Текст книги "Сравнительная политология. Политическая власть и политическое выражение"

В своем произведении «Социальное происхождение диктатуры и демократии» (1966) Б. Мур[93]93
  Мур Баррингтон (1913–2005) – американский социолог и социальный историк. Его работа «Социальное происхождение диктатуры и демократии» (1966) внесла существенный вклад в обновление сравнительной исторической социологии после эры господства сверхобобщенных функционалистских и эволюционных оценок социальных изменений.


[Закрыть] показывает роль экономических переменных в генезисе современных политических систем. Он это показывает на примере первых додемократических шагов, а также и на примере их авторитарного развития. Б. Мур утверждает, что различное устройство этих систем определилось изначально воздействием первичного фактора. Речь идет о способе обеспечения производства и контроля за прибылью от реализации продуктов, появившейся в итоге осуществления аграрной революции.

Испытывая на себе влияние марксизма, Б. Мур развивает аргументацию, связанную с тем, что возникновение и дифференциация форм правления в евро-американском пространстве не испытывали сильного влияния культурных или политических составляющих.

Аграрная революция является прелюдией промышленной революции. С самого начала она предстает, с одной стороны, как запоздалое следствие изменения характера присвоения и эксплуатации земли, что проявилось в Англии в XVI в., а также расширения частной собственности на землю и прогресса в извлечении дохода крупными собственниками. С другой стороны, аграрная революция предшествует технологическим изменениям, которые, начавшись в Голландии, получают распространение в Великобритании в следующем столетии, прежде чем получить распространение в других странах Европы.

Говоря об аграрной революции, нужно учитывать, что с ее осуществлением впервые в истории человечества и только в некоторых районах стало возможным производство продуктов за пределами самообеспечения. Впервые в некоторых городах возник саморегулируемый рынок вместо механизма сбора податей с крестьян в пользу королевского двора, армии и столиц. Вследствие этого удовлетворение потребности городов в сельскохозяйственной продукции перестало быть средством разорения крестьян.

На основе этого наблюдения Б. Мур защищает идею, согласно которой парламентские или представительные режимы нашли питательную почву в тех странах, где новая капиталистическая элита (буржуазная или буржуазная и аристократическая одновременно) оказалась способной обеспечить перед лицом абсолютистского государства господство коммерциализации прибыли, а также провести аграрную революцию.

И наоборот, Б. Мур усматривает в слабости или зависимости этих элит от государства в их способности собственными силами обеспечивать прибыль от производства фермент западного авторитаризма. Вследствие этого он выдвигает следующее положение: чем теснее связи кооперации между городскими и сельскими элитами, или между буржуазией и аристократией при зарождении современных политических режимов, тем больше шансов для утверждения перехода к представительной демократии. И наоборот, опасность появления множества кризисов в процессе демократизации возрастает, согласно ему, в зависимости от дистанции, разделяющей элиты.

Б. Мур, как было отмечено выше, выделяет три пути политического перехода от доиндустриального мира к миру капиталистическому и либеральному.

Демократический путь характеризуется автономией гражданских элит от государства. Он ведет к парламентаризму. «Буржуазный революционный» путь характеризуется наличием «социальной группы, обладающей независимым экономическим основанием для развития» и преодолевающей препятствия в виде наследия прошлого, которые встают на пути становления экономического капитализма.

Существует и «реакционный капиталистический путь», возникающий при проведении «революции сверху». Он характеризуется зависимостью элит от государства, осуществляющего модернизацию авторитарного правления в целях сохранения господства над процессом материального производства, что определяет ее политическую волю.

Наконец, третий путь – это крестьянская революция, или коммунистический путь, когда народный бунт наносит поражение предшествующей форме господства. Он характерен для России и Китая.

В таком тройственном подходе динамика буржуазной революции представлена Великобританией, где развитие парламентской системы связано с игрой двух элементов. Первый из них связан с подъемом новой экономической элиты из числа представителей аристократии и крупной буржуазии, которая стремится превратиться в политическую элиту, обладающую суверенитетом перед лицом королевской короны. Второй связан с относительно мирным развитием начальной фазы капиталистического изменения в условиях, когда крестьянство не было затронуто идеологией рабочих, что возникнет столетие спустя.

