Текст книги "Корсары Мейна"

Река постепенно становилась уже, а течение – быстрее. Воды в верховье были прозрачными и холодными, потому что текли по каменистому ложу. Лишь в среднем течении вода приобретала желтизну из-за ила и делалась мутной, но зато там водилось много разных рыб – от небольших и быстрых, похожих на карлабадос, до настоящих гигантов, которые могли откусить человеку руку, если он, сидя в каноэ, забудется и нечаянно опустит ее в воду. По крайней мере так утверждали индейцы, хотя Тимко не очень верил их россказням.

По берегам реки копошилось множество птиц. Тимко, хотя и промышлял некоторое время на Эспаньоле, особо не присматривался к птичьему царству острова, тогда его больше интересовали быки и свиньи, да и река была далековато от места, где они жили с Гуго Бланшаром. В зарослях порхали рябчики и дикие голуби, роились, как большие шмели, колибри, среди ветвей диковинными цветками пестрели попугаи, на мелководье важно расхаживали фламинго и цапли, в заводях плавали стайки гусей, чирков и других водоплавающих, названий которых Тимко не знал. При появлении каноэ птицы взмывали в воздух, и казалось, что на солнце надвигается туча, так много их было.

Встречались и кайманы. Некоторые достигали семидесяти футов в длину и двенадцати в ширину. Если кого и следовало опасаться в водах острова, так это не каких-то зубатых рыб, которых, возможно, и в природе не существует, а кайманов. Обычно они охотились в местах водопоя, и Тимку однажды довелось наблюдать, как кайман затащил под воду корову. Бросок каймана, изображавшего бревно, плывущее по течению, захват за коровью шею, бурление в реке, и бедное животное вмиг исчезло под водой, успев лишь раз жалобно промычать.

Но вот речка сузилась до размеров ручья, и Конуко с Тимком вытащили каноэ на берег. Дальше им предстояло идти пешком через дикую сельву, где и звериные тропки встречались очень редко. Вскоре начался подъем, который становился все круче и круче. Сначала им попадались в основном пальмы, затем они вошли в кампешевый лес, да такой густой, что впору было вернуться и обойти его стороной, но где он заканчивался, Конуко не знал. «Давно здесь был, – признался он Тимку. – Совсем маленьким. Отец приводил…» И наконец путь им преградила стена из палисандровых деревьев.

Высоченные стволы в два-три обхвата стояли как крепостной частокол. Но идти стало легче, потому что в этом лесу почти не существовало низовой поросли, земля была ровной, местами каменистой, а расстояние между деревьями позволяло шагать свободно, не протискиваясь между ними и не оставляя на сучках и колючках лоскуты одежды.

И вдруг забор из палисандра исчез, и взору Тимка, пораженного до глубины души, явились развалины большого старинного храма или крепости с фигурами каких-то чудовищ, изрядно съеденными временем. Строения были сложены из огромных тесаных блоков, и он подивился: это какие же богатыри затащили их на высоту в четыре-пять саженей?! Тимко видел погрузочные механизмы, работающие в портах, но они могли поднять совсем небольшой вес. И потом, блоки вытесывали из какого-то плотного зеленого камня, который на Эспаньоле не встречался. По крайней мере в своих странствиях Тимко ничего подобного не замечал.

– Кто построил все это? – спросил он.

– Те, Кто Пришли Первыми, – каким-то загробным голосом ответил Конуко.

– Старые боги?

– Нет. Первые.

«Хороший ответ… – подумал Тимко. – Ну, пришли и пришли, но чего это Конуко посерел и дрожит, как осиновый лист?»

Неожиданно вождь упал на колени и что-то быстро-быстро забормотал на своем языке, то поднимая руки к небу, то с мольбой протягивая их к развалинам. Из его горячей, проникновенной речи Тимко уловил лишь слово «Йокаха» – имя главного бога араваков. Так продолжалось довольно долго, но капитан Тим Фалькон давно не был юным нетерпеливым бурсаком; он снисходительно относился к другим верованиям, а иногда и сам отдавал дань чужим божествам, если этого требовали обстоятельства.

