Текст книги "Дикий Талант"

Глава 11. НАОЛ

(Паук)

– Мы подъезжаем, милорд! Наол…

Я склонился над графом и осторожно тронул его за плечо.

Лицо моего новоиспеченного хозяина исказила недовольная гримаса, но он тут же открыл глаза и посмотрел на меня. Коснулся дрожащей рукой повязки на голове.

– П-подай п-платье!

– Входите в роль? – ухмыльнулся я, собирая, однако, одежду графа и бросая ее на постель.

– И т-тебе с-совет-тую! – проворчал Тассел, путаясь в рукавах камзола. – У м-меня н-н… ннн…

С речью у него стало совсем плохо. Не в силах слушать это мучительное «ннн», я подошел к столу, взял лист бумаги с «вечным» пером и вручил графу.

– Не насилуйте себя.

Граф смерил меня раздраженным взглядом, однако спорить не стал. Сердито написал: «У меня нет никакого желания давать объяснения по поводу того, как у такого подозрительного типа оказались дорожные бумаги, подписанные моей рукой!». Буквы были резкие и неровные, точно царапины.

Прочитав записку, я скомкал её. Надо признать, Тассел прав. Если я буду вести себя, как разбойник с большой дороги, это навлечет подозрения. Конечно, на солдат регулярной армии, наемников всех мастей и дворянчиков, прибывших в Наол в надежде вволю позвенеть шпагами, внимания можно не обращать. Но где военные действия, там всегда действуют неприметные и очень любознательные молодцы из Второго департамента Ура. А с этими лучше не связываться.

– Вы правы, граф, – я медленно кивнул. – Даю слово, что отныне буду вести себя, как подобает слуге.

– Ваше с-слово? – граф Тассел слабо улыбнулся; левая щека задергалась.

– Поверьте, оно дорогого стоит, – с видом воплощенного достоинства соврал я. – Извольте, ваши сапоги.

Наол мне сразу не понравился.

Этот город, упакованный в периметр толстых кирпичных стен, окруженный дополнительными шанцевыми укреплениями, во все стороны ощетинившийся дулами пушек, будил во мне что-то вроде страха закрытого пространства. Каменная ловушка – легко войти, но трудно найти выход.

Стоящий на пересечении торговых путей, Наол так часто переходил из рук в руки, что в свое время его именовали не иначе, как Разменная монета. Все изменилось в ходе последней войны между вечными соперниками – Уром, Блистательным и Проклятым, и Республикой Лютеция.

Именно тогда Разменная монета решила исход многолетней военной кампании и окончательно осела в «кармане» Ура.

Столкновение двух гениев, двух герцогов, двух непримиримых врагов – Виктора Ульпина и Роланда Дюфайе – по праву вошло в трактаты по военному искусству. Это была война не пушек и батальонов, но маневров, засад и тактических ухищрений. Зная, насколько искусен Ульпин в организации обороны, и не имея значительного превосходства в силах, герцог Дюфайе не решился атаковать первым. Вместо этого лютецианский главнокомандующий навязал уранийцам войну на своих условиях. Дюфайе располагал несколькими туменами наемной черемисской кавалерии, быстрой и неуловимой, как ветер, и использовал её, чтобы измотать противника. Отряды рейдеров рыскали по тылам уранийской армии, нападали на обозы и небольшие отряды, уничтожали фуражиров и перехватывали курьеров.

В то же время Дюфайе навербовал дополнительно несколько тысяч наемников, рассчитывая покончить с Ульпином одним ударом. У Белого Герцога просто не оставалось выбора: или принять навязываемое ему сражение, или отступить, оставив Фронтир под властью Лютеции.

И то, и другое склоняло чаши весов в пользу Республики.

Ульпин прекрасно понимал, к чему подталкивает его Дюфайе. Белый Герцог не зря опасался своего знаменитого противника. Незадолго до этого, после очередной гражданской войны, только полководческий талант Дюфайе, принявшего командование неукомплектованной, необученной и неорганизованной армией Республики, позволил сохранить военное влияние Лютеции.

В поисках выхода из западни Ульпин сделал то, чего от него никто не ждал.

