Текст книги "Корсары Мейна"

Налив себе вина, Мишель присел у стола и задумался. Нехорошее предчувствие постепенно переросло в тревогу, и, когда на палубе раздался подозрительный шум, он схватил шпагу и выскочил наружу. Увиденное поразило его до глубины души – его матросы были убиты, палубу заливали потоки крови. Воспользовавшись тем, что вся команда шлюпа столпилась у левого борта, караибы бесшумно, как они хорошо умеют, поднялись на судно по правому борту и беспощадно расправились с беспечными французами. В этой бойне участвовал и Диего де Альварадо, его нож был в крови. Увидев капитана, он злобно оскалился.

– Ты думал, французский пес, что можешь забрать ценности, принадлежащие испанской короне?! Ты наивен и глуп! Убейте его! – приказал де Альварадо караибам.

Индейцы гурьбой бросились на Мишеля. Он разрядил пистолеты, положив двоих, но врагов было слишком много, к тому же некоторые вооружились луками, и он не стал испытывать судьбу. Мишель заскочил в каюту и закрылся на засов. Град тяжелых ударов обрушился на дверь, но он был спокоен – плотник усилил ее металлической оковкой, так что какое-то время она выдержит натиск свирепых караибов.

Не теряя времени, де Граммон сорвал со стены гобелен и открыл окно, поджег фитиль, торчавший из сундука, подождал, пока он разгорится, и, с сожалением бросив взгляд на несколько золотых слитков, которые перенес в каюту, прыгнул в воду. Мишель нырнул поглубже и постарался отплыть как можно дальше от шлюпа. И все равно, страшный взрыв оглушил его, и он всплыл на поверхность, совершенно не сознавая, что происходит. Лишь спустя какое-то время де Граммон пришел в себя и осмотрелся.

Шлюп исчез, будто его и не было вовсе. Судя по тому, что над водой не торчала ни одна голова, никто из индейцев не спасся. Погиб и Диего де Альварадо, не ожидавший такого подвоха со стороны «наивного» французского корсара. Везде плавали обломки судна, и Мишель, выбрав кусок покрупнее, доверил свою судьбу своенравному океану. Как назло, на небе появились тучки и подул сильный ветер, который грозил перейти в шторм. Мишель начал грести в открытый океан, потому что в ветреную погоду оставаться вблизи отмелей Силвер-Бэнкс означало верную смерть.

Ему удалось отплыть от места, где он утопил свои мечты о быстром обогащении, на довольно приличное расстояние, когда разразилась сильная гроза. Волны играли им, как щепкой. Казалось, молнии били совсем рядом, огненные столбы вонзались в воду со страшным грохотом. Наверное, морской бог разгневался, что люди покусились на его законную добычу, и решил наказать последнего из них. Мишель уже хотел отпустить свое ненадежное плавательное средство и пойти на дно, чтобы не наблюдать весь этот ужас, не слышать залпы грозовых раскатов и рев непогоды, но природное упрямство заставляло его цепляться за обломок шлюпа из последних сил.

Гроза и шторм прекратились так же быстро, как и начались. Снова засияло солнце, бурный свинцово-серый океан успокоился и стал бирюзовым, и Мишель вдруг услышал шум прибоя. Еще не веря в спасение, он поплыл в ту сторону и очень скоро увидел остров, посреди которого высилась гора – давно потухший вулкан. Течение вынесло его прямо к бухте, и когда он наконец оказался на берегу, то первым делом в полном блаженстве зарылся в горячий песок и, несмотря на то что среди пиратов слыл безбожником, вознес краткую, но искреннюю молитву святому Николаю. Мишель считал, что если кто и заботится о моряках, то это Николай Мирликийский…

Мишель тряхнул головой, освобождаясь от тяжелых воспоминаний, поднялся и пошел к берегу. Голод на этом крохотном островке ему не грозил – здесь росло много кокосовых пальм, а по утрам на отмели выползали полчища крабов, которых он поджаривал на костре. Не страдал он и от жажды – с горы стекал быстрый ручей с холодной и вкусной водой. Огонь де Граммон добыл примитивным способом, подсмотренным у индейцев. Он сделал небольшой лук с тетивой из шнура, на котором держались его штаны, нашел две сухие палки – одну тонкую, другую потолще, в толстой выдолбил углубление, подсыпал туда древесной трухи, высушенной солнцем до состояния пороха, и с помощью своего приспособления быстро вращал тонкую палочку, заостренный конец которой упирался в углубление на второй. Вскоре появился дымок, затем труха начала тлеть, и спустя считаные минуты в тени под пальмой горел костер.

