Текст книги "Академия Истины"

Глава 15
Студит

По случаю скорого Дня благодарения в Академии устроили длинные выходные: занятия прерывались на пять дней, желающие могли съездить домой, чтобы провести праздник в кругу семьи.

Мне несказанно повезло: администрация предоставила портальный амулет, чтобы я могла забрать заказанные врачевателями травы. Без такой оказии я бы ни за что не сумела навестить родных. В полной эйфории я бегала по базарной площади и торговым рядам, прикидывая, чем порадовать семью. От украшений и нарядов сразу отказалась: в столице все стоило совершенно неразумных денег, а качество зачастую было ниже, чем на уездной ярмарке. Чеккина оказалась права насчет рукоделий: в модной лавке нашу с сестричками работу готовы были оторвать с руками и ногами. Когда я услышала, сколько мне предложили за запястья, чуть дара речи не лишилась, но решила не спешить и сперва обсудить все с матушкой. Оговорив с хозяйкой, какие узоры предпочтительней, пообещала прийти с ответом после праздников. Может, и впрямь подзаработаем девчатам на приданое, пока меня не вытурили из учебного заведения. Впрочем, за прошедшие месяцы во мне угнездилась робкая надежда, что первую сессию я как-нибудь сдам: занималась я усерднее всех и там, где недотягивала знаниями, получаемыми в рамках начального образования, брала усидчивостью, старательностью и кропотливой зубрежкой. Так что перспективы на продолжение обучения уже не так удручали, как в первые дни.

Рассеялся и мистический страх перед выходом за ограду Академии: после поминальной службы я неоднократно бегала в торговый район, и ничего страшного со мной не случилось. Может, и зря тот сипящий голос меня пугал. Единственное, я все забывала забежать на факультет Врачевания и вернуть декану оздоровительный амулет, так и таскала его, не снимая. Чувствовала себя отлично, а периодически поднимающие голову угрызения совести заглушала простым соображением, что лекари сами потребовали бы подвеску обратно, если б она им нужна была.

В итоге за две недели обыскала все лавки и пришла к выводу, что порадую сестренок местными сластями, а матушке привезу очень полезную в хозяйстве вещь – особый крюк для пояса, к которому крепились десятки цепочек с подвесками. Называлась эта штучка красивым словом «шатлен» и предназначалась для хозяйственных мелочей: ключи, флакончики, ножницы, швейные принадлежности и прочие нужные вещички всегда хранились под рукой. Очень удобно и практично! Вот батюшке гостинец долго не могла сыскать. Случай помог.

Однажды я наткнулась на лавочку, торгующую хмельными напитками. Сунулась в нее по ошибке, просто свернула не в тот закоулок, когда искала кондитерскую. Почти сразу осознала свой промах и поспешила к выходу, но тут моих ноздрей коснулся странный запах: вроде размоченного в спирту дерева, присыпанного какими-то фруктами… И запах этот показался мне таким знакомым, что я еще какое-то время принюхивалась, пытаясь сообразить, где бы могла чуять его раньше. Так и не сумела вспомнить, но заинтересовалась источником аромата. Оказалось, что так пахнет крепкий напиток: бренди. Я никогда раньше не слышала этого названия и все равно не могла отделаться от мысли, что мне уже приходилось когда-то обонять что-то очень похожее. Отчего-то пришло в голову, что это напиток сильных мужчин. Подивилась своим мыслям, но решила купить отцу фляжечку. Удовольствие оказалось весьма недешевым, но я надеялась, что странная темная жидкость с дурманящим ароматом придется батюшке по вкусу.

И вот теперь гостинцы для родителей покоились на дне саквояжа, а за сластями я намеревалась сбегать утром, чтобы все было свеженькое, с пылу с жару, то-то детвора обрадуется! Мои друзья уже отправились по домам, когда у меня закончилась последняя лекция, так что Брианда, коршуном налетевшая на меня в коридоре факультета Искусства, наконец-то добилась своего: я поплелась в мастерскую позировать. Просто не сумела быстро выдумать очередной предлог для отказа.

