Текст книги "Корсары Мейна"

Определив вырезку на букан, Тимко занялся обедом. Это не требовало ни особого умения, ни затраты сил: куски мяса, которые не пошли на букан, он слегка посолил, насадил на вертел и поставил на костер, чтобы зажарились. А потом прилег на подстилку из камыша, закурил и задумался. Почему-то на ум пришла Ядвига, и Тимко почувствовал, как в горле образовался комок.

Как давно это было… Любовь, объятия, поцелуи, наконец, близость… И клятвы о вечной любви и верности. Сколько их было! И от всего этого осталась лишь горечь воспоминаний…

Глава 3. Тортуга

Мишель де Граммон сидел на палубе возле небольшого круглого столика из ценных древесных пород, меланхолично потягивал вино из серебряного кубка на высокой ножке и как зачарованный глядел на предзакатное небо. Он любил потрясающее буйство красок, которое природа Мейна являла человеческому взору ранним утром, когда всходило солнце, и на закате. Эта любовь произрастала из детства. Увидеть рассвет на улице Могильщиков не представлялось возможным. Дома там стояли так близко, что женщины судачили о своих делах, не выходя на улицу, – до пояса высунувшись из окон. А уж те, которые жили на верхних этажах, и вовсе могли при надобности передать друг дружке из рук в руки сковородку, солонку или еще что-нибудь. Солнце освещало улицу Могильщиков только в полуденные часы, и то недолго, потому что она напоминала узкое горное ущелье.

В конечном итоге юный Мишель нашел выход из положения. Проснувшись ранним утром, он бежал к церкви Сен-Сюльпис и забирался на колокольню, распугивая гнездившихся там голубей. Обычно людей в эти часы было немного, и никто не замечал мальчика, который карабкался по стене высокой башни, как белка. Оказавшись наверху, Мишель с непонятным восторгом и замиранием сердца следил, как огромный малиновый шар постепенно выползает из-за горизонта и заливает мир золотым светом. Но еще больше ему нравился закат, когда уставшая природа готовилась отойти ко сну. В такие минуты Мишеля охватывало странное предчувствие чего-то необычайного, каких-то увлекательных и опасных приключений, которые ждали его впереди.

 
…В черном парусе прореха,
Но шторм не остановит нас.
Совесть нам уж не помеха,
И короли нам не указ!
Пятнадцать человек на сундук мертвеца,
Йо-хо-хо, и бутылка рома!
Пей, и дьявол тебя доведет до конца,
Йо-хо-хо, и бутылка рома!
 

Мишель невольно поморщился; он не очень жаловал эту пиратскую песню. Она была грубой, не такой изысканной, как веселые песни вагантов[34]34
  Ваганты – бродячие клирики, странствующие студенты и школяры в Германии, во Франции, в Англии и Северной Италии в XI–XIV вв. Ваганты слагали вольнодумные стихи и песни на латинском языке, направленные против папства и духовенства, а также стихотворно-песенную лирику, прославлявшую удовольствия и радости жизни (вино, любовь, азартные игры и т. п.).


[Закрыть], к которым он имел пристрастие. Но команда его корабля как раз начала разбирать снасти после авральных работ, а дело это нелегкое, приходилось, что называется, рвать жилы, поэтому песня пришлась в самый раз.

Мишель де Граммон размышлял, что делать дальше.

После того как фрегат «Вандом» разбился о рифы неподалеку от Эспаньолы, его репутация в королевском флоте изрядно пошатнулась, ведь он потерял почти всю команду. Спаслись лишь два офицера – он и его первый помощник, лейтенант Матис Дюваль, – и семеро матросов. Это было ужасно. Капитан без корабля и команды – что может быть хуже во французском военном флоте? На большее, чем второй помощник в чине лейтенанта на каком-нибудь захудалом корвете[35]35
  Корвет – трехмачтовый военный корабль XVII–XIX вв. с прямым парусным вооружением. Имел 18–30 орудий малого и среднего калибра, размещенных только на верхней палубе, использовался в основном для разведывательной и посыльной службы. Водоизмещение – 460 т и больше.