Судя по положению солнца, пришло время заняться рыбной ловлей. Она была необычной, как все на этом конце Земли. Испанцы называли этих маленьких рыбок «карлабадос», и Мишель не ловил, а собирал их… на берегу! Спасаясь от хищников, карлабадос выпрыгивали из воды на песок, чтобы потом уйти обратно в океан. Они умели ползать по земле юрко, как ящерицы, но Мишель был шустрее, и за час он обеспечивал себя провизией на целый день.

Наловив рыбы полную корзину – ее он тоже сплел из лиан, – де Граммон разжег костер, нанизал карлабадос на прутья и поставил их на огонь. Покончив с этим важным делом, он сел в тени, чтобы отдохнуть. Какое-то время Мишель смотрел на пламя, а потом поднял голову, взглянул на океан… и едва не потерял сознание. Неподалеку от острова бросил якорь фрегат, и от него отчалила шлюпка, которая взяла курс на бухту!

Не может быть! Де Граммон протер глаза, посчитав все это миражом, – такое часто случалось на Мейне. По его прикидкам, он попал на один из тех необитаемых островов, на которые никто не заглядывает. Они лежали вдалеке от проторенных морских путей, и причалить к такому острову капитана могла заставить только какая-нибудь срочная, безотлагательная надобность – к примеру, если корабль изрядно потрепал шторм, сильный ветер утащил его неизвестно куда, и нужно пополнить запасы воды и провианта.

Киль шлюпки с тихим шорохом прорезал золотой прибрежный песок, один из ее пассажиров, бросив взгляд на Мишеля, определил, что перед ним дворянин, судя по остаткам богатой одежды и по шпаге, которую тот воткнул в песок, и спросил:

– Que aqu? patin? senor? Qui? n eres?[54]54
  Как вас сюда занесло, сеньор? Кто вы? (исп.)


[Закрыть]

Мишель де Граммон от неожиданности обмер – это были испанцы! К своему ужасу, он попал из огня да в полымя.

Глава 10. Храм древних богов

Таверна «Хромой пес» на Тортуге славилась дебошами. Здесь собирались самые отвратительные типы, в основном флибустьеры, которых сторонились даже видавшие виды корсары, не говоря уже о солидных и обстоятельных буканьерах, любителях дружеских бесед, хорошего табака и тишины, – им трудно было отвыкать от укоренившихся привычек вольных охотников, почти отшельников, собеседницей которых долгие годы была лишь немногословная сельва. Главным для клиентов «Хромого пса» была даже не выпивка, в таверне пираты искали случая показать свою удаль и отвагу в доброй драке или поединке.

Длинный Гастон угрюмо сидел в углу. Несмотря на несомненные достоинства опытного, немало повидавшего на своем веку моряка и отменного боцмана, в душе он был помесью лиса и хорька. Эти нехорошие особенности своей натуры Длинный Гастон скрывал, как только мог, потому как пираты не любили двуличных людей. Простота обычаев и нравов – вот главное правило жизни корсаров и флибустьеров Мейна. Пираты терпеть не могли гонор, а уж хитрецов и тех, кто в любой момент мог предать товарищей, на дух не выносили.

– Куда запропастился этот проклятый индиос?! – гневно вопрошал Длинный Гастон сам себя после очередного глотка крепкого рома.

Наконец хлипкая дверь отворилась, и в изрядно прокуренное полутемное помещение вошел индеец-метис. Мрачный взгляд, который он бросил на белых, не сулил им ничего хорошего, как и всем, кто становился на его пути. Он не был пиратом, не работал, но денежки у него водились. Звали его Агуара, он принадлежал к индиос-бравос – так испанцы называли неоседлых и не обращенных в христианство индейцев, – и был вожаком банды «крыс», промышлявшей на Эспаньоле и на Тортуге обычным разбоем.

