Текст книги "Маркиза Бонопарта"

* * *

Исполнив все приказания князя Багратиона, ротмистр Анненков подъехал к госпиталю великой княгини Екатерины Павловны.

Госпиталь располагался недалеко от главной усадьбы, вокруг разломанных сараев сельца Князьково. Рядом протянулись полосой тридцатилетние березы с обрубленными нижними сучьями, за ними виднелась истоптанная пехотой пашня с раскиданными по ней копнами овса и поломанный кустарник. Дымы костров стелились над округой. Солдаты готовили свой нехитрый ужин, да и завтрак заодно с ним: кто ж на сытое брюхо помирать станет? На голод оно издавна легче.

Спрыгнув с лошади, Алексей привязал ее к дереву и направился к палатке, где остановилась княгиня Потемкина. Он слышал, как переговаривались между собой ополченцы, которых отрядили носильщиками к госпиталю, – на всякий случай каждый достал по чистой рубахе и надевал ее теперь:

– Попадет шальное ядро – куды денешься, придется помирать. А в чистом понесут – так оно не стыдно.

Все в русской армии, от солдата до генерала, прекрасно понимали, что предстоящее сражение – самое страшное из всех, в которых приходилось участвовать, и потому затевали как бы ни с того ни с сего разговоры о прошлой жизни – к ней, может статься, уже и не вернешься никогда. Иные молились тихо, сами с собой, и все смотрели в сторону, куда уплыла, покачиваясь на солдатских плечах, Смоленская икона Богоматери – по приказу Кутузова ее проносили перед всем фронтом и только что она побывала в госпитале. Церковное пение доносилось теперь от Бородина, там виднелись при сполохах костров ряды пехоты со снятыми киверами и с ружьями, опущенными книзу.

Вдруг пение разом прекратилось. Алексей обернулся. Икону внесли на гору, и она засияла золотым окладом в зареве Шевардинского пожара, так что издалека виден был черный лик Богородицы. Сняв головной убор, Алексей осенил себя крестом. Ополченцы невдалеке попрыгали с телег и, пав на колени, тоже закрестились.

– Матушка, заступись, не оставь в годину лихую, – послышался шепот…

Повисев в мрачном окаймлении пожара, икона двинулась дальше, сопровождаемая плачем, стенанием, вздохами и тихими клятвами.

Алексей шагнул к госпитальной палатке. Княгиня Лиз ожидала его. Едва заслышав позвякивание шпор, она сама распахнула полог и вышла под сумрачное, затянутое пороховым дымом небо – простоволосая, закутанная в широкий крестьянский платок, расшитый белыми петухами по красному.

– Ты не возвращаешься в Петербург? – спросил Алексей, едва только она протянула ему руку, и он прижал ее к груди. – Почему, Лиз? Ведь завтра…

– Как я могу, Алешенька? – отвечала княгиня взволнованно. – Мой долг остаться здесь…

– А император? Он будет гневаться…

– Пусть гневается, – не смущаясь посторонних взглядов, княгиня прислонилась лбом к плечу ротмистра. – Он не сможет упрекнуть меня, я остаюсь там, где считает своим долгом находиться всякий русский.

Алексей обнял ее, прижимая.

– Тебе лучше всего вернуться в Петербург. – Алексей поцеловал черные волосы Лиз, пахнущие ванилью. – Я буду гораздо спокойнее завтра в бою, зная, что ты и твой сын в безопасности.

– Нет, Алешенька! Ни за что! – наотрез отказалась княгиня. – Я останусь с тобой, что бы не писал мне император, чего бы он не требовал от меня… Я хотела просить, Алеша. – Лиз подняла голову, ее чудные зеленоватые глаза повлажнели. – Возьми завтра моего Сашеньку с собой. Он рвется в бой, и я не имею права его удерживать.

– Сашу – в бой?! Да ты с ума сошла! – Алексей отрицательно покачал головой.

– Вовсе нет, – ответила Лиз спокойно. – Он внук князя Потемкина. И если сыновья Раевского показывают геройство, то и мой мальчик не захочет остаться в стороне… Князь Петр Иванович согласился, чтобы Саша находился при его свите. Присмотри за ним, пожалуйста.