Разделив войско и оставив две трети солдат в укрепленном лагере под Рамбургом, стремительным маршем, без тени сожаления бросая все, что замедляло продвижение, уранийский герцог двинулся на восток, прямо на маленький, полуразрушенный в ходе последней военной кампании, Наол. Он с ходу взял город, выбив оттуда небольшой гарнизон. Далее Ульпин разорил окрестные селения, вырубил все сады, и за три дня, превратив своих солдат в многотысячную армию землекопов, окружил Наол шанцами и редутами. Войсковая казна ушла на подкуп пнедорских пиратов, которые взялись конвоировать уранийские суда с провиантом и припасами. Немногочисленные корабли лютецианского флота ничего не могли сделать.

Дюфайе попал в ловушку, которую готовил неприятелю. Он не мог продвигаться вглубь Фронтира, оставив в тылу значительные силы противника, почти соразмерные его собственным. Не мог развивать наступление на Рамбург, под которым закрепились формирования Ульпина. Не мог атаковать Наол, стараниями Ульпина превращенный в неприступную крепость. И не мог отступить, оставив врагу отвоеванные территории – в этом случае князья Фронтира немедленно перешли бы на сторону Ура.

Но, с другой стороны, и уранийский герцог не мог вывести из укреплений свои войска, чтобы атаковать ненавистного соперника, поскольку по отдельности каждая армия Ульпина проигрывала в численности войскам Дюфайе.

Патовая ситуация.

Война маневров и тактики сменилось войной золота: кто дольше сможет оплачивать содержание войска и верность союзников, тот и победит.

Экономика Лютеции, недавно пережившей гражданскую войну, оказалась слабее. Армия Республики начала голодать. Дюфайе отозвали из войск. Герцога судили, признали виновным в крахе военной кампании, лишили всех регалий и приговорили к ссылке. Смертной казни великий полководец избежал только благодаря своей прежней славе. Лютецианские войска оставили Фронтир.

А Наол так и остался городом-крепостью. Спустя год после триумфа Ульпина король Ура Джордан II передал город одному из Мятежных князей, даровав тому титул герцога Наольского. Однако титул и власть над Наолом новоиспеченного герцога – в известной степени видимость. В городе всегда находился мощный уранийский гарнизон, командовали которым исключительно лояльные и многократно проверенные капитаны, присланные из Блистательного и Проклятого.

Все это были не мои знания.

Их хранила голова того, чьей жизнью я жил, прежде чем стал слугой, рабом Тотема.

Знания Паука начинались дальше.

Например, Паук знал, что нынешний военный комендант Наола – Говард Старлок, граф Рууский. Если верить тому, что я слышал, этот капитан представляет собой типичный образец бравого солдафона, не щадящего жизни на службе Уру, Блистательному и Проклятому. Военная кость! Офицер в пятом поколении, прошедший боевое крещение на границах с орочьими Пустошами, потерявший руку в пограничном конфликте Ура с Тортар-Эребом, прославившийся при усмирении очередного всплеска вольнодумия среди Мятежных князей Фронтира. Вдобавок, именно его племянник, Квентин Старлок, возглавляет отделение разведки, расквартированное в городе, а это значит, что о вечных разногласиях между военными и дознавателями можно забыть. А жаль! При иных обстоятельствах это могло бы сыграть мне на руку…

Топтун без устали тянул за собой поезд, с каждым шагом приближаясь к станции. Позади остался огромный палаточный городок, там разместились наемники и солдаты, которым не нашлось места в городских стенах. Из окна вагона было видно, как к городку со всех сторон тянутся подводы с припасами.

Правое крыло городка составляли ровные серые прямоугольники, выстроенные из одинаковых походных палаток – здесь разместились регулярные части Ура под командованием барона Кобурна. К левому крылу, раскинувшемуся на некотором удалении, применительнее всего было слово «хаос». Разноцветные шатры, палатки, фургоны, повозки громоздились без всякого порядка, образуя настоящий лабиринт, на извилистых улочках которого бурлила жизнь. Здесь собралась молодежь Ура, явившаяся на войну добровольно, «из патриотических чувств». Ни к каким полкам они приписаны не были – молодые дворяне жаждали не дисциплины и приказов, а трофеев и славы. Ничто так не действует на столичных кокеток, как рассказы о подвигах, совершенных во славу отечества под свист пуль!

