Текст книги "Корсары Мейна"

От посла поступил приказ никуда не отлучаться с корабля, и после обеда фрегат поднял паруса и вышел в открытое море. Видимо, поездка получилась удачной, потому что маркиз весь лучился от удовольствия. Когда он взошел на борт, за ним втащили два объемистых тюка; надо полагать, подумал Мишель де Граммон, они набиты древними раритетами, купленными за бесценок или подаренными послу бейлербеем…

Солнце клонилось к западу. Подул вечерний бриз, и фрегат бойко запрыгал по невысоким волнам, словно морской конек, который решил немного попутешествовать и для этого отцепился от стебля морской травы. Закат на море – совершенно потрясающее зрелище; в такие минуты Мишель де Граммон покидал свою каюту и, устроившись на полубаке в мягком удобном кресле, покуривал трубку и с восторгом наблюдал за феерией красок, блиставших у горизонта.

Обычно компанию ему составлял первый помощник Матис Дюваль, но сегодня его так утомили блуждания по Кафе, что он немедленно удалился к себе и прилег отдохнуть, чтобы к полуночи встать на вахту свежим и бодрым. Капитанскую каюту пришлось отдать послу и его секретарю, и Мишель не торопился занять свободную койку рядом с помощником, потому что его храп напоминал львиный рык и уснуть под такое музыкальное сопровождение можно было, лишь выпив не менее пинты крепкого рома.

Неожиданно внимание де Граммона привлекла военная галера под турецким флагом прямо по курсу. Там творилось что-то неладное. Когда фрегат подошел поближе к турецкому судну, Мишель увидел, что на палубе идет жестокая схватка. Вскоре он понял причину заварухи: против янычар, команды галеры, сражались оборванцы; похоже, это были взбунтовавшиеся гребцы. Они дрались отчаянно, и казалось, еще немного, и победа будет на их стороне. Но янычары задавили их количеством. Вскоре на палубе галеры, которая сначала сбавила ход, а потом и вовсе остановилась, осталось всего несколько человек, способных держать оружие.

Мишель де Граммон смотрел на схватку с невольным восхищением. Гребцы дрались как одержимые. Особенно его впечатлили двое; встав спиной к спине, они так быстро и мастерски орудовали турецкими ятаганами, что почти каждый удар достигал цели. Палубу галеры заливали потоки крови; яростные крики обозленных янычар, вопли раненых и предсмертные стоны умирающих поднимались к быстро темнеющему небу, и только из уст бунтовщиков не вырывалось ни единого слова. Они казались немыми демонами мщения, которых невозможно убить.

Но вот наконец из взбунтовавшихся невольников на палубе остались лишь те двое, которые дрались спина к спине. Мишель сокрушенно вздохнул: финита ля комедия; похоже, интересное представление приближалось к концу. Фрегат качался на волнах совсем рядом с мятежной галерой. Неожиданно один из бунтовщиков оторвался от товарища, пробился на корму и нырнул в дверь, которая вела в трюм. Едва он это сделал, второй бросился к борту, сразив по пути двух янычар, и прыгнул в море. Раздался страшный грохот, и на месте, где только что дрейфовала галера, образовался огненный вихрь, плюющийся обломками досок, весел и корабельных принадлежностей.

– Боцман! – заорал Мишель де Граммон. – Свистать всех наверх! Тушите корабль, якорь вам в глотку!

Пылающие обломки падали на палубу фрегата, и капитан боялся, что могут загореться паруса. А уж если искра попадет в крюйт-камеру… При этой мысли у Мишеля мурашки забегали по спине.

– Поворачивайтесь быстрее, сонные мухи! – подгонял он матросов, которые поднимали парусиновыми ведрами забортную воду и поливали палубу.

Он успокоился лишь тогда, когда фрегат отошел от останков галеры на безопасное расстояние.

– Лечь в дрейф! – с облегчением вздохнув, приказал он вахтенному офицеру.

Все обошлось наилучшим образом, корабль не пострадал ни от взрывной волны, ни от горящих обломков.

– Сьёр, вы думаете, в этом адском огне кто-то уцелел? – спросил Матис Дюваль, которого разбудил грохот.

