Текст книги "Операция «Снег»"

Глава 8. У руля внешней разведки

В 1961 году меня назначили заместителем начальника внешней разведки. Тогдашний ее глава А.М.Сахаровский поручил мне курировать управление контрразведки. Это был главный участок моей работы. Кроме того, на мне замыкались три отдела: оперативной техники, радиосвязи и сотрудничества и взаимодействия с ведомствами госбезопасности дружественных государств. Далее я должен был представлять ПГУ в Совете КГБ по оперативной технике. В мои обязанности входило также участие в работе Совета КГБ по пропаганде деятельности органов государственной безопасности в средствах массовой информации, литературы и искусства. И наконец, я руководил комиссией ПГУ по утверждению кандидатов на обучение в институте разведки. Этот обширный круг обязанностей дополнялся отдельными поручениями А.М.Сахаровского.

Но это не все. Информационная служба ежедневно распределяла между заместителями начальника ПГУ подлежащие просмотру и визированию шифртелеграммы и материалы, подготовленные на подпись руководству комитета, давала на просмотр толстую пачку депеш из стран курируемого мною региона. А поскольку я опекал внешнюю контрразведку, к этим сообщениям добавлялись все материалы, поступившие «по воздуху» из резидентур по проблеме контршпионажа и безопасности наших разведывательных точек за рубежом.

Короче говоря, объем работы на новом участке был для меня нисколько не меньшим, если не большим, чем в нелегальной разведке, но ответственность за дела всей внешней разведки значительно возрастала. Но это меня не пугало. Прав был Фридрих Шиллер: «Ведь узкий круг сужает нашу мысль, с возросшей целью человек взрослеет». Я быстро стал входить в курс новых дел, начав, естественно, с внешней контрразведки. Это подразделение возглавлял высококвалифицированный специалист Г.Ф.Григоренко, ставший впоследствии начальником Второго главного управления КГБ. Его служба находилась в стадии становления, и нам вместе сразу же пришлось отстаивать перед руководством предложения о передаче управлению контрразведки подготовленных кадров и включении в состав легальных резидентур его представителей. Это оказалось довольно трудным делом: у руководителей территориальных подразделений существовало предубеждение против этой линии работы. Помню, что не раз А.М.Сахаровский говорил мне, что только мы двое – он и я – понимаем всю важность скорейшего развертывания борьбы со спецслужбами противника и нужно не отступать, терпеливо и настойчиво разъяснять значение этой работы для обеспечения безопасности всей нашей разведки.

Проще оказалось знакомство с отделами оперативной техники, связи и сотрудничества и взаимодействия с ведомствами госбезопасности дружественных государств, поскольку по всем этим трем направлениям и раньше на посту руководителя нелегального управления мне приходилось действовать до статочно активно.

Среди моих новых обязанностей было представление интересов ПГУ в научно-техническом совете КГБ, обеспечивавшем нужды подразделений государственной безопасности оперативно-техническими средствами. Здесь я тоже смог свободно сориентироваться, так как в нелегальной разведке поддерживал тесное взаимодействие с техническими подразделениями и лабораториями комитета.

Совершенно новым делом явилась для меня пропаганда деятельности разведки в средствах массовой информации, а также в литературе, театре и кинематографии. В первую очередь мне хотелось добиться общественного признания тех разведчиков-нелегалов, которые в прошлом вершили героические дела, а теперь находились на пенсии.

Немало времени отнимала у меня комиссия ПГУ по отбору кандидатов в институт разведки, получившая в среде оперативного состава шутливое прозвище КВН – «комиссии веселых и находчивых», очевидно за те нестандартные вопросы, которые ставились перед абитуриентами.

На новом месте я познал не только теоретически, но и практически, что значит в нашем государстве руководить таким важным и сложным ведомством, как внешняя разведка. На отдельных сторонах и эпизодах этой работы я хочу остановиться подробнее.

Нет нужды доказывать, что успешной разведывательная деятельность может быть только при соблюдении сугубой секретности. Конспирация – один из ее определяющих принципов. В то же время она не может быть и самоцелью. Не зря житейская мудрость гласит: не ошибается тот, кто ничего не делает.