В город Свинцовая тропа не заходила. На случай осады станция была вынесена за стены Наола и находилась под прицелом одной из артиллерийских батарей. Станцию охраняли солдаты – загорелые дочерна и квелые от жары, точно мухи.

Нас, несмотря на оцепление, ждали.

Две молодые дамы вглядывались в поезд и негромко переговаривались, закрывшись зонтиками от солнца. Первая была моложе, высокая, стройная, с тонкой талией. Когда наш вагон поравнялся с женщинами, я разглядел ее лицо – мягко очерченные скулы, несколько веснушек на чистой, гладкой коже и необычный, какой-то кошачий разрез глаз. Жемчужно-серое, обтягивающее фигуру платье девушки имело дорожный покрой.

Вторая дама заслуживала не меньше внимания. Наделенная приятной аппетитной полнотой, которую так любят мужчины в возрасте; с копной вьющихся золотисто-рыжих волос, упрямо выбивающихся из-под кокетливой шляпки; с жизнерадостно вздернутым носиком и пугающе обширным декольте, она излучала жизнелюбие, женственность и доступность.

Я вышел из вагона первым, держа в руках сумки графа, и настороженным взглядом окинул полупустой перрон. Позади девушек переминались с ноги на ногу трое носильщиков.

– Боже, какой очаровательный варвар! – насмешливо воскликнула рыжая, нимало не смущаясь тем, что я рядом. – Редкостный образчик настоящего мужчины, не испорченного воспитанием! Посмотри на эти плечи и эту свирепость во взгляде. Готова поставить на кон былую девственность, он настоящий зверь!

– Кларисса! – укоризненно покачала головой высокая.

О да, она была очаровательна – статная, сильная и красивая.

Утонченному ценителю фигурка девушки могла показаться несколько угловатой, однако ни один мужчина не посмел бы поставить ей это в упрек. И уж тем более – я.

– Что Кларисса? Еще скажи: тетушка! В этом городе не осталось мужчин, одни военные, которые все делают как на параде! Ты не представляешь, как я устала от этих вымуштрованных усачей…

– Генри! – не слушая, закричала высокая. – Милый Генри, наконец-то.

– Л-лота, – граф поклонился.

– Боже, что с твоей головой?!

– П-ппп…

– Это ты называешь пустяками? – скептически спросила Кларисса.

Если честно, назвать «тетушкой» эту соблазнительную особу мог разве что искушенный ловелас, пресытившийся женщинами сверх всякой меры

– Хаос, Генри, ты хуже ребенка! Тебя нельзя оставить одного и на пару лет, чтобы ты не ввязался в очередное членовредительство.

– Я в-вввв…

– И что это за варвар с тобой?! Нельзя нанимать в слуги людоедов! – заявила рыжеволосая.

От неожиданности я едва не выронил сумки графа.

– Это позволительно только женщинам и только с одной целью… Так! – она повернулась к носильщикам. – Молодцы! В вагон! Живо! Подняли вещи моего дражайшего родственника и понесли.

– Генри, – высокая взяла графа за руку.

– С-сест-т-трица.

Глядя друг другу в глаза, точно изголодавшиеся любовники, они отступили в сторону, напрочь забыв и про меня, и про «тетушку» Клариссу, и про носильщиков, и про весь остальной мир, похоже, тоже.

Брат с сестрой, да?

– Милорд! – я кашлянул, напоминая о себе.

– Генри, что это за чудовище? – требовательно спросила Кларисса, пользуясь тем, что взгляд Тассела на мгновение оторвался от сестры.

– Э-то Д-д-ддакота. М-мой с-слуга.

– Очень мило, – Лота улыбнулась брату. – Генри, кажется, твой слуга нуждается… – она помедлила, – …в обновлении гардероба. Прости, но он выглядит как вор и убийца. Или это так задумано?

– Именно, госпожа, – смиренно сказал я. – За своего хозяина откручу голову кому угодно.

Лота фыркнула.

