Текст книги "Солнышкин плывёт а Антарктиду"

Самый горький час юного штурмана

В рубке замигали сигналы: пожар! Боцман тащил брандспойт. Моряков командовал:

– Ломать дверь! Ведь там кто-то горит!

И тогда из двери, весь в клубах табачного дыма, появился Пионерчиков.

Бурун выпучил глаза.

Моряков присмотрелся и, отогнав ладонью дым, спросил:

– Пионерчиков, что это значит? Вы курите?! В трубах испуганно зажурчала вода.

– В туалете? – снова спросил Моряков.

И Пионерчиков почувствовал, что самый горький час его наступил.

Бурун, сворачивая шланг, сочувственно посмотрел на штурмана.

– Та-ак, – сказал Моряков и прошёлся. – Та-ак… А я-то думал, вы будете капитаном. – И Моряков, горько усмехнувшись, пошёл к трапу.

– Я буду капитаном!.. – вздохнул Пионерчиков. В горле у него скребло, будто туда сунули сапожную щётку.

Но Моряков сурово оглянулся и сказал:

– Сначала на вашем месте я бы пошёл и извинился перед Перчиковым и Солнышкиным.

– За что?! – воскликнул удивлённый штурман.

– За то, что вы сорвали им великолепный опыт, – сказал Моряков. – За отсутствие обыкновенной внимательности!

Он был так взволнован, что полчаса ходил по каюте. Потом достал из шкафа ящичек с сигарами, которые тоже держал для иностранных представителей, подумал и вышвырнул его в иллюминатор. Ящичек нырнул, вынырнул и быстро побежал вперёд за течением.

В дверь постучали.

– Войдите! – сказал Моряков.

И в каюту, насупясь, вошёл Робинзон.

– Ах, Евгений Дмитриевич, – сказал он, – что-то мне не по себе.

– Да что вы, Мирон Иваныч? – забеспокоился Моряков. – Где Челкашкин? Вы у него были?

– Челкашкин тут ни при чём, – поморщился Робинзон. – Не могу видеть, как наказывают невиновных!

Моряков тоже нахмурился и потёр ладонью затылок:

– Эх, Мирон Иваныч, я и сам жалею. Но ведь чего не случается!

Он хмуро выглянул в иллюминатор, потом улыбнулся и радостно хлопнул в ладоши:

– А знаете, кажется, всё складывается неплохо! Несмотря на все события, океан сверкал. Солнышкин красил палубу, Перчиков чинил транзистор. А к друзьям, описывая круги, робко приближался Пионерчиков.

«Так это вы?» – кричит Пионерчиков

Пионерчикову начинать разговор с извинения было неудобно. Он несколько раз потёр ухо, потом посмотрел на море, на Солнышкина, на Перчикова и глухо спросил:

– Что это за эксперимент вы там устроили, из-за которого меня чуть кондрашка не хватила?

– Сначала надо спрашивать, а потом лезть, – сказал Солнышкин.

– А человеку некогда голову от бумажек поднять, – добавил Перчиков и ввинтил в приёмник шурупчик. – А то кто же красивые слова и законы будет придумывать?!

Это замечание задело Пионерчикова:

– Если бы вас волновали пионерские дела, вы бы об этом тоже думали.

– Вы считаете, только вы были пионером? – усмехнулся Солнышкин.

– Во всяком случае, я был председателем совета отряда! – вспыхнул задетый за живое Пионерчиков.

– Ну зачем же так скромничать? – с иронией заметил Перчиков.

– Скромничать?

– Конечно, вы умаляете свою роль. Вы ведь были председателем совета дружины, – подмигнул радист.

– А вам откуда известно? – спросил Пионерчиков. Это было действительно так, но хвастать было не в его привычках.

– А вы меня как-то вызывали на совет, – сказал Перчиков и ввинтил ещё один шурупчик.

– Не может быть! – отмахнулся штурман. – Я вас раньше и не видел.