Жизнь среди дикой природы Эспаньолы и на Тортуге, в этом плавильном котле рас и религий, приучила его не отвергать с порога непонятные ему обряды и поклонения тотемам, которые ничуть не походили на человека. Взять тех же араваков: у них все, к чему ни прикоснись, имело божественную сущность. И как тогда быть недоучившемуся спудею, которому с детства вдалбливали в голову Закон Божий?

Поэтому Тимко старался не заниматься философическими размышлениями, к которым, что ни говори, он имел некоторую склонность, а плыл по течению, безразлично относясь к окружавшим его верованиям и предрассудкам. Береговое братство, несмотря на всю свою религиозность, не считало тех, кто никогда не читал Библию, еретиками. По большому счету главным средоточием веры пиратов была Свобода.

Помолившись, если это была молитва, Конуко встал и произнес:

– Теперь можно идти. Йокаха сказал мне, что Опиль Ваобиран откроет свои врата.

Опиль Ваобиран! Тимко вздрогнул. Он знал, что это сын тьмы, который охранял покой мертвых. «Час от часу не легче…» – подумал Тимко с невольным страхом. Но затем приободрился, вспомнив слова Ничипора Галайды: «Человек должен бояться только себя. Он может таких бед самому себе натворить, что никакие злые силы на это неспособны. А чему быть, того не миновать. Так какой тогда смысл праздновать труса?»

Они медленно двинулись вперед, обходя нагромождение мелких камней. Впереди шел Конуко, глядя прямо перед собой остановившимся взглядом. Тимко даже испугался: уж не подвинулся ли он умом?! Но, когда они миновали каменное крошево, пересекли небольшую площадь и оказались возле пролома в стене – похоже, вход находился с другой стороны или был завален, – Конуко тряхнул головой и вполне нормальным голосом сказал:

– Зажигай факелы, господин…

Тимко достал из сумки, висевшей на боку, заранее приготовленные факелы, и они проникли в здание. Оно оказалось просторным, с мощными колоннами, исчезавшими в темноте где-то вверху. На стенах виднелись рисунки, изрядно затертые временем, и только иногда свет факелов выхватывал в едва просматривающемся орнаменте из лиан, цветов и человеческих фигур страшный оскал какого-то зверя, немного похожего на ягуара, но более свирепого. Он был нарисован красной краской, на которую время почти не подействовало. Наверное, это все-таки был древний храм.

Наконец они подошли к противоположной стене, где стоял большой каменный куб с чашеобразным углублением посредине – скорее всего, жертвенник. Конуко снова забормотал молитву, но она длилась недолго. Покончив с ритуалом, вождь решительно нажал на одну сторону куба, но ничего не произошло. Он запыхтел и нажал сильнее. Камень даже не шелохнулся.

– Сеньор, помоги!

Они нажали вдвоем, и тяжеленный камень… отъехал, как на салазках! Под ним виднелись прямоугольное отверстие и ступени, спускающиеся в чернильную темень. «Уж не ведут ли они в царство самого Опиля Ваобирана?» – невольно вздрогнув, подумал Тимко.

– Сюда, – сказал Конуко, указав на лаз.

– Ты первый! – резко ответил Тимко, которому вдруг вспомнилось предупреждение Тарианы.

Вождь криво ухмыльнулся, но перечить не стал. Спустившись, они очутились в помещении со сводчатым потолком. Конуко высоко поднял факел и торжествующим голосом объявил:

– Смотри, белый! Я выполнил свое обещание – привел тебя туда, где золото валяется под ногами! Много золота!

И он вдруг рассмеялся каким-то безумным смехом.

Тимко, вмиг превратившийся в капитана пиратов Тима Фалькона, тоже поднял факел – и обмер: в огромном подземелье лежали не монеты, а груды золотых изделий! Блеск золота, которое хоть и потемнело немного за века и покрылось тонким слоем пыли, слепил и завораживал.

