Текст книги "Не может быть, или Зазеркалье"

– Элеонора, дорогая, знакомы ли вы с традицией принесения клятвы верности вассала своему господину? – спросил Арнольд Безусый, ведя гостью по широкому коридору, увешанному портретами предков мэра, остановившись возле отполированных до блеска рыцарских доспехов.

– С этой традицией я не знакома.

– Вы многое потеряли! – всплеснул руками мэр. – Ну да ничего, я посвящу вас в тайну этого красивого, символичного обряда, который своими корнями упирается в наполненные романтикой рыцарские века. Клятва верности господину объединяла в те далекие времена, как и сейчас, силы вассалов – богатых и влиятельных людей и власть города, которую в данный момент я представляю, – он положил руку на доспехи и продолжил: – Сплоченность дает необходимую силу для борьбы с недругами! Вместе мы сила! Мы несокрушимая мощь, обеспечивающая порядок и исполнение мною изданных законов, в городе и за ее стенами. Минуту назад мы прошли галерею портретов с изображением моих родственников, сейчас вам представится возможность лицезреть портреты моих вассалов. Все они прошли обряд, в котором объявили себя моими людьми, и в награду за клятву верности получили в знак моего к ним расположения земельные угодья, а также мою защиту и покровительство. Они теперь находятся в полном моем распоряжении. Я забочусь о них, а они заботятся об исполнении моих приказов. Кажется, я уже об этом говорил. Ладно, как пример, – мэр указал на мужчину, следующего за ними как тень, – это Рауль Афанасьевич, мой человек. Поди сюда, не стесняйся, – он поманил Рауля рукой.

Мужчина подошел к своему господину, ласково улыбаясь, смиренно склонил голову набок, будучи выше мэра на две головы, попытался заискивающе посмотреть на него снизу вверх.

– Рауль Афанасьевич, ты мой человек? – спросил Арнольд у высокого.

– Ваш целиком и полностью, до последней моей косточки и жилочки. Как есть весь ваш, – еще ниже склонив голову, он припал к руке господина губами, и по коридору пронесся громкий звук троекратного чмоканья.

– Угощайся, – мэр открыл серебряную, украшенную вензелями тонкой работы коробочку с белым порошком и протянул ее вассалу.

Рауль послушно взял из коробочки щепотку порошка и с жадностью втянул его носом:

– Благодарствую, – залихватски щелкнул каблуками Афанасьевич и, выпрямившись как струна, приложив к голове руку, отдал честь мэру так, как по обычаю поступают низшие военные чины при встрече со старшими.

– Вольно, – зашелся гомерическим смехом хозяин дома, – не в казарме! Рауль Афанасьевич, – пояснил гостье Арнольд, – два года назад заведовал казармой – военные привычки въедливы, – не в силах успокоиться продолжал сквозь смех он. – На редкость талантливый человек! На данный момент заведует чумным бараком.

– Да?! – протянула в восхищении Элеонора, заметив висевшее на стене за спиной вассала огромное зеркало, отражавшее в своей безупречной глади спину угодника.

– Главный его талант заключается в беспрекословной исполнительности высшей воли, – пояснил мэр. – Я тут, Рауль Афанасьевич, рассказывал нашей гостье о красоте традиции принесения клятвы верности вассала своему господину.

– Традиция прекрасная, но тяжело передаваемая словами. Это надо видеть! Позвольте продемонстрировать, – обратился Рауль к Арнольду.

– Пожалуйста, пожалуйста, демонстрируйте!

– Позвольте для начала еще одну понюшку, – вассал, сжав пальцы, протянув руку навстречу любезно распахнутой Арнольдом серебряной коробочке. – Для вживания в образ помогает, – пояснил он, втягивая носом очередную дозу белого порошка. – Господин спрашивает у своего будущего вассала.

– Хотите ли вы, Рауль Афанасьевич, стать моим человеком? – подыграл мэр своему подчиненному.

– Да, я желаю, – становясь на колени, поцеловал руку господина вассал. – Всей душой желаю! Клянусь честью хранить вам верность, без обмана и колебаний буду исполнять ваши приказы. Клянусь! – протягивая руку к коробочке с порошком, торжественно произнес Рауль. И, угостившись от щедрот господина, повторил еще дважды: – Клянусь! Клянусь!