Во Франции и США события развивались иначе. Для них характерен «буржуазный и либеральный путь». Однако во Франции медленное развитие аграрной революции вело к тому, что элиты оставались в материальной зависимости от государства, которое выполняло роль мотора развития до и после революции 1789 г. Меркантилизм абсолютистской монархии, как и революционные беспорядки, и наполеоновский дирижизм способствовали гегемонии центральной власти. Более того, антагонизм знати и буржуазии в отношении государства затруднял достижение согласия между ними, порождая нестабильность политического развития, в котором демократическое развитие испытывало анархичное влияние массового недовольства. В Великобритании же такое недовольство канализировалось правящими кругами, что предохраняло от появления непредсказуемых событий.

В США развитие событий не отличается от Великобритании в том, что касается отношений между гражданскими элитами и монархией. Отличие заключается в том, что эти элиты были разделены по географическому принципу на буржуазную северную и южную и парааристократическую. Такое разделение оказалось непреодолимым, о чем свидетельствует факт возникновения гражданской войны. Она оказалась весьма кровопролитной. В войне за Независимость погибло около 700 000 человек. Это была самая жестокая западная гражданская война.

Есть все основания утверждать: британский путь к демократии был постепенным и мирным, американский – насильственным, что получило дальнейшее продолжение в борьбе против рабочего движения в конце XIX в., а также в современных условиях в борьбе за гражданские права.

В Германии на основе прусского опыта была осуществлена «капиталистическая революция сверху». Этим выражением Б. Мур обозначает процессы экономических и политических изменений, осуществляемых под эгидой государства, изначально в перспективе военной мощи. Эта волюнтаристская, этатическая и авторитарная стратегия используется в странах с меньшим уровнем экономического развития, чем тот, что был в свое время в Англии и Франции. Такое развитие событий также вписывается в либеральную традицию и тоже является неотъемлемой частью европейского пространства.

Согласно Б. Муру, этот авторитарный путь берет начало в «агро-коммерческой» революции, в том, как Пруссия разрешала вопрос присвоения сельскохозяйственных излишков. В XVIII и в начале XIX вв. это приобрело политико-экономическую форму «репрессивного сельского хозяйства», осуществлявшегося бюрократизированной абсолютистской монархией, действовавшей одновременно как инициатор и получатель выгод от нового способа производства. Перед лицом внешней угрозы и в силу потребностей военного аппарата государство конфискует и монополизирует излишки сельского производства. Жесткое государство и казарма в XVII–XVIII вв. строились на основе развития бюрократии и тщательной регламентации, подчиненных интересам армии. В своих отношениях с обществом государство Восточной Германии подчинялось юнкерам не меньше, чем крестьянам. Аристократия была приводным ремнем центральной власти, призванным контролировать трудящихся областей, за которые она отвечала, а не собственность. Это затрудняло становление капитализма. Более того, указанный процесс совпадает с авторитарными настроениями системы господствующих политических ценностей, основанных на лютеранском принципе абсолютного подчинения управляющим. Прусский деспотизм освещался только в салонах двора Потсдама. В остальном дух Просвещения был запрещен.

Западный авторитаризм должен интерпретироваться и с точки зрения элементов более недавних, связанных прежде всего с индустриализацией, произошедшей в XIX в. и с изменением равновесия европейских держав, что происходило в то же самое время. От Возрождения до наполеоновской эры цена года войны превзошла обычные и даже чрезвычайные годовые налоги того времени, когда абсолютизм выполнял в отношении экономики только функцию контроля. В течение трех столетий королевское могущество основывалось на финансах, а точнее, на способности получать займы у банкиров Северной Италии, Амстердама, а потом Лондона в период глубокого и длительного конфликта. Меркантилистская политика получения иностранных займов и собственные платежные средства выражали эту экономическую неустойчивость, но не устраняли ее.