– Хорошо, – Анненков пожал плечами. – Раз ты настаиваешь, я сделаю все, чтобы защитить его от опасности…

– Нет, – быстро возразила Лиз и прижала указательный палец к его губам. – Я не смею просить в день, когда все наши жизни едино только и принадлежат России, чтобы мой сын избегал опасности. Я только прошу, постарайтесь вернуться оба ко мне живыми, если судьба позволит… Оба. И он, и ты…

– Ты знаешь, как я люблю тебя, – ротмистр горячо целовал лицо Лиз, по которому двумя дорожками катились слезинки. – Я полюбил тебя сразу, как только увидел тогда в Кронштадте. Я люблю и теперь, и это никогда не кончится. Если ты будешь ждать и помнить…

– Я тоже люблю тебя, – откликнулась Лиз с нежностью. – Ты знаешь… И даже император это знает, хотя не желает принять и смириться. Что же, пора прощаться. – Она посмотрела на сереющее над лесом небо. – Сейчас я позову Александра. Он готов, я знаю, – отстранившись от Алексея, княгиня вернулась к палатке и откинула полог, позвав негромко: – Саша, ротмистр Анненков ждет. Вам пришло время отправиться к войску. Уже светает.

– Я готов, матушка.

Черноволосый худенький мальчик, одетый в белый мундир, напоминающий кавалергардский, но без эполет и нашивок, вышел из палатки. На боку у него висела шпага, сверкавшая даже в предрассветной мгле драгоценными украшениями по эфесу. Алексей сразу узнал оружие – легендарная Таврическая шпага его деда Потемкина, с которой тот продиктовал разгромленной Оттоманской Порте[22]22
  Порта (с осм. «высокие ворота»), Оттоманская Порта – принятое в истории дипломатии наименование правительства (канцелярии) Османской империи.


[Закрыть] мир в Яссах! Мальчик горделиво придерживал шпагу рукой. Отвязав коня, он повернулся к матери и ротмистру, ожидая, что ему скажут дальше.

– Подойди, Александр, – позвала Лиз сына и тотчас же обняла его, прижав кудрявую голову к груди. – Ступай, любимый мой, – она старалась, чтоб голос ее не дрожал. – И помни, ты – внук Потемкина, ты – мой сын. Ты – русский.

– Я помню, матушка, – откликнулся Саша. Опустившись на колено, мальчик поцеловал материнскую руку. – Вам не будет стыдно за меня. Я покажу себя смельчаком или погибну…

Он так легко произнес это «погибну» и так реально быстро наступало зловещее утро, с которым все ожидаемое и неожидаемое страшное становилось возможным как никогда, что Лиз не выдержала – тихо вскрикнула и закрыла лицо руками.

Алексей молча взял юного князя Потемкина за руку и подвел к коню.

– Садитесь, ваша светлость. Нам пора трогаться.

Сам же, вернувшись на несколько шагов, он отнял руку Лиз от лица и, наклонившись, прижался к ней щекой…

– С богом, Алексей Александрович! – прошептала княгиня. – Да хранит вас Господь…

* * *

Утро баталии выдалось над Бородино туманным и облачным. Проведя бессонную ночь, Анжелика встретила его на ногах, полностью готовая к тому, что должно произойти. Допив холодный чай, она вышла на балкон и удивилась – повсюду царила удивительная тишина. Восток едва серел, старинные березы, тянущиеся вдоль смоленского тракта, золотились осенней желтизной. Ветерок принес запах грибов и прелых листьев, смешанных с горьковатым запахом пороха…

Главная квартира армии угомонилась к рассвету, когда сам Кутузов отправился немного отдохнуть. Но не выдержав в бездействии и четверти часа, главнокомандующий снова поднялся на ноги и поднял всех. Наскоро позавтракав и не надевая парадного мундира, все в том же сюртуке без эполет и в белой бескозырке, Кутузов вышел на крыльцо и сел в коляску. Экипаж тронулся по длинной липовой аллее и затем простучал колесами через речку Стонец, за которой громоздились лазаретные фуры.

– Голубчик, – позвал Кутузов одного из адьютантов, – скачи-ка к Лизавете Григорьевне, матушке, чай, не спит она. Пущай медикусов своих растолкает. Скажи, пора.

Офицер приложил руку к высокой черной уланской шапке и, отделившись от свиты, поскакал к госпиталю. Главнокомандующий направился к правому флангу армии. За ним, кто на дрожках и в колясках, кто верхом, последовала свита.