Неожиданно для Элеоноры Арнольд наотмашь залепил преданному вассалу пощечину, а после протянул ему руку для поцелуя.

– Вот такая красивая традиция! – с гордостью воскликнул Рауль, страстно лобызая руку мэра.

– Довольно, – прервал поцелуи Арнольд, – у нас дама в гостях, приложись в знак уважение и к ее руке.

Рауль незамедлительно исполнил просьбу хозяина и, сухо чмокнув руку Элеоноры, замер в восторге:

– Какой у вас перстень! Так и переливается!

– Подарок дядюшки, – отдернула руку дама.

– Вот зоркий глаз! – шаловливо подпрыгнул на месте мэр. – Признайтесь, дорогая Элеонора, что своим скромным платьем вы намеревались скрыть от нас свое высокое происхождение! Состоятельности стесняться не надо, – он выставил напоказ свои пальцы, на каждом из которых было по перстню. – О богатстве мечтают все! Я ведь сразу обратил внимание на ваши бриллиантики в ушах и перстенек на пальчике. Хороши украшения, нечего сказать. Щедрый у вас дядюшка! – мэр хихикнул и с радостью добавил: – Мы вас разоблачили!

– Вынуждена признать, острый у вас ум, – наигранно улыбалась мужчинам Кошкина.

– А теперь к столу, – предложил мэр. – Отметим ваше разоблачение! Мелочи выдают: драгоценности, покупка дорогих книг…

– Сдаюсь, я повержена, конспиратор из меня плохой, – призналась гостья.

– Не желаете ли? – Арнольд предложил гостье белый порошок. – Для поднятия настроения.

– Для поднятия настроения предпочитаю бокал хорошего вина и дружескую беседу. Друзей в вашем лице я уже нашла.

– Дело за малым, хорошее вино нас уже ждет, – мэр вошел в большой зал, в центре которого стоял сервированный стол, и жестом предложил Раулю и Элеоноре за него сесть.

– Жаль, Рауль Афанасьевич, что вы пожаловали к нам без супруги, – заметил мэр. – Чем больше компания, тем веселее.

– Мария ждет приглашения за дверью, – ответил вассал.

– Да?! Узнаю ее деликатность! Давайте ее позовем к нам, пусть угощается, – Арнольд щелкнул пальцами и приказал лакею пригласить в зал терпеливо ожидающую за дверью гостью. – О Мария, – громко пропел он, направляясь к двери, – мы ждем вас с нетерпением. Явите нам свой лик!

Не успел Арнольд сделать и пяти шагов, как в дверном проеме показалась пухленькая дама в напудренном парике.

– Что же вы от нас прячетесь? – обратился к ней мэр. – Элеоноре одной тяжело разбавлять общество двух кавалеров, баланс равновесия нарушен. Каждому кавалеру по даме! – пошутил Безусый, громко рассмеялся и незаметно для всех шлепнул Марию по филейному месту. – Вы меня совсем забыли, – прошептал он даме.

– Разве возможно вас забыть? – женщина слегка присела и поцеловала Арнольду руку.

– И все же…

– Мне показалась, госпожа Лукреция вытеснила меня из вашего сердца, – прошептала Мария.

– Вы меня недооцениваете, – продолжая улыбаться, он подставил для поцелуя вторую руку. – У меня огромное сердце, места хватит всем.

– Значит, мои опасения были напрасны?

– Конечно, сегодня ночью двери моей спальни для вас открыты. Надеюсь, мы с вами продлим общение после ужина?

– Я тоже на это надеюсь.

– Тогда я сделаю все возможное и невозможное, – хихикая, подхрюкнул мэр.

– Я в предвкушении обещанного счастья, – не смущаясь, кокетничала замужняя.

– Мой сахарок, – мэр подвел даму к столу и обратился ко всем гостям. – Присаживайтесь, господа, – Арнольд подал знак лакеям, и те, отодвинув от стола стулья, помогли гостям сесть.

Бесшумно порхая между столами, прислуга в белых ливреях наливала в бокалы вино, накладывала по желанию гостей в их тарелки подрумяненную в печи дичь, рыбу, паштет из печени фазана, маринованные грибы, тушеные овощи.