Его люди нападали на испанских колонистов и грабили их, присваивая скот и все ценное. Но чаще всего бандиты обирали до нитки пьяных пиратов, у которых в кошельке звенело серебро и золото. Члены банды – в основном метисы и мулаты – действовали по ночам и растворялись в темноте как призраки. Нужно отдать им должное – они старались никого из корсаров и флибустьеров не убивать. Вычислить бандитов не составляло особого труда, а за своего товарища пираты не просто лишили бы мерзавцев жизни, а сделали бы это изощренно, чтобы крысы подольше помучились, – в этом деле представители берегового братства изрядно поднаторели, под пытками вытягивая у пленных испанцев, где бедняги хранили золото и драгоценности.

Конечно, многие знали о существовании крыс Агуары. Но относились к этому философски. Пираты и сами отнюдь не были белыми и пушистыми, поэтому бандитское ремесло на суше считали ничуть не хуже морского разбоя. Каждый занимается своим делом – всего лишь. Тем более что бандиты Агуары, так же как и пираты, нападали на испанских колонистов и громко кичились удачами – так приказал вожак. Агуара был большим хитрецом; он понимал, что стычки с испанцами в глазах берегового братства, а главное, губернатора Бертрана д’Ожерона, служат ему и его людям чем-то вроде индульгенции.

– Где тебя носит, якорь тебе в зад?! – рявкнул Длинный Гастон, когда индеец, не дожидаясь приглашения, сел за его стол и щелкнул пальцами, подзывая слугу, чтобы тот принес еще один стакан.

– Дела, – коротко ответил Агуара, налил из бутылки Гастона рому и выпил почти полный стакан на одном дыхании.

Главным его недостатком было пристрастие к спиртному. Агуара грабил лишь для того, чтобы хватало на выпивку. Богатство как таковое его не интересовало.

– Дела, говоришь?! – с яростью процедил сквозь зубы Гастон. – А когда ты обстряпаешь мое дельце, за которое я заплатил тебе полсотни золотых монет?! Почему Тим Фалькон до сих пор не сдох?!

– Смею напомнить вам, сеньор, что я получил только задаток – двадцать пять пистолей.

– Мы договорились, что остальные деньги я выплачу, когда ты все обтяпаешь!

Поражение на дуэли от капитана Фалькона стало для Длинного Гастона сущим наказанием. Сам проигрыш был делом заурядным – со всяким может случиться, даже с самым выдающимся бойцом. Но то, что признанного силача и бретёра Бом-брамселя свалили в поединке не с помощью клинка, а ударом кулака по башке, словно быка на бойне, было чем-то из ряда вон выходящим.

При встрече с Длинным Гастоном почти все опускали глаза, опасаясь нарваться на скандал, который мог закончиться весьма печально, – все же Бом-брамсель был отличным рубакой и в бою ему мало кто мог противостоять. Но за спиной он постоянно слышал смешки. Пираты зло потешались над его неудачей, а записные остряки придумывали разные истории про то, как Длинный Гастон нюхал песок после схватки с Тимом Фальконом, который благодаря этому стал на Тортуге почти эпическим героем. А уж такого душа бедного Бом-брамселя не могла вынести.

Тогда он нашел Агуару и заплатил ему, чтобы тот со своими бандитами закопал капитана Фалькона на два метра вглубь. Еще раз сойтись с ним в поединке Длинный Гастон не решался. Когда прошла дикая ярость из-за поражения, Бом-брамсель по здравому размышлению понял, что на дуэли Тим Фалькон с ним не дрался, а играл. Капитан блестяще владел клинком и мог убить Гастона в любой момент, но не желал ему смерти, поэтому и оглушил ударом по голове. Как все мелкие, ничтожные душонки, Длинный Гастон вместо того, чтобы поблагодарить Тима Фалькона за возможность жить дальше, возненавидел его как своего злейшего врага.

– Оказалось, что все не так просто, господин, – холодно ответил Агуара.

– Почему?!

– С ним постоянно находится вождь племени гуахиро Конуко.