Позировать оказалось совсем не увлекательно: надо было стоять неподвижно на ярко освещенном помосте и смотреть в одну точку. Перед началом сеанса, как называла это художница, меня тщательно завернули в бархатную зеленую тряпку размером с простыню. Да, еще пришлось распустить волосы. Я ныла и стонала, что их потом долго собирать обратно, но девушка шипела на меня пуще разъяренной кошки и обещала обкромсать все к тьме и хаосу, если я не потороплюсь. Пришлось подчиниться.

Тело затекало, нос все время чесался, да к тому же я совсем не хотела опять встретиться с веритом Кальдероном.

– Ты кого-то ждешь? – вопросила Брианда, высовываясь из-за мольберта – той самой здоровущей конструкции, что в изобилии были расставлены по всему помещению.

– Нет, нет, что вы!

– Ты все время косишься на дверь, как будто сюда вот-вот кто-то должен зайти. Если переживаешь из-за своего мальчика, приходи в следующий раз с ним, он мне совершенно не помешает. – Блондиночка не забывала за разговором черкать палочкой по натянутой на мольберт холстине.

– В каком смысле – мальчика? У меня одни сестры, и они дома остались! – удивилась я.

– Тьфу, пропасть! Да при чем тут сестры! Ну, как это у вас называется: поклонник? Кавалер? Ухажер?

– А кавалеров у меня тем более нет. – Даже немножко обидно стало.

– Ага, конечно! Только сын Севера с этим вряд ли согласится.

– Я незнакома с сыном Севера, – разговор с Бриандой каждый раз напоминал шараду.

– О Тьма! Я говорю о том юном воплощении бога войны, который все время отирается вокруг тебя. Ну, такой высокий с серебристыми волосами!

– Так это же Питер! – озарило меня. – Я не знала, что он сын Севера. Но он не кавалер.

– Правда? А кто?

– Друг, наверное. А вообще, по-моему, он ко мне относится как к маленькой сестренке.

– Три ха-ха! Вот уж точно не так!

– Да вы же его даже не знаете!

– Во-первых, прекрати выкать, меня уже тошнит от этой твоей привычки! Я всего на несколько лет старше, а ты заставляешь меня чувствовать себя старой развалиной! Во-вторых, мне не обязательно знать, у меня есть глаза, я умею ими видеть!

– Не знаю, что вы… ты увидела, но он никогда не вел себя как кавалер.

– Ого! И как же ведут себя кавалеры?

– Ну, они ухаживают за возлюбленными, всячески демонстрируя им свою мужественность…

– Знаешь, будь на твоем месте кто другой, я бы решила, что он издевается. Но самый ужас, что ты убийственно серьезна. Это откуда у тебя такие потрясающие сведения?

– Ну… из книг… – Мне стало неловко.

– Оно и видно. И как ты себе представляешь эту самую демонстрацию мужественности?

– Ну… не знаю… я вообще как-то об этом не задумывалась…

– Н-да, тяжелый случай! Скажи, а ты вообще в курсе, за каким хаосом незамужние девицы таскают на талии эту ненужную цацку?

– Вы про опояску? Ты то есть…

– Угу.

– Конечно, знаю: так заповедовала своим дочерям Великая Веритассия!

– Чудненько! А зачем?

– Что «зачем»?

– Зачем она это заповедовала?

– Ну… так надо!