– Как вам вино, дорогая Элеонора? – поинтересовался мэр, обращаясь к гостье, сидевшей напротив него, с противоположной стороны большого овального стола, покрытого белой вышитой скатертью.

– Превосходно! – пригубила вина Элеонора. – Чудесный букет!

– А какое лучше, красное или белое?

– Красное – к мясу, белое – к рыбе. Все напитки хороши! – нахваливала Элеонора.

– Здесь я с вами согласен целиком и полностью! – мэр осушил бокал и сделал знак, чтобы его снова наполнили. – А что вы молчите, мой верный вассал? – обратился он к Раулю.

– Это вино сделано из винограда, что растет в южных поместьях господина Марка. Там много солнца – все условия для процветания виноделия. Господин Марк знает в этом толк.

– И не только в этом, дорогой, – подала голос Мария, закладывая за румяную щеку кусок дичи. – Он разводит овец. Его сукно из шерсти высоко ценится на рынке.

– Что вы говорите?! Я не знал, – удивился мэр.

– Овцами он занялся сравнительно недавно. Кажется, года два назад, – пояснила жена Рауля.

– Я возьму эту информацию на заметку, – жуя и разговаривая одновременно, сказал Арнольд. – А что еще нового?

– Купец Ганс, – начал было Рауль, но мэр его перебил встречным вопросом.

– Это тот, что торгует специями?

– Тот самый. Теперь он ко всему этому стал приторговывать искусством, – доложил вассал.

– Удачно? – задал уточняющий вопрос мэр.

– Более чем, – отрапортовал Рауль Афанасьевич. – Он продал три картины по хорошей цене.

– Кто купил?

– Смотритель ворот, ваш покорный слуга и аптекарь.

– Что же изображено на полотнах? – полюбопытствовал Безусый.

– На картине аптекаря нарисованы какие-то колбы, дым, книги… Словом, ничего интересного, – скривил кислую мину вассал.

– Картина называется «Сила науки», – дополнила рассказ мужа Мария.

– На той, что приобрел смотритель ворот, – продолжил Рауль, – сцена охоты.

– Охотничьи собаки, – снова вставила жена, – лес, дикие звери, разбегающиеся в стороны при звуке охотничьего рожка.

– Ну, а на вашей что? – поинтересовался мэр. – Хороша картинка?

– Извольте сами судить, – заискивающе протянул заведующий чумным бараком.

– Прикажете внести? – таинственно улыбнулась Мария.

– Она здесь? – мэр вытер губы и бросил салфетку на стол.

– Здесь, – подтвердил вассал.

– Извольте! Не томите! Вносите, – заерзал на стуле Арнольд. – Я весь в нетерпении! Обожаю искусство!

В зал внесли картину, закрытую плотной тканью.

– Показывайте, показывайте, – торопил хозяин дома.

– Натюрморт! – с гордостью объявил Рауль и театральным жестом сорвал покрывало с картины.

– Не ду-у-урн-о-о-о… – протянул мэр. – Очень даже недурно! Это что же, утка? – он ткнул пальцем в изображенную на холсте птицу.

– Так точно, – отрапортовал Рауль Афанасьевич, – дикая утка!

– Все как вы любите, – продолжала улыбаться Мария, – дичь, фрукты, графин с вином.

– Хрустальный, – дополнил вассал. – Слева от мяса приправы: укроп, зеленый лучок…

– А там, возле лука, что за птичка? – изучающе рассматривал картину мэр.

– Попугай, – пояснил подчиненный.

– Никогда не ел. А вы, Элеонора, пробовали попугая? – обратился Безусый к гостье.

– Не пробовала, мне кажется, он несъедобный.

– Эта пестрая птичка не для еды – она декоративная, – поделилась знаниями Мария, – для красоты. Некоторые из попугаев умеют говорить. Я сама слышала. Прошлым летом по пирсу расхаживал моряк с такой птицей, она сидела у него на плече и разговаривала.

– Что вы говорите! – всплеснул руками удивленный мэр. – Что же она говорила?

– Она нецензурно бранилась.

– На кого?

– На нерасторопного юнгу.