– Видели! – сказал Перчиков. – Просто не замечали. Некогда было. А я вас ещё клюшкой по носу на хоккее съездил, на «Золотой шайбе».

– Так это вы? – воскликнул Пионерчиков и бросился к Перчикову: – А что же вы не признавались?

– А вы бы обиделись. – Перчиков, замигав, посмотрел на Пионерчикова.

Но какие могли быть обиды! Посреди океана встретились два земляка, два товарища. Попробуйте сами встретить среди океана однокашника, да ещё такого, который съездил тебя когда-то по носу клюшкой, и вы поймёте, какое это счастье! От радости Пионерчиков сел на выкрашенную Солнышкиным палубу. Солнышкин отбросил кисть, Перчиков отставил приёмник. Все недавние недоразумения были забыты.

И Пионерчиков сказал:

– А бумажки – это и вправду ерунда!

– Настоящая! – кивнул Перчиков.

– Но ведь охота придумать такие слова, – вздохнул Пионерчиков, – чтобы всем захотелось сделать что-то хорошее, а может быть, и совершить подвиг.

Солнышкин давно безо всяких слов мечтал совершить настоящий подвиг, но предложил:

– А ты бы написал стихи.

Пионерчиков пожал плечами. Поэтом становиться он не собирался. Во-первых, на земле и так много поэтов, а во-вторых, он вовсе не хотел, чтобы его ругали школьники, которым зададут учить лишнее стихотворение из «Родной речи». Напечатают, а потом отдувайся на каждой улице!

А в общем, им всем было очень хорошо. Небо синело без единого облачка. Солёный ветер овевал лица друзей. Они мечтали о подвиге.

И в это время далеко-далеко, у горизонта, двадцатью градусами ниже экватора, появилось маленькое пятнышко.

– Остров! – крикнул Солнышкин.

– Нет, – сказал Перчиков, – это облако.

– Человек за бортом! За бортом человек! – закричал Пионерчиков и, с трудом оторвавшись от крашеной палубы, бросился в рубку.

Мистер Понч, что за встреча!

Это было невероятно! Среди пустынных волн Индийского океана ясно обозначилась фигурка, размахивающая руками.

Перчиков в отчаянии схватился за голову: где-то неподалёку случилось кораблекрушение, и он не принял сигнал 505! А Солнышкин метался по палубе. Настоящий аврал, настоящее кораблекрушение!

Но чем короче становилось расстояние до потерпевшего, тем больше вытягивались лица друзей. Перчиков с недоумением поворачивался к Солнышкину, а Солнышкин к Перчикову Навстречу им бежал по волнам маленький аккуратный плотик под белым треугольным парусом. Впереди па́руса, в креслице, сидел коричневый старичок и, положив ногу на ногу, приветливо помахивал шляпой. В правой руке он держал бамбуковую удочку, на которой висел большой кусок солонины.

На висках старичка сверкала морская соль, на ногах блестели надраенные ботинки. И – поразительно! – его плотик бежал против ветра и против течения…

Но это было ещё не самое удивительное.

Необычный мореход поравнялся с судном. Друзья ответили на его приветствие и ахнули, а Солнышкин даже выронил за борт кисть: плотик тащила в упряжке огромная акула! Кусок солонины манил хищницу, и подгонять её не было никакой надобности. Стоило отвести в сторону приманку, и рыба меняла направление вслед за ароматным куском.

Трижды описав возле судна круг, плот подпрыгнул и остановился.

На борту «Даёшь!» уже толпилась вся команда. И теперь посмотреть на странного мореплавателя торопился капитан Моряков. Но едва он подошёл к борту, как протянул вперёд руки и воскликнул:

– Мистер Понч, что за встреча!

– Мистер Моряков! – привстал от удивления старик и так дёрнул удочкой, что едва не улетел следом – акула прыгнула за мясом.

– Поднимайтесь же к нам! – торжественно пригласил Моряков и протянул Пончу руку.

– Не могу, – отказался мистер Понч, показывая на упряжку.

Без него акула утащила бы плот или сбежала сама, а рисковать плотом, таким «рысачком», ему, конечно, не хотелось.