Конечно, бездействие разведчика позволяет сохранять максимальную конспирацию, но тогда какой в ней толк? В связи с этим мне приходят на память «аргументы» одного бездельника, с которым я столкнулся, когда руководил легальной резидентурой в Вене. Он пытался оправдать редкие отчеты о своей деятельности, утверждая, что в целях конспирации избегает посещать посольство, хотя работал под прикрытием другого нашего учреждения, сотрудников которого можно было постоянно встретить в коридорах советского дипломатического представительства. Ради «соблюдения» максимальной конспирации он старался не выходить в город для выполнения полученных поручений и на полном серьезе убеждал меня, что самое важное – «не расконспироваться». Естественно, я постарался как можно быстрее отделаться от этого проходимца.

С другой стороны, мне пришлось на новом месте столкнуться и с фактами бездумного, а иногда и бесшабашного отношения некоторых сотрудников к элементарным требованиям конспирации. Я старался убедить подчиненных, что они должны стремиться сделать конспиративность своей второй натурой, неотъемлемым качеством, которое, однако, ни в коем случае не должно переходить в подозрительность и мнительность.

Конспиративность – не прирожденное качество характера человека и, можно сказать, в известном смысле противоречит таким положительным свойствам, как откровенность и искренность. Поэтому трудно поначалу умело сочетать такие антагонистические начала, но опыт убедительно свидетельствует: выработать в себе приемы конспиративного поведения, приучить себя адекватно реагировать на окружающее, не теряя при этом естественной искренности, вполне возможно.

Насколько важны эти навыки для сотрудников наших легальных резидентур уже на той стадии, когда они только появляются в составе учреждения, которое служит им прикрытием, можно проиллюстрировать на многих примерах. Я приведу лишь один.

Бывший высокопоставленный работник ЦРУ Джозеф Смит в своих мемуарах «Портрет солдата холодной войны» красочно описывает, как американская разведка организовала наблюдение за сотрудниками советского посольства в одной из латиноамериканских стран. Многие квартиры, в которых поселились московские дипломаты, были оборудованы подслушивающей техникой. Цэрэушники организовали пункт наблюдения за посетителями посольства, окружили его персонал целой армией агентов. Их американцы вербовали из числа лиц, которые по своим занятиям постоянно находились в естественном контакте с сотрудниками посольства: владельцев лавок и магазинов, работников клубов и спортивных заведений, бюро услуг и путешествий. Все оперативники резидентуры ЦРУ были обязаны знать в лицо сотрудников посольства и номера используемых ими автомашин для того, чтобы при случайных встречах в городе они могли опознать их. В помещении резидентуры ЦРУ на стенах были развешаны фотографии персонала советского представительства.

Так накапливались данные, позволявшие разведке Вашингтона выделять в массе советских граждан тех, кто может представить интерес в оперативном плане, стать объектами последующей обработки.

Как видит читатель, требования конспирации необходимо выполнять не только во время проведения конкретных разведывательных операций, но и в течение всей, в том числе и обыденной жизни человека, находящегося на службе в разведке.

Я уже упоминал, что среди моих новых обязанностей в руководстве ПГУ было поддержание контакта с научно-техническими и оперативно-техническими подразделениями и институтами КГБ. Ставя перед ними конкретные задачи, участвуя в испытаниях опытных образцов новой техники, я стал лучше представлять, что можно получить из этих служб на вооружение разведки. Речь шла о снаряжении разведчиков самыми современными средствами оперативной техники в таких областях, как фотографирование документов, изготовление контейнеров для передачи информации и валюты, средства пересылки сообщений в тайнописи и микрофильмах. Особо остро стоял вопрос о надежных средствах радиосвязи – ближней, для передачи сообщений при бесконтактных встречах или в местные легальные резидентуры, и дальней, где применялись быстродействующие радиопередатчики, как это было в нелегальной резидентуре Бена. Острая нужда была в то время и в разработке современных средств защиты от подслушивающей техники противниками, в частности, по обнаружению микрофонов в служебных помещениях советских учреждений за границей. Разумеется, по всем возможным каналам, включая и внешнюю контрразведку, мы следили за появлением новых оперативно-технических средств в иностранных спецслужбах, за тенденциями развития техники в этой области.