И. Валлерстайн[94]94
  Валлерстайн Иммануил Морис (1930 г. рожд.) – американский социолог, один из основателей мир-системного анализа. С 2000 г. – ведущий исследователь в Йельском университете.


[Закрыть] полагает, что, начиная с XVI в., и особенно в течение двух следующих столетий, новая логика, которую он определяет как Экономика-Мир, начинает изменять старую логику, основанную на военной силе, опиравшуюся на банковские займы. И начиная с этого момента, превосходство политических объединений все меньше зависит от армии, а все больше – от технологического, производительного, а потом коммерческого и финансового потенциала. Порядок элементов обретает обратное выражение.

В первую очередь, навязывается внутренний экономический потенциал, который ставится в зависимость от динамики роста, нежели от наличия ресурсов. Во-вторых, военный инструмент и его финансовый субстракт являются в большей мере следствием или продуктом внутренней экономической динамики, что преобразует основания правления, позволяя в лучшем случае зарубежным банкирам делать ставку только на национальные обычные или чрезвычайные бюджеты.

Эта новая конфигурация могущества подрывает позицию государства. Государство перестает быть единственным агентом мобилизации средств, которые оно изымало у граждан или занимало за рубежом. Наоборот, именно торговля и мануфактура и развитие рынка создают богатство общества, обеспечивая основу для его могущества. Такое изменение неизбежно выдвигает на передний план общественного развития буржуазию и делает войны опасными для нее.

Поверх отношений могущества, основанных на экономическом превосходстве тех или иных стран, отмечается отступление с прежних господствующих позиций государства и военной силы как эталонов международной иерархизации. Сила «дезэтатизируется». Согласно И. Валлерстайну, она становится свойством «центра» капиталистической сети, относительно атерриторизированного и аполитичного.

В реальности, если только такое понимание очерчивает контур перехода от одного типа превосходства к другому, то оно оставляет в стороне политический аспект. Однако такая схема применима только к Великобритании и США. Добавим, она отражает реалии в основном XIX в.

На европейском континенте, который отставал в экономическом развитии от Великобритании, такое понимание перехода получило в большей мере воплощение в волюнтаристских правлениях некоторых государств, нежели в стихийном развитии рынка и частного предпринимательства.

Короче говоря, государство, как организатор индустриализации, преобразует общество в странах Западной Европы, в том числе и в политической области, тогда как в англо-саксонском пространстве государство во многом было подчинено обществу. Это различие породило две разных ситуации в политических изменениях. Однако после 1850 г. массовые демократические требования и индустриализация совпадают в своем развитии.

В «Раскованном Прометее» (1969) Д. Лэндис[95]95
  Лэндис Дэвид (1924 г. рожд.) – американский экономист. Известен своей работой «Раскованный Прометей: технологические изменения и промышленное развитие в Западной Европе с 1750 г. по нынешнее время» (1969). (Cf. Landes D. L’Europe technicienne ou le Prométhé libre. P., 1975.).


[Закрыть] резюмирует эту дифференциацию, отмечая, что, чем больше запаздывает индустриализация страны, тем больше вмешательство государства, а его укрепление является решающим моментом развития. Индустриализация текстильной промышленности в Великобритании не требовала больших капиталов, что позволило использовать вложения частных предпринимателей.

Иная ситуация была в странах, которые позднее встали на путь индустриализации. Технологический контекст индустриализации здесь был более дорогостоящим и конкурентным. Это характерно для становления металлургической промышленности. Ее развитие нуждалось в больших капиталовложениях и сопровождалось ростом пролетариата, а также распространением социалистических идей. Финансовая мобилизация и социальное регулирование требовали не только содействия банков, но и активной деятельности государства.