– Ну и что с того? Одним грязным индейцем больше, одним меньше – какая разница? Убей и этого Конуко, а я доплачу тебе еще два золотых.

Агуара зашипел, как потревоженная змея, обнажив крупные желтые зубы. Он ненавидел белых, а тут еще Длинный Гастон пренебрежительно назвал индейцев «грязными». Но вожак шайки бандитов сумел подавить гнев и спокойно ответил:

– Конуко не только вождь. Он еще и жрец Йокаху. Это очень сильный бог. Конуко обладает знанием, связываться с ним – себе дороже. Он может убить человека взглядом.

– Так подберитесь к нему сзади, морской еж тебе в печень!

– Убить Конуко можно. И мы это сделаем… белый, – последнее слово прозвучало как ругательство. – Но суть дела в другом – Конуко и капитан Фалькон что-то затевают.

– То есть?..

– Капитан тайком от всех купил небольшую парусную шлюпку и загрузил ее продуктами, порохом и оружием. Шлюпка спрятана в бухточке неподалеку от Бас-Тер, и Конуко сторожит ее как верный пес. Мои люди следят за капитаном Фальконом, и я думаю, что сегодня ночью он покинет Бас-Тер.

– И что все это значит? – несколько растерянно спросил Бом-брамсель.

– Сеньор, я удивлен, что до вас никак не дойдет смысл приготовлений капитана Фалькона… – Агуара ухмыльнулся. – Для чего белые прибыли в наши края? Чтобы стать богатыми. Значит, ваш друг… – в голосе метиса прозвучала ирония, – отправится на поиски клада.

– Какого клада, что ты мелешь?! Тим Фалькон и так богат. Зачем ему рисковать лишний раз? Тем более в компании с индейцем. С вашим братом ухо нужно держать востро… – тут Длинный Гастон посмотрел на Агуару таким страшным взглядом, что метиса невольно пробрала дрожь. – А капитан Фалькон далеко не дурак.

– Он освободил дочь Конуко из испанского плена, – сказал Агуара. – Значит, вождь гуахиро ему обязан. Видимо, он что-то пообещал капитану Фалькону. А Конуко всегда держит слово.

– В отличие от тебя… – проворчал озадаченный Бом-брамсель. – И что ты намереваешься делать?

По темной физиономии Агуары скользнула мрачная улыбка.

– Накрыть птицу в гнезде и взять не только ее тушку, но и золотые яйца, – ответил метис.

Длинный Гастон оживился:

– А что, интересная идея! Прикончить капитана Фалькона в сельве всяко легче, чем здесь. И потом, чем дьявол не шутит, – вдруг он и впрямь найдет клад? Получается двойная выгода.

– Именно так, сеньор, я и подумал, – ответил вожак разбойничьей шайки и скептически ухмыльнулся; в клады, зарытые пиратами, он не верил.

– У тебя есть надежные люди, которые могут держать язык за зубами? Нужно, чтобы они были хорошими следопытами.

– Найду.

– Возьми с собой еще троих. Но не больше! А я позабочусь о лодке. Мы пойдем вслед за капитаном Фальконом и Конуко.

– Это будет непросто, сеньор. Вождь гуахиро – опытный следопыт. Он может заметить, что его преследуют…

– Да понял я, понял! – с досадой воскликнул Бом-брамсель. – Еще двадцать пистолей тебя устроят?

– Вполне.

– Но ты получишь их только после того, как управишься с делом!

– Остальные двадцать пять я хочу получить сейчас! Я принес вам сведения, которые стоят гораздо дороже пятидесяти золотых монет.

– А, чтоб тебя! – боцман грязно и витиевато выругался. – Кальмарьи кишки тебе на обед! – закончил он длинную фразу. – Ладно, деньги получишь… завтра. Но только попробуй меня обмануть!

– Сеньор, я умею держать слово, – с достоинством, которого трудно было ожидать от прожженного негодяя, ответил Агуара.

– Тогда пей свой ром и уходи, не мозоль глаза честным людям!