Он бросился вперед, рухнул на золотую кучу и принялся рассматривать фигурки, изображающие неведомых зверей и птиц, диковинные кубки потрясающей красоты, жезлы, украшенные драгоценными каменьями, обручи, браслеты… Наконец он наткнулся на шкатулку из серебристого металла, украшенную растительным орнаментом, и открыл ее из чистого любопытства. Открыл – и ахнул: она оказалась доверху заполненной красными и синими яхонтами, зелеными изумрудами, алмазами, и все камни крупные! За каждый можно купить галеон!!!

Он не удержался и сразу же засунул шкатулку в сумку. А с остальными ценностями надо что-то придумать – такой вес на каноэ не увезти. И потом, у Тимка почему-то совсем не возникало желания делиться находкой с буканьерами… «Для начала нужно взять немного, – размышлял Тимко, – а потом пригнать сюда не хлипкое каноэ, а шлюпку».

Неожиданно позади что-то заскрежетало, и раздался торжествующий голос Конуко:

– Ты получил свое золото, белый! Можешь теперь наслаждаться им… пока не подохнешь, как собака! Прощай!

Тимко поднял голову и увидел, что отверстие, через которое они попали в сокровищницу древнего храма, медленно закрывается. Пока он любовался золотыми вещицами, Конуко выбрался наружу и пытался поставить жертвенник на место. Тимко схватил длинный жезл, бросился наверх по ступеням и успел засунуть его в щель между камнями свода и кубом.

– Конуко, ты что делаешь?! – возопил Тимко. – Ты хочешь нарушить свое слово?! Твои же боги и накажут тебя за это!

– Я сказал правду и свое слово сдержал! Золото валяется у тебя под ногами, но ты не можешь его взять! И никто не сможет! А ублюдка, которого родила моя дочь от белого, я все равно убью! У внука вождя племени должна быть чистая кровь!

– Сукин ты сын!

Тимко только теперь понял, о какой опасности его предупреждала Тариана, вспомнил он и речи Конуко, когда тот уговаривал его освободить дочь из плена; все верно, именно это он тогда и сказал. От мысли, что так глупо попался, не распознав подтекст в словах вождя гуахиро, Тимко взревел, как раненый ягуар, и закричал в бешенстве:

– Я все равно выберусь отсюда и приду в селение со своими парнями! И зарою тебя в землю живым!!!

Раздался безумный смех вождя, он попытался камнем выбить золотой жезл, который не давал жертвеннику занять свое место и закрыть лаз. Это было его ошибкой. Рука Тимка метнулась к поясу, и спустя мгновение из ствола пистолета вырвался сноп огня. Пуля попала Конуко точно в голову, которая оказалась в поле зрения будущего пленника подземелья; наверное, вождь забыл, чем вооружен капитан Тим Фалькон. Или не верил, что из узкой щели к нему может прилететь смерть…

Длинный Гастон, Агуара и трое остальных метисов все то время, что Тимко провел в гостях у племени гуахиро, неприкаянно слонялись неподалеку от селения. Они сумели незаметно последовать за капитаном буканьеров и Конуко, хотя это было непросто. Вождь словно что-то чувствовал, а может быть, он опасался караибов, которые могли в любое время появиться в этих местах, и часто оборачивался, но опытные в таких делах метисы не дали себя обнаружить.

Когда они вошли в реку, каноэ превратилось в островок, утыканный срезанными ветками деревьев – один из многих, которые плыли по реке, правда, по течению, а не против него. Но это уже мелочи, которые не стоило принимать во внимание.

Все были раздражены до предела.

– Какого дьявола мы здесь делаем?! – возмущался Агуара. – Чего ждем?! Капитан Фалькон, как оказалось, решил просто погостить у гуахиро. Какие могут быть клады в этих диких местах? Мы ошиблись. Буканьер обвел нас вокруг пальца, это ясно. Нужно отсюда уходить. Мы даже убить его не можем, потому что араваки нас догонят, и тогда нам придет конец. Они искусные воины, а уж стреляют из лука лучше всех. Притом отравленными стрелами. Одна царапина – и прощайся с жизнью.