На опыте внешней контрразведки по защите наших разведчиков от провокаций противника было нетрудно убедиться, что западные спецслужбы усиленно занимались поисками средств активного воздействия на человека с помощью различных средств и в первую очередь психотропных.

Еще в 1958 году я познакомился с книгой американца Кондона «Маньчжурский кандидат». В ней автор под видом фантастического повествования излагал проблему «контроля над умами». Информация, добытая внешней контрразведкой из западных спецслужб, показывала, что с тех пор эта «фантастика» стала реальностью, широко взятой на вооружение противником, прежде всего ЦРУ. Перед нами остро встал вопрос о защите от этого опасного средства, о необходимости постоянного повышения бдительности и готовности к срыву подобных провокаций.

Позже американский публицист Вальтер Боварт в книге «Операция „Контроль умов“ подробно рассмотрел эту практику американской разведки. Он утверждал в 1978 году, что за прошедшие двадцать лет с момента появления книги Кондона ЦРУ подробно исследовало разные аспекты контроля над человеческим поведением и практического применения этого метода. Прежде всего в Лэнгли интересовались средствами контроля над памятью и волей индивидуума или даже масс людей. Боварт, раскрывая, как ЦРУ преуспело в разработке целого ряда психосредств, назвал „парадоксальным“ то, что описанная ранее техника усовершенствована в Соединенных Штатах. Он привел пример применения психотропного средства, действующего через кожу. Вот как это происходило, по словам сержанта американской армии Квино, служившего подопытной свинкой: „Они взяли небольшую каплю какого-то вещества и поместили ее на мою руку. Она покраснела и стала чесаться, как после укуса комара. Через несколько часов я по чувствовал себя счастливым, началось головокружение, все кругом заходило ходуном… Ночью меня охватил страх, мне казалось, что меня собираются убить“.

В Лэнгли, как нам стало известно, проводились масштабные исследования в области гипноза. В результате там пришли к выводу о возможности загипнотизировать многих людей. Оказалось, что еще в начале 40-х годов доктор Джордж Эстабрукс, сотрудничавший с вашингтонской разведкой, хвастал: «Могу загипнотизировать человека без его ведома или согласия и заставить его даже совершить измену Соединенным Штатам».

После двадцати пяти лет сверхсекретных исследований были определены три способа гипнотизирования человека, не желающего этого. Во-первых, под видом медицинского обследования: настраивая пациента на расслабление и таким образом маскируя гипнотизирование; во-вторых, гипнотическое воздействие в то время, когда человек устал и крепко спит; наконец, в-третьих, используя укол соответствующим препаратом. Известная доза препарата содиум пентотал вызывает состояние легкого гипнотического сна, в течение которого человеку можно внушить состояние, типичное для глубокого гипноза.

Одной из целей гипноза в ЦРУ считают вызов амнезии[32]32
  Амнезия – отсутствие воспоминаний или неполные воспоминания о событиях и переживаниях определенного периода.


[Закрыть]: когда наступит глубокий гипнотический транс, можно внушить послегипнотическое отсутствие памяти.

Как бы скептически ни относились мы к использованию гипноза в разведывательных целях, следует считаться и с этим видом воздействия на человека, которым могут воспользоваться спецслужбы. Несмотря на секретность, окружающую эту область воздействия на людей, сами бывшие их сотрудники не удерживаются от того, чтобы порою не похвастаться «достижениями» в этой области. Так, бывший руководитель британской контрразведки П.Райт приводит в своих мемуарах пример взаимодействия ЦРУ и СИС по применению сильнодействующих веществ на живые существа. Он описывает сцену «обмена опытом» между американской и английской разведками в виде демонстрации представителями ЦРУ сильнодействующего яда на двух овцах.

Это направление в деятельности западных спецслужб настораживало нас и в тот период, когда я был заместителем ПГУ. Большое внимание противник уделял и средствам идентификации личности, используя в этой области ставший широко известным полиграф (детектор лжи), звуковую (голосовую) идентификацию и другие средства. Не буду подробно останавливаться на этом, так как более обстоятельно я изучал эти проблемы, придя к руководству института разведки.

