Текст книги "Сравнительная политология. Политическая власть и политическое выражение"

За всеми этими примерами выявляются общие характеристики, лежащие в основе концепции неопатримониализма, общие объяснительные факторы, показывающие, что этот феномен связан с определенной исторической ситуацией, для которой характерна «сиротская динамика», а также выявляются и важные различия в способе функционирования политической системы, в формулах легитимности, практиках, шансах на успех и выживание. Точное число элементов, которые должны выявляться политическим анализом, в случае общего подхода к проблеме вряд ли возможно выявить.

Мы рассмотрели примеры осуществления правления на основе принципа неопатримониализма в исламском мире. Есть и другие версии так называемой сиротской динамики, например в странах Латинской Америки. Отличительная черта этой динамики в Латинской Америке заключается в том, что становление политической системы в странах этого региона строилась на основе переноса опыта стран Европы и США. Влияние аборигенов американского континента в лице индейцев было незначительным в политическом строительстве стран Латинской Америки.

Начиная с XVI в., собственно американская политическая традиция была полностью уничтожена в среде коренного населения, кроме населения экваториальной сельвы. Отличительная черта религиозного контекста в странах Латинской Америки связана с тем, что местное население, по сути дела, добровольно и без серьезного противодействия, приняло католицизм, который был дополнен религиозным синкретизмом[218]218
  Синкретизм религиозный – смешение, неорганичное соединение разнородных вероучительных и культовых положений в процессе взаимовлияния религий в их историческом развитии.


[Закрыть], сочетавшим христианские идеи с атавистическими верованиями.

Однако такого соединения в политической области не произошло. Три столетия жесткого и всепроникающего испано-португальского господства в латиноамериканских странах стерли память о прошлом даже в тех местах, где компактно и массовидно выраженно проживает и ныне индейское население (Мексика, Центральная Америка, зона Андов). В других же местах, там, где местное население почти исчезло (Аргентина, Уругвай, Юг Бразилии), эта память вообще не существует. В XVIII в. индейцы Перу восстали против колониальной администрации во имя короля Испании. Они не знали, что можно делать еще для сохранения своей идентичности, кроме того, чтобы присвоить имя Тупак Амару[219]219
  Тупак Амару (1544–1572) – один из руководителей борьбы индейцев в Перу против завоевателей. После смерти брата Тито Куси Юпанки (1570) остался наследником власти инков в районе Вилькабамба и продолжил борьбу против испанских завоевателей, начатую его отцом. После ожесточенной борьбы испанские войска нанесли поражение индейцам. Тупак Амару был захвачен в плен и казнен. Имя Тупак Амару стало символом борьбы за независимость. Его принимали вожди многих восстаний индейцев андских стран вплоть до 1923 г.


[Закрыть] последнему герою сопротивления конкистадорам[220]220
  Конкистадоры – (исп. conquistador – завоеватель) в конце XV–XVI вв. участники конкисты – завоевательных походов европейцев, главным образом испанцев и португальцев в Вест-Индию, Центральную и Южную Америку. Социальную основу конкистадоров составляли наемные солдаты, разорившиеся дворяне, ремесленники, деклассированные элементы. Походы конкистадоров сопровождались истреблением и порабощением местных племен и народов, опустошением и разграблением целых областей, актами вандализма, насилий и массовых пыток.


[Закрыть]. В XX в. традиционные сообщества Мексики, Центральной Америки или района Андов являлись, по сути, наследниками способов объединения, навязанных колонизаторами. Создание индоамериканских традиций является недавним делом, и оно осуществлялось в определенном культурном контексте, определяемом Западной Европой.

Из этой констатации вытекает то, что если испанофонская Америка, а также Бразилия связаны с концепцией периферийного государства в некотором смысле, то идея гибридизации политической модели должна применяться в ограниченном размере. Политическая модель государств Латинской Америки строилась на основе заимствования европейских опыта и институтов, отобранных в целях осуществления процесса колонизации. Более того, если их акклиматизация происходила очень быстро, то это выражалось и в том, что не происходило комбинирование различных культур. Принуждения среды, а также отдаленность акторов от метрополии способствовали тому, что импортируемая модель становилась объектом все более языческой интерпретации с точки зрения европейской метафизики и рациональности. В таких условиях политическая организация стран Латинской Америки не была связана с проблемами традиционной легитимности. С момента получения независимости в начале XIX в. об этой легитимности, можно сказать, не вспоминали.

Это предварительное замечание побуждает вновь обратиться к вкладу европейцев в политическое строительство в странах Латинской Америки. Как отмечают специалисты, изучающие политическое развитие Юга американского континента, из Европы экспортировались колониальные и даже анахронические черты европейских моделей. Особое внимание эти специалисты обращают на так называемое иберийское измерение политического трансферта. Это выражалось, в частности, в воссоздании в Латинской Америки системы каст, которая характерна для Испании и Португалии еще со времен арабо-мусульманского вторжения.