– Неужели нет никакого противоядия? – озабоченно спросил Гастон.

– Есть. Но его знают только жрецы. А где мы здесь найдем жреца?

Бом-брамсель покривился, словно съел что-то очень кислое. Немного подумав, он решительно сказал:

– Будем ждать! Я не верю, что Тим Фалькон, этот хитрец и проныра, решил попить кашири вдалеке от салона мадам Лулу среди дикой природы. С какой стати? Не думаю, что кашири гуахиро лучше доброго рома. Значит, он явился сюда с какой-то целью!

– Может, он хочет взять себе в жены дочь Конуко? – высказал предположение Мадо. – Говорят, она красавица.

– Для тебя красавица! – отрезал Гастон. – Индейских красоток можно купить на Тортуге или в Пти-Гоав, притом задешево, а не переться за ними в леса, где и дьяволу не место. Нет, капитан Фалькон пришел сюда за каким-то кладом, о котором знает Конуко. Ему-то золото зачем, а вот Фалькону… Только почему они забрались так далеко от моря? Ведь береговые братья зарывают клады там, где их ближе взять, – на побережье, а не в сельве, возле селений индейцев.

– Когда им есть что зарывать, – буркнул Агуара. – К тому же это очень сомнительно. Вот вы, господин, к примеру, много денег скопили?

– Тебе какое дело?! – окрысился Длинный Гастон.

– Так я и думал… – ухмыльнулся Агуара. – Мы с вами похожи. Зачем человеку много денег? Несколько монет в день на еду и ром – и достаточно.

Длинный Гастон хотел возразить вожаку шайки разбойников, но тут прибежал дозорный – Иримара – и сообщил, что Конуко и белый сели в каноэ и поплыли вверх по течению реки. Компания быстро собрала немудреные пожитки, и вскоре их лодка направилась по тому же маршруту.

Глава 11. Испанцы

Быстроходный двухпалубный фрегат новой постройки под флагом Испании вторую неделю крейсировал в Карибском море неподалеку от побережья Сан-Доминго. Назывался он «Нуэстра Сеньора дель Росарио», и командовал им капитан дон Энрике Альварес де Толедо. Он прибыл на Мейн недавно и хотел как можно быстрее отличиться в борьбе с пиратами, этими исчадиями ада, которые так мешают процветанию не только испанских провинций, но и метрополии. Дон Энрике происходил из знаменитой семьи, но самого капитана угораздило родиться в боковой, захудалой ветви рода Альварес де Толедо, поэтому командование королевским фрегатом пока было для него вершиной военной карьеры. Да и то, он попал на корабль благодаря связям и своей звучной фамилии.

Поэтому дон Энрике изо всех сил старался оправдать высокое доверие адмирала, командующего флотом Испании, который приходился ему дальним родственником, и отличиться в охоте за проклятыми еретиками, от которых сильно страдали интересы испанской короны. Его корабль как раз и был построен для этих целей: узкий, стремительный, имевший пятьдесят новейших орудий.

Был великолепный день. Недавно прошла гроза, изрядно освежив воздух, солнце светило не жарко, по небу бродили белые облака, ветер дул не сильно, приятно обвевая лицо, и капитан дон Энрике сибаритствовал на палубе фрегата в компании идальго, которого звали дон Педро Фернандес де Веласко. Особенно импонировало капитану то, что дон Педро был hidalgos solariego – «идальго по происхождению», как и он сам.

В Вест-Индии чаще всего можно было встретить hidalgos de sangre – «идальго по крови». Это были мелкопоместные дворяне, которые не помнили истоков своего происхождения и не имели какого-либо официального документа, подтверждающего статус. То есть они не были благородными с незапамятных времен.