Оставшись в штабе почти одна, Анжелика спустилась по лестнице в сад. Она решила тоже двинуться к фронту – ее тащило за собой невероятное чувство причастности к происходящему. Ей очень хотелось, чтобы Наполеон одержал сегодня верх, но и жалость к русским и их страданиям сдавливала сердце. От тех из них, кого она узнала за короткое время пребывания в их лагере, она видела только участие и теплоту.

В отличие от главнокомандующего маркиза поехала не направо, а в левую часть армии – туда, где у сожженного Шевардино стояли части князя Багратиона. Там, видные издалека, темнели плотные четырехугольники французской пехоты и кавалерии.

Анжелика знала, что именно там, на левом фланге, вступят в бой все, кого любит или любила там и кого она знает здесь: кирасиры генерала де Траиля, ахтырские и гвардейские гусары, а с ними – и граф Алексей Анненков.

Из французского расположения доносились приветственные крики – читали приказ императора перед боем. В русском царила тишина, только иногда раздавались церковные песнопения…

Томительно тянулись последние минуты перед сражением. Но вот первый солнечный луч позолотил купола Бородинской церкви. И тотчас с французской стороны ударила первая пушка. Вице-король Италии Евгений Богарне пошел в атаку на Бородино. Вслед за первой пушкой сотни орудий ударили по левому флангу Багратиона. Пороховой дым стремительно застилал округу. Под несмолкаемый гром орудий французские полки с развернутыми знаменами двинулись на русские флеши, вдохновляемые пением «Марсельезы».

Первыми из русских наступающую пехоту Богарне встретили отважные егеря…

Тем временем Милорадович, одетый в парадный генеральский мундир с лентой через плечо, чисто выбритый и надушенный как на бал, повязал на шею три разноцветных шарфа – для пущей важности – и уселся перед фронтом на попону… завтракать под французскими пулями.

– А ну, Ивашка, неси кофею, – приказал он денщику. – Покажем Бонапарту, как мы его не боимся.

Перед Милорадовичем на попоне сверкала алмазным эфесом Чесменская сабля, которую вручила ему накануне битвы княгиня Анна Орлова.

Наблюдая за генералом с холма, Кутузов недовольно качал головой: «Какие завтраки? Что удумал, фанфарон! Ну что за ребячество?» – И тут же черкнул Багратиону записку: «Завтраки покуда отложите, Петр Иванович. Не время ныне».

Артиллерийский обстрел нарастал. Русские отвечали, и от беспрестанного гула сотен орудий дрожали земля и воздух. Пороховой дым в несколько мгновений застлал все еще хорошо видимые с утра пригорки и долины, занятые войсками, и скрыл косые лучи осеннего солнца. Дальние леса, выступающие углами, точно высеченные из желто-зеленого камня, золотые поля и перелески, запруженная войсками Смоленская дорога – все сразу почернело и стало едва отличимым.

Анжелика едва не сбилась с дороги – путь ей преградили пехотные ряды солдат, быстрым шагом выдвигающиеся к переднему краю. Склонившись с седла, Анжелика хотела спросить у молоденького офицера, правильно ли она едет к Багратиону, – но тот пробежал мимо, так ничего и не ответив маркизе. Совсем рядом ударило ядро. Звезда шарахнулась в сторону – Анжелика едва удержалась на ней, схватившись за гриву.

– Чаво встали посеред батальона, дамочка! – прикрикнули снизу и кто-то ударил кобылку прикладом по заду: – А ну, пошла!

Прижавшись к луке, Анжелика дернула поводья – Звезда рванулась вперед и вынесла маркизу на обочину. Мелькнувшая яркая вспышка почти ослепила ее. Золотой купол бородинской церкви, просвечивающий сквозь дым, вспыхнул красным – в него попало ядро. Завесу дыма разорвало, и Анжелика увидела егерей, располагавшихся у леса рядом с речкой – под натиском итальянской армии Богарне они бежали к Колоче и переправлялись на правый берег. Опять запылали костры – егеря подожгли за собой единственный мост, и увлекшиеся преследованием итальянцы оказались отрезанными от своих. Русские легко расправились с ними.