– Незамутненное создание! Внимай же зернам разума, пока я жива…

Со слов Брианды выходило, что война богов нанесла огромный ущерб всей природе: где-то высохли моря, где-то были выжжены леса, а где-то, наоборот, посреди песков образовались болота. Привычный жизненный уклад рухнул. Тогда боги не только поделили мир, но и дозволили каждому человеку выбрать место для жительства по собственному разумению. И началось великое переселение народов: одни жаждали обрести привычную среду обитания, другие шли за избранным небесным покровителем, третьи просто искали лучшей доли в дальних землях. Но у разных народов были различные представления о нравственности, о допустимом поведении и форме одежды. И когда все перемешались, происходило много непонимания, особенно это касалось поведения женщин в обществе. Многие женщины подвергались бесчестью, потому что мужчины огрубели за время войны и к тому же неадекватно реагировали на непривычное. Тогда Великая Веритассия решила оградить своих дочерей от волны насилия и благословила их носить опояски – своего рода охранные обереги. Любой мужчина, посмевший каким-либо действием оскорбить девушку против ее воли, получал серьезные увечья. Поэтому до сих пор во время брачного обряда невеста сама снимает опояску, вверяя свою защиту избраннику. Незамужние же, как наиболее уязвимые, пребывают под защитой самой богини. За истекшие века мужчины очень хорошо уяснили, чем заканчиваются попытки насилия по отношению к женщинам Веритерры. В наши дни особой надобности в обереге уже и не наблюдалось, поскольку только самоубийца рискнет принуждать к близости дочь Великой богини. Тем не менее традиция ношения опоясок все еще была жива: тем самым благодарные женщины отдавали дань уважения своей мудрой защитнице.

– Таким образом, мужчин в наше время надо поощрять, если хочешь получить от них более явные знаки заинтересованности, нежели вздохи на скамейке и самые невинные прикосновения.

– А… какие бывают знаки заинтересованности? – Я была до глубины души потрясена услышанным.

– Ты серьезно? Тебе что, в восемнадцать лет ни разу не хотелось поцеловаться с кем-нибудь?

Мама! Кажется, в этот момент я покраснела вообще вся: от кончиков пальцев ног до корней волос. Сразу вспомнила, как зудели губы во время бала, когда я чуть сама не поцеловала жениха Брианды, а потом ведь я еще что-то себе с ним позволила, мамочки, знать бы еще, что именно! Я даже лицо руками прикрыла, чтобы художница ни о чем не догадалась.

– А ну, вернись в позу! – топнула ногой девушка. – Вот, хоть какие-то человеческие реакции, а то я думала – ты совсем примороженная.

– Мне матушка такого не говорила: она, наоборот, всегда наставляла блюсти себя.

– Еще бы! Если бы я была такая же красивая, как ты, моя матушка наверняка тоже канифолила бы мне мозги подобными благоглупостями. Боялась бы бабушкой раньше времени стать.

– Моя мама очень хорошая!

– А я разве говорю, что плохая? Она наверняка искренне о тебе заботится. Только рано или поздно любой девушке захочется замуж, а как ты себе представляешь предложение на ровном месте? На такое еще, возможно, способен мужчина, потерявший от страсти голову, но это удел потомков южан с горячей кровью, а в твоем мальчике кровь северных народов если и разбавлялась когда-либо, то крайне редко. Он не способен на подобные бурные проявления чувств. Слушай, у тебя такое роскошное выражение лица, когда ты смущаешься, что я, пожалуй, в следующий раз буду тебе неприличные анекдоты рассказывать!

Я уже не слушала болтовню художницы, стараясь вместить в сознание все услышанное. Самое странное, что сказанное девушкой полностью противоречило всему, чему учила меня маменька, зато абсолютно точно соответствовало тому, что я наблюдала вокруг в последние месяцы. Великая Веритассия, помоги мне отличить ложь от истины!

Глава 16
Златоуст

Никогда не приходилось мне столько болтать, сколько за прошедшие три дня. Как только схлынул поток первоначального восторга с визгами, криками, слезами и поцелуями, меня потащили к столу и велели рассказывать. И вот я говорю и говорю без конца, аж слегка охрипла. Рассказываю обо всем: как выглядит столица, как мы учимся, каковы на вид мои знакомые и что почем в тамошних лавках. Умолчала я лишь о двух вещах: о непонятном нападении и о верите Кальдероне. Нападение слишком сильно переполошило бы родных, а помочь они все равно ничем не смогут, так зачем им лишний раз волноваться? А про магистра я даже заикнуться боялась: сразу вспыхну и выдам свое предосудительное поведение. Разве это достойный пример для девочек? Правда, приходилось все время следить за языком, чтобы не упомянуть лечебницу или еще что-то, связанное с запретными темами, но вроде управилась.