Как известно, иберийские общества иерархизированы на пять категорий: европейские христиане, способные подтвердить «чистоту крови», находятся на вершине этой иерархии. Далее следуют принявшие католическую веру мусульмане и евреи и, наконец, «мавры[221]221
  Мавры (лат. Mauri – условное обозначение ряда различных племен; в древности маврами называли коренное население Северо-Западной Африки (Мавритании); с VIII в., после завоевания Северной Африки арабами и появления их на Пиренейском полуострове, – всех мусульман Пиренейского полуострова; после окончания реконкисты (XV в.) – арабо-мусульман Северной Африки (за исключением Египта). ²²² Da Matta R. Carnaval, bandits et héros. Ambiguïtés de la société brésilienne. P., 1982.


[Закрыть]» – мусульманские и еврейские. Колониальные общества приняли эту классификацию, применив ее к индейцам, затем к африканским рабам, которые были отнесены к маврам и израилитам. Термин «каста» использовался до начала XIX в. Затем само слово исчезло, но сложившаяся социальная дискриминация существует вплоть до наших дней.

Справедливости ради, нужно сказать, что в странах Латинской Америки, несмотря на известную социальную дискриминацию, не возникло какой-либо разновидности апартеида. Более того, возникли плюриэтнические общества, начиная с Мексики и включая страны Анд и Бразилию. Исключением являются только Аргентина, Уругвай и Коста-Рика, в которых значительное место занимают представители европейского населения.

Иначе, например, чем в Африке, в странах Латинской Америки сказывалось влияние легально-рациональной бюрократии. Она создавалась на ином основании, чем в странах Западной Европы. Здесь бюрократия привержена принципу эгалитарного индивидуализма, для которого характерно первенство индивида и его иерархизированная включенность в данную социальную среду. Как отмечает Роберто Да Матта, юридическое равенство, анонимный и абстрактный характер закона способствуют отталкиванию требований обычных индивидов, не имеющих влияния и поддержки. Напротив, лица, обладающие позицией или поддержкой, в своей среде избегают легальных норм. Они исповедуют другую солидарность и другие ценности, которые находятся, по их убеждению, выше юридического порядка. К ним относятся честь, дружба или просто почитание. Но это относится только к выходцам из стран Западной Европы или Северной Америки. Ясно, что такая практика является деформацией западной модели, которая еще более утяжеляется по своим последствиям разделением общества на касты.

Другой разрыв выявляется на уровне переноса в страны Латинской Америки динамики европейского либерализма. Исторически сложилось так, что с конца XVIII в. идеология Просвещения получила распространение в среде латино-американских элит и стала одним из аргументов их борьбы против колониального господства.

В последующем либеральная доктрина, на французский, английский или американский манер, получила юридически-политическое выражение слово в слово в конституциях. Либеральная доктрина пропитывает содержание права, находит выражение в разного рода обращениях, в речах, например политиков и образованных людей, адресованных господствуемым, к населению страны.

Однако этот либеральный язык выражается менее ортодоксально в политическом и социальном действии. После завоевания независимости в 1820–1830 гг. он получил выражение не только в отказе от колониального государства, но и от всякой формы этатической администрации. Освободившись от опеки метрополии, иберийские чиновники стали проявлять куда как больше заботы о защите местного коренного населения и вводить большую строгость в управлении публичными делами.

Креольские[222]222
  Креолы (франц. ед.ч. créole, от исп. criollo) – потомки испанских и португальских завоевателей в Латинской Америке. На островах Вест-Индии и в Бразилии – потомки негров-рабов.


[Закрыть] олигархи, предоставленные самим себе, исповедовали, что называется, чистый либерализм. Они пошли еще дальше английских вигов: они приватизировали суверенную власть. Они создали пародию на независимое государство, предоставив исключительную роль таможенным сборам на границах, а также тем, кто ведет переговоры по иностранным займам. Олигархи же сохранили за собой монополию на публичные расходы, а также на легитимное использование вооруженных сил. Политическое господство стало частным делом настолько, что с трудом можно говорить, применительно к странам Латинской Америки, о патримониальном государстве. На первой фазе независимые страны Латинской Америки не заимствовали модель европейского государства. Они отказывались от нее, сохраняя в основном черты испанской колониальной администрации.