[Закрыть], которого капитан жучит за малейшую провинность или просто потому, что у него плохое настроение, Мишель рассчитывать не мог.

Но ее величество госпожа Удача решила иначе: она по-прежнему благоволила к записному бретёру и гуляке, подвиги которого на этой ниве среди офицеров королевского флота стали притчей во языцех. А гулял Мишель и впрямь с размахом. После того как он стал командовать «Вандомом», его словно сорвало с якоря. Особенно когда фрегат перебазировался на Мейн. Пьяные похождения де Граммона постоянно заканчивались дракой или поединком. Дрался Мишель с неистовостью викинга-берсерка, а в дуэлях ему просто не было равных.

В тот счастливый день Мишель де Граммон, как обычно, торчал в таверне «Флибот». Ожидая нового назначения, он осел на Тортуге, где снял жилье в поселении пиратов, охотников и рыбаков Бас-Тер. Гавань Бас-Тер – Низкая земля – была единственным местом на юге острова, где могли причаливать крупные суда. Над нею высился могучий утес, называвшийся просто Горой. Лучшего места для форта нельзя было придумать. Гору венчал отвесный уступ с квадратной – со стороной в семьдесят футов – каменной площадкой на вершине. Там установили орудия для защиты гавани, построили казарму на сто человек, а в пещере сделали склады для продовольствия и боеприпасов. Вырубленные в скале ступеньки вели к подножию уступа, но на площадку можно было забраться лишь по железной лестнице, которую в случае опасности втягивали наверх.

Остров Тортуга имел в окружности около шестнадцати миль. Свое название он получил из-за сходства с гигантской черепахой. Среди скал росли большие деревья, которые цеплялись корнями за любую щель, ведь земли там почти не было. Северная сторона острова была необитаемой и очень неприветливой: ни удобных стоянок для пиратских посудин, ни отмелей, только небольшие ровные пляжи среди прибрежных утесов. Поэтому люди в основном селились на юге.

Обитаемая сторона Тортуги делилась на четыре части. Самая лучшая из них – Бас-Тер с удобной гаванью; именно туда и приставали корабли. Восточнее, неподалеку от Бас-Тера, располагался район Пуант-а-Масон. Западнее, на расстоянии примерно в полмили от Бас-Тера, лежал поселок Кайон, в котором жили наиболее богатые и известные колонисты. На плодородных почвах по берегам полноводного ручья выращивали индиго. Далее к западу, в средней части острова, находился обжитый совсем недавно район Мильплантаж, славившийся превосходным табаком. Еще дальше начинался район Ле-Гринго, где тоже имелся источник воды и выращивалось индиго. Над Бас-Тером и Кайоном возвышался холм Ла-Монтань, на котором располагались резиденция губернатора и часовня.

В порту Бас-Тер насчитывалось с десяток лавок и около сорока более-менее солидных домов, частью деревянных, частью глинобитных, в которых проживали ремесленники и купцы. На окраине поселения были рассыпаны в полном беспорядке множество бедных хижин, плетенных из хвороста и крытых пальмовыми листьями, где ютились охотники, рыбаки и слуги – в общем, беднота. Порт был способен вместить до тридцати кораблей и столько же барок[36]36
  Барка – общее наименование небольших плоскодонных одно– и трехмачтовых судов (кечей, шлюпов, пинасс, бригантин).


[Закрыть]. Плодородные земли в окрестностях Бас-Тера обрабатывали рабы-африканцы и вольнонаемные, которые должны были оплатить таким образом путешествие в Новый Свет. Плантаторы выращивали качественный сахарный тростник, великолепный табак и индиго. Незаселенную часть Тортуги покрывал лес.

Таверна «Флибот» была одной из многих в Бас-Тере. Уж чего-чего, а развлекательно-питейных заведений в пиратской столице хватало. Вернувшись из удачного похода, расфуфыренные флибустьеры швыряли деньгами направо и налево, спуская все за несколько дней, после чего снова облачались в рваное тряпье и отправлялись в очередной набег. Кроме роскошных нарядов и украшений деньги тратились на женщин, игру в карты и кости, на обжорство и обильные возлияния. Пиры заканчивались тем, что флибустьеры – те, кто не рухнул наземь и не захрапел, – орали во все горло песни на берегу и дрались.