Здесь уже вовсю морозило, так что, помимо разговоров, мы еще и пельмени всей семьей лепили. Раскладывали снедь на дворе, чтоб прохватило, потом можно отсчитывать нужное количество, да в чугун.

Вот на дворе я и подловила маменьку в полном одиночестве, пока она аккуратно распределяла кусочки теста по чистой рогожке. Пересказала ей вкратце слова Брианды, и тут моя мудрая, все на свете знающая мама… отвела глаза.

– Матушка, это что, правда?

– Доченька, ох, большая ты уже. – Грустно улыбнувшись, мама все же посмотрела на меня и погладила ладонью по щеке. – Даже и не знаю, как сказать… Я уж и забыла, каково это: молодой-то быть… Ты, Феюшка, главное пойми: чтобы мужчина решился настойчиво за тобой ухаживать, надо дать ему понять, что эти ухаживания ты принять готова. Только меру тоже забывать нельзя, иначе пожалеть потом можно. В юности легко перепутать страсть с любовью, а это не одно и то же. И мужчину, Феюшка, выбирать надо достойного: обязательно по сердцу, но и головой думать не мешает. Смотреть, чтоб уважал тебя и не склонен был к дурным поступкам. Такому можно и улыбнуться подобрее, и приголубить, а со временем и душу открыть. А вот если на словах он горы своротить готов, а на деле тебя за человека не считает и на подлости горазд, бежать от него надо без оглядки, как бы больно сердечку ни было, иначе будет боли в жизни намного больше. Но ты ведь у меня умница, я знаю, ты не ошибешься!

– Матушка, так ведь дурно не с женихом-то миловаться!

– Если головы на плечах нет, так и с женихом дурно! Что ж ты у меня простая-то, как теля, похитрее будь! Хотя на кого я пеняю… Вы, девочки, у меня все как на подбор красавицы! Вам не в глуши жить надо, а в комфорте и уюте. А здесь что: за скотиной всю жизнь ходить? Вот и держу вас в строгости, чтоб соблазна не было. Я ж тебе с самого начала говорила: найди себе в столице жениха! Если приглянулся кто, так ты снежную бабу из себя не строй, поласковее будь немножко, и все само наладится. Вон, ты про мыльню волшебную рассказывала, хорошо небось, когда не надо в мороз на ручей бегать? Ладно, девочки идут, еще услышат, что не нужно.

Я лишь в очередной раз вздохнула: как раньше все было просто и понятно и как все усложнилось, стоило только уехать в Академию.

День благодарения прошел замечательно: мы собрались за накрытым столом, вознесли благодарность богине и друг другу за то, что у нас такая замечательная семья, что все здоровы и счастливы. Отец наконец-то откупорил мой подарок, с удовольствием выпил глоточек, но сказал, что такие вещи в одиночку употреблять негоже: это, мол, напиток для душевной беседы. Вот пойдем завтра на хутор, там он с пасечником и разопьет. Я сразу почувствовала себя неуютно: на хуторе будет Семен, а как с ним теперь следует общаться, я никак определить не могла. Пыталась отказаться от прогулки, но сестры подняли вой: я теперь вроде как тут главное диво, все захотят поглазеть и послушать байки о столичном житье-бытье. Пришлось соглашаться, иначе приставали бы без конца.