Используемые внешней разведкой оперативно-технические средства – в основном те же, что и применяемые ЦРУ. Мне самому довелось уделять много внимания обеспечению радио связи с разведчиками-нелегалами и нелегальными резидентурами из Центра и от них в Центр. Достаточно горьким уроком для нас было раскрытие англичанами радиопункта Крогеров и захват там радиостанции быстрого действия.

Эта радиоаппаратура, теперь уже, естественно, устаревшая, в 50-е годы была довольно эффективной, и считалось, что практически невозможно было запеленговать ее из-за кратковременности сеансов в эфире. Скорость – до 600 знаков в секунду – позволяла за несколько мгновений передавать срочные сообщения и даже не очень большие информационные блоки. Позже такую связь на дальние расстояния мы, как и западные разведки, переориентировали на использование космических каналов.

Уже в 80-е годы в Польше наши коллеги захватили американских агентов Я.Южака и Н.Адамика, у которых была обнаружена электронная аппаратура для близкой (на местную резидентуру ЦРУ) и дальней (через космический спутник) связи. Ознакомившись по просьбе польских друзей с этой аппаратурой, наши специалисты вынуждены были признать, что по некоторым параметрам она была более совершенной, чем наша, а в чем-то другом, напротив, значительно уступала нашей технике.

Помимо информации, полученной по делу Крогеров, британская и канадская спецслужбы могли почерпнуть кое-что о системе радиосвязи, используемой нашей разведкой на Американском континенте, из показаний Гарта. Правда, аппаратуpa, на которой тренировался изменник, уже устарела к середине 50-х годов, однако в руках более опытных радистов она еще действовала.

Другим средством связи, в области совершенствования которого внешняя разведка добилась больших результатов, была тайнопись. При этом можно было надежно и безопасно использовать почтовую связь для пересылки информации в Центр. Разумеется, этим успехам во многом способствовал высокий уровень развития фундаментальной науки в СССР. Главным преимуществом новых средств тайнописи было то, что они избавляли разведчика от необходимости хранить какие-либо вещества, обнаружение которых при провале или возникшем подозрении могло служить доказательством причастности человека к разведывательной деятельности. Насколько мне известно, новые средства не были скомпрометированы ни в одном из раскрытых противником дел. Думаю, что сегодня их еще более удалось усовершенствовать.

В печати нередко упоминается о том, что аппаратура электронного подслушивания является наиболее эффективным средством получения информации. В период моей работы в разведке мы шли в двух направлениях. Стремились, во-первых, защитить наши секреты от подслушивания противником, а во-вторых, активно применять эти средства для добывания интересующих нас сведений.

В том, что касается защиты, большим успехом стала разработка средств обнаружения чужих подслушивающих устройств. Благодаря этому мы обезвредили встроенные противником микрофоны в наших посольствах в Австралии, Канаде и США.

Называю эти три случая потому, что в каждом из них мы не ограничились нейтрализацией обнаруженных подслушивающих устройств, а перешли в активное контрнаступление: не предали огласке факт обнаружения, а, сохранив его в тайне, использовали целенаправленную дезинформацию. Нам удалось ввести противника в заблуждение не только относительно оперативных намерений резидентуры, но и в более широком политическом плане – относительно позиций посольств и даже руководящих инстанций по некоторым важным проблемам международных отношений.

Так, например, пользуясь микрофонами американских спецслужб, обнаруженными в сентябре 1979 года в Вашингтоне, мы подбрасывали им свои версии о намерении Москвы в отношении Афганистана как перед, так и во время ввода туда ограниченного контингента Советской Армии. В течение четырех месяцев американцы получали от нас дезинформацию. Лишь 14 февраля 1980 года об обнаруженной нами подслушивающей аппаратуре в советском посольстве было официально заявлено госдепартаменту.

Что касается второго направления использования этих средств оперативной техники, могу сказать, например, что в бытность мою в Австрии мы успешно внедряли наши «закладки» с миниатюрными микрофонами в различные объекты, представлявшие разведывательный интерес, в том числе и американские. При этом нас ни разу «не схватили за руку».

По понятным причинам не могу рассказать о всех подробностях таких операций. Но и не могу не выразить глубокого сожаления по поводу абсолютно необоснованного раскрытия некоторых наших профессиональных секретов американцам, на которое так легкомысленно, если не сказать преступно, пошел В.Бакатин, недолго руководивший КГБ.