Тот самый лес и речка Колоча, мимо которых Анжелика проезжала вчера с Анненковым и Давыдовым, подсказали маркизе, что она почти доехала до армии Багратиона.

– С дороги, с дороги! – снова закричали ей. Мимо протащили пушки: – Как это вы не боитесь, барыня? Ладная такая… – хихикнул кто-то из солдат.

– Маркиза, как вы тут? – услышала она рядом с собой по-французски.

Обернулась. Из дыма рядом с ней вырос гусарский офицер, которого Анжелика встречала в Царево Займище у Давыдова.

– Бурцев, Бурцев я! Помните меня? – прокричал он, но Анжелика едва расслышала – гром орудий не умолкал.

– Я еду в расположение prince Багратиона, – прокричала она в ответ.

– Я – туда же! – откликнулся Бурцев. – Из ставки главнокомандующего скачу. Едем! Ну и жарень там у нас! Прет сынок императорский Богарне – спасу нету! Как к родимой мамке за пазуху лезет!

– Далеко ли еще? – спросила Анжелика, устремляясь вслед за Бурцевым.

– Да сейчас на курган вскочим, а там уж – видать!

– Посторонись! – уступив пушкам, по дороге потянулись раненые: большинство само шло пешком, иных несли на носилках.

– К госпиталю верно идем, батюшка? – спросил у Бурцева долговязый артиллерист с перевязанной головой.

– Верно, так и держи, – крикнул ему на ходу гусар.

Проехав позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, Анжелика и Бурцев промчались по небольшому леску, где было прохладно, тихо и пахло осенью…

– Здесь сразу за лесом – уже наши стоят, – сообщил гусар. – На кургане – редут Раевского. Смотрите вниз, мадам, – предупредил он, – канав нарыли много, не везде пушки разместили. Некоторые так бросили. Не ровен час, навернетесь еще…

По лицу Бурцева Анжелика видела, что он говорит еще что-то, но разобрать она уже не смогла – в окопанном рвами кургане стреляли десять пушек, высунутые в отверстие валов, а с обеих сторон кургана виднелись еще десятка два орудий, тоже беспрестанно стрелявшие. Со свистом пронеслась граната – Бурцев рванул Анжелику за собой, схватив за руку и едва не вырвав маркизу из седла. Где-то рядом грохнул взрыв. Потом еще и еще… Волной снесло шляпу с головы Анжелики, но подобрать ее уже не представлялось возможным – Бурцев тащил маркизу за собой, уводя от опасного места…

* * *

Располагавшиеся за редутом Раевского флеши Багратиона французы атаковали с особой настойчивостью. Наполеон прекрасно видел, как слаб левый фланг русских, и намеревался решить исход сражения именно здесь. Потому на левом фланге Кутузов сосредоточил лучшие свои силы – пехотные и кавалерийские гвардейские полки, – и поставил лучших своих генералов: Воронцов, Раевский, Неверовский, Дохтуров – и все под руководством князя Багратиона.

Вполне отдавая себе отчет, что гибель левого фланга означает гибель армии и гибель всей России, русские стояли на флешах насмерть, а французы атаковали их, накатываясь как морские валы в шторм – яростно и беспрерывно. Подъезжая, Анжелика видела, как сквозь разорванные клочья дыма и пыли, поднятой тысячами людей и лошадей, движутся синие колонны французской пехоты, сверкающие на солнце сталью штыков, мчатся желтые, белые, синие эскадроны кавалерии, горят каски, латы, сабли и палаши конников…

Князь Багратион в парадном мундире с лентой через плечо и в неизменной кавказкой шапке на волнистых с проседью черных волосах, несмотря на природную пылкость, хладнокровно наблюдал за атаками французов со своего командного пункта. На поле между деревней Бородино и флешами на открытом и видном протяжении происходило главное сегодня, и он понимал это.

– Браво! Браво! – приветствовал он, чуть сощурив блестящие черные глаза, французов, марширующих как на параде, и чтобы сбить наступающим пыл, отдал приказ контратаковать. Он приказал подвести коня и, сменив кавказскую шапку на генеральскую шляпу с султаном, сам повел в контратаку свои войска…

Оставив Анжелику, оглушенную ружейной и пушечной пальбой, треском барабанов и командными криками рядом с подводами, с которых только что сгрузили ящики с гранатами, Бурцев поспешил с приказом Кутузова к своему командующему.