Таков был процесс политического развития до начала XX столетия в Центральной Америке или Парагвае. Исключение составляют лишь некоторые страны. Речь идет прежде всего о Бразилии или Мексике, где независимость были приобретена без институционного разрыва и где сохранялся минимальный аппарат государства. То же самое можно сказать в отношении Чили и Перу, проводивших экспансионистскую политику. А это привело к созданию соответствующей такой политике армии. Наконец, Аргентина, которую в середине XIX в. возглавил Росас[223]223
  Росас Хуан Мануэль де (1793–1877), государственный и военный деятель Аргентины, генерал (1828). В 1829–1832 гг. губернатор провинции Буэнос Айрес. С апреля 1835 г. фактический диктатор страны. Опираясь на духовенство, помещиков и крупных торговцев, Росас установил террористический режим, восстановил привилегии католической церкви, содействовал распространению латифундизма и проникновению английского капитала. В феврале 1852 г. Росас потерпел военное поражение и был свергнут. Бежал в Великобританию.


[Закрыть], сформировала своеобразный эмбрион государства.

И тем не менее, применительно ко всему континенту, можно говорить, что страны Латинской Америки руководствовались либеральной логикой ослабления государства. Более того, все латиноамериканские государства руководствовались идеей утопического капитализма на основе представлений А. Смита: экономический и политический обмен является уделом удачливых спекулянтов, и он представляет собой архетип всех социальных отношений.

Такое либеральное измерение латиноамериканской версии капитализма сочеталось с осуществлением авторитарной власти. Американские каудильо[224]224
  Каудильо (исп. caudillo – предводитель) в ряде стран Латинской Америки диктатор.


[Закрыть] XIX–XX вв. воплощают деспотический авторитет, который в основном был принят населением. В этом убеждают и недавние события в ряде стран Латинской Америки, например, в Гаити, Доминиканской республике и т. д.

Во многих странах Латинской Америки сложилась ситуация глобального клиентелизма, при котором государственное управление сводится к управлению одной личности. Пример тому – семья Р. Трухильо[225]225
  Трухильо Рафаэль Леонидас (1891–1961) – государственный и политический деятель Доминиканской Респуболики. В 1930 г. захватил власть и установил в стране жесткую диктатуру. Официально занимал пост президента в 1930–1938 гг. и в 1942–1952 гг., фактически и в 1952–1961 гг. (в период правления своего брата Молины Трухильо и Х. Балагера с 1960 г.).


[Закрыть], А. Сомоса[226]226
  Сомоса Анастасио (1896–1956) генерал, государственный и военный деятель Никарагуа. В 1934 г. при участии посольства США организовал убийство А. Сандино. В 1936–1947, 1950–1956 гг. президент Никарагуа. Фактически правил страной 20 лет, установив диктаторский, террористический режим.


[Закрыть] или сандинисты[227]227
  Сандино Аугусто Сесар (1895–1934) – руководитель освободительной борьбы никарагуанского народа против американского империализма и внутренней реакции, национальный герой Никарагуа. Сандинистами называют сторонников Сандинистского фронта национального освобождения, который был создан в июле 1961 г.


[Закрыть] в Никарагуа, а также управление Ф. Дювалье[228]228
  Дювалье Франсуа (1907–1971) – государственный и политический деятель Гаити. С 1957 г. президент Гаити. В 1964 г. провел через Национальное собрание конституцию, согласно которой стал пожизненным президентом.


[Закрыть] в Гаити в 70-е гг. прошлого столетия. Однако такое управление лишь отдаленно напоминает патримониальное господство. Так, каудильо перед лицом населения и многочисленных посредников строит отношения на принципах личной лояльности, вне зависимости от того, является ли он крупным собственником или стремится стать таковым, каудильо предстает в глазах населения как победитель анархии и выразитель действий по преодолению экономической отсталости.

Правда, в странах Латинской Америки сохраняется некое политическое соперничество. Перед лицом своих соперников каудильо лишь изредка обладает полным превосходством. Приведем пример ситуации Парагвая в 80-е гг. прошлого столетия. Здесь господство А. Стреснера[229]229
  Стреснер Альфредо (1912 г.р.) – государственный и политический деятель Парагвая. Потомок немецких иммигрантов. 4 мая 1954 г., будучи главнокомандующим вооруженных сил, совершил государственный переворот. При поддержке армии обеспечил свое избрание президентом Парагвая. «Переизбирался» президентом в 1958 г., в нарушение конституции 1940 г., – в 1963 г. и после внесения поправки в конституцию 1967 г., в 1968, 1973 и 1978 гг. Установил режим военно-полицейской диктатуры в стране.


[Закрыть] было основано на местном влиянии. И он стремился утвердить, скорее, президентское, а не диктаторское правление. Поэтому он был вынужден проводить политику управления действиями возможных соперников: в обмен на их поддержку он вынужден был идти им на уступки. На таком пути формируется семейный клан как костяк политических партий в странах Анд, например в Колумбии или Эквадоре. Такой же, по сути, является клиентелистская логика, которая характерна для мексиканской «демократии», опиравшаяся на революционную партию до победы президента Фокса в 2000 г.