Если к сказанному добавить процесс национального объединения в таких странах, как Германия и Италия, то станет понятно, что все основные факторы для формирования западного авторитаризма во второй половине XIX в. оказались налицо. Систематизируя различие двух фаз начала индустриализации и сравнивая их политические последствия, Александр Гершенкрон[96]96
  Гершенкрон Александр (1904–1978) – американский экономист и историк российского происхождения. Преподавал в Калифорнийском (Беркли) и Гарвардском университетах. Создатель теории «преимуществ отсталости», обращающей внимание на возможность более быстрого развития отсталых экономик за счет заимствования технологий у более развитых экономических систем. Представляет немалый интерес с позиции сравнительной политологии его работа «Экономическая отсталость в исторической перспективе» (Gerschenkron A. Economic Backwardness in Historical Perspective. Cambridge, 1962.).


[Закрыть] и Карл де Швайниц[97]97
  Швайниц Карл де (1920–1999) – американский экономист, почетный профессор Северо-Западного университета. Оставил после себя оригинальную работу под названием «Индустриализация и демократия» (Schweinitz K. De. Industrialisation and Democracy. New York, 1964.).


[Закрыть], как и Б. Мур, показывают два пути – парламентский и авторитарный – к западной современности.

А. Гершенкрон показывает две различные фазы европейской индустриализации. Первая определяется им как «либерально-текстильная». Она связана с развитием легкой промышленности на основе деятельности мелких и средних предпринимателей. В рамках открытого и фракционированного рынка их действия не были связаны с государством. Более того, государство не вмешивалось в финансовую, коммерческую или социальную деятельность. Это все лежало на плечах предпринимателей. А потому в Великобритании и США на параллельном курсе развивалась парламентская структура, не менее либеральная, чем экономический контекст общества. При этом указанный курс не опирался на идеологический проект расширения участия масс в публичных делах, не опирался он и на умозрительно построенный экономический проект. Политика, на английский лад, была призвана гарантировать свободу рынка и свободу предпринимателей. Более того, расширение политического рынка осуществлялось идентичным образом, прагматично, постепенно и не на основе универсалистского принципа.

В свою очередь, де Швайниц характеризует процесс индустриализации на второй фазе, которую можно назвать «этатическо-металлургической». В таких странах, как Германия, Италия и даже Франция, в силу нехватки финансовых ресурсов у частных предпринимателей возникала зависимость от государства. Такой контекст не способствует стабилизации парламентского правления, а диалог экономических элит и элит административных осуществлялся без посредников. Выборная и представительная процедуры становятся в таком случае стеснительными, особенно если они дают возможность влиять на принимаемые решения. Согласно либеральной логике, не подвергается сомнению легитимность тех депутатов, которые не озабочены процессами индустриализации. Эти депутаты в своем большинстве оказывались на стороне мелких и средних предпринимателей, связанных с текстильной индустриализацией. И именно этим предпринимателям угрожало развитие тяжелой индустрии.

В немецкой империи времен Бисмарка (конца 1860-х гг.) сказывалось влияние необходимости национального объединения, что еще больше усиливало авторитарную и централизаторскую природу режима поверх фасада парламентаризма всеобщего голосования. Небольшие объединяемые государства сохраняли свои декоративные атрибуты этатического института. И суверенитет, как отмечает К. Шмитт в работе «Парламентаризм и демократия»[98]98
  Cf. Schmitt K. Parlementarisme et démocratie. P., 1988.


[Закрыть], оказывается разобщенным этими государствами. Он принадлежит высшей целостности, которая недостаточно точно определена: императору, канцлеру или немецкому народу в его совокупности? И так было вплоть до 1945 г.

Иначе события развивались в Италии. Но они коренятся в том же самом источнике и подчиняются идентичной пара-авторитарной логике. Под названием Trasformismo[99]99
  Transformismo – способ формирования гибкой, централистской коалиции в правительстве, при помощи которой изолировались левые и правые силы в итальянской политике после объединения страны, но перед приходом к власти Бенито Муссолини.


[Закрыть] режим в 1880–1890 гг. укреплялся в парламентских одеждах. Однако под их прикрытием на практике реальные процессы определялись, особенно в экономической области, решениями элит Севера и Центра.