– Какая умная птица! Конечно, она не годится в суп! Мы же не дикари, – рассуждал хозяин дома, – чтобы такой интеллект в желудок отправлять. – Однако одного не могу понять: почему попугай мертвый?

– Для гармонии композиции, – поспешил с разъяснениями Рауль. – Здесь вся живность мертвая: утка, заяц, попугай.

– Ох уж мне это искусство, никого не щадит! – хохотнул хозяин, оставшийся довольным пояснением. – Ну, что ж, – заключил он, – цветасто, создает настроение, разжигает аппетит. Дорого заплатили?

– О деньгах говорить неловко, – засмущалась Мария.

– Что так?

– Это наш вам подарок, – ответила дама.

– Что вы, что вы!.. Вещь дорогая! Удобно ли? – улыбка Арнольда Безусого при слове «подарок» стала еще шире, на лице читалась радость.

– От всего сердца, – жадно припал к руке хозяина вассал. – Не откажите.

– Я тронут, – погладил по голове лобызальщика мэр. – Тронут! Картина будет висеть здесь, – он указал пальцем на стену над камином. – Здесь как раз не хватает яркого пятна. Что скажете? – обратился он к гостям.

– Прекрасное место! – похвалила выбор жена вассала.

– Я подумываю завести в нашем городе своих художников, – поделился с присутствующими мыслью Арнольд. – Не дело все из-за моря везти. Мы вроде не безрукие, со вкусом все в порядке, голова на плечах имеется.

– Я с вами абсолютно согласен, – Рауль сел за стол и занялся паштетом.

– Вот вы, Рауль Афанасьевич, этим и займетесь.

– Я по искусству не уполномочен.

– Я вас уполномочиваю. Передайте свои обязанности смотрителю ворот. А на ворота, – мэр на минуту задумался и, посмотрев на лакея, стоящего возле него, продолжил: – Назначим Пахома. С сегодняшнего дня ты, Пахом, – обратился он к лакею, – будешь служить смотрителем городских ворот. После трапезы сдашь ливрею и получишь ключи.

– Справится ли он с должностью? – усомнилась Мария.

– Он человек послушный, исполнительный, – мэр посмотрел на застывшего от волнения Пахома. – Да там и справляться нечего, – махнул он рукой. – Работа несложная: утром ворота открыть, вечером запереть. Тарелки на столе расставлять сложнее. Да? – посмотрел еще раз на лакея хозяин. – Кивни хотя бы, застыл как истукан.

Лакей кивнул головой и дрожащими руками подлил Арнольду в бокал вина.

– За твою новую должность, будущий вассал, – Арнольд поднял бокал и подмигнул лакею. – Будешь хорошо служить, и твой портрет повесят в галерее среди прочих, – он осушил бокал, и Пахом тут же его наполнил. – Да, кстати, Элеонора, вы знаете, что у нас завтра карнавал?

– Я слышала, что завтра будет праздник, – ответила на вопрос Элеонора.

– Отлично! Рынок как никогда будет забит всякой всячиной: пряности, снедь, утварь, ювелирные изделия, ткани… Со всех округ стянутся циркачи с обезьянами и медведями. В прошлом году один дрессировщик прибыл в город с леопардом. Рауль Афанасьевич, вы помните, как было смешно, когда зверюга сорвалась с цепи, и толпа в ужасе начала разбегаться в разные стороны? – этот случай хозяину дома казался смешным.

– Такое не забыть, – с набитым ртом отозвался новоиспеченный начальник по искусству. – Мы за всем этим наблюдали с вашего балкона.

– Много пострадало людей? – Элеонора обратила внимание на то, с какой легкостью и восторгом обсуждают события прошлого года мужчины.

– Если не считать одну горожанку, которая скончалась от испуга, можно сказать, что никто не пострадал. У этой кошки, как выяснилось, отсутствовали все зубы, – засмеялся Рауль.

– Почему отсутствовали зубы?

– Старая была, – вассал облизнул языком испачканные соусом губы.

– По улицам будут бродить скрипачи и певцы, танцоры в ярких нарядах пройдут по главной улице города, поднимут горожанам настроение и призовут присоединиться к общему веселью, – вводила в курс дела завтрашних событий гостью Мари.