Поверх архаической динамики господства каудильо приведенные нами примеры характеризуют некий механизм авторитаризма, основанного на частном присвоении государства. Он опирается на клиентелистские отношения, которые выстраиваются в рамках электорального процесса. На его основе создаются такие представительные режимы, которые призваны не допустить утверждения реального народного суверенитета. Получается так, что Латинская Америка представляет собой пример того феномена, который существовал до 1920-х гг. в странах Средиземноморья или в балканских странах в межвоенный период.

Анализу клиентелистского феномена посвящены работы Э. Геллнера[230]230
  Gellner E. (ed.) Patrons and Clients in Mediterranean societies. London, 1977.


[Закрыть], Д. Вейтербери[231]231
  Waterbury J. The Egypt of Nasser and Sadat: the Political Economy of two Regimes. Princeton, 1983; Waterbury J. Le Commandeur des croyants: la monarchie marocaine et son élite. P., 1975.


[Закрыть], Ж.-Ф. Медара[232]232
  Médard J.-F. L’État sous-développé en Afrique noire: clientélisme politique ou néopatrimonialisme? Talence, CEAN-IEP, 1982.


[Закрыть], К. Ланда[233]233
  Lande C. H. Leaders, Facrions and Parties. The Structure of Philippine Politics. New Haven, 1965.


[Закрыть], Л. Грациана[234]234
  Graziano L. Clientelismo e sistema politico: il caso dell’Italia. Milano, 1980.


[Закрыть], Ш. Эйзенштадта[235]235
  Eisenstadt S. Patrons, Clients and Friends: Inetrpersonal Relations and the Structure of Trust in Society. Сambridge, 1984; Eisenstadt S. Traditional Patrimonialism and Modern Neopatrimonialism. Beverly Hills, 1973.


[Закрыть] и некоторых других. Нужно сказать, что недостаточно определить такое правление привычным вертикальным союзом двух статусных сторон, одна из которых обладает властью, а другая, имея значительно меньшие ресурсы, стремится использовать в своих интересах сотрудничество с властью. В таком взаимодействии нет и не может быть функциональной симметрии. Интересы сторон клиентелистских отношений существенно расходятся в политической области. Политологи в этой связи говорят о так называемом уродливом клеинтелизме.

В странах Латинской Америки клиентелизм отделен от своего парламентского, олигархического окружения и его «важноперсонной» инструменталиции. В работах, посвященных анализу политических систем латиноамериканских стран, клиентелизм рассматривается как базовый инструмент этих систем. По сути дела, во всех странах Латинской Америки парламентаризм является средством удержания народных масс в электоральных рамках, которые, как отмечают специалисты, являются средством утверждения пародии на народное правление, что решительно отличает политическую практику стран латиноамериканского континента от той практики, что сложилась в странах Западной Европы, например.

С чем связано широкое распространение в странах Латинской Америки клиентелизма? Специалисты называют несколько причин. Прежде всего, следует, видимо, сказать о том, что исторически государства этого региона оказались неспособными по-настоящему осуществлять свои функции. Говорят и о том, что после завоевания независимости государство как таковое исчезло в этих странах, или, точнее, оно оказывалось неспособным приобрести атрибуты бюрократической власти, которые сложились в Европе в XIX в.

В этой связи представляют интерес антропологические и культурные составляющие клиентелистского синдрома. Напомним, что этот синдром проявляется во все времена и во многих обществах. Он представляет собой один из способов утверждения неравенства. В то же время нельзя не сказать и о том, что клиентелистский синдром отражает ситуацию правового рабства или факта утилитаристского расчета. Другими словами: он является не только результатом оценки сравнительных выгод, но результатом бедности, в итоге которой осуществляется изоляция крестьянства внутри сегментированных сообществ вопреки их классовому сознанию, а также реальному национальному опыту. Микрообщества, с присущими им безграмотностью и кастовыми структурами, усиливают чувство враждебности жителей села по отношению к современным городам, которые являются носителями непонятной для селян идеологии.

В странах Латинской Америки или средиземноморских странах, где осуществляется процесс их «озападнизации», эти элементы объясняют двойственную легитимность клиентелистской связи. С одной стороны, клиенты испытывают чувство привязанности к «патронам» на основе общего языка, при помощи которого они противостоят внешнему миру. С другой стороны, участники клиентелистских отношений как бы наделяют легитимность власти элементами священного. Эту священность символизирует феномен кумовства, в котором находит выражение функция крестного отца или матери. На основе указанной функции «патрон» превращается в покровителя индейских клиентов, метисов или жителей средиземноморья в христианском понимании этого термина. Ж. А. Питт-Райвер[236]236
  Питт-Райвер Джулиан Альфред (1919–2001) – британский социальный антрополог и этнограф. (См.: Pitt-Rivers J. A. Anthropologie de l’honneur: la mésaventure de Sichem. P., 1983.).