На хуторе царили суета и оживление: девчата все нарядные, как на праздник, я даже засомневалась, не позабыла ли про чьи именины. Только вот создавалось ощущение, что моему появлению тут особо никто и не обрадовался. Нет, нас радушно приняли, в самой большой избе спешно стали накрывать на стол. Сестрицы кинулись сплетничать с хуторскими, а отец завел степенный разговор с мужиками. Я обнялась с баушкой и теткой Матреной, а потом меня как-то аккуратненько задвинули в уголок. Я маленько посидела да и пошла на двор. В хате душно и суетно, а здесь никто не гомонит и воздух такой знакомый! Что ни говори, а в столице по-другому пахнет: едче, что ли…

Присела на завалинку с торца избы: так никому глаза не намозолю, а ежели с крыльца кликнут – услышу. Потихоньку смеркалось: у нас вообще солнышко светит скупо. Я лениво всматривалась в оголившуюся рощу. Тут из-за угла раздалось:

– Бу!

Аж подпрыгнула от неожиданности:

– Ой! Тьфу, Семен, сколько можно? Каждый раз меня пугаешь!

– А ты не пугайся, мне лень станет!

Чтобы прикрыть смущение, спросила:

– А чего у вас за праздник сегодня? Девчата все нарядные…

– Тю! То не праздник, то дурость! У нас третьего дня фертик городской остановился, вот девки с глузду и двинулись! Каждая решила, что сумеет охмурить заезжего ухаря. Больно они ему все нужны, небось в городе своих дурех хоть ложкой ешь.

– Городской? – удивилась я. – А чего его сюда занесло?

– Я так понял, он вроде землемера. Первый день я его по лесу водил, а потом уж он сам: камушки какие-то раскладывает, пером чирикает, высматривает чегой-то. Я тогда еще спросил, что он хоть ищет-то, может, я ему так укажу, а он засмеялся и говорит: волны меряю. Я предложил его на реку сводить, а он как взоржет! Одно слово: городской! А девки надеются, что он кого из них с собой заберет.

– Молодой, что ли, совсем?

– Да какой там, в возрасте он!

– Так, может, он женат уже!

– Не, Малашка прямо спрашивала, говорит: вдовец, если не врет, конечно!

– Да разве можно про такое врать? Беду накличешь!

Семен как-то странно на меня посмотрел, но ничего не ответил. Я поежилась под его взглядом и решила в избу вернуться. Но только встала, как парень загородил мне дорогу:

– А чего ж ты все про других да про других, чего про себя не расскажешь?

– Да я уж устала за три дня рассказывать: хорошо у меня все, учусь прилежно, стипендию получаю.

– Жениха еще не присмотрела?

– Некогда мне женихов искать: уроков много, времени мало!

И тут в голове стрельнула мысль: а вот как я тех женихов вообще искать должна, если даже ни разу не пробовала показать парню свое расположение? А если ошибусь и стану улыбаться тому, кому безразлична, что будет? Вот Семену я точно нравлюсь, вон какую заряницу выстругал, так, может, с ним и попробовать? Его я хоть с детства знаю, с ним не так страшно, как с незнакомым. Хотя тоже боязно… Да и нехорошо вроде, я же его не люблю… Ой, мамочки, как быть-то?

Тут парень помахал перед моим лицом пятерней:

– Фей, ау, ты чего застыла-то?

Я подняла на него глаза, судорожно сглотнула, вспомнила Чеккину и решилась: аккуратно так провела пальчиками по скуле Семена.

– Фей, ты чего? – с хрипотцой переспросил он.

Я молча улыбнулась и положила ладошку ему на плечо. Тяжелая рука тут же опустилась мне на талию, и я оказалась притиснута к парню.

– Издеваешься? – тихо уточнил Семен.

Я только головой качнула. Жутко было, аж коленки тряслись, но я старательно продолжала улыбаться и не отводила глаз. Хлопец медленно-медленно, как под водой, склонился ко мне и вдруг впился в мои губы. В мыслях все окончательно смешалось, разом бросило в жар, было очень страшно и чуть-чуть больно, совсем не так, как во сне.

