных консерваторов, телефаксы стали закупаться и появляться, и внедряться во всех подразделениях ЗИЛ. Аналогичная ситуация происходила с системой микрофильмирования чертежей, созданием современного вычислительного центра, информационно-поисковых систем т. д. Повысилась производительность труда, переквалифицировались на более интересную работу несколько тысяч человек.

Это было замечательное время, мы были молоды (редко кому было за тридцать), целеустремлены, достаточно эффективны и амбициозны. На ЗИЛе я получил первые навыки административной работы и служебной социальной психологии.

На ЗИЛе, впервые столкнувшись с реальными производственными отношениями в большом коллективе, я впервые понял, что очень важно знать по каждому человеку, с которым ты общаешься, чего он стоит и что он хочет на самом деле, без фиглярства и болтовни. Это помогает правильно выстраивать нормальные конструктивные взаимоотношения с большинством сотрудников, подчинённых и начальников. При этом совсем не обязательно называть эту предполагаемую цену ему самому, как правило, все ценят себя гораздо выше, и такая ваша оценка может на всегда разрушить потенциально хорошие и плодотворные отношения.

После того, как я публично, на оперативных совещаниях похвалил одну из своих сотрудниц, её буквально заклевали другие женщины, которые справедливо также рассчитывали на моё внимание и похвалы за хорошую работу. Сработала своего рода ревность, – она пришла ко мне вся в слезах и попросила больше этого не делать.

Примерно то же самое произошло, но уже с критикой в адрес другой женщины, которая вечно опаздывала на работу, была невнимательна и всё забывала. Каждое замечание в её адрес воспринималось другими женщинами как знак повышенного внимания с моей стороны. Под напором сотрудников она была вынуждена перейти в другое подразделение. Я понял, что надо срочно учиться бесконфликтному общению и засел за книги, точнее учебники Дейла Карнеги. По несколько раз с удовольствием перечитывал его шедевры «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей» и «Как выработать уверенность в себе и влиять на людей, выступая публично». Очень, пригодились и такие книги, как «Ораторское искусство и оказание влияния на деловых партнёров» и уж, конечно, «Как перестать беспокоиться и начать жить». Принципы, советы и методы Карнеги не устарели, это классика эффективного общения и управления, поэтому всем, начиная с домохозяек и заканчивая министрами, очень советую внимательно прочитать его книги.

С тех пор я хвалю или ругаю сотрудников и знакомых только при личном общении, а публично хвалю при уходе их на пенсию и в мир иной…

Однажды, прямо с занятий в институте, меня выдернули в партийный комитет ЗИЛа. Приехала какая-то важная французская делегация, без заболевшего переводчика, и меня попросили помочь с переводом. Так я познакомился с очень интересным человеком – секретарём парткома объединения Вольским Аркадием Ивановичем. Это был молодой, энергичный, лет тридцати пяти мужчина, возглавивший самую большую в стране партийную организацию. С тех пор наши пути много раз пересекались. Вольский пришёл на завод молодым специалистом после окончания Института стали и сплавов и быстро прошел путь от заместителя начальника литейного цеха до секретаря парткома объединения, сделав головокружительную по тем временам, но вполне заслуженную трудовую карьеру.

Правда, был случай, когда его карьера висела на волоске – в бытность его самым молодым на ЗИЛе руководителем, начальником литейного цеха, упал в расплавленный металл и практически заживо сгорел один из рабочих. На начальника цеха и главного технолога завели уголовные дела, но экспертиза показала, что рабочий был пьян и они получили только по строгому выговору за недостаточное внимание к трудовой дисциплине.

Вольский обладал большой властью и пользовался высоким авторитетом в объединении, буквально дышал в затылок стареющему генеральному директору ЗИЛ Павлу Дмитриевичу Бородину, дальнему родственнику Премьера А. Косыгина. Двум медведям в одной берлоге было тесно, и Бородин, благо сам был членом ЦК КПСС, выдвинул молодого и честолюбивого Вольского для работы в отделе машиностроения ЦК – пусть там развернётся. И Вольский действительно развернулся: прошёл все ступени партийной иерархии вплоть до помощника по экономическим вопросам генеральных секретарей Андропова и Черненко. Но в современной истории он больше известен как один из главных создателей Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП), который возглавлял единолично практически 15 лет.

Когда я стал министром, союз только формировался, но с Аркадием Ивановичем мы несколько раз встречались, – мне, как бывшему производственнику, были близки цели и задачи создаваемой им организации. Я, как мог, помогал ему, но в основном он всё делал сам и обладал своеобразной непотопляемостью. Однажды он просил переговорить по своим делам с Ельциным, другой раз с Силаевым, однако оба относились к нему довольно холодно, но принимали во внимание его потенциал…

Последний раз я видел уже очень больного Вольского весной 2005 года. Было ясно, что он уже окончательно уходит, да он и не скрывал этого. Я прямо спросил:

– На кого оставите своё «наследство», Аркадий Иванович?