[Закрыть] анализировал эту традицию, получившую наименование compadrazgo в странах испанского языка. Она обнаруживается в словаре средней Италии, Греции, на Мальте.

Переход от временного способа легитимации к институционализации является результатом того, что они испытали влияние либеральной идеологии и агро-коммерческой революции. Сиротские страны Юга – в метафорическом выражении географического смысла – не располагают ни солидной этатической защитой, ни средствами противодействия выступлениям крестьянства, которые имели место в Западной Европе и на Севере Америки. В силу этого земельные или торговые элиты при определении политических рамок капиталистической модернизации могли рассчитывать только на самих себя. Испытывая недоверие к военным, которые в Латинской Америке чаще всего были сторонниками независимости, земельные собственники и торговцы связывали в прошлом столетии свои надежды с порочным во многом парламентаризмом. Парламентаризм по-латиноамерикански основан на контроле традиционной и наследственной олигархии над сельскими массами, а они составляют почти все население латиноамериканских стран.

В таком подходе клиентелистская манипуляция «верхов» может рассматриваться как естественный инградиент, от которого нет защиты. Комбинация властных отношений, в которой присутствует парламентская модель, в латиноамериканских странах основывается на пирамидальной артикуляции сетей патронажа олигархов над микрообществами. Электоральная процедура, в общем-то, принесенная в жертву, создает для олигархов ширму «демократического» миропомазания перед лицом их военных конкурентов. В этом смысле выборы превращаются в некое «стратегическое действие» власти, нежели способом выражения мнения избирателей.

Этой же цели служит и коррупция на выборах, осуществляемая при помощи мошенничества. В итоге раболепство и нищета играют первичную роль в легитимации силовых отношений внутри господствующей гражданской касты. Эта каста объединена только на основе соглашения по парламентской игре, в то время как она на национальном, а также и региональном уровнях оказывается разделенной на многочисленные семьи, которые нередко противостоят друг другу.

Так, в современных условиях традиционным и клерикальным земельным собственникам противостоят новые богатые слои, проживающие в своем большинстве в прибрежной зоне и ставшие антиклерикалами еще с середины XIX в.

Таким же образом борьба идей разделяет старых буржуа, опирающихся на коммерческий и идеологический протекционизм, и новых, открытых для свободно обмена. Без выборов урегулирование отношений между ними всеми могло быть осуществлено только при помощи насилия или при осуществлении арбитража армией. Благодаря армии, осуществляется умиротворение на основе кооптации джентльменов, что по-испански звучит как «el acuerdo entre caballeros».

Клиентелистский ингредиент смазывает эту кооптацию. Он позволяет каждому проявить свою способность в осуществлении контроля над частью населения и территории, а тем самым проявить свою потенциальную силу. Однако этот ингредиент действует только на внутреннем уровне пирамиды власти, когда каждый властитель использует свои козыри в соответствии с принятыми правилами игры. На высшем уровне важные персоны выстраивают взаимную зависимость по иерархическому принципу. С этой целью они подводят под общий знаменатель использование возможностей местной власти в национальных интересах и целях.

На вершине иерархической лестницы в латиноамериканских странах утвердился бипартизм в лице консерваторов и либералов, или белых и цветных. В Бразилии, например, вырисовывается обустройство нескольких регионов, в которых господствует государство – Рио де Жанейро, Сан Пауло и Минас-Жераис. В любом случае речь идет о широкой системе патронажа со стороны небольшого числа высших должностных лиц, которые вне парламента являют собой альтернативу власти.

Парадоксально эти фактически авторитарные ситуации, примером чего долгое время была Колумбия, проявляются и в других странах Латинской Америки и даже на Филиппинах президентства Г. Макапагал-Арройо[237]237
  Макапагал-Арройо Глория (1947 г. рожд.) – президент Филиппин с 2001 по 2010 гг. Дочь бывшего президента страны Диосдадо Макапабала.


[Закрыть]. И это противопоставляется опасности неожиданного народного выступления или амбициям мелкой буржуазии. Однако в полной мере этого избежать не удается: дискредитированные в глазах масс парламентские режимы проложили дорогу для установления военных диктатур в 60-е – 70-е гг. прошлого столетия в ряде стран Латинской Америки.

Значительное место в политической жизни стран Латинской Америки играет популизм[238]238
  Популизм (от. лат. populus – народ, население) – 1. Мелкобуржуазные идейные течения и общественные движения в регионах «запоздавшего», сравнительно неразвитого капитализма, в которых находят отражение социально-психологические ожидания отдельных социальных слоев развивающихся обществ (крестьянства, мелкой буржуазии, отдельных групп пролетариата и отчасти люмпенства). 2. Политические течения консервативно-романтического или псевдорадикалистского характера, для которых свойственна неопределенность, демагогическая апелляция к народу, протест против институционализированной политической жизни.