Другое дело – «идальго по происхождению». Они считались самыми благородными и самыми уважаемыми. Правда, для этого требовалось доказать, что род такого идальго имеет право на свое высокое положение в обществе. Звание hidalgos solariego некоторые испанские дворяне получали и за выдающиеся заслуги, но такое случалось редко. Но кто в Испании не знает род, к которому принадлежал дон Педро? Взять того же Луиса де Веласко, который был вице-королем Новой Испании. Или коннентабля Хуана Фернандеса де Веласко, наместника Милана, – правда, почившего еще в начале века, – с которым, как оказалось, гость капитана был в близком родстве.

Впрочем, гостем дон Педро мог считаться только номинально. Его подобрали матросы на необитаемом острове, и бедный идальго провалялся в жутком состоянии почти двое суток, временами впадая в полное беспамятство. Скорее дон Педро должен считать дона Энрике Альвареса де Толедо не гостеприимным хозяином, а своим спасителем, что сильно возвышало капитана в собственных глазах.

Он уже придумал много разных историй о чудесном спасении де Веласко, которые расскажет по возвращении в родное Толедо, где у него пропасть кузин и приятелей. Они большие любители всякой экзотики. А что может быть интересней и увлекательней приключений, связанных с человеком, который оказался после кораблекрушения на необитаемом острове? К сожалению, дон Педро не очень словоохотлив. Наверное, сказались нечеловеческие условия, в которые он попал. Де Веласко больше слушает, нежели рассказывает сам. Они неторопливо потягивали великолепный испанский херес из винного погребка капитана, и дон Энрике с увлечением распространялся о своих любовных похождениях. Это была его излюбленная тема, что и неудивительно, – капитану фрегата недавно исполнилось двадцать четыре года.

Мишель де Граммон пребывал в постоянном напряжении с того самого момента, как его окликнул боцман фрегата «Нуэстра Сеньора дель Росарио». Дон Энрике и впрямь мог считать себя спасителем корсара. Только молодому неопытному капитану, который без году неделя на Мейне, могло прийти в голову обследовать необитаемый остров. Конечно, здесь присутствовала и прагматичная задача – пополнить запасы пресной воды, тем не менее дон Энрике Альварес де Толедо в первую голову надеялся найти на острове что-то необычное – по части любви к экзотике он мало чем отличался от своих кузин.

Де Граммона спасло от неминуемой смерти то, что его приняли за идальго из-за внешнего сходства с испанцами. На вопрос боцмана он ответил, что испанец: «Soy espa? ol…» – и упал, притворившись потерявшим сознание. Матросы фрегата потом рассказывали товарищам, что это на идальго так подействовала радость от того, что его нашли.

Двое суток Мишель довольно успешно изображал человека, у которого приключился упадок сил и отшибло память, а сам в это время мысленно сочинял себе биографию и прислушивался к речам матросов, офицеров и лекаря, ухаживавшего за ним. Вскоре он понял, что может быть совершенно спокойным. Испанский язык был смесью разных диалектов – каталонского, галисийского, астурийского, арагоно-наваррского… – поэтому некоторое косноязычие спасенного идальго вполне можно было приписать, во-первых, его долгому пребыванию вдали от Испании, а во-вторых, тому, что он якобы родом из Каталонии, – как определил Мишель, каталонцев в команде не наблюдалось.

После того как де Граммон решил, что будет врать дону Энрике, он быстро пошел на поправку. И уже вечером третьего дня в приятной компании капитана и офицеров он рассказал, что его фрегат «Сан-Сальвадор» – тут Мишель не соврал ни капельки: именно так прежде назывался «Ла Тромпез» – после тяжелого боя возле побережья Сан-Доминго захватили французские корсары. Взрывом его выбросило в воду, он схватился за какой-то обломок, и волны понесли его, контуженного, в открытое море, а потом он оказался на необитаемом острове.

Историю с фрегатом «Сан-Сальвадор» офицеры, старожилы Мейна, – таких на корабле оказалось двое – помнили, но имя его капитана конечно же не удержалось в их памяти хотя бы потому, что корсары и флибустьеры регулярно топили испанские суда или захватывали их в качестве приза, и таких капитанов-неудачников было не счесть. После этого Мишель и вовсе приободрился, но много рассказывать не стал и рано лег спать, сославшись на общую слабость и головную боль…

– А вы смотрели «Даму-невидимку», комедию великого Кальдерона де ла Барка? – спросил дон Энрике, желая блеснуть эрудицией. – Я видел ее в Мадриде. Это потрясающе! Я смеялся до колик.