Что касается маркиза де Нуантеля и его секретаря, прибыв на корабль, они изрядно налакались и спали как убитые. Их не смогла бы поднять с постели даже артиллерийская канонада, если бы фрегат вступил в морское сражение.

– Возможно, – коротко ответил Мишель.

– Зачем нам лишние хлопоты? Не проще ли оставить все как есть?

– Не проще. Султан может обвинить посла в том, что он не оказал помощь союзникам.

– А кто ему об этом скажет?

– Те, кто остался в живых. Вот они и скажут. Вода теплая, обломков много, так что возможность спастись у турок имеется.

– Воля ваша, сьёр…

Мрачный лейтенант, в душе не согласный с решением капитана, приказал спустить шлюпку на воду.

Спустя полчаса спасательная команда возвратилась на корабль. Увы, их улов оказался небогатым – они подняли на борт всего лишь одного человека. Остальные или ушли на дно, или плавали на поверхности как дохлая рыба.

Мишель де Граммон присмотрелся к спасенному и присвистнул от удивления – на палубе лежал один из тех невольников, которые сражались до последнего! Он хорошо его рассмотрел, тем более что великолепно сложенный мускулистый бунтовщик был обнажен до пояса, а на шее у него висел кипарисовый крестик на кожаном шнурке. Капитан глянул на Дюваля, у которого от удивления глаза полезли на лоб, и, тяжело вздохнув, сказал:

– Между прочим, вы были правы, дружище. Зря я вас не послушал… И что нам теперь делать? Ведь мы спасли бунтовщика, а не правоверного мусульманина. Много ли проку от наших усилий?

– Что делать? Выбросить за борт. Если он сумел выжить в огне, то ему и вода не страшна. Похоже, этому человеку благоволит сам Всевышний. Вот пусть он и дальше о нем заботится.

Спасенный шевельнулся, открыл глаза и вдруг обратился к офицерам… на ломаном французском языке!

– Мсье… сохраните мне жизнь. Оставьте на корабле… Умоляю…

Сказав это, он снова потерял сознание. Видимо, его сильно контузило во время взрыва.

– Ушам своим не верю! – воскликнул пораженный Мишель де Граммон. – Неужели наш соотечественник?

– Это вряд ли, – с сомнением ответил Матис Дюваль. – У него изрядный акцент.

– Возможно, он долго пробыл на чужбине…

– Вполне вероятно.

Мишель де Граммон немного подумал и решительно сказал:

– Пусть живет! Потом с ним разберемся, когда придет в себя. Определи его к матросам, найди свободную койку. Пошли к нему судового лекаря. От этого умника, конечно, толку мало, но все-таки… Пусть напоит его какой-нибудь гадостью. И еще одно – послу о спасенном ни слова. Предупреди офицеров и команду. Кто распустит язык, с живого кожу сдеру!

– Слушаюсь, капитан!

Спасенного унесли. Мишель подошел к борту и глянул в сторону запада. Там осталась лишь узкая светлая полоска – последний золотой мазок уставшего за день солнца на темно-синем бархате неба. Над Черным морем расправила огромные звездные крылья теплая южная ночь.

Глава 2. Буканьер

На этого быка Тимко охотился давно. Он был на диво проворным и крупнее, чем все остальные его собратья. Крупнее и хитрее. Казалось, бык наперед знал, где скрывается опасность. Его не могли выследить даже охотничьи псы – постоянные спутники Тимка Гармаша. Это были два здоровенных зверя с потрясающим нюхом, которые могли убить даже льва. Но бык в расцвете сил далеко не подарок; он вполне в состоянии справиться и со львом, и с медведем, и с охотником, если тот не успеет вовремя выстрелить. Его огромные рога торчали как два копья, и попасть на них значило распрощаться с жизнью. Свою жертву бык сначала нанизывал на рог, как на вертел, а потом, яростно мыча, топтал копытами. Ко всему прочему, он очень быстро бегал, проламываясь сквозь заросли, словно пушечное ядро, и умел таиться, как запорожский разведчик-пластун.

Но сегодня Тимко был уверен, что добудет желанный трофей. После многих неудач Тимко, как ему казалось, понял, почему бык столь неуловим: животное чуяло запах собак. Поэтому верных псов он привязал у шалаша, а сам отправился в засидку, обустроенную возле небольшой лужайки с удивительно сочной зеленой травой. Тимко хорошо умел читать звериные следы и вычислил, где кормится бык.