Мишель де Граммон наливался ромом в полном одиночестве. За то время, что он провел на Тортуге, ему пришлось драться на семи дуэлях, и четверо его противников отдали Богу душу. Смуглый, небольшого роста, неряшливый в одежде француз, очень похожий на испанца, был страшнее гремучей змеи. Его побаивались даже признанные буяны, которых мясом не корми, а дай подраться. Недоброжелатели Мишеля по-прежнему называли его Испанцем; но, в отличие от Франции, где это прозвище относилось к его внешнему виду, на Тортуге прослыть испанцем означало иметь постоянные конфликты. Ненависть к Испании объединяла все нации, собравшиеся на острове.

– Сьёр де Граммон?! Вы ли это?!

Голос, который раздался над ухом, заставил Мишеля вздрогнуть. Как давно он его не слышал… Не может быть! Мишель резко обернулся, вскочил… и очутился в объятиях убеленного сединами флибустьера, симпатичное лицо которого несколько портил сабельный шрам через всю левую щеку.

– Шевалье де Сарсель… – выдохнул Мишель, все еще не веря своим глазам. – Наставник! Разрази меня гром, я сплю! Но будить меня не нужно! Лучшего сна я давно не видел.

– Нет, не спите, мой дорогой друг, – смеясь, ответил Пьер де Сарсель. – Это действительно я, собственной персоной. Позволите?

Он указал на табурет напротив Мишеля.

– О, конечно! Эй, Джимми! Где этот проклятый негритенок?! А, ты уже здесь… Принеси нам рому. Самого лучшего!

Пьер де Сарсель заметно постарел, хотя по-прежнему был сухощав и жилист. Судя по пестрой одежде, он примкнул к буйному братству флибустьеров и корсаров. Правда, пока не было понятно, пиратствует он на свой страх и риск или у него есть патент на разбойный промысел. Но Мишель не мог себе представить, чтобы такой человек позволил собой помыкать. Значит, Пьер де Сарсель, скорее всего, капитан пиратского корабля.

– Именно так, мой друг, – подтвердил догадку Мишеля де Сарсель. – Некие непредвиденные и малоприятные обстоятельства вынудили меня покинуть Париж, и я решил податься на Мейн, благо все здесь мне хорошо знакомо. Я изрядно истосковался по свежему морскому ветру, привкусу соли на губах, по доброй драке, когда пушки палят, льется кровь, а молодцы, презрев смерть, идут на абордаж, чтобы саблей или шпагой добыть то, чего были лишены с детства.

– А как же ваша мечта – прикупить имение неподалеку от Парижа, чтобы не превратиться в скучного провинциала, и зажить жизнью честного буржуа? – лукаво улыбнувшись, спросил де Граммон.

– Право, какие глупости иногда приходят в голову! – де Сарсель иронично ухмыльнулся. – Этой мечтой я просто успокаивал себя. Вынужденные обстоятельства привели меня в Париж, и они же заставили его покинуть. Деньги у меня были, я купил фрегат, набрал команду, и вот я здесь, на Тортуге.

– И давно? – полюбопытствовал Мишель.

– Около пяти лет.

– Тогда почему я ничего о вас не слышал?

Пьер де Сарсель улыбнулся.

– Мой друг, я не люблю славу, – ответил он. – Особенно, когда она касается такого щепетильного дела, как то, которым я занимаюсь. Деньги любят тишину, запомните это, Мишель. Одно дело – когда вы плывете по течению, ни о чем не задумываясь, а другое – когда у вас есть кое-какие замыслы на предмет своего будущего. Я уже стар, и скоро придет время, когда моя рука не сможет поднять не только шпагу, но даже ложку. Если, конечно, мне не выпадет удача погибнуть в бою; впрочем, я стараюсь, чтобы этого не произошло. Поэтому Мейн – это моя лебединая песня. Вскоре я уйду на покой, а значит, купить имение мне все равно придется, и необязательно во Франции. Здесь тоже места превосходные, к тому же в родной стороне, а родом я из Дюнкерка, меня ничто не держит.