– Какая дерзость! – тут же восхитилась «тетушка» Кларисса. – У него к тому же еще и отвратительные манеры. Прекрасно! Генри, дорогой, мне определенно нравится твой вкус…

Шесть Герцогов ада! Я почувствовал, как кожу покалывает в тех местах, где её покрывали темные ленты татуировки. Сбившись с шага, я остановился и посмотрел на незнакомца внимательнее. Неестественно бледная кожа, пронзительный взгляд, угольно-черные волосы, перевязанные красным шелковым шнурком… и рваный шрам, идущий через щеку и скрывающийся под шейным платком; шрам, который не оставлял сомнений – удар был смертельным. Бледнокожий, заметив мой интерес, мягко, по-звериному поднялся и ответил снисходительной улыбкой. Живее всех живых. Меня сложно чем-то удивить, но тут я вздрогнул.

Но куда сильнее вид изуродованного молодца подействовал на графа Тассела. Он резко остановился, дернул щекой.

– Ч-чтоб м-меня!

– Простите, мессир, – откликнулся бледнокожий, кланяясь. – Мой вид не слишком приятен, но с этим, увы… – он коснулся пальцем шрама, – ничего не поделаешь.

Граф молчал, глядя на человека, который не мог быть живым, однако стоял и смущенно улыбался. На какое-то мгновение их глаза встретились, и я клянусь, что между этими двумя протянулась незримая нить. Я – Паук, мне дано видеть нити, сколь бы тонкими они не были. Уголки губ Тассела слегка дрогнули, и в ту же секунду изуродованный отвел взгляд.

– Простите, мессир, – глухо сказал «нежилец» и пошел прочь.

Походка у него оказалась подстать внешности – своеобразная. С каждый шагом его подбрасывало вверх и в сторону так, словно одна нога была короче другой. Но при этом движения урода были не лишены изящества.

– Яким! – позвал граф.

– Яким? – «нежилец» остановился, но не стал оборачиваться. – Едва ли это возможно, учитывая мою внешность… но вы меня с кем-то спутали. Меня зовут Жан. Жан-Половинчик, к вашим услугам, мессир. Я преданный слуга вашей кузины. Желаю приятно провести время в Наоле.

Он вышел.

– З-значит, Ж-жан, – с усилием повторил Тассел. – Ну, п-пусть б-будет так!

Он с силой потер лоб, а потом вдруг взял со стола бокал с вином, оставленный Половинчиком и в два глотка осушил его.

Очень аристократические манеры!

– Милорд, если это вас интересует, то на юге Лютеции всех Жанов кличут Яковами, – негромко подсказал я. – А от Якова и до Якима недалеко. На уранийский-то манер.

– Бл…б-б… бл-лл… – граф начал мучительно заикаться.

– Не стоит благодарностей.

И право – не стоило. Сомневаюсь, чтобы человек, понимающий язык южных раугов, ничего не слышал о лютецианских диалектах, служивших поводом для многочисленных шуток. Честно говоря, меня больше интересовала дальнейшая реакция Генри Тассела на встречу со… старым другом? старым врагом? призраком из прошлого?

Но граф уже взял свои чувства под контроль.

– Что же ты стоишь, Генри? Для тебя приготовлена лучшая комната!

Лота появилась в сопровождении миловидной девушки-служанки в скромном синем платье.

– Герда. – служанка присела в реверансе. – проведет тебя. Надеюсь, ты не слишком долго? Я буду ждать внизу. Кстати, ты уже познакомился с Жаном? Правда, он очень… – она помедлила, – очень интересный?

– Г-г…

– Где я его нашла? – в голосе Лоты появилось легкое напряжение. – Скорее, это он меня нашел. В какой-то момент Жан решил, что будет служить мне. Я не смогла отказаться.

– Он…

Генри не стал договаривать и просто указал пальцем на свою шею.

– Ах да, он не должен быть живым! Но это сущие мелочи, поверь, не стоит внимания. Когда вы познакомитесь поближе, он тебе понравится. А теперь иди! И ты тоже, Дакота. Генри, комната для твоего слуги напротив твоей. Раньше там жил учитель фехтования, с которым занимался мой муж.