Вокруг лужайки стеной стояли непроходимые заросли колючих растений, и только бык с его толстой шкурой мог продраться сквозь них без ущерба для здоровья. И Тимко, который после поджога Киева подался в Запорожскую Сечь, где его, не без протекции со стороны Ничипора Галайды, имевшего среди сечевого товарищества большой авторитет, записали в Пластуновский курень и обучили проникать в малодоступные места.

Увы, отбить Киев у войск князя Януша Радзивилла не удалось. Подол выгорел почти дотла, ошалевшие жолнеры готовы были бежать от огня куда глаза глядят, но киевского полковника Волочая-Ждановича подвел Лукьян Мозырь, который ослушался приказа. Пришлось казацкому войску уйти от Киева несолоно хлебавши, потому что охрана пристани, куда Жданович хотел причалить со своим полком, оказалась гораздо сильнее и многочисленнее, чем он думал, имела пушки и была готова отразить любое нападение.

Тимку и Миките Дегтярю довелось вместе с войском Богдана Хмельницкого сражаться возле горы Батог против войск Речи Посполитой под предводительством коронного гетмана Мартина Калиновского. Закончилась битва разгромом польской армии, пленением и казнью более чем восьми тысяч жолнеров и высокородной шляхты. После этого Тимка и Микиту отпустили заканчивать обучение. Конечно, они могли остаться, тем более что в бою проявили себя с лучшей стороны, но и у одного, и у другого были свои мысли на сей счет.

У Тимка не выходила из головы Ядвига. Когда они прощались, Ядвига поклялась ждать его, что бы ни случилось. Но, когда он появился на пороге дома Тыш-Быковских, шляхтич сказал, как отрезал:

– Можешь меня убить, но я свою дочь за тебя не отдам.

– Почему?! Мы ведь любим друг друга! Где она? Я должен с нею поговорить!

– Поздно… – буркнул шляхтич. – Ядзя вышла замуж за достойного мужа и уехала отсюда.

– Это ложь! Она в усадьбе!

– Если не веришь, можешь искать! Но это правда, даю честное благородное шляхетное слово.

– Тимко, что ты распинаешься перед этой панской сволочью? – в руках Микиты сверкнула сабля. – Башку ему с плеч долой – и все дела. Я давно тебе говорил, что нужно рубить дерево по себе. Паны брезгуют родниться с холопами. Ах да, ты ведь из старинного казацкого рода. Но это еще хуже; мы теперь с польской шляхтой враги до гробовой доски. Кстати, говорят, у панов голубая кровь, вот и посмотрим, какая она на цвет…

– Нет! – Тимко встал между Микитой и Тыш-Быковским. – Не смей! Пусть живет. И знает: он остался в живых только благодаря своей дочери. А в то, что она вышла замуж, я не верю. Не верю! Ее где-то спрятали.

– Тогда давай твоего несостоявшегося тестя маленько попытаем… – Микита мрачно ухмыльнулся. – Он не только заговорит у меня – запоет, как дьяк на клиросе.

– Оставь его, – устало ответил Тимко; ему показалось, что на него обрушился весь мир, и под неимоверной тяжестью он даже застонал. – У-у… Проклятье!

Микита с сочувствием обнял его за плечи и сказал:

– Пойдем… Нечего нам тут делать.

Тимко хмуро кивнул, и они направились к трофейным лошадям, которые мирно жевали сено у коновязи.

В коллегиум они так и не вернулись. Ни один, ни другой не чувствовали особой склонности к учению, поэтому оба подались на Сечь. Тимко несколько раз пытался найти хотя бы след Ядвиги, но она словно растаяла в воздухе – никто ничего о ней не знал.