– Пусть веселится простой народ, пусть радуется. Когда еще? – захмелел хозяин дома. – По сути, простолюдины существуют для удовлетворения потребностей высшего сословия: меня, вас и тех, кто молится за мое благополучие. Молитвенный подвиг не всякому под силу, так же как и воинская служба. Да и бремя власти давит на плечи…Ведь что за работа у швеи? Сидит на табурете, вставляет ниточку в иголочку и…

– И все, – помог закончить мысль хозяину Рауль. – Работа тихая, без стрессов, не вспотеешь.

– Все верно. А у меня? – Арнольд обвел посоловелым взглядом гостей.

– Должность ответственная, приходится думать за всех, – снова пришел на выручку подчиненный. – Бремя власть давит! – он изобразил сочувствующее лицо.

– Да-а-ви-и-ит, – протянул мэр. – Взять, к примеру, рыбака, – Арнольд снова посмотрел на начальника по искусству.

– Возьмем, к примеру, рыбака, – подхватил эстафету Рауль Афанасьевич. – Он что, сидит себе с удочкой на лоне природы, в тишине, покое и дремлет. Никаких переживаний ни за кого, никакой ответственности. То ли дело вы… – вассал глазами преданной собаки посмотрел на хозяина.

– Что поделать? У каждого свой крест, – сочувствовал сам себе Арнольд.

– Мудрые слова, – зааплодировала Мария.

– Что правда, то правда, – поддержал женщину муж и воздал должное овациями.

Арнольд Безусый посмотрел на растерянное выражения лица Элеоноры:

– А вы, что же, дорогая? – спросил он у гостьи.

Не найдя, что ответить на пространный вопрос, Кошкина присоединилась к рукоплесканиям.

– Мужик, – тихо сказал мэр, достав из кармана коробочку с белым порошком, – должен пахать, – он втянул дурман носом, – и копать землю, а наше дело благословлять его на работу и… – Арнольд хотел сказать еще что-то, но тело его размякло, глаза закрылись, и голова опустилась на скомканную салфетку на столе.

Все притихли, в зал вошли две горничные и любезно предложили проводить гостей в их спальни.

Проходя по длинной галерее с портретами знати, смотрящими на всех с высоты закрепленной на стене рамы, женщина вспомнила историю давно минувших лет. Перед глазами как наяву воскресли старые петроградские трущобы, в узеньких темных переулках которых шныряли кокаинщики в поисках дозы. «Я хорошо знаю этот народец, – подумала она, следуя за горничной. – После того чудовищного убийства в поместье Палашиных судьба занесла меня в этот суровый город. Я устроилась уборщицей в аптеку у Аларчина моста. Там я и познакомилась с Мерком – учеником аптекаря, он помогал хозяину готовить лекарства, денег за работу ему не платили, но и за учебу платы не требовали».

Вальдемар Мерк был талантливый шельмец, за спиной учителя производил кокаин высшей пробы, и цена за понюшку– три рубля. Конкурировать с ним было сложно, а скорее невозможно: низкая цена при высоком качестве в то время, когда в некоторых притонах в эту отраву для количества подмешивали мел и порошок буры.

Горничная повернула за угол, и женщины продолжили путь по узкому коридору, стены которого были обиты голубой тканью. Пройдя десять шагов, служанка открыла перед гостьей дверь в спальню, в которой горел, потрескивая поленьями, камин, у стены стояла большая кровать с балдахином, а рядом, на полу, красовалась ночная ваза, предназначенная для справления естественной нужды.

– Вам помочь раздеться? – спросила горничная.

– Как вас зовут?

– Ирина, – ответила девушка, все лицо которой было усыпано веснушками, а из-под чепца выбивались короткие рыжие завитки волос.

– Я сама.

– Над кроватью, у стены, шнурок с колокольчиком. Если вам что-то понадобится, позвоните, и я приду.

– Спасибо, Ирина. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – девушка еле заметно поклонилась и вышла, плотно закрыв за собой дверь.