Агуара едва не расхохотался. Уж он-то хорошо знал, чего стоит «честность» пиратов…

Длинный Гастон очень удивился бы, услышав историю вожака крыс. Агуара родился, как это ни странно, по любви, на асьенде, в семье испанца-колониста, который сделал наложницей рабыню. Когда ребенок появился на свет, испанец так проникся отцовскими заботами, что даже выучил Мигеля – так назвали мальчика – читать и писать. А уж владеть разным оружием – тем более. Ведь на Мейне это было главным условием выживания.

Возможно, Мигель стал бы настоящим испанцем, пусть и полукровкой, но тут в его судьбу вмешалась банда караибов. Индейцы на его глазах зарезали отца и мать, а мальчика почему-то пощадили. Они дали ему новое имя – Агуара – и растили вместе со своими детьми как караиба. Да вот беда – воспитатели мальчика даже не предполагали, насколько крепка память у нового члена племени и как он ненавидит тех, кто убил его родителей.

После посвящения, во время которого ему довелось пережить много испытаний, в том числе прыжок в яму, наполненную змеями, в качестве экзамена на быстроту реакции и проверку на нечувствительность к боли – его посадили голым в муравейник – Агуара стал воином. Он выбрал момент, когда караибы почти до бесчувствия упились кашири, убил всех, кто участвовал в нападении на асьенду, и ушел к белым, но не к испанцам, как можно было ожидать, ведь его отцом был идальго, а на Тортугу – в береговом братстве национальность не имела значения.

Покинув «Хромого пса», Агуара вышел за околицу Бас-Тера и канул в заросли. Его занятие предполагало скрытность, поэтому свое жилище он обустроил в лесу, в такой чаще, где черт ногу сломит. Чтобы пробраться к хижине, нужно было знать потайные тропинки.

Впрочем, мало у кого из жителей Бас-Тера возникал соблазн отправиться на пикник в сельву или просто прогуляться по лесным дебрям. Они не без веских оснований предполагали, что там таятся разные опасности, – от свирепого ягуара до не менее злобных и жестоких бандитов. Поэтому французские колонисты предпочитали развлечения на воде, а если им хотелось поохотиться, то обычно собиралась большая компания с собаками и загонщиками-рабами, и шум от них был такой, что не только хищные звери разбегались в разные стороны, но и отряды караибов, которые иногда рыскали по округе и нападали на плантаторов. Индейцев интересовали в основном рабы; они продавали живой товар испанцам, за что получали от них железные изделия и даже старые ружья, которыми владели только вожди.

Хижина Агуары была просторной. Она напоминала жилище индейцев племени таино – бохио. Ее соорудили круглой, из жердей, плетеных циновок и пальмовых листьев. Обычно у таино в таких проживало несколько семей, но шайка Агуара тоже была немаленькой. Когда он вошел, бандиты спали – кто на полу, на пальмовых матах, а кто в гамаках. Судя по тяжелому спиртовому духу, подручные Агуары выпили несколько калебасов кашири; пустые сосуды валялись по всему полу.

– Поднимайтесь, бездельники! – яростно возопил Агуара и начал поднимать бандитов пинками. – Вам бы только хлестать кашири, жрать да спать! Почему не выставлена охрана?! Или вы хотите, чтобы вас взяли тепленькими? Сучье племя…

– Мы только прилегли… – начал оправдываться один разбойник.

– Заткнись! Где Мадо?

– Ушел на охоту.

– Единственный стоящий человек среди вас!

Наверное, разнос продолжался бы и дальше – Агуара кипел от ненависти к наглому Бом-брамселю, которому приходится служить, пусть и по найму, – но тут появился Мадо, который принес крупную водосвинку-капибару. Пререкания тут же затихли, и все дружно принялись готовить обед.

Когда от капибары остались одни кости, Агуара сказал:

– Некоторое время я буду отсутствовать. Вместо себя оставляю Параито. Со мной пойдут трое: Мадо, Иримара и Гуарикота. Предупреждаю остальных в последний раз! Не будете соблюдать необходимые предосторожности, закончите свою жизнь на плантациях испанцев или на виселице, которую соорудят по приказу губернатора д’Ожерона.