Это был, что называется, вопрос на засыпку. Мишель де Граммон не испытывал никакой тяги к театру, тем более к испанским пьесам. Но со слов Пьера де Сарселя, которому довелось побывать в Испании, он знал, что испанцы страстно любили театр.

– М-м… – пожевал губами несколько растерянный Мишель. – Как вам сказать… Видите ли, сеньор капитан, я так давно уехал на Мейн, что почти ничего не помню. В Испании я бываю редко, только наездами. Служба…

– Да-да, конечно, служба… – дон Энрике сочувственно и не без некоторой зависти закивал.

Капитан вдруг почувствовал, что по сравнению с этим загорелым до черноты офицером, тело которого покрыто шрамами, он просто младенец. И ему еще придется доказывать, что он достоин высокого назначения на капитанскую должность.

– Мне довелось побывать в «El Coliseo», что в Севилье, – быстро нашел дон Энрике, чем заполнить затянувшуюся паузу; он чувствовал себя неловко, нечаянно выставив де Веласко едва ли не мужланом, хотя тот конечно же не имел возможности посещать театры, служа испанской короне в отдаленных колониях. – Роскошное зрелище, доложу я вам! А какие дамы в Севилье! – дон Энрике снова забрался на своего любимого конька. – Меня с одной познакомили…

Мишель облегченно вздохнул. Он знал, что теперь дон Энрике будет чесать языком часа два без остановки. Главное, вовремя поддакивать.

Как причудливо иногда судьба плетет свои кружева! Именно в это время встречным курсом двигалась небольшая эскадра в составе флейта, брига и пинассы. Она шла под флагом Франции, хотя, глядя на оборванцев, которые сновали по палубам, трудно было представить, что это матросы королевского флота.

Бриг носил французское название «Буканьер», флейт – «Савари», а пинасса почему-то именовалась по-испански – «Estrella Negro» – «Черная звезда». Это была эскадра буканьеров, а командовал ею капитан Тим Фалькон. Пинассу переименовать не успели – ее захватили совсем недавно, сутки назад. Больших ценностей на ней не нашли, за исключением двух тысяч пиастров – жалованье команды, – трех десятков новеньких мушкетов, пороха, свинца для отливки пуль, разной господской одежды и пятнадцати кирас; пинасса везла все это добро в гарнизон Сан-Доминго. Испанских матросов и капитана просто выбросили в воду – до берега было рукой подать, – и эскадра продолжила свой путь, благо матросы для пинассы у Тимка были – многие пиратские капитаны для таких случаев набирали дополнительные экипажи; не пускать же на дно дорогой приз.

Что касается флагов, то корсары, как правило, поднимали на мачте флаг той страны, которая выписала им каперский патент. Флаги флибустьеров были самых разных цветов: зеленые, белые с рисунками красной краской или с разноцветными полосами; красные с желтыми полосами и очень редко – черные с белым изображением черепа и скрещенных костей или руки с саблей. Если противник не желал сдаваться, флибустьеры поднимали на мачте красный флаг. Это означало, что команда готова к кровопролитию и в случае победы никому не даст пощады.

Тим Фалькон стоял на капитанском мостике и чертыхался про себя. Ему совсем не хотелось отправляться в этот поход. Но буканьеры ничего и слушать не желали. Под командованием Матиса Дюваля они мало что добыли и теперь рвались наверстать упущенное – буканьеры считали капитана счастливчиком, своего рода талисманом, который приносит удачу. Пришлось наступить на горло собственной песне и снова занять место на флагмане эскадры – флейте «Савари», хотя Тим Фалькон мечтал бросить все дела на Мейне и отплыть в Европу, чтобы отвезти туда ценности, которые он унес из храма древних богов.