Между тем тот факт, что американцы не знали, как и куда сумели мы внедрить подслушивающие устройства в строившееся новое здание американского посольства в Москве, свидетельствует о высоком профессионализме наших специалистов. Уверен: не раскрой эту технику Бакатин, американцам долго пришлось бы ее искать с весьма сомнительными шансами на успех.

Когда мне поручили курировать внешнюю контрразведку, я все чаще сталкивался с провокациями западных спецслужб, особенно ФБР и ЦРУ, против наших разведчиков да и вообще советских граждан, не имевших никакого отношения к разведывательным делам. Вспоминая этот довольно беспокойный период моей работы, скажу сразу, что пишу эти строки, не претендуя на то, что я представляю какие-то официальные позиции. Нет, это моя личная трактовка затронутой проблемы, и, наверное, она в чем-то может не совпадать с взглядами некоторых наших специалистов, отслеживающих деятельность иностранных спецслужб. Я ведь основываюсь на тех случаях, которые анализировал, будучи одним из руководителей Центра, а затем и на протяжении всего последующего времени работы в разведке.

Начну с того, что в период демократизации и гласности в советских, а затем и в российских средствах массовой информации стали появляться рассуждения о «гуманности» западных органов правопорядка, об идеальной организации их практики, достойной, мол, нашего подражания. Надо сказать, что известные круги по обе стороны Атлантики не преминули воспользоваться этой, наивной во многом, позицией профессионально не осведомленных публицистов и стали подсылать к ним своих ловких «специалистов» из спецслужб с целью продвижения нужных им версий.

А на самом деле? Метод провокации стал, можно сказать, основным в арсенале ФБР и ЦРУ. В большинстве случаев наши разведчики вовремя обнаруживают подготовку таких провокационных акций и принимают меры к их срыву. В этом им активно помогает внешняя контрразведка, чьи представители, как правило, имеются в каждой легальной резидентуре. Однако отдельные провокации противнику все же удаются. С момента окончания войны и до 1953 года из США были выдворены более 100 советских дипломатов, обвиненных в шпионаже. Но из этого числа лишь единицы были действительно разведчиками, попавшими в поле зрения американской контрразведки (замечу, большей частью в результате предательства отдельных агентов). Подавляющая же часть выдворенных из США была спровоцирована американской контрразведкой, подставлявшей к советским гражданам своих агентов-провокаторов. Затем до 1986 года было еще несколько отдельных выдворений. Так, вашингтонские власти потребовали отъезда из страны двадцати пяти советских дипломатов, работавших в ООН. Вскоре последовало второе беспрецедентное представление о выдворении 55 сотрудников посольства СССР и генконсульств в Сан-Франциско и Нью-Йорке. Эти акции американского правительства были необоснованными, и мы в ответ провели не менее массовое сокращение штатов американских представительств в СССР. Важно отметить, что американская сторона, сокращая штаты советских дипломатических учреждений в США, так и не смогла назвать ни одного конкретного лица, причастного к разведывательной деятельности.

Несмотря на многочисленные разоблачения провокационных действий ФБР в американской и иностранной печати, бюро не отказалось от такой практики. Наоборот, оно расширило ее. Сошлюсь лишь на один пример. В апреле 1983 года в связи с выдворением из Москвы сотрудника ЦРУ Ричарда Осборна, установленного разведчика, прикрывавшегося должностью первого секретаря посольства США, ведомство Гувера организовало провокации сразу против двух сотрудников представительства СССР при ООН: Олега Константинова – к нему обратился провокатор с заманчивым предложением продать данные о новых моделях военных самолетов – и Александра Михеева, которого другой провокатор пытался прельстить политическими секретами.

Характерной для сотрудничества ФБР и ЦРУ была подстава агента-провокатора Геннадию Захарову, работавшему в ООН, но не имевшему дипломатического иммунитета. Тут скрытой целью провокации являлось стремление отвлечь американское общественное мнение от появления в Москве 7 августа 1986 года бывшего сотрудника разведки Вашингтона Говарда, тайно переправленного советской внешней разведкой из США. Его бегство доставило ФБР и ЦРУ много неприятностей, а когда сообщения о нем появились в мировой прессе, эти спецслужбы вновь оказались под огнем жестокой критики. Тогда фэбээровцы поспешили слепить «дело Захарова». Он 23 августа был арестован, и средства массовой информации пустили по «советскому следу». Однако через неделю в Москве задержали за шпионаж американского корреспондента Данилоффа. Как известно, вся эта история закончилась в сентябре высылкой Захарова из США, а Данилоффа из СССР.