Прошли годы. Ядвига долго снилась Тимку, но постепенно ее образ начал тускнеть, пока и вовсе не пропал из снов. Иногда он все же вспоминал о ней, и в такие моменты, если они случались в бою, Тимко становился как безумный. Он бросался на противника с такой бесшабашной яростью, что старые казаки только диву давались. Казалось, Тимко ищет смерти. Но, видимо, в небесной книге, где была прописана его судьба, гибель в бою с поляками не предусматривалась. Жизнь послала Тимку иные испытания…

В 1660 году две тысячи запорожцев, среди которых были Тимко Гармаш и Микита Дегтярь, вошли в Крым и, пользуясь отсутствием на полуострове серьезных военных сил, ограбили и разорили край так, что там остались «только псы и коты», как потом писали историки. Прорвавшись через Перекоп, казаки разрушили несколько селений и городов, убили около трех тысяч татар, взяли в плен полторы тысячи женщин и детей, освободили две тысячи невольников и с триумфом вернулись в Запорожскую Сечь.

Увы, ни Тимко, ни Микита в число триумфаторов не попали. Им досталась другая участь. Казаки захватили четыре галеры, погрузили на них то, что не смогли увезти в обозе, и отправились в Сечь водным путем. Тимко и Микита оказались среди тех запорожцев, которым поручили доставить груз по назначению в целости и сохранности. Но их путешествие длилось недолго. Галеры перехватил турецкий флот и после отчаянной битвы оставшихся в живых запорожцев приковали к скамейкам тех самых «каторг», которые они уже считали своим призом.

Три года Тимко и Микита сидели на веслах, три года по их спинам гуляла нагайка надсмотрщика, и все это время они мечтали о побеге. Да и кто из гребцов-невольников об этом не думал? Многие их товарищи нашли последнее успокоение в глубинах Черного и Средиземного морей, но бывшие бурсаки оказались на диво крепкими орешками. Частые порки, которым они подвергались в коллегиуме, послужили неплохой закалкой.

И вот наконец наступил миг, о котором грезят все пленники, – они почувствовали приближение свободы. Пусть за нее еще нужно было драться, но уж лучше умереть в бою, чем скончаться прикованным к галерной банке. Тимко и Микита после долгих трудов и ухищрений достали напильник и перепилили свои цепи. Они сумели освободить еще десятерых товарищей по несчастью, да вот беда, надсмотрщик заметил железные опилки под ногами гребцов и сразу понял, откуда они. Невольники хотели захватить судно ночью, чтобы перебить сонных матросов и в темноте уйти подальше от берегов Крыма, но им пришлось схватиться с командой галеры раньше назначенного срока.

Сначала Тимко и Микита орудовали веслами, а затем, подобрав ятаганы поверженных турок, устроили беспощадную рубку. Они понимали, что это их последний бой, но это только придавало им сил. Пощады от османов ждать не приходилось – разъяренные турки убивали не только тех, кто сбросил оковы, но и остальных гребцов-невольников. Когда пали все их товарищи, Микита крикнул своему другу и побратиму:

– Спасайся! Прыгай в воду! Я взорву галеру!

– Нет! Мы умрем вместе!

– Меня никто не ждет, а ты еще можешь отыскать свою Ядвигу! Прощай, брат!

– Прощай, Микита…

Микита Дегтярь подобрал оброненный турками пистоль, пробился к пороховому погребу, и спустя мгновение страшный взрыв разнес галеру в щепки…

От французов, которые его подобрали в море, Тимко особых милостей не дождался. Он опять сел на весла, правда, в качестве вольнонаемного гребца, заменив умершего матроса. Но на самом деле он как был невольником, так и остался, хотя Тимку за службу полагалось жалованье, правда, мизерное. Уйти с фрегата он не мог, ему бы никто этого не позволил, да и уходить в общем-то было некуда. «Вандом», доставив посла Франции маркиза де Нуантеля в Константинополь, немедленно покинул Турцию и отправился по месту назначения – на Антильские острова.

В Европе разгорался франко-испано-голландский конфликт, в любой момент готовый перерасти в войну, и фрегат торопился присоединиться к французской эскадре на Мейне. Предприимчивый Кольбер[30]30
  Кольбер, Жан-Батист (1619–1683) – государственный деятель, фактический глава правительства Людовика XIV после 1665 года.


[Закрыть], морской министр и интендант финансов, конечно же не мог оставить без внимания «золотое дно» на Карибах, где пролегали пути испанских галеонов, под завязку нагруженных ценностями. И «Вандом» под командованием капитана Мишеля де Граммона принял живейшее участие в мелких стычках с испанскими и голландскими судами.

