Текст книги "Город мясников"

38
АЛЛЕЯ ПОЛКОВНИКОВ

Будем измерять жизнь поступками, а не временем.

Сенека

Бетонные плиты, уложенные стык в стык, покорежило, многие поднялись на дыбы, как будто снизу их выдавило чудовищным кулаком. Маяки силового заграждения были сорваны и изувечены. Это означало, что к воротам мог пройти всякий, даже не имеющий на теле трансдермального чипа доступа. На бетонном пандусе, на фоне темного жерла ворот, растекалось мокрое пятно.

– Храни нас Юпитер!

– Волкарь, это будка пропускного пункта! Ее кто-то раздавил!

– Точно, глядите! Раздавили, как гнилую дыню!

Оранжевую полусферу пропускного пункта буквально размазали по бетонной полосе. Я представил, каково было людям внутри. По штатному расписанию, на действующих воротах комбината постоянно дежурят трое; так принято после нападения на завод в городе Псов. Один следит за прибытием грузовых модулей, другой – проверяет документы, а третий не расстается с оружием.

Три смерти одновременно.

– Волкарь, там нет света!

– Декурия, ко мне! Сомкнуть позицию!

Мгновение – и мы снова стали одним целым. Непробиваемой, щетинистой «черепахой». Внутри, в тоннеле, слабо светили аварийные лампы. Мы могли видеть лишь первые три сборные секции тоннеля, дальше он заворачивал. Три ряда рельс поблескивали в темноте. Одна оранжевая створка ворот валялась, сорванная с направляющих, рядом с раздавленной будкой охраны. Я искал на гладкой поверхности металла следы попадания из тяжелых орудий или следы заложенной мины, но ничего подобного не находил.

– Волкарь, ее будто зубами вырвали…

Это точно. Я просто не мог найти нужного определения, потому что отказывался признать очевидное. Вторая створка ворот, выдвигающаяся вслед за первой, находилась на своем месте, но с одного края обшивка была сорвана, будто это была не трехслойная листовая сталь, а тонкая фольга. За оторванной обшивкой обнажились клочья изоляции и погнувшиеся двухдюймовые профили. Я попытался представить робота или манипулятор, способный вырвать с корнем ворота, и не смог.

Даже всей декурией, навалившись общими усилиями всех шагателей, мы не смогли бы нанести таких повреждений.

– Вы слышали? Эй, вы слышали?

– Что за дьявол! Поет…

– Кто поет?

– А ну, тихо! – прикрикнул я, перебирая рабочие частоты эфира. Временами мне казалось, что я слышу голос центуриона, но его тут же заслоняли волнообразные скрипы и шорохи.

 
«Это Бирр – Мохнатые руки,
Он придет за тобой, малыш…»
 

– Волкарь, ты слышал?

Я слышал. Слышал очень хорошо. Гнусавый, словно плачущий голосок, принадлежащий существу без возраста, пропел первый куплет детской страшной песенки. Кажется, похожую песенку напевал какой-то злобный карлик в одном из мультфильмов. Но я вполне мог ошибаться; меня не интересуют детские телепрограммы.

– Господин декурион, это дежурная волна диспетчерской.

 
«…Это Бирр – Мохнатые руки,
Спросит он, почему ты не спишшшшь…»
 

Мы одолели шлюз и свернули за поворот. Ничего. Слабые огни спаренных прожекторов, тусклый металл рельсов.

– Лесняки! Командир, здесь точно побесились лесняки!

Тоннель разделился на два. Правый вел в сторону шахт, левый – к жилой зоне. Проход к шахтам был перекрыт аварийным щитом. Глухая титановая стенка. И перед ней – несколько трупов лесняков, расстрелянных из тазера. Я на секунду прикрыл глаза и сразу увидел, как это было. Оператор внутреннего шлюза пропустил пустую баржу, а мерзавцы прятались, прицепившись к ее дну. Они поторопились напасть на оператора, им следовало дождаться, пока автоматическая баржа свернет в чрево фабрики. Но они поспешили. Отважный оператор мог спрятаться сам, но вместо этого он нажал кнопку аварийной герметизации и принял неравный бой.

– Хобот, подключись к местной сети.

– Исполняю! – Хобот выпрыгнул из седла, добрался до высокорасположенной будочки оператора, до залитого кровью сиденья. – Командир, похоже парня сожрали…

Несколько секунд мы ждали, пока Хобот справлялся с локальной сетью.

– Командир, все аварийные щиты опущены. Похоже, в комбинат не войти и не выйти.

– Должен же быть какой-то вход? – Я смотрел в глубину левого тоннеля.