В последнее время мысли о Ядвиге, ее образ преследовали Тимка наяву и во сне, и он решил оставить свое занятие, благо теперь у него денег было больше чем достаточно, и вернуться в родные края. А там, чем черт не шутит, он наконец-то найдет свою ясочку и… Дальше этого «и» фантазия Тимка не распространялась. Бесстрашный капитан буканьеров даже думать боялся, что будет с ним, если он так и не отыщет Ядвигу…

Выбраться из подземной сокровищницы ему помогла смекалка. Как он ни старался, сдвинуть тяжеленный жертвенник не получалось. Почему?! – задавал себе вопрос совсем отчаявшийся Тимко. Ведь Конуко закрывал лаз один, а он был никак не сильнее Тимка. Ему же ничего не удается сделать даже с помощью массивных жезлов, которые он использовал как рычаги.

Немного подумав, Тимко внимательно осмотрел основание куба. И нашел! Все оказалось очень просто – у жертвенника-крышки имелся фиксатор. Видимо, Конуко незаметно нажал на какой-то выступ, и куб сдвинулся в сторону. Тимко поднял бронзовую защелку фиксатора и легко открыл лаз. Покидая храм, он вернул жертвенник на прежнее место и с удовлетворением ухмыльнулся, услышав щелчок. Теперь Тимко был уверен, что никто, кроме него, не сможет посетить сокровищницу.

Он едва не бегом направился к выходу, перепрыгивая через каменное крошево, но когда яркое и такое желанное пятно пролома было в двух шагах, его словно кто-то придержал за полы кафтана. Стоп! «Поспешай потихоньку, – говаривал Ничипор Галайда, обучая его премудростям профессии пластуна. – Это ежели к чужой жинке заглянул вечерком, то поторопись быстрее выпить, закусить и сделать свое молодецкое дело, пока муж не заявился. А в делах, которые могут стоить не подбитого глаза, а жизни, спешка гибели подобна».

За стенами храма кто-то был. Тимко никого не видел, не слышал ни единого подозрительного шороха, но интуицию характерника, которым он хоть и не был в полной мере, но все же кое-что мог, не обманешь. Он перекинул сумку, в которой лежали шкатулка и десятка два тяжелых золотых фигурок, на спину, осмотрел мушкет и пистолеты и, убедившись, что с оружием все в порядке, лег и начал потихоньку выползать наружу.

Длинный Гастон дергался, будто его кусали москиты. Проклятые индейцы! Ни в какую не соглашаются лезть в пролом, в котором исчезли Тим Фалькон и вождь гуахиров! Они, видите ли, боятся злобных древних богов, изображения которых торчат на стенах храма. Да и какие это изображения! От них остались только бесформенные выступы, в которых угадывались очертания неведомых страшилищ.

– Мы в храм не пойдем! – сказал как отрезал Агуара. – Если господин такой большой храбрец, то пусть сам туда идет. Боги Тех, Кто Пришли Первыми очень мстительны. Подождем, пока Конуко и капитан выберутся оттуда. Тогда мы их и возьмем. Если, конечно, они выберутся…

– Проклятье! Разрази вас гром!.. – начал ругаться взбешенный Бом-брамсель, но вскоре поостыл: если уж караибы чего-то опасаются, значит, на это есть веские основания.

Впрочем, сам Длинный Гастон был не менее суеверным, чем метисы, хотя и не понимал, чем могут угрожать древние развалины.

Потянулось томительное ожидание. «Что они там делают?!» – тихо бесился Бом-брамсель. Но внутренний голос успокаивал его, подсказывая, что Тим Фалькон и Конуко, скорее всего, роют землю, как кроты, чтобы добраться до клада. А ежели так, то стоит немного подождать.

Они засели в кустарнике прямо напротив пролома. Впрочем, кустики здесь росли жиденькие – под густой сенью палисандровых деревьев мало что могло выжить – и спрятаться среди нескольких прутиков было трудно. Мадо, Иримара и Гуарикота приготовили луки и держали выход под прицелом, а Гастон и Агуара прохлаждались в сторонке. У главаря шайки было паршивое ружьишко – он на него и не рассчитывал, – зато Агуара хорошо умел бросать ножи. А Бом-брамсель вообще проигнорировал огнестрельное оружие, уповая на индейцев. Уж он-то точно знал, что метисы – великолепные стрелки.