Это было прибыльное занятие как для офицеров, так и для команды, потому что им полагались призовые выплаты, а если учесть, что испанские и голландские галеоны перевозили кроме золота и серебра еще и очень дефицитные в Европе колониальные товары, то это были огромные деньги. Всего лишь один удачный абордаж мог принести простому матросу, не говоря уже про капитана, целое состояние.

Тимко безропотно нес свой крест. После гибели побратима Микиты Дегтяря у него внутри словно что-то оборвалось. Пропала последняя ниточка, которая связывала его с родиной, и Тимко в мрачной безысходности поплыл по течению, не веря, что когда-нибудь возвратится домой, и тем более, что сможет отыскать Ядвигу.

В команде «Вандома» он получил имя Тим Фалькон. Для того чтобы занести Тимка в списки, его имя сократили, а фамилию перевели почти в точности. Она происходила от украинского слова «гармата» – пушка, а поскольку на флоте в качестве орудий в основном применяли фальконеты[31]31
  Фальконет, фалькон (итал. falconetto, англ. falconet – молодой сокол) – название артиллерийского орудия калибра 1–3 фунта, состоявшего на вооружении в армиях и флотах в XVI–XVIII вв.


[Закрыть], то новому матросу «Вандома» и прилепили столь звучное прозвище. Тем более что де Граммон был восхищен храбростью и боевыми качествами бывшего невольника, которые ему довелось увидеть воочию.

На веслах Тимко сидел недолго. Спустя два месяца «Вандом» попал в страшный шторм и напоролся на рифы у какого-то безымянного островка. Остался ли в живых кто-нибудь из команды, Тимко не знал. Ему повезло ухватиться за обломок мачты, который спас его от верной гибели. Почти сутки Тимка носило по волнам, пока его спасательное средство не прибилось к большому острову, как он узнал позже, почти полностью принадлежавшему Испании. Испанцы сначала называли его Эспаньолой[32]32
  Эспаньола – остров Гаити; второй по величине остров группы Больших Антильских островов в Карибском море. Остров был открыт в 1492 году Христофором Колумбом; во время его второго плавания здесь была основана первая испанская колония в Новом Свете.


[Закрыть], а потом переименовали в Сан-Доминго; впрочем, в ходу было и первое, и второе название.

Изрядно обессилевшему и голодному Тимку здорово повезло, что на него сразу наткнулся вольный охотник-буканьер, которого звали Гуго Бланшар по прозвищу Отшельник. Он был нелюдим, любил одиночество, хотя законам буканьеров, которые жили по принципам свободы, равенства и братства, подчинялся.

Буканьерами обычно становились потерпевшие кораблекрушение, бывшие заключенные, сбежавшие из испанских тюрем, – большей частью французские, голландские и английские моряки, захваченные в плен, – или просто приезжие из Европы, которые были не в ладах с законом и которым нравилась свобода и вольная жизнь. Они оседали в малонаселенной северо-западной части острова, где могли спокойно жить и охотиться. Буканьеры не признавали власти испанской короны, не платили подати и торговали с местными жителями в ущерб испанской монополии.

Буканьеры жили в лесах и по нескольку месяцев не бывали дома. Возвратившись с охоты, они по-братски делили добычу между жителями своего букана – поселения и отправлялись на соседний Черепаший остров – Тортугу, в двух лье от Эспаньолы. Здесь буканьеры продавали поселенцам шкуры, копченое и соленое мясо убитых зверей, покупали порох, свинец и другие необходимые для жизни вещи, а остальные вырученные деньги проматывали.

Самые большие буканы находились на полуострове Самана, на небольшом островке в Байяхской гавани, на северном берегу Эспаньолы, в гавани Марго, на Тортуге, в так называемой Опаленной Саванне, в Мирбалете и на Коровьем острове – по-испански «Вакка», а по-французски «Аваш». Изначально слово «букан» обозначало решетку из сырого зеленого дерева, на ней охотники коптили мясо, которое тоже именовали буканом, долго непортившееся в тропиках. Соль для своих нужд буканьеры добывали оригинальным способом – на солнце выпаривали в шкурах животных морскую воду.