– Что ж, в ваших словах есть резон…

Мишель не стал говорить своему старому наставнику, что он думает несколько иначе.

– А чем вы занимаетесь? – спросил Пьер де Сарсель. – Должен вам сказать, вы молодо выглядите. Эдакий крепкий, уверенный в себе молодец, с которым мне очень не хотелось бы поссориться… – он рассмеялся. – Свежий воздух пошел вам на пользу.

– Воздух – да, а вот все остальное…

И Мишель неожиданно разоткровенничался, рассказав де Сарселю о своих бедах.

– Печально… – де Сарсель с сочувствием посмотрел на своего ученика. – Боюсь, в королевском флоте вам ничего не светит.

– Совершенно верно, – мрачно ответил Мишель. – Увы, за меня некому замолвить слово. С «Вандомом» мне повезло, но теперь наступили другие времена. Быть моряком сейчас в моде. Нынче капитанов назначают по протекции, а не по заслугам, в основном дворян из высшего света. Так что я на многое не надеюсь.

– Хотите совет, мой друг? Не ждите милостей от военного министерства, идите в корсары. У меня хорошие отношения с губернатором острова мсье д’Ожероном, он не откажется выдать вам корсарский патент. Кстати, д’Ожерон скоро должен прибыть на Тортугу… – де Сарсель хохотнул. – По настоятельной просьбе жителей острова, которые, как вы уже знаете, являются мужчинами в полном расцвете сил, он обязался привезти из Франции женщин. Думаю, д’Ожерон устроит аукцион, ведь желающих заполучить подругу будет чересчур много, – он снова улыбнулся. – А уж губернатор свою выгоду никогда не упустит…

– Все это хорошо, но где мне взять денег на покупку судна? У меня почему-то нет никакого желания идти в простые матросы, даже если за это мне будут сулить золотые горы. Я капитан!

– Похвальное самомнение. Вы действительно морской офицер, имеющий изрядный опыт, и вам самое место на капитанском мостике. А насчет денег можете не переживать. Я займу вам необходимую сумму. Уж чего-чего, а денег у меня много.

– Мсье, простите, но я не могу… я не вправе даже думать о таком одолжении с вашей стороны! Ведь я до сих пор ваш должник. Мне стыдно, что мне так и не удалось вернуть вам те два пистоля, которые вы мне ссудили.

Пьер де Сарсель поморщился.

– Боже мой, какие пустяки! – воскликнул он. – Я уже давно о них забыл. Это был просто подарок, и, кстати, я сильно ругал себя за то, что не дал вам сто пистолей. Вы тогда наотрез отказались от денег, согласились взять только два пистоля, но мне нужно было проявить большую настойчивость. Уверен, что сто пистолей здорово пригодились бы вам в школе юнг.

«Да уж… – подумал Мишель. – Еще как пригодились бы. Но надо и честь знать».

– Что касается займа на покупку судна, – продолжал Пьер де Сарсель, – то это никакое не благодеяние, здесь так принято. Кроме основной суммы вам придется заплатить и проценты. Правда, небольшие, но все-таки.

– А вас не пугает перспектива, что ваши денежки пойдут на дно вместе с должником? – насмешливо поинтересовался де Граммон.

– Ни в коей мере! Я верю в вашу счастливую звезду. Вы уже побывали во многих передрягах, тем не менее до сих пор живы. О чем это говорит? О том, что судьба к вам милостива, а значит, мои деньги вскоре вернутся ко мне с прибылью. Кстати, советую вам взять корсарский патент. Вы ведь по-прежнему офицер Флота Океана[37]37
  Флот Океана – во Франции флот делился на две эскадры: атлантическую (Флот Океана) и средиземноморскую (Флот Леванта). Этими эскадрами командовали два вице-адмирала (аналог английского адмирала). Их действия координировал адмирал Флота Франции – главнокомандующий морскими силами государства и по совместительству глава морского штаба. Это была высшая должность во французском флоте; она приравнивалась к коннетаблю или маршалу Франции.