Во Франции раннее развитие легкой промышленности и уже сформировавшееся национальное единство не препятствовали развитию тяжелой промышленности и развитию плебисцитарного авторитаризма.

В таком же контексте развивалась и Вторая империя[100]100
  Вторая империя – период в истории Франции с 1852 по 1870 гг. 2 декабря 1852 г. была установлена конституционная монархия во главе с племянником Наполеона I Луи Наполеоном Бонапартом, принявшим имя Наполеона III.


[Закрыть]. К. Маркс это заметил, показав на примере полудиктатуры Наполеона III, отразившей панику после революции 1848 г. тех, кто верил в либеральные принципы всеобщего голосования, но кто желал сразу же их отменить на основе утверждения иной концепции свободы индивида перед лицом количественного большинства.

Императору, правда, удалось сохранить видимость массовой демократии, сохраняя логику либеральной власти. Он сумел также использовать авторитаризм как средство удушения протеста, по крайней мере, потенциального, мелких предпринимателей против развития тяжелой промышленности и банков в 1850–1870 гг. В этом случае молчаливый и эффективный технократический диалог в пользу развития индустрии и роста пролетариата оказался предпочтительнее парламентского механизма.

В этих условиях бонапартизм приобрел комплексные и двойственные черты. Он использовал всеобщее голосование, которое не является менее демократическим, чем представительство. Но одновременно он создал современное государство, всепроникающее, рациональное, позитивистское, технократическое, управляющее обществом вопреки демократическому идеалу[101]101
  Cf. Badie B., Hermet G. Op. cit. P. 124–125.


[Закрыть].

Парадоксальный характер продвижения стран Западной Европы к демократической современности проявляется именно в этом пункте. Движение в данном направлении изначально опирается на цензовую логику представительного правления, сложившегося в Великобритании с XVIII в. Если эта логика характеризуется тем, что государство является только одним из социальных институтов, подчиненных обществу, то она предполагает и то, что гражданство может быть предоставлено только тем пуританам из англичан, которых называли well affected[102]102
  Well affected – благосклонный, благожелательный, благонадежный, благонамеренный; стойкий или лояльный.


[Закрыть], т. е. тем из граждан, кто является обеспеченным и руководствуется определенной этикой. Что же касается всех других, особенно представителей «опасных классов», они должны быть исключены из гражданства. Иначе говоря, нарождавшаяся демократия требовала от политического корпуса конформизма, называемого гражданской добродетелью, которую далеко не все разделяют.

Фактически такая демократия является во многом антидемократической. Это противоречие будет отличать все стратегии, при помощи которых либералы стремились разрешить противоречие между идеалом эгалитарной свободы и пессимистическим видением человеческой природы. Отношение к опасному классу определяло рисунок этих стратегий, начиная с американской революции и французской революции 1789 г. Этот класс достаточно долго стремились отдалить от власти. И разрешить это противоречие удалось только тогда, когда утвердилась идея демократии на основе всеобщего голосования.

Американские конституционалисты в 1786 г. сформулировали идею президентского режима. Она выражала высшую легитимность избираемого президента, личность которого олицетворяла национальную или народную идентичность, при помощи чего удавалось ограничивать конфликты в обществе. Конфликтность ограничивалась фракционной, а потом и межпартийной борьбой в период избрания государственного руководителя.

Французские революционеры не смогли использовать такой же подход в силу неудавшихся попыток утверждения конституционной монархии. Поясним. В революционной Франции был сформирован парламентаризм в чистом виде, т. е. на основе прямого подчинения исполнительной и судебной властей законодательной власти. Но в то же время революционная Франция сохраняла верность цензовому исключению из выборов значительной части общества. Такая ситуация типична для стран, в которой капиталистическая революция буксует, а материальные интересы населения не защищаются перед лицом государства. В таком случае опасный класс становится в положение, когда он не является обладателем собственности, а в политическом отношении оказывается просто беспомощным. Такая ситуация имела место во Франции в течение всего периода – с 1795 по 1814 гг. Нельзя не сказать и о выборах указанного исторического периода. Известно, что избирателей в революционной Франции было только около 6 000 человек.