Гуго жил в прелестной горной долине, где журчал чистый ручей с очень вкусной водой. Удивительно, но Отшельник очень обрадовался, когда у него появился напарник. Наверное, причиной превращения бирюка в более-менее дружелюбного человека послужило то, что он спас Тимка от верной гибели; а тот и впрямь выглядел как дохлая рыба, выброшенная штормом на берег. Гуго Бланшар был очень набожным и, скорее всего, отшельничеством замаливал какие-то провинности перед людьми. Поэтому спасение человека было для него сродни церковному отпущению грехов.

Несмотря на то что Отшельник жил в глубине острова, время от времени на него нападала блажь, особенно когда наступали ненастные дни и начинались шторма, – Гуго приходил к морю, где давно облюбовал высокий скалистый мыс, и подолгу созерцал бушующие волны. Казалось, он чего-то или кого-то ждет. Это впечатление усиливалось тем, что буканьер не просто расслабленно сидел, а пристально вглядывался вдаль. В такие моменты, как Тимко однажды убедился, к Гуго Бланшару лучше не подходить. Он мгновенно свирепел и готов был убить любого, кто покусится на его одиночество.

Сидя на вершине голой скалы в облаке водяной пыли на фоне мрачного, почти черного неба, Гуго выглядел демоном, которого изгнали из преисподней. Резко очерченный профиль с большим крючковатым носом, длинные, развевающиеся на ветру волосы, смуглое, как у индейца, лицо и диковатые глаза лишь подчеркивали сходство.

Бланшар сразу же предложил Тимку присоединиться к братству буканьеров. И конечно же получил согласие: а куда денешься? А поскольку Тимко на острове был человеком новым и не знал ни его обычаев, ни животных, на которых предстояло охотиться, Гуго милостиво позволил ему поселиться рядом. Но в свой шалаш он Тимка не взял; Отшельник лишь помог ему соорудить жилище, по своей простоте не имеющее равных, – несколько жердей, составленных конусом и накрытых сверху сырыми бычьими шкурами. И все. Боковых стенок как таковых не предполагалось. Шалаш спасал лишь от дождя, но не от ветра. Впрочем, в этом имелся свой резон – климат на Эспаньоле был жарким и влажным, и спать на воздухе гораздо приятней, чем в душном помещении, закрытом со всех сторон.

Гуго под будущие доходы от охотничьего промысла купил Тимку все, что необходимо буканьеру, в том числе и короткое ружье-фузею устрашающего калибра. Из него можно было одним выстрелом остановить бегущего быка. Убойная дальность стрельбы составляла примерно сто двадцать саженей, а прицельная – двадцать пять.

Такие ружья буканьеры заказывали во Франции; лучшим мастером считался Браши из Дьеппа. Стоило это недешево – более тридцати ливров. Порох у вольных охотников тоже был особенный. Его делали на заказ только во французском Шербуре, где имелись специальные фабрики. Буканьеры хранили его во флягах из тыкв или в трубках из бамбука, залепленных с обоих концов воском. Любое судно, отправлявшееся из Франции на Мейн, обязано было доставить туда не меньше шести буканьерских фузей.

Первая же охота показала, что Тимко хорошо умеет скрадывать зверя и метко стреляет. Мало того, он умудрился здорово удивить Гуго. Буканьеры управлялись со своими ружьями весьма ловко, быстро перезаряжали и успевали сделать по два выстрела за то время, пока солдат колониальной армии делал только один. А у Тимка получалось три, а то и четыре – война многому его научила.

Весь секрет заключался в методе заряжания ружья. Для этого нужно было раскусить бумажный патрон с порохом, к которому прилагалась круглая пуля, – ее держали во рту, в ствол высыпали порох, а бумажную обертку использовали как пыж. Затем заряд уплотнялся шомполом, после чего в дуло закатывалась пуля и крепилась, чтобы не выпала, еще одним пыжом. Процесс был небыстрым, что в сражении делало стрелка сильно уязвимым; да и на охоте от этого часто зависела его жизнь – разъяренный зверь-подранок не будет дожидаться, пока человек приготовится к следующему выстрелу.