– Везёт же нам на встречи! – сказал сверху Моряков.

– Да! – усмехнулся Понч. – Помните, как мы с вами встретились за мысом Доброй Надежды? Это, кажется, было лет двадцать назад.

– И при каких обстоятельствах! – заметил Моряков. – Вы плыли, кажется, на последнем бревне плота.

– О да! – Старичок улыбнулся. – Мистер Борщик угостил меня тогда прекрасным салатом!

Польщённый, Борщик гордо посмотрел на всех и тут же выбрался из толпы.

– Я помню, – заметил Моряков, – вы предприняли тогда плавание с очень интересной целью.

– О, я просто доказывал, что в пятьдесят лет можно совершить кругосветное плавание в одиночку, – вспомнил мистер Понч и переложил одну ногу на другую.

– Ого! – сказал Солнышкин и, навострив уши, придвинулся к самому борту.

– А помните, как мы встретились с вами десять лет назад? – спросил Моряков. – У берегов Южной Америки?

– Конечно! – воскликнул мореплаватель. – У мыса Горн! Ещё бы! Мистер Борщик угощал меня тогда прелестными щами! – И он так сладко вздохнул, будто не было ничего на свете вкуснее, чем щи, приготовленные Борщиком десять лет назад.

– Кажется, вы тогда тоже доказывали что-то очень интересное? – припомнил Моряков.

– О да! – кивнул Понч и быстро приподнял удилище, потому что из воды слишком высоко высунулась акулья морда. – О да! – повторил он. – Тогда я доказывал, что можно совершить одиночное кругосветное плавание в шестьдесят лет. – И он отодвинул ногу: акула уже начинала пожёвывать его башмак!

– Вот это да-а! – застонал Солнышкин. – Вот это жизнь!

Он уселся на борт и свесил вниз ноги. Солнышкин решительно был готов перебраться юнгой к старому мореплавателю! Но Перчиков ревниво посмотрел на него и втянул на палубу. Радист сделал это очень вовремя, потому что «лошадка» мистера Понча начала резво менять направление.

– Теперь всё понятно! – Моряков повёл могучими плечами. – Сейчас вы доказываете, что все океаны можно пересечь и в семьдесят?

– Вы угадали, мистер Моряков! – поклонился Понч.

– А куда же вы сейчас держите путь?

– К острову Тариора.

– О! – воскликнул Моряков. – Так мы идём туда же. Давайте мы вас немного подбросим, вы отдохнёте.

– Что вы! – Старик закачал головой так, что с висков на ботинки посыпалась тонкая морская соль. Он аккуратно сдул её. – Это уже не будет считаться одиночным плаванием!

– Но ведь это совсем немного, – попробовал убедить его Моряков.

– Честность – до дюйма, – строго сказал Понч и посмотрел в глубину: как там ведёт себя его живая машина?

Вода тихо плескала между брёвнышками плотика, ножки кресла мягко погружались в неё и тут же всплывали.

«Команда, смирно!» – говорит Моряков

В это время произошло нечто неожиданное.

Дело в том, что не один Солнышкин был бы рад пуститься в дальний путь с Пончем.

На борту парохода «Даёшь!» был ещё один человек, который мечтал о чудесах и необыкновенных странствиях.

Из-за спины Морякова показалась седая голова, и раздался голос старого Робинзона:

– Мистер Понч, так, может быть, вы возьмёте с собой до острова одного пожилого джентльмена, который всю жизнь мечтал о таком плавании? – И Робинзон с улыбкой приподнял фуражку. – Мне кажется, ваше плавание только выиграет, если на плоту некоторое расстояние пройдут два семидесятилетних моряка.

Понч с интересом посмотрел наверх и, не колеблясь, сказал:

– С удовольствием! Но всё зависит от капитана. Старый Робинзон повернулся к Морякову. Тот бросил взгляд на акулу, потом на Понча и махнул рукой:

– С мистером Пончем куда угодно! Трап!