Такое положение содержит два подводных камня. В условиях отсутствия политических партий парламентского типа чередование правителей и политических тенденций осуществлялось не с точки зрения выборов, а на основе арбитража политиков, опиравшихся на силу хронических парижских восстаний. Однако достаточно быстро французское население устало от господства собраний, связанных с улицей, и стало осознавать необходимость в наличии сильной власти, не связанной с уличными бунтами. В итоге в процессе демократической модернизации возникают, по определению Ж. Бюрдо[103]103
  Бюрдо Жорж (1905–1988) – французский юрист и политолог, автор многочисленных работ по конституционному праву и политической науке.


[Закрыть], конвенционные фазы – или парламентское господство – и директориальные фазы – на основе господства исполнительной власти.

С 1791 по 1848 гг. бунтующие толпы Парижа, казалось, покончили с чередованием правителей и режимов. Некоторые исследователи небезосновательно полагают, что эти толпы были использованы для достижения политическим классом именно такой цели. Лишенные права голоса на основе цензов, рабочие оказались в подчиненной ситуации, однако их энергия выходила на улицах в дни революционных действий. И тогда они определяли судьбу страны на основе своей поддержки новых управляющих.

Наполеон I ввел директориальное[104]104
  Директория (фр. directoire < ср. – лат. directorium управление, руководство) – коллегиальный орган исполнительной власти во Франции (1795–1799); директориями назывались также некоторые контрреволюционные правительства (в Уфе и на Украине) во время гражданской войны и иностранной интервенции в Советском государстве.


[Закрыть] республиканское правление. Не случайно на монетах, выпускавшихся до 1808 г., изображен император и имеется надпись «Французская республика», т. к. для большинства французов не существует противоречия между фигурой провиденциального человека, воплощающего идентичность нации, и республиканским суверенитетом. Народ узнавал себя, скорее, в могущественном руководителе, чем в болтающих депутатах.

Обращает на себя внимание тот факт, что требование всеобщего голосования станет своеобразным примирителем конфликта между конвенционными и директориальными проявлениями республиканской динамики в период с 1848 по 1871 гг. Это происходило под воздействием парламентариев, стремившихся исправить свои ошибки и ошибки Наполеона.

В 1848 г. французский политический класс освободился от своего страха перед лицом опасного класса. Он открывает для себя значение консервативной составляющей всеобщего голосования, что особенно сильно сказывалось в стране с преимущественно сельским населением. И потому легитимисты[105]105
  Легитимисты (лат. legitimus – законный) – монархисты, сторонники так называемой легитимной (букв. законной) династии, свергнутой революцией; во Франции партия легитимистов, сторонников династии Бурбонов, возникла после июльской революции 1830 г.


[Закрыть] уже в 1815 г. поставили вопрос расширения права голоса для крестьян.

Правда, подлинное значение своего превосходства, с точки зрения всеобщего голосования, республиканцы осознают позднее. Несмотря на изначальные колебания по этому вопросу, результат расширения права голоса оказался бесспорным. Сельская Франция 1848 г. проголосовала против улиц Парижа. А президентские выборы в декабре принесут победу Луи Наполеону, а законодательные выборы 1849 г. обеспечат консервативное большинство в 500 человек из 750.

Оказалось так, что с расширением права голоса был найден рецепт контрреволюции и средство борьбы с опасным классом городов. Этот рецепт был связан с электоральной демократией. К сожалению, кровавый ужас восстания в июне 1849 г. показал, что пролетарии не приемлют логику урн и остаются приверженцами эфемерного суверенитета баррикад.

Не удивительно, что демократы, недавно избранные, уже в 1850 г. вновь ограничили право голоса. Однако Наполеон III после государственного переворота 2 декабря 1851 г. восстанавливает всеобщее голосование. В силу этого был осуществлен отказ от директориальной традиции и переход к плебисцитарной и авторитарной республиканской традиции. И в период Второй Империи французы учатся голосовать с тем, чтобы восхвалять императора и смещать нотаблей на местных выборах. И это укрепляло республиканское чувство в массе населения. Массовое чувство, не ведая того, становится постепенно республиканским.