Агуара взял с собой метисов. Они считались отличными следопытами, меткими стрелками и выделялись среди остальных жестокостью – сказывалась кровь индейцев-караибов. Вот только по-настоящему их звали не так. Почти все разбойники по примеру флибустьеров брали себе прозвища, в основном имена древних индейских вождей – уж чего-чего, а самомнения им было не занимать.

Сборы были недолгими. Ружье имелось только у Агуары, остальные вооружились луками и короткими копьями, упаковали припасы на дорогу. Другой одежды кроме тех лохмотьев, что на них, бандиты не имели, и это их совсем не волновало. Их больше заботила сохранность продуктов и чтобы фляжки были наполнены кашири. Из еды они захватили лишь пеммикан – смесь вяленого измельченного мяса быков, сала, растертых в порошок орехов и сухих ягод, среди которых были и те, что предохраняли от отравлений, со специями.

Пеммикан очень долго не портился даже во влажном тропическом климате и при малом весе был очень питательным. Он здорово выручал, когда не было возможности охотиться, ловить рыбу и разжигать костер. Пеммикан был походной едой, которой пользовались многие индейские племена.

Вскоре небольшая поляна возле хижины опустела; был потушен и костер, притом весьма тщательно, – дым и даже запах свежего пепла в сельве мог привлечь внимание нежелательных гостей. Жилище бандитов выглядело покинутым. Его построили давно, и конечно же не Агуара со товарищи; здесь когда-то жили охотники, отправившиеся в иной мир не без помощи разбойников. Только опытный следопыт мог заметить «гнездо» – наблюдательный пост на высоком дереве, представляющий собой крохотную хижину, сплетенную из ветвей, у которой была даже крыша из пальмовых листьев.

В «гнезде» сидел бандит и зевал так, что скулы трещали. Он завидовал своим товарищам, которые снова завалились на боковую. Но приказ вожака нужно исполнять. Разбойник хорошо знал, что с Агуарой шутки плохи. Однажды он зарезал на глазах всей шайки своего помощника, который посмел не выполнить его распоряжение и затеял по этому поводу спор.

Но оставим на время разбойников и поищем Тимка Гармаша, или капитана Тима Фалькона. Пока Длинный Гастон плел в «Хромом псе» свою интригу, Тимко беседовал с Матисом Дювалем. Тот был встревожен: Мишель де Граммон должен был давно вернуться, но до сих пор от него ни слуху ни духу.

– Какого дьявола он забыл на отмелях Силвер-Бэнкс?! – возмущался Дюваль.

– Значит, у него были на это причины… – рассеянно ответил Тимко; мыслями он уже был в шлюпке, которая должна доставить его к груде сокровищ, как обещал Конуко.

Он решил не откладывать это дело в долгий ящик и отправиться сегодня вечером, чтобы избежать расспросов и недобрых глаз. И потом, его сильно беспокоил индеец. После того как освободили его дочь, он стал очень мрачным и задумчивым. Казалось, ему бы радоваться, ан нет – Конуко пребывал в черной меланхолии. Неужели его так сильно потрясло то, что у него появился внук-метис, и он не смирился с этим позором?

Но ведь подобное после появления на Мейне испанцев стало обыденностью среди индейцев. Колонисты не только заводили себе наложниц-индианок, но и брали их в жены – когда те принимали христианскую веру. Многих индейских девушек просто изнасиловали солдаты, и те произвели на свет потомство, которое племена Вест-Индии ни в коей мере не отторгали.

– Какие причины?! Кто не знает на Мейне, что на Силвер-Бэнкс нельзя соваться?! Это место дьявола, там его охотничьи угодья. Сколько кораблей погибло на отмелях – не счесть. Но нашему капитану ежели ударит в голову какая-нибудь блажь, колом ее оттуда не вышибешь. И что мне теперь делать с людьми? Народ начал бунтовать. Их нельзя оставлять без дела больше чем на две недели. Деньги они уже спустили, а какой отдых без бутылки рома? Вот и бузят…

– Это серьезно… – Тим Фалькон по-прежнему витал в облаках.