Но Робинзон уже и так сбега́л вниз по трапу с криком:

– До встречи на острове!

Из кармана его кителя торчал окуляр подзорной трубы. В это время, расталкивая команду, к борту протиснулись Борщик и Пионерчиков с тарелками в руках.

– Отведайте! – крикнул раскрасневшийся кок.

– Пожалуйста! – попросил Пионерчиков.

– Я очень тороплюсь, – извинился Понч.

– Ну хотя бы компот! – взмолился Борщик.

– Ну, компот, пожалуй, – согласился мистер Понч.

Качая от удовольствия головой, он выпил компот и сложил в кружку косточки от ягод, чтобы не засорять океан: Понч гордился своей аккуратностью.

Потом он поклонился экипажу «Даёшь!», благодаря за гостеприимство, и протянул акуле бамбуковую палку с солониной. Плотик тотчас же рванулся вперёд.

– Стойте, мистер Понч! – крикнул капитан вслед. – Может быть, вы в чём-нибудь нуждаетесь?

– Ровным счётом ни в чём! – махнул Понч шляпой. – Сегодня океан подарил мне даже коробку великолепных сигар.

Старик показал на коробку, которую часа два назад вышвырнул в океан Моряков.

Старый моряк ещё раз махнул рукой, повёл шестом, и плотик, как весёлый кузнечик, поскакал к горизонту.

– Команда, смирно! – крикнул вдруг Моряков и подтянулся, выпятив грудь. – Перед такими стариками нужно стоять по стойке «смирно».

И Солнышкин тоже вытянул руки по швам.

– Слушайте, слушайте, мистер Понч! – спохватился вдруг капитан. – Но когда же мы встретимся?

Старый мореплаватель придержал колесницу и, сделав в воздухе сальто, прокричал:

– Лет через десять, в океане! Я надеюсь доказать, что это можно сделать и в восемьдесят. – И, перевернувшись ещё раз, он погнал к синему горизонту свою зубастую «кобылку».

Уже наступил вечер, а визит Понча никому не давал покоя. Петькин бурчал:

– Задаром я бы ввек не поехал!

– Дурак! – презрительно посмотрел на него Федькин.

Солнышкин метался по палубе. Ему снова не повезло: Перчиков катался на ките, Робинзон едет на акуле, а он – на обычном пароходе. Солнышкину хотелось чего-то необыкновенного!

Что-то нужно доказать

– Вот это да-а!.. – всё ещё вздыхал Солнышкин.

– Вот это дед! – сказал Пионерчиков. – Такого можно занести и в Книгу почёта. Только вот то, что он третий раз доказывает одно и то же, это, по-моему, ерунда!

– Ерунда?! – возмутился Солнышкин. – Да я бы проплыл десять раз. Зато все моря, все океаны! А, Перчиков? – И он так вздохнул, что грудная клетка у него чуть не сыграла, как баян, «По морям, по волнам…». – И один, кругом акулы, кальмары, штормы, а он один и ничего не боится!

– Десять раз я, может, и не поплыл бы, – подумал вслух Перчиков, – но один раз в жизни что-то доказать нужно. Каждый человек что-то должен в жизни доказать.

Из-за океана поднялась такая громадная луна, что Перчикову почудилось: через десять минут пароход, как ракета, ткнётся в неё носом и можно будет вступить на лунный берег. «Но до лунного берега, – думал он, – надо ещё добраться! Это нужно ещё доказать!»

Перед Пионерчиковым в воздухе носились тысячи прекрасных слов. Они проплывали рядом. Казалось, только дотянись – и они в руке. В руке! Но и это ещё требовало доказательства!

Солнышкин не знал, что он будет доказывать, но ему хотелось доказать что-то очень хорошее. Большое и светлое, как луна, которая скользила за лёгкими облаками.

– А доказывать нужно каждый день, каждый час, – решительно сказал Перчиков. – Вот хотя бы энергия моря! – Он ткнул пальцем за борт, посмотрел вниз и вдруг с воплем повис на борту.