Для того чтобы население стало полностью республиканским, необходимо будет ждать 1871 г., когда сформированный парламентский режим продемонстрирует населению свою силу перед лицом парижских волнений. Об этом свидетельствует факт кровавого подавления Парижской Коммуны Адольфом Тьером[106]106
  Тьер Адольф (1797–1877), французский государственный деятель. Глава исполнительной власти с февраля 1871 г. В 1871 (сентябрь) – 1873 гг. президент Франции. В феврале 1871 г. заключил унизительный для Франции прелиминарный договор с Пруссией; пытался разоружить парижских рабочих, что вызвало революционное восстание 18 марта 1971 г. После провозглашения Парижской Коммуны возглавил версальцев. С исключительной жестокостью подавил Коммуну.


[Закрыть]. Тьер раздавил коммунаров, вместо того, чтобы, как это было прежде, им уступить. Он показал всему населению решимость неплебисцитарной власти, подчиненной законодательной власти. Тем самым было на 30 лет остановлено дальнейшее развитие рабочего движения.

Республика же предстала перед лицом средних классов и элиты как режим порядка, которого ожидали. Более того, голосование перестало ощущать радикальные требования городского пролетариата. В III Республике превосходство голосования провинции предопределило французский демократический темперамент до такой степени, что и столица во многом стала консервативной. Да и политика проводилась консервативная по своей сути.

Пролетарии в силу этого не признавались политическим режимом. Социалистическая партия была сельской или мелкобуржуазной, а рабочие долгое время предпочитали идентифицировать себя с анархо-синдикализмом. В итоге пришествие V Республики и возвращение с ней директориальной или плебисцитарной политической современности обеспечили реальную интеграцию политического корпуса. Что касается массовой демократии и ее государства всеобщего благоденствия, они стали результатом усилий в большей мере умеренных партий, перед лицом левых, которые управляли только в 1926, 1936 и после 1981 гг.

Осознание консервативной добродетели всеобщего голосования помимо Франции имело место и в Швейцарии, где универсализация голосования произошла в 1848 г. В Великобритании, наоборот, происходило постепенное расширение масштабов голосования. Законы 1832, 1867 и 1880 гг. сохраняли избирательные цензы вплоть до 1918 г. А в 1948 г. был осуществлен отказ от двойного голосования университетской элиты и руководителей предприятий.

В более широком плане создание «партийных машин» предшествует массовой демократии в англосаксонских странах. Речь идет о британских registration societies[107]107
  Registration societies – общества, действующие на основе учредительного договора и регистрации на основе Закона о регистрации 1860 г.


[Закрыть] и явлении боссизма[108]108
  Боссизм – политический стиль, который характеризуется тем, что в организации политических партий возобладали методы, характерные для бизнеса. Власть и влияние капитанов от политики в итоге оказалась не менее сильной, нежели власть капитанов промышленности и финансов. (См.: Желтов В. В. Введение в политическую науку. М., Кемерово, 2011 С. 254, 263–264).


[Закрыть] в демократической партии в США. То же самое можно сказать и об экономическом ресурсе власти, возможности которого выросли в условиях индустриализации.

Нужно сказать, что воздействие на уровень жизни масс представляет собой главный инградиент демократической тактики. Однако этот ресурс использовался в Великобритании с 40-х годов XIX в., благодаря внедрению свободного обмена, который позволил наполнить рынок продуктами питания. Это привело к известному умиротворению, ослабило прямые политические требования и привело к решительному ослаблению революционного движения, насчитывавшего в XIX в. 2 млн членов. Речь в данном случае идет о чартизме[109]109
  Чартизм (англ. chartism) – политическое и социальное движение в Англии с конца 1830-х до конца 1840-х гг., получившее имя от поданной в 1839 г. в парламент петиции, названной народной хартией. Чартисты полагали, что созданный на принципе всеобщего голосования парламент должен стать организацией работающих масс для защиты их экономических интересов.