[Закрыть]. Его нередко сравнивают с бонапартизмом[239]239
  Бонапартизм – диктатура крупной буржуазии, опирающаяся на военщину и реакционно настроенные слои крестьянства и лавирующая между борющимися классами в условиях неустойчивого равновесия классовых сил и кризиса политической системы.


[Закрыть]. Популистские стратегии и режимы Южной Америки и Мексики характеризуются экзальтацией обращения к плебейству, что при бонапартизме делается в ограниченных масштабах и очень осторожно. По сравнению с фашистскими режимами, популистские режимы характеризуются менее выраженной опорой на средние классы, а также ориентацией внутри страны на национализм. Некоторые исследователи определяют популизм в качестве первичной черты авторитарных стратегий в мобилизации масс в странах Латинской Америки в 1910–1950 гг. Аналогичные стратегии можно наблюдать в Турции времен Кемаля Ататюрка, в Египте при Насере, в Тунисе времен Бургибы или на Филиппинах времен правления Маркоса и Джозефа Эстрады, хотя эти стратегии весьма существенно различались.

Действия популистских лидеров классического типа, как и при бонапартизме, определяются стремлением верхов в большей мере опираться на народные требования, которые исходят от населения, нежели на убеждения руководителей. В обоих случаях плебисцитарная манипуляция – в техническом или символическом смысле – становится инструментом уменьшения агрессивности масс на основе способа правления, когда авторитаризм предстает в качестве основателя демократии, а преграда, цензовая или клиентелистская, не может осуществляться. Однако различия между популизмом и бонапартизмом остаются значительными, особенно, если учесть контекст их осуществления.

Первое различие заключается в наличии в странах Латинской Америки господствующей латифундистской структуры, тогда как крупные земельные собственники в Европе и в Северной Америке утратили свою роль в период промышленной революции. Эта ситуация обеспечивает поддержку экономического и культурного развития со стороны клиентелизма в латиноамериканских обществах, как и в некоторых обществах стран Ближнего Востока.

Во-вторых, популизм в Латинской Америке развивается в условиях слабого влияния государства, его неспособности утверждать свой авторитет за пределами нескольких городов и олигархически приватизированной власти.

Наконец, галопирующая урбанизация в странах Латинской Америки после 1918 г., а в ряде стран Ближнего Востока после 1950 г., не была следствием индустриализации, как в Европе. Бегство крестьян в урбанизированные метрополии в указанных регионах опережает развитие промышленности. Происходит переполнение городов выходцами из села. При этом не получает развития рабочее движение. Получается так, что Латинская Америка как бы не созрела для реального демократического изменения, а также и для изменений бонапартистского стиля в условиях олигархического парламентаризма. При этом оказывается, что давление в пользу демократизации общества становится недостаточным, уступая давлению со стороны олигархии. Бонапратистские, по сути, решения оказываются непрактичными в силу бездеятельности государства, тем более, что в большинстве стран нет достаточно сильного влияния пролетарской среды. Устойчивость режима определяет традиционный контроль над селом.

Популистская стратегия в политическом плане сталкивается с двойной проблемой. Если она нацелена на экономическую поддержку крестьянского мира, то необходимо учитывать то, что крестьянство находится под контролем нотаблей. Если указанная стратегия может вызывать недовольство предпринимателей, то они и до сегодняшнего дня во многих странах Латинской Америки остаются лишь маргинальной частью элиты.

Короче, популистские стратегии берут начало в переинтерпретации клиентелистского ресурса в урбанизированной, плебисцитарной, этатической и открыто диктаторской перспективе в большинстве случаев. Более того, эти проявления в течение XX в. укреплялись экономическим изменением во многих странах Латинской Америки перед лицом США и Западной Европы. Отставание стран Латинской Америки породило в правящей среде чувство зависимости и фрустрации. Однако эта негативная констатация стала питательной почвой для популизма. Она позволяла использовать вербальное разоблачение западного империализма как альтернативу доктрины классовой борьбы. Популистские правления, например Ж. Варгаса[240]240
  Варгас Жетулиу Дорнелис (1883–1954) – бразильский государственный и политический деятель. В 1930–1945 гг. глава правительства и президент. Используя антиимпериалистические и националистические лозунги, сумел привлечь на свою сторону часть трудящихся. Заложил основы социального законодательства. В 1937 г. обнародовал корпоративную конституцию, провозгласившую Бразилию «Новым государством». Запретил все политические партии. В августе 1954 г. во время государственного переворота покончил жизнь самоубийством.