– И г-г…

– Где он теперь? Муж выгнал его, как только сумел одолеть три раза подряд. Забавно, но мастер де Ваан продержался на целый месяц дольше предыдущего учителя…

Характер её мужа мне понравился.

К тому же, это дополнительная причина, чтобы выбросить из головы нескромные мысли по поводу кузины графа Тассела. Все равно ничего не могло быть – как благодаря разделяющему нас статусу, так и благодаря паучьему проклятию. Не хватало мне еще повторения того, что случилось в борделе…

– Идите же! – распорядилась Лота.

Тассел улыбнулся и начал подниматься наверх.

Я последовал за ним, радуясь грядущему избавлению от тяжеленных сумок графа.

Моя комната оказалась не такой уж и маленькой (для комнаты слуги, конечно). В ней было окно, которое я тотчас изучил самым тщательным образом. Свинцовую ленту, прилегающую к раме, оказалось нетрудно отогнуть при помощи ножа, а архитектурные особенности фасада предоставляли прекрасную возможность цепляться за них пальцами. Конечно, обычному человеку, не имеющему должной подготовки, взобраться по голой стене особняка нечего и думать. Впрочем, обычные люди окнами в качестве дверей и не пользуются, не так ли?

Под окном начинался сад, тянущийся до самого забора. Отличная штука, чтобы скрытно провести к дому небольшой отряд наемников. А веревка, сброшенная ловким человеком из окна, позволит им пробраться в особняк незамеченными.

Муж баронессы Хантер просто молодец, что так вовремя уволил своего преподавателя фехтования!

Предательство (если понадобится) тех, кто тебе доверял – это тоже оружие, которым в совершенстве должны владеть Тотемы, слуги Сагаразат-Каддаха, великого Зверемастера.

Впрочем, насчет доверия – это лишнее. Сомневаюсь, чтобы Генри Тассел доверял мне хотя бы на йоту. Не такой уж он простак.

Исследовав оконную раму с помощью Тотема, я убедился в отсутствии охранных заклинаний. Просто замечательно! Я аккуратно прикрыл окно и, действуя ножом, постарался вернуть свинцовую ленту на место, после чего закончил изучать комнату. Кровать не скрипела, толщина матраса превышала два пальца, а ночная ваза была чисто вымыта и не воняла.

Большего и не требовалось!

Убранство комнаты меня интересовало меньше всего. Оставив на столе лишний пистолет, а также рожок с порохом и мешочек с пулями, я вышел из комнаты. Надо помочь Генри Тасселу спуститься вниз. Слуга я, в конце концов, или не слуга?

Ждать пришлось долго, но, наконец, граф появился – одетый в новый синий камзол с серебряной вышивкой; без шпаги и пистолета, волосы тщательно уложены. Он надушился, как подобает утонченному аристократу, и теперь изрядно напоминал обычного городского хлыща. Впрочем, я на счет своего хозяина не обманывался. Несмотря на мягкие черты лица, на контузию и дрожь в руках, несмотря даже на незавидные приключения в поезде, Генри Тассел далеко не был дешевым франтом.

Впрочем, до отчаянного авантюриста он тоже не дотягивал.

Пока?

Обитателей в особняке Хантеров оказалось немного для такого большого дома. Даже если считать непонятно куда исчезнувшего Жана-Половинчика. Хозяйка поместья Лота. Аппетитная рыженькая «тетушка» Кларисса. Сия полногрудая дама одновременно успевала распоряжаться за столом, покрикивая на служанок, и кокетничать со всеми мужчинами сразу. Костлявый тип с вытянутым, как у лошади, лицом. Одет он был небрежно, если не сказать неряшливо, и напоминал скорее бедного ученого, невесть как затесавшегося в компанию аристократов. Однако, судя по властным манерам и той неподражаемой ловкости, с какой он управлялся со столовым серебром, случайным гостем его считать не стоило. Феррин, так обращалась к нему Лота. Барон или граф Феррин, надо полагать.