Вместо того чтобы уплотнять заряд шомполом, Тимко делал это хорошим ударом приклада о землю. А пыжи вообще не загонял. Оставалось только насыпать пороху на полку, прицелиться и нажать на спуск. Но были и свои нюансы. Для таких фокусов подходил лишь первоклассный порох – как тот, что производился в Шербуре или на родине Тимка. Другой просто не мог воспламениться из-за малой плотности. А поскольку без пыжа, удерживающего пулю, она могла выкатиться из ствола в любой момент, нужно было стрелять из лежачего положения или с колена…

Мысли и воспоминания Тимка прервал тихий хруст. Он насторожился. В чаще по другую сторону поляны что-то двигалось, но за плотной зеленой завесой нельзя было рассмотреть, что именно. Но вот среди ветвей колючего кустарника показалась голова быка. Он словно почувствовал неладное и не торопился покинуть свое убежище.

Тимко даже не шевельнулся, лежал, затаив дыхание, как бревно. Пока бык не выйдет на лужайку, стрелять нельзя. Пуля может задеть ветку и уйти в сторону, только ранив животное. Бык убежит, ищи его потом…

Бык долго стоял в полной неподвижности, принюхиваясь и всматриваясь в зеленую стену, за которой могла таиться смертельная опасность. Тимко постарался ни о чем не думать: вдруг этот хитрец может читать человеческие мысли? Но вот бык шумно вздохнул и наконец явил себя во всей красе.

Он и впрямь был прекрасен – будто лесное божество. Огромные рога, почти черные у основания и цвета светлого янтаря на концах, казались короной, светло-коричневая шкура лоснилась, под ней играли мощные мышцы. Он был в белых «чулках», а на лбу у него светилось, как звезда, белое пятно.

Величественно оглядевшись, бык принялся пастись. Тимко прицелился… и вдруг опустил ружье. Ему было не то чтобы жалко убивать великолепное животное; он подумал, что такой царственный бык должен погибнуть в бою, как воин. Много ли чести для охотника выстрелить в такого красавца из засидки?

Приняв решение, Тимко немедленно привел его в исполнение. Гибко и бесшумно поднявшись, он вышел на поляну в нескольких шагах от быка. Все это Тимко проделал словно во сне; ни один охотник в здравом уме не преградит путь огромному зверю, который в ярости способен горы свернуть, а уж от человека вообще может оставить только мокрое место.

Бык медленно поднял широколобую голову и глянул на Тимка. Тот тоже смотрел на животное, не отрываясь, готовый в любой момент выстрелить. Он ждал, когда бык бросится на него. Конечно, это чистое безумие, но Тимка словно переклинило; его душа вдруг наполнилась всеми пережитыми горестями, и жизнь, за которую ему часто приходилось цепляться руками, ногами, а то и зубами, показалась ему пустой и ненужной.

Обмен взглядами длился будто целую вечность. И человек, и животное словно превратились в статуи. Тимко невольно подивился: выражение больших бычьих глаз было вполне осмысленным. Но вот бык шумно фыркнул, развернулся и неторопливой поступью направился к зарослям. Стрелять ему в зад было абсолютной глупостью – это значило стать посмешищем среди буканьеров, – и Тимко тупо пялился вслед быку, не в силах осознать, что произошло, до тех пор, пока животное не скрылось в чаще.

– Фух! – сказал он и сел, вернее, почти упал на землю.

От огромного напряжения у него задрожали руки и ноги, а в голове творился настоящий ералаш. «Если я кому-нибудь расскажу об этом, меня сочтут лжецом, – подумал Тимко. – Лучше промолчу… Но мне кажется, что эта громадина не совсем бык. Как он на меня смотрел! Бр-р!.. – он вздрогнул. – Ей-ей, взгляд, как у человека. Да-а, дела… Вот и не верь в старинные сказания, что у животных есть душа и даже особый язык, непонятный людям».

Немного успокоившись, Тимко покинул колючие заросли, смирившись с мыслью, что день пропал зря. Но иногда удача сама ищет тех, кого хочет облагодетельствовать. Едва Тимко вошел в небольшую рощицу, как ему попался годовалый бычок. Новоиспеченный буканьер не промахнулся – пуля попала точно в сердце животного. Тимко обрадовался: мясо молодого быка ценилось очень высоко, даже выше нежного мяса телок.