[Закрыть] в Бразилии, Х. Перона[241]241
  Перон де ла Соса Хуан Доминго (1895–1974) – государственный и политический деятель Аргентины. Один из руководителей группы офицеров, совершивших в июне 1943 г. государственный переворот. Положил начало буржуазно-националистическому течению, выступавшему под лозунгом «За великую Аргентину». В 1946–1955 гг. президент Аргентины. В 1947 г. создал Перонистскую партию. С сентября 1955 г. находился в эмиграции. В 1973 г. вновь был избран президентом Аргентины.


[Закрыть] в Аргентине, Насера в Египте, являлись контрреволюционными. Антиамериканизм или афишируемый нейтралитет был для них только отклонением. Выспренный радикализм, обращенный вовне, был ширмой внутреннего консерватизма, иногда абсолютного, иногда относительного.

Определения, обычно даваемые популизму, не включают в себя макиавеллистский момент. Основываются эти определения на легитимизирующем мифе, якобы присущем самим популистским стратегам. Для них, в частности для Варгаса, который широко использовал такую риторику в Бразилии с 1930 по 1955 г., популистский «чудотворец» становится «отцом бедных». Он является харизматическим лидером, который не терпит никакого посредничества между объединяемым народом и собой лично. Такое клише выдвинул Э. Шилс[242]242
  Shils E. Political Development in the New States. S’Gravenhage, Mouton, 1962.


[Закрыть], который одним из первых анализировал этот феномен. Он рассматривает популизм как утверждение лидером примата народной воли, являющейся источником провиденциального суверенитета, вписанного в прямое отношение между любимым руководителем и мобилизуемым народом с этой целью.

Таким же является восприятие этого феномена Джино Джермани[243]243
  Джермани Джино (1911–1979) – один из основателей академической социологии в Латинской Америке. (См.: Germani G. Authoritarinism, fascism and national populism. New Brunswick, 1978.).


[Закрыть], который, соединяя демагогию с реальными намерениями, рассматривает популизм как требование равенства в условиях авторитаризма. Однако он указывает и на более точные черты. В частности, на способность его создателей и проводников предложить массам, разочаровавшимся в коррумпированных выборах, менее абстрактную политическую игру: речь идет, например, о политике, которая осуществляется при помощи манифестаций и защиты народного достоинства перед лицом внешнего империализма или внутреннего космополитизма.

Эту идею еще более ясно выражают некоторые другие политологи. Они отождествляют популизм с управлением искоренения населения, происходящим в итоге развития капитализма и урбанизации. В таком подходе популизм может выходить за пределы консервативного толкования с тем, чтобы стать выразителем примитивного романтизма, по Руссо. Он преобразуется в таком случае во взаимопроникновение способа патриархального господства каудильо и современных техник коммуникации и правления. Соединяются воедино:

• ожидание масс в достижении некоего политического существования, связанного с антиимпериалистическими речами;

• эти речи позволяют операционализировать и превращать эти ожидания в идеализированный статус-кво к удовлетворению нотаблей.

Такая интерпретация, введенная П. Уорсли[244]244
  Уорсли Питер Морис (1924–2013) – британский социолог и социальный антрополог.


[Закрыть], указывает на другие атрибуты популизма. В частности, скорее на моралистскую, чем на прагматическую динамику, иначе говоря, на расчетливое недоверие по отношению к проектам индустриализации. А также на обратный эффект, на основе которого контакт с массами оказывает воздействие как на них самих, так и на лидера.

Наконец, нельзя не отметить суммарный и анти-интеллектуальный характер идеологии популизма, которая обращена к маленькому человеку и представителю коренного населения, что отражает страх перед крупными изменениями.

Идеология популизма отличается, как правило, агрессивностью. Однако эта идеология не имеет революционного содержания, т. к. популизм чаще всего стремится сохранить традиционное неравенство. Определяя популизм как патримониальный социализм, связывающий немногочисленный рабочий класс с лидером, который является избранным выходцем из олигархии, американский политолог Джеймс Курт[245]245
  Kurth J. Political consequences of the product cycle: industrial history and political outcomes // Internatuional Organization, 33 (1), hiver 1979.


[Закрыть] указывает на его двойственность. При том условии, однако, что не следует забывать, что подчинение сельского населения питает этот союз нотаблей и урбанизированного плебса (так, мексиканский революционный режим стремился распространить на сельское население систему социальной защиты, установленную для рабочих в городах; в то время как Ж. Варгас не стремился проводить аграрную реформу в Бразилии). Следует сказать, что эта интерпретация должна учитывать многочисленные формы и противоречия реальной популистской власти.

Французский социолог Франсуа Буррико, указывая на долговременность феномена популизма, обращает внимание на его разнообразие. Популизм не ограничивается своим латиноамериканским выражением. Популизм может основываться на поддержке среднего класса, а может и не получать такой поддержки от этого важного в социальном и политическом смысле слоя, который далеко не всегда хорошо относится к олигархии. Такое дополнение к анализу феномена популизма позволяет отличать, например, «мелкобуржуазный» режим, установленный в итоге революции в Мексике, от увриеристского режима в Аргентине времен Перона.