По правую руку от Лоты (место по левую предназначалось моему графу) сидел коренастый дворянин в малиновом камзоле. Он выделялся среди присутствующих, благодаря мощным плечам, длинным рукам, развитую мускулатуру которых не могла скрыть даже одежда, и короткой стрижке на военный манер. Несмотря на кружевные манжеты, подметающие стол, я разглядел белые полоски шрамов, боевой вязью покрывавшие кисти его рук. История поединков выглядела ничуть не короче, чем моя собственная. Позади коренастого, на спинке кресла, висела перевязь со шпагой и кинжалом. Клинки были с открытыми гардами, что давало больше свободы руке фехтовальщика, позволяя делать сложные перехваты и активней работать запястьями, но одновременно лишало пальцы и кисти дополнительной защиты.

Это не просто опытный боец, не завзятый дуэлянт. Нет!

Более опасная и хищная рыба.

Профессиональный убийца на страже интересов семейства.

Едва мы с Генри вошли, мужчина в малиновом камзоле поднял взгляд. На графа он почти не обратил внимания. Только едва заметно кивнул, да чуть приподнял уголки губ в приветственной улыбке. Другое дело я. Меня обладатель малинового камзола буквально пронзил взглядом. Внимательные глаза высокородного убийцы обежали меня с ног до головы: сняли мерку с ширины моих плеч, объема грудной клетки, величины роста, длины рук и ног. Этот взгляд был одновременно предупреждением и угрозой: не нравится? попробуй это озвучь!

Я опустил глаза, отказываясь принимать вызов.

Пятеро господ.

Плюс прислуга – две служанки (одну из которых, Герду, я уже видел) и подтянутый седовласый мужчина в расшитой серебром ливрее, по виду не то дворецкий, не то мажордом.

Восемь человек.

Плюс повар на кухне. Плюс садовник, который непременно должен ухаживать за садом, явно в запустении не пребывающем. Конечно, это может быть наемный работник, но лучше посчитать его сразу, чтобы не ошибиться. Плюс привратник. И, наконец, плюс таинственная личность – Жан-Половинчик.

Итого двенадцать человек.

Двенадцать трупов, если придется брать особняк штурмом.

– Генри, – улыбнулась Лота. – Ты, верно, проголодался, кузен! Слугу можешь отпустить, пока здесь мессир Флэшер… – человек в малиновом камзоле почтительно склонил голову, – нет нужды в лишних ножах и пистолетах.

Граф Тассел улыбнулся и, повернувшись ко мне, протянул руку. В пальцах блеснуло серебро.

– Д-держи! Об-бнов-вишь с-свой г-г… г-г-ггг…

– Гардероб, милорд. Как прикажете, милорд. Я больше не буду вас позорить своим недостойным видом, милорд.

Мы все больше вживались в роли слуги и господина. Кстати, в связи с этим… Интересно, серебро – в счет будущего жалования или от графских щедрот?

– Если ты голоден, Дакота, иди на кухню. Ива, – вторая служанка, на пару лет моложе Герды, чуть присела, прихватив пальчиками края платья. – накормит тебя.

– Благодарю, миледи. Я воспользуюсь вашим гостеприимством сразу по возвращении из города.

– Не забудь свои дорожные бумаги. Ищейки из Второго департамента так и рыщут вокруг в поисках смутьянов и саботажников, – не отрываясь от разделки фаршированного перепела, сказал Феррин. – А один твой вид, обезьяна, достаточный повод для того, чтобы сделать тесную тюрьму Наола еще теснее. И смотри, не покупай ничего алого! Не то сильно пожалеешь.

– Благодарю за совет, ваша милость. Вы очень добры.

– Как же, добр он, – хмыкнул малиновый лорд. – Не хватало, чтобы у нашего Генри начались неприятности из-за неосмотрительно нанятого варвара! На кой тебе понадобилось брать эту дрессированную гориллу, родич?

Это вновь был вызов, и вновь я его не принял.

– П-потому и н-нанял, что дрес-сирован-н… нннн… – граф вновь зашелся в мучительном приступе, но справился с собой и неожиданно чисто выговорил: – что дрессированная. С-ступай, Д-дакота!

– Я мигом обернусь. Туда и обратно, – пообещал я.

Граф только небрежно махнул рукой.

Выйдя на улицу, я первым делом развязал шейный платок: хоть он и был красным, а не алым, рисковать не стоило – едва ли стража будет разбираться в тонкостях вроде оттенка запрещенного цвета.