Элеонора, не раздеваясь, села в кресло напротив камина и, залюбовавшись танцем гибких языков пламени, обволакивающих обгоревшие дрова, снова вспомнила Петроград. На улице выпал первый снег, припорошив редкой крупой мощеные дороги, одинокие снежинки кружили в воздухе, подгоняемые ветром. У Николаевского вокзала стояла графиня, имя которой Элеонора никак не могла вспомнить, но лицо женщины она помнила до мельчайших деталей. В свете того времени она считалась первой красавицей: тонкий стан, густые черные волосы, изумительной красоты голос. Элеонора была восхищена ее пением. До революции графиня несколько раз приезжала в гости к Наталье Павловне в имение, вечерами они музицировали, исполняли романсы, обсуждали светские новости, последние тенденции в моде. Это было в прошлом, а в настоящем же кокаин и революция опустили ее на социальное дно: прекрасные глаза потускнели, голос пропал. Банкротство и яд сделали свое дело: женщина за три года сильно постарела, седина путалась в темных засаленных прядях, покрытых крестьянским платком из козьего пуха, она просила милостыню, протягивала свою дрожащую руку к каждому прохожему, взывая к милосердию, в надежде заработать на очередную дозу.

«Я положила в ее ладонь пятак. Она меня не узнала. И хорошо, что не узнала. „Кокаинщики не живут долго. Парадокс: они обожают жизнь и сами же ее себе укорачивают“, – вспомнила слова Вальдемара Кошкина. Прилежный ученик аптекаря снабжал „смертельной пудрой“ всех, кто был в состоянии платить. Мародеры, которые когда-то ворвались в поместье и всех расстреляли, тоже употребляли эту дрянь, и не исключено, что они получали ее по каналам Мерка, веселого, умного, простого в общении парня, который помог мне снять комнату у своей тетки и устроиться на работу. Он никогда не задумывался над тем, что убивает и калечит своим отлаженным бизнесом людей. В прессе часто мелькали сообщения примерно такого содержания: „Недавно была ликвидирована банда налетчиков в составе двадцати человек, большинство из них оказались коканщиками и болели „дурной болезнью“. Яд не щадит дворцов, не щадит подвалов…“ – кажется, так газетчики выражались в статьях о вреде кокаина. Страшно подумать, какие распоряжения может давать мэр города, находясь под воздействием порошка. Как я понимаю, у местной знати наркотики в моде».

Элеонора почувствовала, как ее веки отяжелели, она закрыла глаза и погрузилась в дремоту, мысли стали вязкими, и, невзирая на значительную замедленность их течения, они продолжали прокручивать кадры из прошлого:

«Зарплаты едва хватало на еду и оплату маленькой комнаты, которую сдала мне Анна Григорьевна Мерк – бабка Вольдемара, – читала страницы своего дневника во сне Кошкина. – Старушка не была в курсе дел внука, она жила своим узким мирком, музицировала, под настроение читала вслух стихи, перебирая старые письма и поздравительные открытки, она целиком и полностью ушла в воспоминания молодости. Я и Вольдемар были ее единственной безопасной связью с внешним миром, в революционном котле которого, за окном, из лозунгов, смелых идей и крови создавался новый пролетарский русский мир. „Элеонорушка, – обращалась она ко мне, когда я возвращалась с работы, – что там, снаружи, происходит? Сегодня я слышала, за окном постреливали. Снова переворот? Кто на этот раз победил? – не дождавшись ответа на свои вопросы, она продолжала щебетать: – Интересно, Антоша Белых жив или помер? В годы моей юности он был в меня страстно влюблен. Я убеждена, что на сильную страсть способна только юность, в зрелости запал не тот…“ На щуплые плечи Анны Григорьевны, невзирая на время года, всегда была наброшена теплая шаль. Она постоянно мерзла, из-под ее длинной юбки выглядывали войлочные носы коротких валенок, а на руках красовались неоднократно штопанные перчатки без пальцев. Напудренное лицо пожилой дамы украшали два розовых пятна на сморщенных временем щеках. Внук регулярно снабжал близкую родственницу белилами и румянами собственного производства».

* * *

Утром следующего дня к завтраку, помимо гостей, которые ночевали в доме мэра, присоединилась Люсинда Безусая, мать Арнольда. Старушка средней комплекции, маленького роста, носила высокий парик, по виду напоминавший вафельный рожок из-под пломбира, правильной конической формы, со страусовым пером, воткнутым в вершину сооружения, как она считала, для красоты. Пожилая дама сидела между сыном и Раулем.