Когда от недостатка воздуха начало саднить в груди, я решительно отстранилась. Парень дышал так тяжело, словно в горку взбежал. Судя по ощущениям, щеки у меня запунцовели, а шея просто взмокла. Я облизнула враз пересохшие губы и смущенно отвела взгляд. Тут же вместо жара меня так и окунуло в холод, а сердце пропустило удар. Я только сдавленно охнула, когда поняла, что в нескольких шагах от нас вижу фигуру верита Кальдерона.

Семен, кажется, по-своему истолковал мой вздох, он поспешно разжал объятия и виновато прошептал:

– Я тебе больно сделал, Феюшка? Прости, маленькая, не совладал с собой.

Тем временем мужчина, за которым я испуганно наблюдала из-за плеча хуторянина, сделал нетвердый шаг, повернул голову, и морок рассеялся: я глупо обозналась! Этот человек только телосложением да длиной волос и походил на магистра. Он был явно старше верита Филиппа, довольно заметно прихрамывал, да и черты лица были намного мягче, чем у моего ночного гостя.

– Кто это? – все еще настороженно спросила я.

– Где? – Семен резко оглянулся. – А, так это и есть землемер, про которого давеча говорили: верит Рафаэль Алеотти. И не выговоришь с первого разу. Ты его напугалась? – Парень обхватил меня за плечи, требовательно заглядывая в глаза.

– Д-да, он просто внезапно появился, я думала… показалось, в общем.

– Да пес с ним! – Юноша настойчиво развернул меня лицом к себе. – Так я не понял, ты за меня пойти согласна?

– Да ты что, Сень, мне еще учиться и учиться! Я пока не могу замуж… – Под взглядом горящих, как уголья, глаз, я стушевалась и поникла.

– А я-то, дурак… – скривил рот хлопец. – Ладно! У тебя губы припухли, холодное надо приложить. Обожди.

С этими словами парень двинулся к крыльцу. Я же плюхнулась обратно на завалинку, потому что ноги сами не держали, да и потрясывало меня заметно. Обхватив себя руками за плечи, постаралась унять дрожь. Ну, ничего уж прям ужасного и не случилось: пропасть под ногами не разверзлась, руки не отсохли, молния не ударила. Я, правда, мало что успела почувствовать… Удовольствия не испытала, отвращения, впрочем, тоже.

Вернулся Семен с чистой мокрой тряпицей. Велел приложить к губам ненадолго. Поблагодарила. Он немного потоптался рядом, а потом сказал, что лучше сразу в избу пойдет, пока никто не спохватился. Это правильно, иначе пересудов не оберешься. Я еще немного посидела на улице да тоже поплелась в хату.

Там как раз застолье начиналось. Я забилась в уголок и оттуда опасливо покосилась на незнакомца, сидевшего с мужиками. Хоть от сердца отлегло: как я его могла принять за верита Кальдерона? Разве что сумерки злую шутку сыграли! У этого человека уж и проседь поблескивала в волосах, и морщинки вокруг глаз залегли, и нос был помассивнее, чем у магистра, да без горбинки. А я уж напридумывала незнамо что!

Тетка Матрена заметила наконец, что я почти не ем, но мне удалось отговориться: угорела, мол, отвыкла в столице от печного духа. Сестрички наперебой начали похваляться, какие чудеса я в городе видела, мне даже самой рассказывать не пришлось, только успевай кивать и поддакивать.

Батюшка похвастался гостинцем, мужики испробовали, покрякали уважительно, тут горожанин, вокруг которого все Малаша увивалась, кажется, впервые прямо на меня и поглядел:

– Бренди… Странный выбор для юной вериты. Ужели доводилось пробовать?

– Что вы, я такое не пью, просто запах очень понравился… необычный и запоминающийся, вот и решила батюшку порадовать.

– Запах, значит, – хмыкнул гость в усы, да и потерял ко мне всякий интерес.

С Семеном мы больше не разговаривали, и я этому была даже рада: мне все же как-то неловко перед ним было, вроде обнадежила без надобности, хотя и не обещала ничего.