Анжелика издалека увидела Багратиона на белом коне, рядом с ним – его начальника штаба француза Сен-При, а среди адъютантов – Алексея Анненкова. При ротмистре она заметила мальчика с кудрявыми черными волосами и признала в нем сына княгини Лиз. Алексей Анненков обернулся, взгляд его упал на Анжелику.

– Зачем вы здесь?! – прокричал ей Алексей, подскакав ближе, в его руках сверкнула сталью обнаженная сабля. – Немедленно уезжайте!

В этот момент князь Багратион взломал печать на конверте и, пробежав глазами послание Кутузова, возвестил штабу:

– Главнокомандующий шлет нам резерв, он верит в нас. Мы должны удержать флеши во что бы то ни стало. В наших руках – судьба России. Вперед, господа! За Русь! Вперед! За мной, русские чудо-богатыри, – перекрикивая орудия, возвестил князь, выезжая к солдатам. – Вспомним Суворова, вспомним Рымник и Измаил! Вспомним отцов и дедов наших – вперед! Ура!

Командующий двинулся вперед, и вся свита последовала за ним. Солдаты строились за командующим, мелькали запыленные, исполненные решимостью лица. Перед фронтом по приказу Багратиона бросали георгиевские кресты, и каждый, кто оказывался достаточно храбр, чтобы идти вперед, – становился их обладателем. Осколком от разорвавшегося ядра под Багратионом убило лошадь, но ему тут же подвели новую.

Где-то невдалеке послышались громкие крики по-французски. Анжелика оторвала свой взор от Багратиона и… сердце ее почти остановилось. Волна французских кирасир накатывалась на батарею генерала Раевского, а впереди, маркиза была уверена, она ясно увидела своего брата.

– Позвольте, позвольте, – Анжелика выхватила подзорную трубу у кого-то из русских штабистов, навела ее на курган.

Так и есть. Подхватив трехцветное знамя из рук убитого знаменосца, генерал Александр де Траиль взлетел на курган – и тут же столкнулся с русским кавалеристом, который саблей с размаха ударил его по лицу. Анжелика вскрикнула. Обливаясь кровью, Александр согнулся в седле. Все снова заволокло дымом. Забывшись, Анжелика уже хотела бежать туда, на курган, но совсем рядом раздался взрыв, потом другой…

– Князь Багратион убит! – прокричал кто-то.

В самом деле, несколько адъютантов, в том числе граф Анненков, снимали с коня князя Багратиона. Нога его была залита кровью. По счастью, он оказался только ранен и продолжал руководить сражением.

– Не стоять! Вперед! – прокричал командующий левым флангом.

– За мной! – молоденький князь Потемкин вытащил из ножен сверкающий алмазами Таврический клинок и, кольнув шпорами свою лошадку, устремился к французам, его еще неокрепший голос едва слышался за разрывами: – За мной, чудо-богатыри!

– Александр, стойте, куда вы?! – оставив Багратиона Бурцеву и его товарищам, Анненков вскочил на коня и поскакал за юношей.

Снова послышался свист, переходящий в вой.

– Берегитесь! Берегитесь! – закричала Анжелика, но никто не слышал ее. Она рванулась следом за Анненковым.

Блеск большого огня на мгновение осветил Алексея и юного князя Потемкина, лошадь которого граф подхватил под уздцы, останавливая. Сильный толчок откинул их обоих, и сразу раздался оглушающий, зазвеневший в ушах маркизы гром, треск и свист. Потом всех накрыло черным дымом. Больше Анжелика не видела ничего.

Очнувшись, она сидела на коленях, опираясь руками на землю. В ушах у нее звенело. Вокруг валялись обожженные доски на обгоревшей траве, бывшие еще недавно повозкой. Звезда лежала рядом и тихо стонала, помахивая хвостом. Потом лошадь поднялась и, не глядя на хозяйку, поскакала прочь, к кургану. У Анжелики не было сил даже окликнуть ее.

Санитары уносили князя Багратиона, положив его на пушистую рыжую бурку. В том месте, где Анжелика совсем недавно видела молодого князя Потемкина и графа Алексея Анненкова, общим окровавленным холмом лежали вперемежку люди и кони – оттуда слышались стоны. Превозмогая себя, Анжелика поднялась на ноги и, как могла, быстро направилась к ним, пригибаясь под обстрелом.