[Закрыть], поэтому будете под защитой французской короны, что по нынешним временам немаловажно.

– Сердечное спасибо, мсье! Я никогда не забуду вашей доброты и щедрости.

– Значит, решено?

– Решено!

– Тогда стоит обмыть нашу сделку. За удачу!

– За удачу!

Они осушили кубки и жадно вгрызлись в свиной окорок. Прожевав кусок, де Сарсель сказал:

– Между прочим – но это только между нами! – я не де Сарсель. Мне пришлось взять это имя, чтобы избежать пристального внимания парижских ищеек. На самом деле меня зовут Пьер ле Гран, а на Тортуге мне дали прозвище Пьер Француз.

– Пьер Француз?! Вы?! – от удивления у Мишеля глаза полезли на лоб.

Кто ж на Мейне не знает капитана флибустьеров Пьера Француза! О его похождениях ходили легенды.

– Именно так, мой друг. Только попрошу вас называть меня по-прежнему, если придется. Лишние знания очень обременяют людей, в особенности тех, кто занимает полицейские должности. Вдруг мне захочется вернуться в родные места…

Но как его наставник очутился в Париже, в логове Великого Кэзра? Недолго думая, Мишель задал этот вопрос де Сарселю, вернее Пьеру ле Грану.

– Да уж, интересная получилась история… – Пьер Француз печально улыбнулся. – У меня была барка и двадцать шесть человек команды. Мы держали курс на мыс де ля Вела, чтобы перехватить испанский корабль по пути из Маракайбо в Кампече. Увы, корабль мы упустили, и я решил отправиться к берегам Ранчерии, чтобы поохотиться на ловцов жемчуга. Ранчерия расположена неподалеку от Рио-де-Аче, там есть неплохая жемчужная отмель. Каждый год туда отправлялась флотилия в составе десяти или двенадцати барок. Их сопровождало судно из Картахены с двадцатью четырьмя пушками на борту. На каждой барке было по два негра-ныряльщика, которые доставали раковины с глубины от четырех до шести футов. Обычно улов у них был очень богатый…

Он прервал свою речь и закурил. Мишель последовал его примеру. Пыхнув пару раз дымом, де Сарсель продолжил:

– Погода стояла тихая, и мы смогли пройти вдоль берега, не поднимая парусов. Все барки стояли на якоре у самой отмели, а сторожевой корабль дрейфовал примерно в полумиле от этой флотилии. Ловцы жемчуга подумали, что это идут испанцы из Маракайбо. Когда мы подошли к жемчужной отмели, на самой большой барке я заметил восемь пушек и примерно шестьдесят солдат. Мы потребовали, чтобы они сдались без боя, но испанцы открыли огонь. Конечно, мы ответили из своих пушек, да так метко, что испанцам пришлось туго. Пока они готовились ко второму залпу, мы взяли их на абордаж. Но как перехитрить сторожевой корабль и убраться с жемчужной отмели без приключений? И я придумал. Мы затопили свое судно, на захваченной барке оставили испанский флаг, солдат загнали в трюмы и вышли в открытое море. Сначала на сторожевом корабле обрадовались, полагая, что их барка нас потопила, но когда испанцы заметили, что мы уходим в море, то раскусили наш трюк и бросились за нами в погоню. Они преследовали нас до ночи, но никак не могли догнать барку. Ветер крепчал, и я рискнул поднять все паруса, чтобы оторваться от сторожевого корабля. Вот тут-то и случилось несчастье – неожиданно треснула грот-мачта…

Де Сарсель позвал слугу:

– Эй, малый! Еще рому!

Воцарилась недолгая пауза – видимо, де Сарсель старался восстановить в памяти все подробности своего приключения. Потом он снова начал рассказывать:

– Тогда мы связали пленных солдат попарно и выставили их у борта в виде живого щита – чтобы испанцы, имеющие значительный перевес в количестве орудий, не расстреляли нас как мишень. Кроме того, я приказал срубить грот-мачту и поднять на фок-мачте и бушприте все паруса, какими только можно было воспользоваться при таком ветре. И все равно сторожевой корабль догнал нас и атаковал. Пришлось сдаться, ведь испанцев было намного больше. Но я сумел выторговать условие, что в плену мы не будем таскать камни или известь. Тебе, надеюсь, известно, что если кто-нибудь из берегового братства попадает в плен, то его заставляют три или четыре года работать в каменоломнях Мейна – как раба. А когда он становится непригодным для этой цели, его отправляют в Испанию – на другие каторжные работы, требующие меньше сил и здоровья…

Де Сарсель налил себе рому; он пил крепкий напиток, словно кофе, мелкими глотками, в отличие от Мишеля, который отправлял содержимое кубка в желудок одним махом.