– Занимаясь утренним туалетом, мне вдруг подумалось, – завел беседу хозяин дома. – Каким будет мир, если нас вдруг не станет? Что случится с нашими памятниками, если все мы исчезнем?

– Почему исчезнем? – округлила глаза Мария.

– Так, не почему, просто исчезнем беспричинно, и все.

– Мир без нас – это ужасно! – высказал свое мнение Рауль.

– Что будет с Землей? – Арнольд тяжело вздохнул.

– Ничего не будет, наш город «схлопнется», как Лас-Вегас и Токио в свое время, как все города когда-то. Раз, – Люсинда хлопнула в ладоши, – и все!

– Что такое Токио и Лас-Вегас? – Мария с удивлением посмотрела на старушку, лицо которой было покрыто глубокими старческими морщинами, над губой и на подбородке которой кое-где торчала редкая проволочная щетина, а из-под дряблых, нависающих век выглядывали озорные глазки.

– Говорят, когда-то были города с такими названиями, – пояснила пожилая дама и добавила: – Были и сплыли, нет их теперь.

– Вы, маман, большая выдумщица, – хохотнул мэр.

– Мне бабушка рассказывала, такие города были! – настаивала на своей правоте Люсинда.

– Она была в маразме, – повысил голос сын, – и фантазировала безбожно!

– Ты не был с ней знаком, – возразила мать. – Она была в себе! Она видела то, чего ты не видел! Она жила в другом мире!

– А правда, что будет, если нас не станет? – Мария представила безлюдные городские улицы, по которым бродят одичавшие голодные собаки.

– Воздух станет чище, – не задумываясь, произнесла старушка, промакивая ломтиком хлеба соус в тарелке.

– Маман! – одернул ее сын.

– Что «маман»?! Человек выделяет слишком много неприятных запахов. Воздух загрязняется!

– Хорошо, оставим тему запахов. Это портит аппетит, – предложил Безусый.

– Жизнедеятельность человека так же вредна, как атомные электростанции, – не успокаивалась маменька, обгладывая куриную ножку.

– Что это? – не поняла Мария.

– Я не знаю, что это. Вернее, не помню. Но моя бабушка говорила, что эти станции очень опасны.

– Атомные электростанции?! Кто-нибудь, кроме вашей покойной родственницы, знает, что это такое? Никто не знает и никто в глаза не видел эти электростанции! Кушайте, маман, – мэр не верил ни единому слову из рассказа родительницы.

– Они взорвались, поэтому их никто не видит и уже никогда не увидит. Бабушка знала, что говорила, – тряся в воздухе наполовину обглоданным окорочком, авторитетно заявила Люсинда.

– Пусть так, маменька, не будем спорить.

– Я не спорю, слова моей бабушки для меня неоспоримая истина.

– Хорошо, хорошо, ешьте, – не в силах переубедить мать мэр решил дать ей выговориться.

– А почему они взорвались? – любопытство Марии разгоралось с каждым услышанным неизвестным словом.

– Ядерное топливо рвануло.

– Что такое ядерное топливо?

– Ну уж этого я не знаю, я не инженер.

– Кто такой инженер? – засыпала Люсинду вопросами жена Рауля.

– Так бабушка называла изобретателей.

– Для чего строили атомные электростанции?

– Для выработки электричества.

– Электричество? Какое забавное слово! Ну хорошо, а что они делали с электричеством? Они его ели, надевали на себя?

– Они освещали электричеством дома и улицы, как свечами. Но их свечи, работающие на электричестве, не коптили и были намного ярче обычных свечей, сделанных из воска.

– Это что-то нереальное! Невозможное! Сказка! – восторгалась Мария.

– Вот именно, сказка! – сыронизировал хозяин дома. – Наши далекие предки были людьми малоразвитыми, малообразованными, с массой всяческих предрассудков. Эволюция – это естественный процесс, который дает нам понять, что каждое последующее поколение умнее предыдущего. Накопленный опыт предыдущих поколений улучшает стартовые позиции людей будущего. Я не верю в фантастический вымысел. Электричества нет и никогда не было! Кто его видел? Никто! – с жадностью приступая к десерту, закончил свою речь мэр.