– Маркиза, куда? Стойте! – услышала она над собой голос Бурцева.

– Алексей жив? – спросила она. – Где санитары? Они унесли его?

– Их не дождешься, – откликнулся Бурцев и, первым подскакав к кровавому скоплению людей, начал растаскивать тех, кто находился сверху.

Ими оказались пехотинцы Московского полка. Все были мертвы. Подбежав, Анжелика принялась помогать…

Алексей Анненков оказался в самом низу этого холма смерти. Он лежал спиной вверх, накрыв собой Сашу Потемкина, который получил всего несколько ушибов и благодаря Алексею остался цел – только потерял сознание от удара о землю. Сам же ротмистр истекал кровью – осколки поразили его в трех местах. Перевернув друга и прислонив ухо к его груди, Бурцев радостно известил Анжелику:

– Жив, жив! В госпиталь его срочно! – И вскочив закричал: – Санитары! Сюда! А… – и тут же опустился со стоном. Французская пуля прошила его плечо.

Анжелика поддержала его:

– Что? Что?!

– Да ерунда, – проговорил он, скривив лицо от боли. – Царапнула малость. Пустяки. Лешку, Лешку надо нести в госпиталь. Срочно! Где санитары? – Он вытер пот со лба рукавом мундира и, слегка приподнявшись, повертел замазанное гарью лицо: – Где это мужичье? А, вон они! – он махнул здоровой рукой вперед. – Маркиза, ведите их сюда. Вон жмутся за укрытием, боятся нос высунуть…

– Я сейчас! – Анжелика уже хотела бежать за санитарами, как ее снова ударило взрывной волной – она упала наземь, свернувшись как подстреленная на лету птица, в глазах сделалось неясно и пасмурно.

– Маркиза, – тормошил ее Бурцев, – скорее…

– Я бегу, бегу…

На флешах ядра свистели одно за другим, они бились в брустверы, в солдат, в пушки. Анжелика вскочила на ноги и, высмотрев ополченцев, поспешила к ним…

Ядро ударило в самый край вала, где она только что находилась, и в глазах маркизы мелькнул черный мячик, в то же мгновение рядом шлепнуло что-то. Ополченцы побежали прочь, приседая и волоча за собой пустые носилки – они придерживали руками серые шапки с крестами и озирались испуганно. Анжелика бежала за ними, крича:

– Месье, месье, постойте!

– Ась? Чаво? – Они услышали крик, остановились. – Нам, что ли?

– Картечью – огонь! – крикнул кто-то недалеко.

– Так зарядов нет, ваше благородие!

– Месье, постойте. – Анжелика, задыхаясь, подбежала к ополченцам и, забыв, что они не понимают по-французски, горячо говорила им: – Идемте со мной, месье, там раненый, тяжело!

– А ну, стой, руки вверх! – Один из мужиков принял ее, видно, за французского солдата – свои длинные волосы маркиза спрятала под шапку, которую подобрала на поле боя, так как шляпа ее давно была потеряна. – Куды волочишь-то нас?

Несмотря на то что другой, пошире в плечах и повыше ростом, пытался схватить в охапку ее саму, Анжелике все же удалось протащить его за собой, но она упала наземь, споткнувшись, недалеко от того места, где находился раненый Анненков. Второй же ополченец бежал следом, волоча носилки и недоумевая:

– Куда, куда, Фролка? К хранцузу, никак?

– Чего уперлись-то? А ну сюда, быстро! – Бурцев заметил их. – Носилки давай!

– Таки хранцуза словили, ваше благородие, – прокричал ополченец, все еще держа Анжелику за плечи.

– Какого француза, спятил, что ли? – прикрикнул на него Бурцев. – Чего лапаешь? Немедленно отпусти мадам!

– Так она чё, наша, что ли? – смутился мужик. – Все не по-нашему лопочут, не разберешь, кто где!

– Ты лясы не точи, сюда, сюда иди, – торопил его Бурцев.

Перекатная пальба пушек и ружей все усиливалась по всему полю, но на флешах Багратиона от черного дыма и гари становилось уже трудно дышать. Люди обливались потом, едва успевая окатывать водой, которую подносили ополченцы, себя и орудия – для охлаждения. Под барабанный бой на флешах замелькали синие мундиры французов – русские встретили их в штыки. Повсюду завязались рукопашные схватки.