– Одного жалко: жемчуга у нас на борту было минимум на сто тысяч пиастров. Сто тысяч! Дьявол! Удача была так близко…

Он умолк, заново переживая сказанное. Мишель терпеливо ждал продолжения истории.

– Затем нас выслали в Испанию… – Де Сарсель стал совсем мрачным. – Всех. Капитан сторожевого корабля, нужно отдать ему должное, свое слово сдержал, не отправил нас в каменоломню. А дальше неинтересно… На каторге в Испании я познакомился с одним французом, приближенным Великого Кэзра, ему помогли бежать, и он прихватил меня с собой. Великий Кэзр сразу понял, что я могу быть ему полезен в его темных делишках. Так что ни о какой благотворительности речь не шла. Я убивал тех, на кого указывал Кэзр. Но только на дуэли! Это было моим условием. Хотя, если быть до конца откровенным, честными такие поединки назвать трудно. Я ведь бретёр, и этим все сказано. Как я умею владеть шпагой, вы знаете, мой друг.

– А как вышло, что вам пришлось сражаться вместе с моим отцом, который спас вам жизнь? Об этом вы почему-то никогда не рассказывали, всегда уклонялись от ответа на этот вопрос.

Пьер де Сарсель улыбнулся.

– Должен признаться, этого никогда не было, – ответил он.

– То есть как это?! Ведь вы говорили…

– Говорил. Но не всю правду. Сражаться пришлось, даже в одной военной кампании, но только по разные стороны. Ваш отец – гвардеец короля, а я по молодости был наемником и воевал против французской короны. Увы, такие были времена. Собственно говоря, и сейчас они не лучше… Как-то я попал вместе с несколькими товарищами в плен и нас приговорили к повешению. Ваш отец, узнав, что я французский дворянин, забрал меня из команды висельников, и мы всю ночь сидели у него в шатре и бражничали. А под утро он снабдил меня продуктами, вернул мне шпагу и проводил за аванпосты. Так что неизвестно, кто кому больше должен – вы мне или я вам…

Так с подачи своего наставника Мишель де Граммон получил из рук губернатора Бертрана д’Ожерона заветный корсарский патент и капитанское звание. На самом деле он был всего лишь лейтенантом, капитанами называли только командиров линейных кораблей, фрегатов и корветов. Но на Мейне капитаном считался даже командир какой-нибудь дрянной посудины с тремя-четырьмя пушками малого калибра – сакерами или мёрдерами.

Денег Пьера Француза хватило на покупку почти новой пинассы. Ее продал известный всему Мейну флибустьер, голландец Николас ван Хоорн, который внезапно почувствовал в де Граммоне родственную душу. Это была во всех отношениях выдающаяся личность – авантюрист до мозга костей. Ван Хоорн носил ожерелье из бесценных жемчужин поразительной величины, окружавших редкой красоты рубин. Эту склонность к украшениям имели почти все пираты, но мало кто долго таскал на себе такие ценности. Видимо, ожерелье служило ван Хоорну талисманом.

Николас ван Хоорн начинал как корсар французского короля. После блистательных успехов в пиратском ремесле он окончательно возгордился и стал топить любые встречавшиеся ему корабли, даже французские, если Франция не платила ему за службу. Вскоре он лишился корсарского патента и возглавил флотилию вольных добытчиков. Его маленькая эскадра пиратствовала на Антильских островах, не прикрываясь уже ничьим флагом. Ван Хоорн даже ненадолго принял сторону испанцев, чтобы в нужный момент покинуть их, прихватив «на память» несколько купеческих галеонов.