Они сидели в салоне мадам Лулу, в полном одиночестве. Сегодня был не их день; со вчерашнего вечера после удачного рейда здесь гуляли команды капитанов Филиппа Бекеля и Лоренса де Граффа. Они оплатили все – и стол, и девушек. Всех. Другие корсары и флибустьеры, оставшись без приятного женского общества, мрачно наливались ромом и слушали, как музицировала одна из воспитанниц Бордельмаман.

У мадам Лулу, несомненно, была предпринимательская жилка. Она выписала из Франции девицу-музыкантшу и клавесин. Когда в салоне появилась живая музыка – притом какая! – народ повалил в заведение Бордельмаман толпами. Не у всех хватало денег на девушек, но бутылку рома мог себе позволить каждый. Доходы мадам Лулу выросли вдвое, а народ приобщился к «высокому» искусству. Нередко можно было наблюдать даже слезы на грубых обветренных физиономиях пиратов, когда звучала пасторальная музыка или когда девица пела: «Ах, мне ничто не мило, коль ты мне изменила. Я обошел весь свет, тебя ж все нет и нет».

– Вы слушаете меня, мсье, или нет?! – рассердился Матис Дюваль.

– Конечно, слушаю, капитан. Но чем я могу вам помочь? В конце концов, это личное дело сьёра де Граммона – плыть хоть на край света, если этого пожелает его душа. Так уж мы все устроены. Нам подавай новое, неизведанное… – тут Тимко рассмеялся. – И желательно, чтобы эта новизна хорошо оплачивалась.

– Вот и я об этом, – ловко ввернул Дюваль. – Не согласитесь ли вы возглавить рейд моих и ваших парней… ну хотя бы куда-нибудь? Чтобы они немного развеялись и им не лезли в голову дурные мысли.

– Прошу простить меня, мсье Дюваль, но сделать этого я не могу. У меня есть кое-какие неотложные дела… впрочем, не о них речь. Но я хочу высказать встречное предложение – чтобы охоту возглавили вы. К вашим судам присоединятся два моих – флейт и бриг. Это уже будет очень серьезная эскадра. Вы ведь морской офицер, в отличие от меня, так что вам и карты в руки. Договор между нашими командами мы можем составить хоть сейчас. Я лишь позову капитана Гуго Бланшара и лейтенанта Гийома Перра. А вы со своей стороны пригласите, кого пожелаете.

По правде говоря, среди буканьеров Тима Фалькона тоже началось брожение. Все они рвались в море. Но у него были другие планы, и Матис Дюваль со своими бедами подвернулся в самый раз.

– Что ж, коли так…

Хмурое лицо Дюваля просветлело: почему бы ему и впрямь не попробовать возглавить эскадру? Опыта у него хватает, а там уж как повезет…

– Я согласен! – сказал он решительно.

– Отлично! – обрадовался Тимко. – Тогда за дело!

Вечером того же дня от берега Тортуги отчалила шлюпка. В ней сидели Тим Фалькон и вождь Конуко. Дул свежий ветер, туго натянутый парус гнул тонкую мачту, и шлюпка резво бежала по волнам, держа курс на Эспаньолу. Вскоре ей вдогонку отправилось каноэ с Длинным Гастоном, Агуарой и его подручными. Зоркие метисы напряженно вглядывались в слабо освещенный горизонт, на котором парус суденышка капитана Фалькона был едва виден…

Тимко вторую неделю жил в селении племени гуахиро. Оно располагалось на берегу небольшой реки, в глубине Эспаньолы, среди таких дебрей, что до индейцев не могли добраться даже известные ловцы рабов караибы, не говоря про испанцев. Тим Фалькон готов был локти себе грызть от нетерпения: ему хотелось как можно быстрее добраться до того места, где, по заверениям Конуко, золота и драгоценностей столько, что можно купить весь мир. Конечно же вождь преувеличивал, тем не менее Тимко уже уверился, что большая доля правды в его словах есть, поэтому каждый день по нескольку раз надоедал Конуку вопросом: «Когда?!», а тот в своей обычной невозмутимой манере отвечал: «Как только великий Йокаху даст согласие».