К сожалению, надо признать, что иногда провокации американских спецслужб удавались их организаторам, особенно когда советские разведчики ослабляли бдительность, проявляли слабость. Но в большинстве случаев такие операции заканчивались неудачей, вот несколько примеров. В 1953 году в Вене ЦРУ пыталось силой захватить сотрудника внешней разведки Б.Я.Наливайко, который по прикрытию занимал должность заведующего консульским отделом. Он оказал активное сопротивление и, несмотря на численное превосходство американских разведчиков, сумел сорвать их операцию. Спустя четырнадцать лет в Токио цэрэушники, использовав психотропные средства, чуть было не вывезли насильно в США нашего резидента Г.П.Покровского, но ничего у них не получилось.

Я вспомнил об этом провале «джеймс бондов» из Лэнгли в 1985 году, когда в Риме исчез сотрудник внешней разведки В.С.Юрченко. В августе его захватили оперативники ЦРУ и вывезли в США, но через месяц он сумел ускользнуть из-под стражи и добраться до советского посольства в Вашингтоне. На пресс-конференции Юрченко подробно рассказал, как его пытались сделать перебежчиком и с этой целью накачивали психотропными препаратами, чтобы подавить волю и выведать известные ему служебные секреты и государственные тайны.

Эти примеры позволяют сделать вывод, что подобные действия ЦРУ были системой. Я думаю, что изменник Станислав Левченко, сотрудник токийской резидентуры, действовавший под прикрытием корреспондента еженедельника «Новое время», был захвачен американцами насильно в 1979 году и сломлен последующей обработкой. Тот факт, что он вел себя как изменник, свидетельствует, в отличие от случая с Покровским, лишь о том, что на этот раз в Лэнгли более правильно определили личные качества объекта воздействия и успешно завершили операцию.

К числу наиболее неприятных для ФБР и ЦРУ неудач в попытках склонить попавших в их руки советских разведчиков к сотрудничеству, несомненно, следует отнести дело Абеля. Когда он оказался в тюрьме, представители этих двух спецслужб оказывали на него всяческое давление, использовали все возможные средства – от посулов дать свободу до угроз посадить на электрический стул. Но этому шантажу противостояли несгибаемая воля нашего разведчика, его мужество и преданность Родине.

А как же спецслужбы Кремля? Как они пользовались методом провокаций? И применяют ли его сейчас?

В начале своей карьеры я часто слышал об использовании подобных приемов для проверки агентов или внедрения наших людей в антигосударственные организации. То есть такое применялось в практике НКВД в ежовско-бериевские времена. Позже с провокациями в нашей работе я никогда не сталкивался, ни один, даже самый недружественно настроенный к нам западный журналист не мог привести ни одного факта, который свидетельствовал бы об обратном.

Скажу, к слову, что на этом фоне непонятно стремление иных отечественных авторов показать ФБР и ЦРУ в приукрашенном виде, достойном, мол, подражанию. Надеюсь, что время неизбежно внесет в эту тенденцию необходимые коррективы.

Как читатель уже знает, среди моих обязанностей на посту заместителя начальника ПГУ была забота об освещении в средствах массовой информации, литературе, кинематографе и театре работы разведки, ее методов, деятельности оперативного состава. В КГБ существовал тогда Совет по связям с общественными организациями и творческими союзами. Мне было поручено представлять в Совете внешнюю разведку и способствовать «в разумных пределах» освещению отдельных сторон ее деятельности.