Разделка туши не заняла много времени. Сняв кожу, Тимко начал резать мясо на тонкие длинные полоски, начиная с головы. Когда сложил лучшие куски на подстилку из свежесрезанных веток, он почувствовал, что здорово проголодался. Тимко разжег костер, дождался, пока в нем останутся одни уголья, и опустил в кострище кости быка. Спустя полчаса обед был готов. Все это время он следил, чтобы кости не загорелись, и сбрызгивал их водой из фляги-тыквы.

Тимко приготовил любимое лакомство буканьеров – запеченный костный мозг. Некоторые охотники, тот же Гуго, ели его на завтрак, чаще всего сырым, но Тимку казалось, что это чересчур, да и зачем, когда недолго развести костер, а сухих дров вокруг – сколько хочешь. Раздробив кости с помощью камней и насытившись, он с удовольствием закурил; уж чего-чего, а табака здесь хватало. Он рос прямо под ногами. Обычно буканьеры на охоте не курили: звери чуяли запах дыма на большом расстоянии и убегали, забивались поглубже в лесные дебри. Но Тимко свое дело сделал, поэтому мог курить безбоязненно.

Табак у него был особенный. Тимко готовил его по старинному рецепту, как это делали отец и дед. К сожалению, здесь он нашел не все нужные травы, которые росли на Украине, и пришлось заменить их на местные; тем не менее табак получился знатным. Даже Гуго, привыкший к горлодеру без всяких приятных добавок, стал наполнять свой кисет смесью Тимка. Конечно же делал он это без спросу – какие могут быть счеты с компаньоном? – но по довольному виду угрюмого молчуна было понятно, что курево пришлось ему по душе.

Перекурив, Тимко начал собираться в обратный путь. Он соорудил волокушу, потому что унести на плечах все мясо не представлялось возможным – бычок был молодым, но упитанным. Волокуша представляла собой две толстые жерди и поперечину; Тимко связал их лианами таким образом, что получился вытянутый треугольник; на том конце, где жерди скрепляла поперечина, он сплел из гибких прутьев площадку. Уложив на нее мясо и прикрыв его травой, чтобы мухи не садились, он впрягся в эту импровизированную телегу без колес и потащил ее по едва приметной тропке, которую сам же и протоптал за те два года, что жил и охотился на Эспаньоле.

Возвратившись к своему шалашу, Тимко начал готовить букан. Дело это было непростое, у каждого буканьера имелись свои секретные рецепты засолки, копчения и вяления мяса, которыми они делились с другими не очень охотно, даже Гуго, хотя относился он к Тимку по-дружески. Но бывший запорожец тоже был не лыком шит; казаки умели коптить мясо не хуже буканьеров.

Первым делом Тимко нарубил зеленых жердей и сложил их несколькими слоями в виде куба поверх прочной деревянной рамы на стойках высотой в два фута так, что получилась объемная решетка-ящик с узкими окошками-щелками. Вся эта конструкция возвышалась над ямой, где горели сырые поленья; вернее, не столько горели, сколько дымили. После этого Тимко разложил полосы мяса поверх куба и посчитал первый этап законченным. Жерди были сырыми, поэтому только тлели и выделяли сок, не давая мясу подгореть. Оставалось лишь поддерживать огонь в яме, что было далеко не просто.

Настоящий сочный букан, который пользовался среди флибустьеров[33]33
  Флибустьеры – французы называли так морских разбойников Вест-Индии. Этот термин впервые появился во французском языке в 30-е годы XVII века. В английских документах 60—90-х гг. XVII века. Флибустьеры, базировавшиеся на Ямайке, обычно именовались «приватирами» (privateers – «частники»; так называли корсаров) или «буканирами» (от фр. boucaniers – «буканьеры»). Со временем в английском языке словом буканьеры стали обозначать как флибустьеров Карибского моря, так и пиратов вообще.


[Закрыть] и корсаров наибольшим уважением и высоко ценился, получался из несоленого мяса. Но, чтобы его приготовить и чтобы копченое мясо долго хранилось, требовалось большое мастерство. Обычно буканьеры клали в костер кожу, жир и кости убитых быков, чтобы дым был плотней и мясо приобрело приятный аромат. А еще в огонь бросали корешки разных растений и травы. Это как раз и являлось главным секретом, который Тимко разгадал без помощи Гуго Бланшара, – у того была своя, отдельная коптильня, к которой во время копчения мяса он никого не подпускал.