Подход Ф. Буррико заключается в подчеркивании изменчивого характера популизма. Популизм как реальный политический феномен стал известен еще в XIX в. на Севере Америки в виде фронды мелких сельских производителей перед лицом капиталистов или патрициев восточного побережья США. В это же время популизм был представлен движением буланжистов[246]246
  Буланжизм – шовинистическое движение во Франции в конце 80-х гг. XIX в. под лозунгами реваншистской войны против Германии, пересмотра республиканской конституции (1875) и роспуска парламента. Возглавлялось генералом Жоржем Буланже (1837–1891).


[Закрыть], потом – движением католиков, выразителем которого был Ш. Пеги[247]247
  Пеги Шарль (1873–1914) – французский поэт и публицист. В 90-е гг. XIX в. был связан с Французской социалистической партией. Поэмы стилизованы в духе наивной средневековой религиозной мистерии: «Мистерия о Жанне д’Арк» (1810), «Мистерия о святых праведниках» (1912), «Ева» (1913).


[Закрыть], до того, как это движение нашло выражение в христианской демократии Западной Европы. В более широкой трактовке, популизм берет начало в романтической сентиментальности, связанной со стремлением к возврату атавистических ценностей, примером чего могут быть народники в России и пангерманисты Volkgeist (Дух народа). Получается так, что популизм берет начало в Европе, однако укоренился он в Латинской Америке.

Дебаты по вопросам сущности популизма лучше всего иллюстрировать на примере характеристики природы различных проявлений в системе правления. То, что следует оставлять в стороне, связано с использованием популистской харизмы, проявляющейся в логике конкурентной и называемой демократической политической игрой, которая открывает путь к власти[248]248
  Недавние примеры неопопулизма, основанного на результатах выборов, связаны с именами Фернандо Колор де Мело в Бразилии и Карлоса Менема в Аргентине. Другие латиноамериканские страны имеют в этом отношении еще более древнюю традицию. Так, Эквадор являет собой пример того, как электоральная конкуренция развивается между сельскими популистскими лидерами. То же самое можно сказать о Перу, когда речь идет о соперничестве Алана Гарсия с кандидатом на выборах в 2001 г. не меньшим популистом Толедо, или с Альберто Фухиморо в 90-е годы.


[Закрыть]. В такой логике мало что есть общего с истинной демократией. В итоге сохраняется популистская власть открыто или скрыто авторитарного характера, выведенная чаще всего из-под влияния представительных институтов. В такой перспективе наиболее типичная популистская конфигурация соответствует бразильскому «жетулизму»[249]249
  По имени диктатора Жетулио Варгаса, находившегося у власти с 1931 по 1945 гг.


[Закрыть]. Такая конфигурация в полной мере отвечает цели мультиклассовой интеграции на консервативной основе. Она опирается в деревне на почти неизменное господство нотаблей в лице земельных собственников, а в городах – на рабочих и мелкую буржуазию, объединенных в единых государственных профсоюзах или в социал-демократической партии, а потом – с 1950 по 1954 гг. – на Бразильскую рабочую партию.

Вторая разновидность популистского правления является не менее классической. Она вписывается в авторитарную систему правящей партии – например, институционной революционной партии в Мексике до 2000 г. Она соответствует также и для Перу в период с 1930 по 1950 гг. Эти варианты популистского правления характеризуются известной революционностью. Это выражается прежде всего в том, что они ущемляют олигархический статус-кво, проводя аграрную реформу, во-вторых, в поддержке всего того, что связано с коренными народами, прежде всего индейцами, сообщества которых стремятся сохранить себя, как, впрочем, сохранить и свой язык. Кроме того, особенность мексиканского популизма связана с тем, что он не является порождением устойчивых харизматических качеств провиденциального вождя, возвышающимся над политическими и социальными институтами на основе его связи с народом. Как показывает история Мексики, харизма сменяющих друг друга мексиканских президентов является временной, ограниченной сроком невозобновляемого мандата. Президент является руководителем, наделенным властью той партии, к которой он принадлежит. Он является порождением партии, а не личностью, выдвинувшейся на политической сцене. Не удивительно, что, начиная с 40-х гг. прошлого столетия, в Мексике был положен конец постановке под вопрос сложившегося социального порядка. Это способствовало утверждению консервативного начала как в его сущности, так и в языке политики. И потому, если популизм по-мексикански называют и популистским, то это можно понимать только в ограниченном смысле. Свершившаяся революция завершилась тем, что она позволила новой олигархии заменить собой старую олигархию на основе изменения положения дел с земельной собственностью.