Алой компанией именовали партию наольских дворян, у которых за душой не имелось ничего, кроме шпаг, а число дыр в головах, через которые вместо мыслей свистел только ветер, превышало даже число дыр в карманах. Без кола, без двора, с одним ничего не значащим титулом наперевес, эти сорвиголовы считали ниже своего достоинства просто торговать шпагами. Вместо этого они гордо именовали себя «борцами за независимость Наола» и подчеркивали это, наряжаясь в алое – цвет свободы. У кого не хватало денег на колет или плащ нужного цвета, надевали алые шарфы.

Алая компания ратовала за подлинную, а не формальную независимость; за право содержать собственный военный гарнизон; ну, и самое главное, – за право забирать торговую пошлину в казну герцогства, не отдавая «чинушам-живодерам» из Ура и медной монетки. Пока отношения Ура и Лютеции казались более-менее ровными, в Блистательном и Проклятом на смутьянов особого внимания не обращали. В столице помнили, что создателем первой Алой компании (нынешняя считалась второй, иначе – Новой компанией) был не кто иной, как герой войны с Республикой, герцог Виктор Ульпин, пообещавший Наолу независимость в обмен на поддержку Ура. И слово своё по большей части сдержавший.

Именно кавалерия, созданная из добровольцев Наола, облаченных в алые камзолы и плащи, помогла Ульпину выдержать атаки черемисской конницы, посланной Дюфайе. Это была последняя надежда лютецианского полководца – тревожа войска Ульпина набегами, оставить уранийцев без провианта и отдыха. И она разбилась о лихость и бесшабашность Алой компании.

После город охватила мода на алый цвет, продержавшаяся и по сей день: алыми были повязки, камзолы, чулки, конские попоны и дамские наряды!

Но сейчас алый цвет временно оказался под запретом. Оно и понятно: лютецианцы старательно разыгрывали патриотическую карту, пытаясь заручиться поддержкой наольского дворянства в намечающейся полномасштабной войне с Уром. Они активно переманивали «настоящих патриотов Наола» на свою сторону, обещая герцогству свободу и независимость. И если старых дворян Лютеция после своей революции, приведшей к резкому снижению роли и значимости аристократии в обществе, пугала, то молодым и нищим дворянам таких обещаний хватало за глаза. После того, как несколько молодых лидеров Алой компании стали призывать к союзу с Лютецией прямо на главной площади, алый цвет был запрещен до окончания военных действий, «угрожающих истинной независимости Наола». А, чтобы никто не сомневался, что все очень серьезно, военный комендант Старлок приказал схватить главарей смутьянов и повесить. Впрочем, справедливости ради, следует отметить, что казнила излишне патриотичных (или наоборот – совсем непатриотичных) наольцев не «уранийская военщина», а собственные сограждане. Несмотря на то, что арестованы они были солдатами уранийского гарнизона, указ о казни мятежников, продавшихся врагу, подписал герцог Наола.

Тонкости политики.

Обо всем этом я наслушался за тот «веселый» вечер, который мы с графом Тасселом провели в таверне на промежуточной станции.

Поскольку причин питать патриотические чувства у меня не имелось ни малейших, платок подозрительного цвета немедленно отправился в сточную канаву. Ткань напиталась черной влагой и исчезла в решетке канализационного стока. Несмотря на скромные размеры Наола, Виктор Ульпин сразу после окончания войны отдал приказ о строительстве в городе очистных сооружений: на случай осады. Герцог был умен и уже тогда знал, какую роль предстоит сыграть скромному герцогству в расширении влияния Ура, Блистательного и Проклятого. Память того, кем когда-то был Паук, подсказала фразу, явно вычитанную из трактатов Ульпина: «Герои выигрывают схватки, храбрецы – сражения, полководцы – кампании. Но всю войну могут выиграть только интенданты!».

Улицы Наола ближе к вечеру оказались заполнены народом.