Его мушкет, конечно, был заряжен, но валялся на траве, а с пистолетами Длинный Гастон особо не дружил. Они нужны лишь в абордажной схватке, когда стреляешь в упор. А тут до пролома более полусотни шагов. То ли дело массивный кутласс, изготовленный по особому заказу лично для него. Но он надеялся, что до рукопашной не дойдет – уж больно не хотелось ему снова встретиться с капитаном Фальконом лицом к лицу, и на этот раз, что называется, без дураков.

Время шло, а Тим Фалькон и Конуко будто сквозь землю провалились. Выстрел из пистолета, прозвучавший в сокровищнице, конечно, долетел до чуткого слуха метисов, но они не придали ему значения. Им показалось, что где-то неподалеку бушует гроза. И правда, небо над древним храмом начало хмуриться, и подул ветер, хотя до этого даже в древесных кронах не было ни единого шевеления.

Постепенно бандиты устали от напряженного ожидания и опустили луки, и как раз в этот момент объявился Тим Фалькон. Его появление на сцене, если можно так назвать площадь перед храмом, вымощенную плитами, настолько тщательно подогнанными, что между ними не было ни единой щелки, сквозь которую могла бы пробиться зеленая поросль, произвело потрясающий эффект. Первым же выстрелом из ружья он сразил Мадо, который заметил его в черном отверстии пролома и даже успел поднять лук, а затем, разрядив оба пистолета, уложил на землю Иримару и Гуарикоту.

И тут же в воздухе сверкнула серебряная рыбка – нож Агуары. Метис не сомневался, что клинок найдет цель. Каким же было его удивление, когда Тим Фалькон мгновенно упал на каменные плиты, перекатился, словно мяч из древней индейской игры «пок-та-пок», и очутился рядом с ним. Агуара выхватил второй нож, но поздно – сабля капитана вошла ему в живот и вышла из спины. Удар был точный и страшный. Остаться в живых после этого у метиса не было никакой возможности, потому что, вытаскивая саблю из раны, Тим Фалькон провернул ее, разрезав кишки.

Длинный Гастон остолбенел. Все произошло настолько быстро, что боцман опомнился лишь тогда, когда перед ним встал капитан Фалькон и сказал будничным тоном:

– Давно не виделись, Бом-брамсель…

Удивительно, но пират, обычно бесстрашный в бою, оробел под немигающим взглядом темно-карих, почти черных глаз коссака, как иногда среди берегового братства называли Тима Фалькона. Конечно, Гастон вынул из ножен кутласс – это было привычное, сотни раз отработанное движение, – но нападать не спешил. Что-то его останавливало, и он не мог понять, что именно. Взгляд коссака приковывал, притягивал, будто сильный магнит – железку, и Гастон начал ощущать странную слабость во всем теле.

Тимко в этот момент высочайшего душевного напряжения напускал на Бом-брамселя ману. Это было самым сложным упражнением на занятиях с Ничипором Галайдой. Ману умели наводить только самые искушенные характерники, коих можно было по пальцам пересчитать во всей Запорожской Сечи. Конечно, Тимко не мог достичь вершин этого колдовского искусства, которому специально отобранных мальчиков, имевших особый талант, учили с детства, но кое-что от своих наставников все-таки перенял.

Мана – это когда в реальной жизни люди начинают видеть нереальные образы. Бывали случаи, когда казаки-характерники, чтобы отряд мог уйти от более многочисленного врага, ставили посреди степи копья в круг и усилием воли и духа входили в особое состояние, когда их намерение становилось действительностью; они мысленно творили густой лес. Увидев в степи дубовую рощу вместо копий, враги поворачивали назад, потому как поймать казака в лесу – это все равно что рыбу голыми руками в реке. А еще им будто кто-то нашептывал приказ к возвращению.