Оказалось, что он был еще и главным жрецом племени – амунау. И забот у него хватало. С утра Конуко отправлял женщин в поле, а мужчин – на охоту и рыбалку. Другие женщины занимались работой по дому, делали калебасы, глиняные горшки и миски, плели корзины и хамака – гамаки, которые полагалось иметь каждому араваку. Самые умелые из мужчин шли строить каноэ, что было весьма непросто с их примитивными инструментами. Из растений гуахиро получали краску «руку», которой разрисовывали тело, чтобы навести ужас на врагов, а заодно отогнать москитов.

Гуахиро были чрезвычайно суеверны. Если они плыли мимо места, где утонул человек, то непременно бросали за борт немного еды для утопленника, чтобы он не рассердился и не перевернул лодку. Перед рыбалкой они не ели мягкие фрукты и овощи, иначе рот у рыбы станет мягким, и поймать ее на крючок будет невозможно.

Солнце, песок, деревья, тьма, болезнь были для них живыми существами. Верховным богом у гуахиро-араваков считался Йокаху – «дающий маниоку». Богиня Атабейра отвечала за плодородие и деторождение, управляла движением воды и Луной. Весьма почитаемым божеством был Опиль Ваобиран – сын тьмы. Останки предков – выбеленные солнцем кости – араваки вешали в корзинах под потолками жилищ. Они полагали, что если будут присматривать за костями, то умершие присмотрят за ними.

Все это рассказала Тиму Фалькону дочь вождя Тариана. В родном племени ее красота расцвела еще больше. Многие холостые мужчины имели на нее виды, но она считала себя вдовой, хотя и не была официальной женой плантатора, и имела право выйти замуж только через два года после его смерти. Что касается ее ребенка, то индейцы приняли его благожелательно, и он целыми днями где-то бегал со своими сверстниками, купался в реке и играл в какие-то игры.

Тариану приставили к Тимку в качестве переводчицы. Глядя на нее, он ощущал огромное волнение. Женщина была не только красива, но еще и притягивала к себе со страшной силой. В ней, видимо, сидел какой-то демон. Пообщавшись с ней поближе, Тимко понял, почему испанец так увлекся индианкой. Таких женщин в его родном селе называли ведьмами. Перед их обаянием не мог устоять ни одни казак. Тимко крепился, чтобы не наделать глупостей, но, едва Тариана оказывалась рядом, его сердце начинало колотиться, как бычий хвост, когда на животное налетают слепни. Обычно она разговаривала с ним, опустив глаза, но, когда они иногда встречались взглядами, его обдавало жаром, и он едва сдерживался, чтобы не заключить Тариану в объятия.

А еще он понял, что женщина относится к нему отнюдь не безразлично. Тимко превратился в статного мужчину с орлиным взором, широкими плечами и незаурядной силой. Он был выше самых рослых араваков, а его походка, напоминавшая мягкую поступь ягуара, восхищала даже видавших виды воинов гуахиро. А еще они были поражены способностью белого господина исчезать на глазах. Эти штуки Тимко проделывал специально, чтобы внушить аравакам суеверный страх, – мало ли что может прийти им в голову…

Наконец настал день, когда, по словам Конуко, верховный бог араваков Йокаху дал добро на посещение места, где полно сокровищ. Они уходили очень рано, пока все селение спало, но, когда Тимко собирал пожитки в небольшой хижине, которая служила ему временным жилищем, откуда-то появилась Тариана и тихо прошептала:

– Берегись! Тебя ждет смертельная опасность.

И с неожиданной нежностью погладила его по щеке. А затем исчезла, будто ее и не было.

Ошеломленный Тимко какое-то время стоял как столб; капитану буканьеров даже показалось, что Тариана привиделась ему. Но место прикосновения нежной женской ладони пылало так, будто нагрелось от близкого костра. Значит, ее предупреждение – не игра ума, разгоряченного приготовлениями к походу за сокровищами, а было на самом деле и имеет зловещий смысл.

Тимко подобрался, словно перед жестокой схваткой, и, переполненный недобрыми предчувствиями, направился вслед Конуко. Вождь сел в каноэ и жестом пригласил Тима Фалькона последовать его примеру. А затем сунул ему в руки весло, сам взял другое, и они начали быстро грести вверх по течению.