– Моя бабушка видела, – невозмутимо настаивала на своем мамаша, слизывая с десертной ложки крем.

– Что еще она видела? – усмехнулся Арнольд.

– Асфальт видела.

– Что это? Уж вы, маменька, просветите наших гостей.

– Дорожное покрытие.

– Покрытие?! Чудесно! Мы выстилаем улицы камнем, а вы хотите сказать, что они покрывали дороги асфальтом? – вступил в разговор Рауль. – Асфальт – это разновидность камня?

– Не совсем, – Люсинде нравилось быть в центре внимания, ирония сына ее ничуть не смущала.

– Объясните нам, пожалуйста, что это за асфальт такой, – Рауль Афанасьевич не верил рассказам пожилой дамы, но слушал их с большим интересом, втайне завидуя ее богатому, неиссякаемому воображению.

– Это смесь смол и мелких камней, – поправляя съехавший набок парик, пояснила пожила дама. – Всем этим заливали дороги, и когда смола затвердевала, покрытие становилось прочным и уже не размокало от дождя и снега. Дороги были длинными-предлинными, они опоясывали всю землю, и трава на них не росла.

– Опоясывали всю землю?! Подумайте сами, маменька, где они могли взять столько смолы? Это вы хватили через край!

– Куда же делись дороги? Почему мы их не видим? – поинтересовалась Мария.

– Их засыпало пылью, – ответила Люсинда.

– У вас на все найдется объяснение, – Арнольд сделал знак лакею, и тот принес ему еще одно пирожное. – Не останавливайтесь, развлекайте наших гостей. По глазам вижу, Элеонора и Мария всецело поглощены фантазиями вашей бабушки.

– Пожалуйста! По дорогам ездили машины без лошадей, – продолжала упиваться всеобщим вниманием маман.

– Машины – это что-то…

Мария хотела высказать предположения, но не успела. Люсинда пошла на опережение:

– Это такие телеги на колесах. Телеги не простые, а со стенами, потолком, крышей и дверью.

– Маменька, вы описываете карету.

– Можно и так сказать, – согласилась со словами сына маман. – Но карета без лошадей.

– Карета без лошадей двигаться не может, – заметил Рауль, – ей нужна тяговая сила. Что двигало эти машины?

– Мотор, – не раздумывая ответила Люсинда.

– Это что еще за чудо? – спросил вассал, а про себя подумал: «Обладай я таким воображением, можно было бы податься в писатели и сыскать на этом поприще громкую известность».

В минуты уединения он мечтал о безграничной славе, чтоб она гремела на весь мир, осыпая его деньгами и любовью поклонников. На секунду Рауль Афанасьевич оторвался от реальности, закрыл глаза и увидел себя в белой длинной тоге и красном плаще, голову его венчал символ славы и победы – лавровый венок.

– Мотор – это такая штука, которая могла сдвинуть с места что угодно: лодку, машину, самолет…

– Маменька, уж если рассказываете, то рассказывайте детально. Наши гости не знают, что такое самолет.

– Это металлическая птица. В ее живот, как в карету, садились люди и передвигались по воздуху.

– Чудеса, да и только! – захлопал в ладоши Арнольд. – Браво!

– А не чудо ли философский камень, сын мой?! Вы никогда его не видели и в руках не держали. Однако постоянно твердите о его необыкновенных возможностях.

– Маменька, вы говорите о вымышленном мире.

– Природа почти поглотила цивилизацию, в которой родилась моя бабушка. Там, в лесу, возможно, сохранились ее осколки, доказывающие то, что мотор существовал. Но, увы, это территория рукокрылых, нам туда нельзя. Кстати, рукокрылые – это тоже плоды той, развитой, эпохи.

– Это мы знаем. Причиной всему было колдовское зелье из вина и слюны летучей мыши. Тот, кто выпил это вино, превратился в рукокрылого, – повторил историю, описанную во многих книгах, мэр. – Элеонора, вы все утро молчите.

– Я внимательно слушаю вас и госпожу Люсинду. Я не могу принять активное участие в беседе, потому как ничего не знаю о металлических птицах и машинах.