Первым таким шагом было использование архивных сведений о выдающейся агентурно-оперативной операции в первые годы советской власти. Ее название – «Трест». В 1962 году я встретился с известным писателем Львом Вениаминовичем Никулиным, ознакомил его с материалами дела «Трест» и получил его согласие взяться за художественное произведение на эту тему. Договорились, что по любому вопросу, который может возникнуть при знакомстве с делом, писателю будет обеспечена необходимая консультация. Льву Вениаминовичу мы объяснили, что главная оперативная задача операции «Трест» заключалась в том, чтобы нейтрализовать террористическо-диверсионную деятельность контрреволюции в лице ее внутреннего подполья и закордонных белогвардейских формирований. Свершилась революция, народ ее принял, но не смирившиеся с ней силы продолжали все новые попытки накалить атмосферу в стране, разжечь междоусобную борьбу, в которой использовались любые средства – вплоть до террора.

Никулин написал большой роман «Мертвая зыбь». Он проявил большое понимание профессии разведчика и контрразведчика, прочно связанной с большим риском. Не буду останавливаться на всех сторонах произведения. Отмечу главное: вопреки распространенной нашими противниками версии, будто советские разведывательные и контрразведывательные органы только и делали, что провоцировали контрреволюцию на враждебные действия, писатель воссоздал истинную картину событий первой половины 20-х годов и доказал, что в ходе этой уникальной операции никаких провокаций не было.

Потом родилась идея экранизировать произведение Л.В.Никулина. Кинофильм «Операция „Трест“ вызвал большой интерес у зрителей.

Успешным было и наше сотрудничество с прозаиком Варткесом Арутюновичем Тевекеляном. Он взялся создать роман на основе материалов о жизни и разведывательной деятельности В.М.Зарубина. Хотя Василий Михайлович к этому времени уже тяжело болел и мог беседовать с писателем лишь пятнадцать-двадцать минут в день, он снабдил будущего автора такими убедительными деталями своей закордонной работы, которые из архивных материалов невозможно было извлечь. В результате в 1966 году появился роман «Рекламное бюро господина Кочека». В нем во многом близко к жизни Василия Михайловича и его жены Елизаветы Юльевны автор рисует дела советских разведчиков в условиях фашистской Германии.

Были у меня и неудачи в этой области. Так, мы договорились с писателем В.М.Кожевниковым, что он возьмется за обширный труд о наших разведчиках. Я представил ему Р.И.Абеля, и, надо сказать, Вадим Михайлович загорелся этой темой. Героя произведения назвали Александром Беловым, чтобы намекнуть о прообразе Абеле (А.Белов).

Первая же глава романа, получившего название «Щит и меч» вызвала у меня и Р.И.Абеля категорические возражения. Советский разведчик Александр Белов предстал перед читателя ми как некая модификация Джеймса Бонда, с авантюристическими выходками, безнравственными поступками. Кожевников горячо отстаивал свое видение темы, доказывал, что наша молодежь нуждается в советских «джеймсах бондах». Иначе, мол, роман не будет достаточно популярным.

Р.И.Абель решительно высказал твердое нежелание связывать свое имя с таким героем. Короче говоря, нам пришлось расстаться с В.М.Кожевниковым. Он продолжил работу над произведением в соответствии со своими представлениями о разведке. А мы отказались от признания того, что в основу романа положена жизнь и деятельность реального разведчика, как это предполагалось первоначально. Тем не менее, надо сказать, что писатель создал в общем довольно интересное произведение и даже был впоследствии удостоен литературной премии КГБ СССР.

По роману создали многосерийный телефильм, правда не особенно удачный, но мы уже к нему не имели никакого от ношения.

Самым большим нашим успехом в области пропаганды разведывательной деятельности средствами литературы и искусства я считаю сотрудничество со сценаристом В.П.Вайнштоком (литературный псевдоним В.Владимиров). В результате появился кинофильм «Мертвый сезон», который мне представляется достоверным художественным документом и наиболее удачным произведением киноискусства на тему о разведке. В основу его сценария положена жизнь разведчика-нелегала Конона Трофимовича Молодого, широко известного под именем Гордона Лонсдейла. Успеху ленты, безусловно, способствовали участие в ней талантливого актера Донатоса Юозовича Баниониса в роли главного героя – советского разведчика Ладейникова, а также постоянная помощь К.Т. Молодого. В качестве консультанта В.П.Вайнштоку был выделен наш сотрудник В.М.Иванов, имевший опыт подпольной работы. Он внес большой вклад в успех кинофильма. Вступительное слово произнес Р.И.Абель. Он засвидетельствовал, что лента во многом основана на реальных фактах из жизни внешней разведки.