Солнышкин и Пионерчиков подбежали к нему: уж не кальмар ли вцепился радисту в носик? Но они и сами вскрикнули от восторга: вокруг парохода горели миллионы зелёных и голубых светлячков. Одни поднимались вверх, сверкали, а потом, как на парашюте, ныряли в глубину, и там становилось светло и уютно. Другие колебались на поверхности, будто вместе с волнами вежливо кланялись большому знаменитому пароходу. Южные моря приветствовали «Даёшь!» дружеским салютом.

– Банки! Сачок и банки! – крикнул Перчиков. – И вы сейчас увидите такое зрелище… – Он даже присвистнул от удовольствия.

Через десять минут Солнышкин и Пионерчиков тащили банки, а с ними Борщика, который никак не хотел расставаться с такой замечательной посудой!

– Чудак, – произнёс Перчиков, – смотри! – Он зачерпнул банкой воды, и среди палубы, как маленькая ракета, загорелся ясный фонарик. – Смотри, вот тебе твои банки! – говорил Перчиков и ставил на палубу фонарик за фонариком. И в каждом из них, будто улыбаясь, покачивался большой и добрый огонёк.

– Секунду, – сказал Перчиков. – Одну секунду!

И все почувствовали, что он затевает что-то необычное. Радист бросился в рубку и протянул руку к рубильнику.

– Что вы делаете? – спросил Моряков.

– А вот что! – крикнул Перчиков и выключил на палубе свет.

И в тот же миг вся палуба осветилась волшебными огоньками, будто на палубе шёл какой-то очень весёлый карнавал. Команда расхватывала банки, а Перчиков улыбался: это только начало!

– Что же это? – спросил Солнышкин, когда радист спустился вниз.

– Это такие светлячки, – торжественно объяснил Перчиков, – за которых жители ближайших островов отдают самые большие драгоценности. Ведь даже в этих морях они встречаются очень редко. Мы осветим ими весь пароход!

– При таких светлячках можно делать любую операцию! – восхитился Челкашкин.

– И ни одна мышь не заскребётся, если их поставить на камбузе! – добавил Борщик.

«И можно писать стихи», – подумал Пионерчиков.

– При их свете очень хорошо петь морские песни! – усмехнулся Федькин и, тихо тронув струны гитары, завёл песню про то, как на далёком острове Таити жил с попугаем бедный негр Титимити.

Словно большой светлячок, «Даёшь!» уютно покачивался под эту песню.

А на трюме, под тентом, лежал бывший артельщик Стёпка. Он смотрел на зелёные огоньки и бормотал:

– Милые светлячки, добрые светлячки! Это очень хорошо, что за вас платят самыми большими драгоценностями!

Солнышкин любовался яркими огоньками из рубки. Он заступил на вахту и стоял у штурвала.

Теперь светите сколько угодно!

Ещё вся палуба тихо нежилась в крепком предутреннем сне, когда артельщик открыл глаза и приподнял голову. За бортом вода нашёптывала колыбельную и покачивала юный экипаж.

Стёпка протёр глаза и осторожно стал пробираться между спящими. У камбуза он прихватил громадную банку, на цыпочках подошёл к борту и с досады плюнул. Хоть бы один порядочный светляк! Он трусцой подбежал к другому борту – там тоже было темно.

– Драгоценности! Вот тебе драгоценности! – От злости он чуть не швырнул банку за борт. Но вдруг что-то смекнул.

Рядом с Федькиным тихо, словно боясь его разбудить, мерцали два маленьких уютных огонька. Артельщик подполз к банке, но огоньки зорко вспыхнули. «Тихо!» – погрозил им пальцем Стёпка и, взмокнув от страха, запустил в банку пятерню.

В руке что-то затрепыхалось. «Есть!» – весело ухмыльнулся артельщик. Но, раскрыв ладонь, он ничего не увидел. В потном кулаке светлячки не горели!