[Закрыть]. В США нечто подобное произошло после голосования во время Гражданской войны.

Со своей стороны, воздействие Первой мировой войны способствовало признанию в Великобритании всеобщего голосования в 1918 г. Это оказало воздействие и на страны Центральной Европы. По мнению Горана Терборна[110]110
  Терборн Горан (1941 г. рожд.) – профессор социологии в Кембриджском университете. (См.: Therborn G. The Rule of Capital and the rise of Democracy // New Left Revew (103), mai-juin 1977.).


[Закрыть], Первая мировая война стала решающим фактором в возникновении массовой демократии. В том же 1918 г. Германия и Австрия снимают последние ограничения для всеобщего голосования. В тот момент казалось, что осуществление «военного гражданства», обязательного для большинства населения, вступало в противоречие с полным электоральным гражданством.

Однако параллельно существовал и оригинальный немецкий путь интеграции масс в политическую систему. Этот путь не являлся действием по английскому или американскому образцу в отношении общего уровня жизни. Он определялся социальной поддержкой, начатой в 1880 – 1890-х гг. полуавторитарным режимом Бисмарка. Предваряя государство всеобщего благоденствия, социальная стратегия Бисмарка учитывала влияние Социал-демократической партии Германии. Стратегия Бисмарка интегрировала профсоюзы, связанные с Социал-демократической партией, в систему управления, наряду с патронатом, под эгидой государства с тем, чтобы придать немецкому рабочему движению реформистский характер и озабоченность экономическими реалиями. В такой ситуации подъем Коммунистической партии в 1918–1932 гг. представлял собой периферический протест такого компромисса, который не противоречил интересам бюрократии. Позднее Р. Михельс назовет это «железным законом олигархии», который в разное время дал о себе знать не только в Германии, но и во многих других социалистических и коммунистических партиях.

Страны Южной Европы являют собой еще одну особенность трудового класса, проявившуюся в самом начале становления массовой демократии. В Испании и Италии эта особенность выражалась в господстве клиентелизма в сельской местности вплоть до Первой мировой войны. Клиентелизм опирался на официальный обман двойной избирательной системы, различной для городов и сел. В Италии ценз в городах сохраняется вплоть до установления всеобщего голосования в 1912 г., в то время как практически он не использовался на селе, где политические патроны имели своих избирателей. В Испании ту же роль играла практика навязывания единственных кандидатур на селе. Ответом на такую практику стал массовый абсентеизм и дискредитация выборов в глазах населения, что способствовало утверждению авторитаризма и фашизма, получивших развитие в 20-е гг. прошлого столетия.

Потом дадут о себе знать парадоксы и противоречия. Бисмарковская модель государства всеобщего благоденствия была относительно либеральной, основываясь на объединении патроната и рабочих, а также в большей мере на паях, чем на налогах. Позднее такой подход был заложен в основу социальной политики многих государств Европы. В то же время Великобритания и США, будучи в принципе либеральными странами, развивали структуры социальной защиты и, в частности, медицину на основе прямого участия государства. Скажем и о том, что британские трудящиеся стали «чемпионами» в деле национализации предприятий.

Нужно сказать, что по примеру New Labor, все социалистические формирования континента в противовес либеральной логике рынка шли по пути демонтажа социальной демократии. Некоторые прежние тенденции возрождаются и в наши дни. Речь идет о немецком федералистском темпераменте, в чем сказалось воздействие долгого отделения от Западной Германии ее Восточной части; о возвращении к директориальному режиму и плебисцитарному переходу в галльской республике; о демократизации Испании ценой ее отказа от того государства, которое никогда не было легитимным и которое никогда не признавали «националисты»; о недавнем развале Первой итальянской республики, основанной на якобинской модели, которая ей не соответствовала. Таковы лишь некоторые из результатов европейской интеграции[111]111
  Cf. Badie B., Hermet G. Op. cit. P. 128–129.


[Закрыть].