Худощавый, с потным лицом француз возник рядом со все еще лежащим на земле Анненковым – в руке его блеснула шпага. Перехватив саблю левой, здоровой, рукой, Бурцев встретил его, но противник выбил у него оружие. Тогда Бурцев схватил француза обеими руками, да так, что тот сам выронил шпагу. Они покатились по земле.

Грохнул взрыв. Анжелика упала на землю, закрыв голову руками. А когда подняла ее, то увидела, что Бурцев встает с земли, пошатываясь и все еще держа в руках тело француза с оторванной головой.

Князь Багратион, видя, как развиваются события, приказал санитарам, уносившим его в госпиталь, опустить его у одного из орудий и продолжал руководить сражением, не давая даже перевязать рану. От сильной потери крови ему становилось все хуже.

– Петр Иванович, надо срочно в госпиталь, – уговаривал князя начальник его штаба Сен-При. – Вы рискуете жизнью…

– Мое дело в том и состоит, – спокойно отвечал ему князь, – чтобы рисковать жизнью ради России. – Но он и сам чувствовал, что сознание скоро покинет его, и потому приказал Сен-При: – Пошлите кого-нибудь к Милорадовичу, пусть примет командование на себя. Скажите: держаться любой ценой! Любой! – повторил он строго, сосредоточенно. – До полной гибели…

– Я поеду! – вызвался раненый Бурцев, вытирая о колени руки, замаранные кровью француза. На светлых лосинах гусара отпечатались багровые полосы.

– Бурцев – со мной в госпиталь! – резко ответил Багратион.

– Так я могу еще, ваша светлость…

– Со мной в госпиталь! – повторил тот. – И еще, голубчик, – придержал Багратион графа Сен-При, подзывающего к себе драгунского офицера, намереваясь послать его к Милорадовичу, – Михайле Ларионовичу скажите, ранен я, пусть назначит Милорадовича…

Юный князь Потемкин, который только что пришел в себя, сидел на земле, тряся головой, – его тонкая, еще детская рука сжимала как могла крепко эфес Таврической сабли.

– Ваша светлость, как вы? – спросил, присев перед ним на колени, Бурцев.

– Хорошо. Только голова болит немного, – признался мальчик и сразу спросил: – А Алексей Александрович? Он жив?

– Жив, жив, – успокоил его Бурцев.

– А французы? Отбили их мы?

– Отбили… – махнул рукой гусар. – Покатились они до Парижа. – Он засмеялся. – Вы сами сможете идти, ваша светлость? В госпиталь к матушке вашей отправимся сейчас…

– Я не поеду в госпиталь! – воспротивился Саша, вскочив на ноги, и тут же закачался. У него закружилась голова. – Я останусь с солдатами, – настырно твердил он…

– К матушке, к матушке! Я приказываю, – послышался голос Багратиона. – Подойдите сюда, Александр. Будете сопровождать…

Потемкин нехотя подчинился.

Тем временем ополченцы склонились над графом Анненковым. Перевернувшись, Алексей лежал на груди без сознания – пока звали ополченцев и отбивались от атаки французов, он пришел в себя и попытался встать. С правой стороны живота по траве расходилось большое пятно крови. Ротмистр едва заметно дышал, в дыхание его прорывался хрип…

Мужики взяли офицера за плечи и ноги.

– Осторожнее, осторожнее, – просила их Анжелика, поддерживая голову Алексея.

Ротмистр застонал. Испугавшись, мужики бросили его наземь.

– Да вы что! – накинулась на них маркиза. – Мало того, что он ранен. Вы его разобьете еще!

В этот момент один из санитаров, которые несли князя Багратиона, обернулся и признал ротмистра:

– Алексей Александрович! – воскликнул он, позвал себе помощника и подбежал к Анненкову. – Давыдовский я, Никифор, помните? – спросил он у Анжелики.

Маркиза речи его русской не поняла, но по лицу узнала мужика, который разговаривал с Денисом Давыдовым при въезде в Бородино. Она радостно улыбнулась.

– Сейчас, сейчас, Алексей Александрович. – Никифор в одиночку поднял Анненкова с земли и уложил на носилки. – Чего мнешься?! – прикрикнул на долговязого «пленителя» Анжелики. – Помогай мне!