Я шел медленно, избегая столкновений со спешащими по своим делам людьми, иногда останавливался, чтобы спросить дорогу или послушать разговоры – так, на всякий случай. Суетились простые граждане: ремесленники, разносчики, мелкие торговцы. Проходили туда и обратно гарнизонные патрули, облаченные в уранийскую (серую с черным) военную форму. Целью патрулей было не столько поддержание порядка, сколько напоминание о том, что город находится под плотным контролем: на период военных действий власть в герцогстве принадлежала уранийским военным. Праздно шатались по городу нацепившие парадную форму артиллеристы и аркебузеры – «внуки Ульпина». Немногочисленные женщины торопливо пробегали по своим делам, едва успевая уворачиваться от шустроруких солдат.

Наемников было заметно больше, чем «внуков». Единой формы они не носили, обходясь серо-черными нашивками на рукавах с номерами полков и белой буквой Y, символом Ура. Такая нашивка означала, что наемник завербован на королевскую службу.

Среди солдат Его Величества Джордана III попадались самые пренеприятные морды, чьи прищуренные глаза так и рыскали по сторонам в поисках не менее неприятных морд, с которыми можно сцепиться по поводу и без. Однако драки и дуэли в городе запрещались. К тому же торговля вином и граппой была строго регламентирована, что тоже помогало сохранять покой и дисциплину.

Попадались и дворяне, но очень редко. Большинство из них давно перебрались из Наола в выросший рядом с городом палаточный городок, где власть капитана Старлока и герцога Наольского была чисто номинальной. Там затевали дуэли, тискали шлюх, выпивали реки вина. Если верить разговорам, в этот городок беспрепятственно приезжали дворяне из лютецианского лагеря – из числа тех, что никак не могли дождаться начала боевых действий. Они бахвалились напропалую, состязались с будущими врагами в удали, крепости желудков на попойках, в искусстве скачки и в количестве женщин в постелях. Официально таких «гостей» следовало бы сажать под арест, как врагов и шпионов, но тут в дело вступал кодекс рыцарской чести, и лютецианцев укрывали от людей герцога, солдат Старлока и даже соглядатаев Второго департамента Ура.

Кодекс, впрочем, не мешал стрелять друг в друга на дуэлях или рубиться насмерть во время пьяных оргий. В перерывах между состязаниями и убийствами противники беседовали на философские темы и старались перещеголять друг друга в изысканности манер и благородстве.

Масла в огонь подливали нищие, но донельзя гордые подданные Мятежных князей, съехавшиеся к Наолу со всех концов свободных земель. Эти сорвиголовы принимали то сторону Ура, то сторону Лютеции, чем обеспечивали непрерывное бурление страстей в палаточном городке.

Едва ли где-то еще подобное положение дел могло бы считаться терпимым, но Фронтир – есть Фронтир. Здесь всегда были совершенно иные, непредсказуемые правила войны!

По дороге меня дважды останавливали военные патрули. Подписи и печати моего лорда с успехом прошли проверку на подлинность, и военные удалились, недовольно ворча. Один раз я попал на вербовщика, настойчиво убеждавшего меня «в час, когда родина в опасности» оставить службу у нынешнего хозяина и пойти на жалованье к Его Величеству. Обещал, между прочим, неплохие деньги. Обмундирования и оружия, правда, не предлагал, наемники должны приходить со своим.

Подходящую лавку найти удалось не сразу, она располагалась ближе к окраине города. Приземистое, как большинство домов в Наоле, каменное здание щеголяло тусклой вывеской, к которой на цепи крепились огромные деревянные ножницы. Некогда хозяин заведения выкрасил их синей краской, но с тех пор много воды утекло, краска местами облупилась, местами завилась сухой и ломкой бахромой. Владелец лавки – низенький лысоватый тип, быстрый и ловкий, как таракан, не приглядывался к лицам посетителей, не интересовался историей происхождения кровавых пятен на одежде, не докучал болтовней, зато делал свою работу быстро и умело. Он на глаз прикинул мои размеры, в ворохе готового платья подобрал неброские, но хорошо, даже с определенным изяществом, пошитые камзол и штаны добротного сукна. Его средних лет помощница тут же починила мой дорожный колет и так ловко начистила и натерла маслом ремни, что они заблестели, как новые. Вид голого мужчины, переодевающегося прямо перед прилавком, её нисколько не смутил. Здесь это было в порядке вещей.