– Знаешь, Викторр (он немного картавил), хотел бы дело своей жизни оставить Игоррю (Юргенсу?), но Шохин каждый день бегает на Старую площадь и клянётся Администрации Президента в своей вечной любви и дружбе. Этот ради карьеры бревно перегрызёт… Такой же карртавый, как я, но бессовестный.

На ЗИЛе была довольно развитая инфраструктура: собственная поликлиника, стационар (подобие госпиталя), Дворец культуры (знаменитый ДК ЗИЛ), стадион «Торпедо», одноименный футбольный клуб, ясли, детские сады, пионерские лагеря и многое другое – это было мини-государство в огромном государстве.

За «Торпедо» играл известный футболист Эдуард Стрельцов, который с 16 лет стал выступать в заводском клубе, в 17 лет дебютировал в сборной СССР, а в 19 стал олимпийским чемпионом…

В театральных студиях ДК ЗИЛ учились и дебютировали Вера Васильева, Василий Лановой, Валерий Носик и другие известные актеры.

Однажды, это было в начале семидесятых годов, на ЗИЛ приехал какой-то молодежный музыкальный ансамбль. Надо было оставаться после работы, но кто-то устал, кто-то торопился по своим делам, ну, в общем, зал был полупустым. Играли бодро и весело, но особое внимание обратила на себя юная рыжая дива с большой щербинкой между верхними зубами. Она пела все лучше и лучше и, наконец, зазвучало «Арлекино». Зал сошел с ума – это пела еще малоизвестная девушка Алла Пугачёва, публика аплодировала стоя; долго вызывали на «бис», заставляли петь еще и еще. Я сказал тогда своему приятелю, что это гениальная певица и мы о ней еще услышим. Действительно вскоре на конкурсе «Золотой Орфей» в Болгарии она завоевала Гран-при. Очевидно, на ЗИЛе был своеобразный прогон этого номера.

Мне она всегда нравилась как уникальная певица, но следующий раз я увидел вживую Аллу Борисовну уже при более приземленных и курьёзных обстоятельствах – причем через более чем двадцать лет, когда летел из Москвы в Париж самолетом «Аэрофлота». В первом классе было очень мало пассажиров, передо мной сидели три человека: Ф. Киркоров, А. Пугачёва и, очевидно, её подруга. Вокруг суетились стюардессы и почитатели её таланта, а «королева русской эстрады» не умолкая материлась и щебетала со своей соседкой. Наконец, Киркорову это надоело, и он покинул дам, забился в угол салона и заснул. Через некоторое время начался настоящий кипиш – Алла Борисовна заявила, что у неё пропала какая-то бижутерия: то ли брошь, то ли кольцо. Весь персонал, включая командира авиалайнера, стал ползать по полу салона в поисках мифической пропажи. Наконец, на шум и суматоху проснулся Филипп, зевнул, повернулся на другой бог и раздражённо сказал:

– Наверное, ты опять забыла… (я не расслышал, что он сказал, но, по-моему, выругался и получил такой же ответ) дома…

Да, «примадонна» очень сильно изменилась, это была уже не та скромная, стройная, трогательная девушка с удивительным голосом, которую я впервые, будучи студентом, увидел на ЗИЛе – как трудно и неприятно расставаться с иллюзиями. Никакие гастроли А. Пугачёвой заявлены не были, это была частная поездка моей некогда любимой певицы.

С годами у неё совсем «снесло крышу», в ход пошли малолетние мужья, которые годятся ей во внуки; построила ужасный, безвкусный и аляповатый замок, поёт за безумные деньги на свадьбах и корпоративах ничтожных людей и их отпрысков. Что с нами делают «медные трубы» и безумные деньги! Хотя, ведь не она первая, не она последняя. В мире нашего шоу-бизнеса своеобразный почин положила ещё в советские времена неотразимая Надежда Марковна Гурченко. Она установила своеобразный «рекорд», когда в свои 75 лет с трудом ограничилась шестым официальным браком, женив на себе очередного… Однако, этот рубеж уже преодолела и буквально на пятки ей наступает некая Милявская, она же пошловатая Лолита.

Осторожно, на экранах телевизоров мы видим и слышим не то, что есть в реальной жизни! Это, к сожалению, относится не только к артистам и певцам, но и к политикам. Не сотвори себе кумира, долой идолов!