– Подождите… – Хобот покрутил шары клавиатуры, в зеркале его забрала отражалось мелькание экранов. – Нет, активировать щиты нам не под силу. Только взрывать или резать. Нужен внешний пароль, и тогда – нет проблем.

Нет проблем. Но нет и связи. Пароль могли подсказать в управлении Первой обогатительной компании.

Я приказал свернуть налево, к аллее Полковников. Тоннель мы прошли без приключений.

– Я знаю, кто это!

Мы все вместе подпрыгнули, прямо в шагателях.

– Что ты орешь? – первым напустился на Мокрика Деревянный. – То есть, как ты можешь знать?

– Я видел его… – Мокрик не на шутку разволновался. – Я видел его… Я знаю, откуда эта песня. Она из детского кино.

– Ты рехнулся, кадет? – язвительно бросил Бауэр.

Мы разом поняли, о ком говорит Мокрик.

– Откуда он взялся? Младший стрелок Бор, приказываю доложить внятно!

– Волкарь, да он же бредит!

– Тихо все! Говори. Говори, сейчас годятся любые соображения.

– Это детский фильм, я видел его в гостиничной инсуле, когда ждал распределения…

– Ну? Дальше?

– Ничего дальше. Валялся в номере и перебирал каналы. Старый детский ужастик, даже не смешно. «Бирр – Мохнатые руки». Про такого… Про такого, как бы это сказать… – Мокрик пощелкал языком. – Он похож на вредного мохнатого горбуна. Кажется, у него два лица, одно смотрит вперед, другое – назад. Еще у него руки до земли и искусственные суставы. Кажется, по сценарию, его собрал из порванных и сломанных игрушек злой профессор. Он собрал Бирра из игрушек, которые бросили плохие дети, и поэтому Бирр получился сам не слишком добрый…

– Чертовски увлекательно! – перебил Мамонт. – А какой у него размер ноги?

– Откуда я знаю? – хмыкнул Мокрик. – Это надо спросить у тех, кто делал фильм. В фильме он сражается с каким-то идиотом в красном трико, похожим на супермена.

– И что? – хохотнул Карман. – Потом трико с героя снимают?

– Нет. Как всегда, человек побеждает. Впрочем, я не помню. Там было еще полно действующих лиц. Говорящие верблюды, куклы с ключами в спине и так далее.

Все замолчали, обдумывая столь важную информацию. Я уже почти забыл о разговоре, увлеченный светлым растущим пятном в конце тоннеля, когда внезапно очнулся Бауэр.

– А чем убил этого самого Бирра бодрячок в трико?

Вроде бы смешной, нелепый вопрос, но мне стало как-то не по себе. Бауэр был крайне серьезен. Но пока Мокрик напряженно вспоминал, тоннель кончился, и мы очутились перед аллеей Полковников.

Аллеей Полковников называется широкая полоса между научным центром и энергостанцией, своего рода прогулочная поляна, защищенная от города силовой сеткой и тремя рядами подвижных гибридных мин. Над куполом аллеи плавали клубы дыма, вырывающиеся из окон энергостанции и из-под крыши Бюро развития. Под куполом, как на снимках, отложенных в памяти моего процессора, все так же зеленели кустарники и журчали фонтаны, полные декоративных рыбок. Вокруг башенки внутреннего пропускного пункта валялись десятки мертвых лесняков, но попадались и тощие горожане. В украденной одежде, с дубинами, кусками арматуры и баграми с пожарных щитков. Я дал максимальное приближение, чтобы лучше рассмотреть.

Складывалось впечатление, что отважных защитников миссии с аллеи постепенно загнали в здания, затем теснили все выше и выше, пока не вытолкнули на крыши. В башне КПП лесняки не могли достать патрульных, но в силу своей природной тупости продолжали бросаться на бетон и сталь. Их косили из ручных тазеров и автопушек, но они лезли и лезли. По внешним навесным лесенкам, по лифтовым шахтам и просто по открытой местности.

Все подножие научного центра было завалено трупами.

– Декурия, внимание! – скомандовал я. – Выходим из тоннеля одновременно. Хобот, Мамонт и Гвоздь – налево. Двигайтесь в сторону жилого блока, там должен быть лазарет и робот-хирург. Деревянный, займешь шагатель Гвоздя, прикроешь нас пушкой. Мамонт, забери Кармана себе. Его тоже покажете лазарету.

– Понял, исполняю.

– Ваша задача – обыскать все жилые корпуса. Постоянно докладывать о своем местонахождении. Как только прервется связь – сразу назад, ясно?

– Ясно, командир.

– Встречаемся здесь, на аллее.