Тот быстро прихватил носилки сзади.

– Подлаживайся под меня, – командовал Никифор. – Теперича понесли.

Анжелика старалась идти рядом с ними, поправляя голову ротмистра, которая все время скатывалась набок. Алексей на несколько мгновений открыл глаза, взглянул на Анжелику и снова опустил веки. Кто-то ткнулся маркизе в спину. Анжелика обернулась и увидела свою кобылку. Перепуганная Звезда вернулась и теперь неотступно следовала за хозяйкой. Анжелика взяла ее за повод.

* * *

Раненые поступали в госпиталь великой княгини Екатерины Павловны сплошным потоком. Даже князю Багратиону невозможно было бы протиснуться через фуры с ранеными, забившие единственный мост через ручей Стонец, да командующий и не велел торопиться вперед всех. Некоторые просто ползли кто на четвереньках, кто и вовсе по-пластунски со стоном и криками, и это особенно поразило французскую маркизу. Создавалось впечатление, что едва ли не пол-армии скопилось вокруг госпитальных палаток. Вся трава, вся земля вокруг них пропитались кровью.

Выйдя из операционной палатки и увидев своего сына, измаранного в крови, княгиня Лиз едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть… Усталое лицо ее, с воспаленными от бессонных ночей глазами, посерело. Она молча смотрела на Александра, ожидая, верно, что он вот-вот упадет замертво.

– Матушка, матушка, – юный князь Потемкин подбежал к княгине и, обняв, прижался лбом к ее груди. – Мы не пустили французов на флеши, матушка! Мы отбились. Я вел атаку. Граф Алексей Александрович спас мне жизнь…

– Мальчик мой, герой мой… – Тонкие руки Лиз с бледными дрожащими пальцами гладили плечи сына, взгляд повлажневших глаз устремился на носилки, она, вздрогнув, рванулась вперед, но остановила себя.

– Он жив, он только ранен, – успокоил ее Александр, имея в виду графа Анненкова.

– Лиз, князь Петр Иванович здесь, – отвлекла княгиню Анна Орлова. – Заносите, заносите срочно в палатку, – скомандовала она санитарам, которые несли командующего.

Но глядя на длинную солдатскую очередь, Багратион приказал остановиться.

– Я подожду, – решил он…

– Куды ж ждать, ваша светлость, – заговорили вокруг. – Мы тебя сами занесем к медикусам, коли мужики не понесут. Мы ж без тебя – куды ж? Нашего-то брата, солдата, по Руси всегда сыщется. А тебя мы побережем…

– Спасибо, спасибо, братцы, – растрогался Багратион.

– Нечего говорить долго, – торопилась княгиня Орлова. – Заносите скорее. И графа Анненкова тоже… Бурцев! Бурцев где? – воскликнула она.

– Да я вернусь, пожалуй, – откликнулся гусар, садясь на коня. – Заживет как на собаке. Эка чепуха!

– Бурцев, немедленно на перевязку! – Анна почти силком стащила его с седла.

Положив Багратиона на операционный стол, доктора вспороли ему сапог. Лиз подошла сзади и опустила руки на золотые генеральские эполеты князя. Голова ее все время поворачивалась к соседнему столу, где находился граф Анненков. Там фельдшер с засученными рукавами снимал с графа окровавленный доломан, а маркиза Анжелика помогала ему.

Расстегнув пуговицы мундира, Багратион достал пачку писем, которые хранил при себе на груди, и протянул их Лиз.

– Вот возьми, Лизавета Григорьевна, – проговорил он, переведя на нее взгляд черных горячих глаз, в которых мужество превозмогало страдание. – Юнцом стоял я в карауле в Яссах, когда батюшка твой, Григорий Александрович, заметил меня и наградил крестом со своей груди за штурм Измаила. С тех пор много воды утекло, но преданность мою и он, и ты много раз испытывали. Ты знаешь, что никого у меня на свете нет, Лиз, – один как перст, средь солдат всю жизнь. Но, если что случится со мной, я не хочу, чтобы имя единственной женщины… Ты понимаешь, о ком я говорю… Я не хочу, чтобы имя ее стало достоянием сплетен. Вот письма ее ко мне, я всегда носил их под сердцем. Если я умру, – сожги их, Лиз.