Наставник оказал Мишелю еще одну любезность. Они собрали небольшую эскадру в составе фрегата Пьера Француза, пинассы де Граммона и двух барок, которые принадлежали не капитанам, как обычно, а всему экипажу – на паях. Матросы выбирали капитана из своей среды и разбойничали во флотилии какой-нибудь известной личности, потому что большие корабли, перевозившие ценные грузы, были им не по зубам. Это было самое буйное на Мейне сообщество – одно то, что они меняли капитанов так же часто, как дама высшего света носовые платки, говорило о многом, – но Пьер Француз не склонен был с ними церемониться, пираты это знали и вели себя вполне благопристойно: слушались приказов и не устраивали диких оргий, правда, под угрозой немедленной расправы.

Первый же выход в море принес Мишелю де Граммону неслыханную удачу. Эскадра Пьера Француза перехватила голландскую купеческую флотилию. Обычно она перевозила настолько богатые грузы, что ее прозвали Амстердамской биржей. На пиратов де Граммона пролился золотой дождь – команде пинассы полагалось восемьдесят тысяч ливров. Мишель немедленно расплатился с де Сарселем и отправился на французскую часть Эспаньолы, в Пти-Гоав, славившийся рынками, где буканьеры продавали вяленое и копченое мясо, и притонами, где играли в кости по-крупному.

Пристрастие к спиртному едва не поставило крест на карьере новоиспеченного корсара. Изрядно набравшись, Мишель де Граммон присоединился к игрокам в кости. Игра шла с размахом. В этот день в таверне в гавани Пти-Гоав собрались знаменитые капитаны флибустьеров Михел Андресзоон, Франсуа Лесаж, Янки Виллемс, Жан Тристан, ван Хоорн, Пьер Пикардиец, Рок Бразилец и Дрейфующий Ветер, или просто Дрейф, самый азартный игрок из всего берегового братства.

Дрейфующий Ветер был весьма примечательной личностью. Однажды он решил вернуться во Францию. Договорившись о месте на корабле и погрузив багаж, Дрейф зашел в таверну пропустить стаканчик. Какая-то компания играла в кости, и Дрейфу предложили присоединиться.

– Но мой корабль отходит через несколько часов, – сказал Дрейф.

– Мы не задержимся, – ответил один из игроков, еврей-торговец.

Вскоре Дрейф выиграл двенадцать тысяч триста реалов[38]38
  Реал – серебряная монета Испании. В XVII веке вес реала составлял 3,48 г.


[Закрыть].

– У меня нет больше денег, – сказал торговец, – но вот вексель на партию сахара ценой сто тысяч ливров.

Еще не пробило полночь, как удачливый Дрейф выиграл весь груз, мельницу и двадцать рабов. Дрейф стал владельцем солидного состояния, а торговец разорился.

– Позвольте, я схожу за деньгами, – попросил торговец.

Через некоторое время он вернулся и высыпал на стол горсть золотых монет.

– Если вы выиграете и их, мне останется только повеситься, – мрачно сказал торговец.

Он долго тряс кости в оловянном стакане и выбросил… две шестерки!

– Сегодня вам не придется вешаться, – усмехнулся Дрейф.

Три часа спустя ему самому впору было искать веревку – торговец отыграл все. Слуги подали новые блюда, и к полудню Дрейф проиграл полторы тысячи ливров, которые он собирался привезти во Францию, свою любимую трость с золотым набалдашником и одежду.

– Одежду я вам оставляю, – благодушно сказал торговец. – Что вы собираетесь делать?

– Пойду вешаться.

Но Дрейф не повесился, а отправился вместе с Франсуа л’Олонэ в поход на Маракайбо, откуда вернулся с полными карманами денег. Возможно, он проиграл бы и их, но тут ему попался д’Ожерон, который никогда не упускал своей выгоды.

– Вы ведь все спустите этой же ночью, – сказал он Дрейфу. – Доверьте мне ваши деньги, я пущу их в оборот и гарантирую вам, что вы сможете возвратиться на родину вполне обеспеченным человеком.