Тогда артельщик опустил их в банку, и светлячки заметно замерцали. «Ничего, загоритесь!» – пригрозил он и потруси́л по каютам. Отовсюду лился мягкий зеленоватый свет.

– Хорош, – сказал Стёпка и потихоньку стал вылавливать светлячков в свою банку.

В каютах становилось темно. Но зато в его руках банка так засветилась, будто в ней кипело зелёное солнышко, и артельщик испуганно завертел головой. «Хе-хе, хватит, хватит света! – подумал он и, забежав к себе в каюту, набросил на банку грязный старый фартук. – Теперь светите сколько угодно, пожалуйста!» Он ещё себя покажет! Закрыв дверь на ключ, Стёпка отправился в рулевую драить палубу.

Это не пожар, Солнышкин!

Едва ступив на порог, артельщик услышал крик птиц, посвистывание ветра и голос Морякова:

– Право руля, Солнышкин! Вы слышите эти крики?

– Слышу, – ответил Солнышкин.

– Это близко земля, это скоро рассвет, – сказал Моряков.

Солнышкин повернул судно, и впереди по носу загорелась тонкая и быстрая полоска зари. Но острова пока не было видно.

– Подтянитесь, – сказал Моряков, – скоро он появится, и мы увидим фуражку Мирона Иваныча!

Солнышкин поднялся на цыпочки, слегка налегая на штурвал. И судно потихоньку начало просыпаться. Кое-кто свалился с трюма и стал потирать бока. Но Моряков этого не замечал. Начиналось чудесное утро. Рокот океана бодрил, и, несмотря на бессонную ночь, капитан был возбуждён.

– Слышите гул, Солнышкин? Это разбивается прибой о коралловые рифы! Сегодня у нас будут такие кораллы, такие кокосы, такие раковины, которые украсят лучший дворец! Нужен только хороший нож, нужны рукавицы, и вы увидите, что такое подводный мир!

Ветер раздувал за спиной Солнышкина невидимые крылья. Солнце слегка подмигивало ему. И не только ему, потому что, разбуженные лёгкой качкой среди полного штиля, в рубке уже стояли Перчиков и Пионерчиков. А на пороге с ведром и шваброй на редкость бодро и весело трудился Стёпка.

– Возьмёте своих товарищей, – предложил Моряков, – денёк поныряете – и музей Робинзона будет полон!

Перед Солнышкиным, Перчиковым и Пионерчиковым распахивались глубины океанской лагуны.

– Хе-хе! – приблизился к Морякову Стёпка. – А нельзя ли и мне понырять? Я буду хорошо работать, – заверил он, – очень хорошо.

Перчиков скорчил гримасу, но Пионерчиков сказал:

– Раз человек очень хочет поработать, почему бы не взять?

– Конечно, – кивнул Моряков, – конечно. Но учтите: осторожность. Иногда в лагуну заходят акулы…

Но какое это имело сейчас значение! Друзья готовы были кричать, как птицы. И Солнышкин закричал:

– Смотрите, смотрите, там впереди пожар!

– Это не пожар, Солнышкин, – улыбнулся Моряков, всматриваясь, не видно ли впереди Робинзона, – это на острове пылают алые тропические цветы.

– Но впереди клубится дым! – крикнул Солнышкин.

– Это не дым, – сказал взволнованно Моряков. – Это поводят кронами могучие фрамбояны!

– Но ведь над ними взлетают искры!

– Это не искры, Солнышкин, – возразил Моряков, – это просыпаются яркие тропические птицы. Вы же слышите, как они кричат?

Да, это кричали незнакомые птицы, а вдали зеленел лес, к воде опускались лианы, и ярко пылали цветы. Их озаряло солнце. Оно горело уже вовсю и пригревало облупленные носы команды.

Солнышкин правил прямо на остров.

Но чем ближе становился берег, тем тревожнее всматривался в него Моряков. Над пароходом летали сотни чаек. Но ни мистера Понча, ни Робинзона на берегу не было.

Едва смолк гул машины, а старый Бурун с грохотом опустил якорь, Моряков приказал:

– Бот на воду!