Неизвестно, какая муха укусила Дрейфа в этот момент, но он согласился на предложение губернатора. Возможно, пират поверил д’Ожерону потому, что тот, до того как его назначили губернатором Тортуги и французской части Сан-Доминго, которую пираты называли Берег Сен-Доменг, а себя братьями с Берега или береговыми братьями, был сначала буканьером, затем флибустьером, корсаром и наконец удачливым торговцем. С той поры Дрейф, зная, что у него имеется приличный капитал, спускал все награбленное с легким сердцем.

Не будь Дрейфа, который умел заводить компанию, Мишель де Граммон никогда не рискнул бы поставить на кон не только все свои деньги, но и те, что причитались команде пинассы. И проигрался в пух и прах. У него сохранились лишь две тысячи ливров, предназначенные на закупку продовольствия, пороха и ядер для пушек. Решив, что, потеряв голову, по волосам не плачут, он мысленно воззвал к госпоже Удаче, которая раньше всегда одаривала его своей милостью, поставил на кон последние деньги… и выиграл огромную сумму! Мишель не только расплатился с экипажем, но даже купил в Пти-Гоав, где обычно пираты продавали захваченные суда, большей частью испанские, двухпалубный фрегат. И теперь ломал голову, куда проложить курс своей небольшой эскадры.

Конечно, репутация позволяла ему набрать целую флотилию. После того как вместе с Пьером Французом они распотрошили Амстердамскую биржу, слава о нем прокатилась по всему Мейну. Но все это мелочи по сравнению с игрой в кости на Берегу Сен-Доменг. Во всех тавернах Тортуги и Эспаньолы пираты пили за его здоровье и в восторге кричали:

– Три тысячи чертей, такого еще не было! Да с таким счастливчиком можно идти на любое дело, хоть к дьяволу в пасть!

Когда Мишель де Граммон набирал экипаж на свой флагманский корабль, который он назвал «Ла Тромпез» – «Обманщица», к нему выстроилась очередь из бывалых флибустьеров. Что касается пинассы, то туда он назначил капитаном Матиса Дюваля. Его первый помощник тоже стал корсаром, потому что и ему на королевской службе мало что светило…

Воспоминания Мишеля де Граммона прервал юнга:

– Сьёр, к нам пришвартовалось каноэ, а в нем господин, который хочет вас видеть.

– Он назвал себя?

– Нет. Сказал, что это сюрприз.

– Интересно…

Мишель оживился: кто бы это мог быть? А впрочем, какая разница. Наверное, кто-нибудь из знакомых капитанов хочет убить время и пропустить с ним по стаканчику рома. Что ж, хорошая идея. Одному чертовски скучно…

– Пусть поднимается на борт, – сказал де Граммон и оглядел свой наряд.

Увы, его одежда не выдерживала никакой критики – Мишель был неряшлив. Этим он сильно отличался от остальных капитанов, которые изображали из себя франтов и пытались одеваться по последней парижской моде.

Незнакомый господин был одет с претензией на великосветский шик. На нем был длинный и узкий кафтан-жюстокор синего цвета с карманами и рядом мелких золотых пуговиц, расшитый золотыми и серебряными нитями. Узкие рукава кафтана книзу расширялись и были украшены широкими цветными манжетами, а воротник заменял галстук из белого шелка с кружевными концами. Вместо пояса на талии имелся широкий шарф, который на боку завязывался бантом. Под жюстокор был поддет светло-голубой парчовый камзол без рукавов и воротника. Узкие шелковые штаны-кюлоты такого же цвета, как и жюстокор, заканчивались внизу боковым разрезом и застежкой с золотой пряжкой.

Впрочем, на этом великосветскость незнакомца и заканчивалась. Тяжелая, видавшая виды шпага у пояса, за которым торчали рукояти двух пистолетов, загорелое лицо со свежим шрамом на лбу и вызывающий взгляд, в котором трудно было найти хоть каплю доброты и мягкости, не позволяли усомниться в профессии человека, который снял шляпу с длинным пером и церемонно поклонился де Граммону. Мишель присмотрелся и едва не вскрикнул от изумления – перед ним стоял Филипп Бекель!