Карман спустился с седла Мокрика, но идти сам не смог. Его раны оказались хуже, чем мы предполагали. Парни спешились, усадили его кое-как в седло позади Мамонта.

– Деревянный, поменяйся с Гвоздем сейчас. Бауэр, прикрывай пока сзади тоннель.

– Слушаюсь.

– Командир, я не вылезу сам, – признался Гвоздь. – У меня полный рукав крови…

Пришлось нам его перетаскивать.

– Деревянный, Бауэр и Мокрик – со мной.

Мы вырвались из створа тоннеля и снова вдохнули запах тухлятины.

Совсем близко тускло сверкал прозрачный колпак над прогулочной аллеей. Между розовым шаром обсерватории и сочной зеленью мы наткнулись на мертвого манипулария, повисшего в стременах своего шагателя. Левый двигатель шагателя чадил, один за другим рвались снаряды в картриджах, из-за дыма мы не могли рассмотреть номер и что там сделалось с солдатом.

– Волкарь, это третья декурия. Они штурмовали энергостанцию…

– Вижу.

Турникет отделял площадь перед зеркальным кубом научного центра от широкой аллеи, засаженной пестрым ковром цветов. Из-за пахучих кустарников выглядывали бюсты отцов-основателей, реяли маленькие звездные флажки, копии гордого штандарта конфедерации, и шипели фонтанчики.

Аллея Полковников названа так не зря. Видимо, поселенцы пытались здесь устроить маленький кусочек далекой родины. На секунду мне показалось, что я не на Бете, а на родном Тесее, где-то на Среднем Западе. Слева от широкой полосы цветочных клумб в два ряда построились скромные бюсты героев космоса. Дешевая пластиковая штамповка. Вероятно, не все герои доросли при жизни до полковничьего звания, но наверняка стремились. Напротив памятников расположились беседки и фонтанчики, вся эта сопливая пастораль простиралась на пару сотен ярдов в длину и была надежно укрыта от дождя прозрачным пластиковым куполом. С одной стороны аллея упиралась в такой же прозрачный фасад научного центра, с другой – в серый параллелепипед Бюро развития. Между этими величественными полюсами поселенцы возвели аккуратные милые домики, одинаковые и причесанные, как с картинки…

Возле сгоревшего карантинного турникета скорчились два мертвеца в белых рабочих костюмах. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что у медиков почти оторваны нижние половины туловищ.

А рядом, из натекшей лужи крови, начиналась цепочка следов.

– Волкарь, там еще трое! С оторванными головами…

– Похоже, что-то новенькое!

Да, нас явно поджидало что-то новенькое. Тот, кто оставил следы возле турникета и, скорее всего, порвал на части медиков, был гораздо мельче предполагаемого сухопутного ящера. Ему принадлежали вполне человеческие следы; их цепочка убегала под купол и терялась в густой влажной траве.

Вполне человеческие следы. Раз в восемь крупнее моих, а так – ничего особенного. Владелец следов сильно косолапил и предпочитал передвигаться босиком. И ноги ставил так, словно от рождения страдал рахитом. Между его косолапых конечностей вполне мог проскочить наш бот. Со сложенными крыльями, естественно.

– Волкарь…

– Тысяча дьяволов! И не вздумайте спрашивать у меня, что это такое! Я понятия не имею, что это за дрянь!

– Я не думаю, что это эмбриональный гибрид, сошедший с ума, – озвучил наши общие страхи Мокрик. – Даже если в научных корпусах есть достаточно мощный нукле-синтезатор, и даже если они, в обход закона, экспериментировали с местными видами, за такой короткий период им не удалось бы добиться стабильных форм…

Вот оно. Прозвучало то, что я не решался сказать.

– Да ты рехнулся… – протянул Бауэр.

– Вовсе нет, – неожиданно встал на защиту Мокрика Деревянный. – Ничего нельзя исключать. Здесь в городе, в шарах, люди пропадают в черных дырах. Это абсолютно невозможно с физической точки зрения, но явление существует.

Никто не возразил.

Они что-то натворили здесь, на Бете Морганы. Эти заумные шишки из академии наук. Как я их всех ненавижу, всех этих насмешливых, высокомерных параноиков, озабоченных только одним – своей наукой! Очень может быть, они творили тут такие эксперименты, которые им настрого запрещено проводить на Тесее.

– Господин декурион, смотрите, здесь еще два странных следа.

– Я вижу следы, и что? Что ты этим хотел сказать?!

Складывалось впечатление, словно громадная косолапая обезьяна тащила в каждой верхней конечности по бутыли с какой-то бурой жидкостью.

Вероятно, с кровью.

Слева и справа от редких кровавых следов тянулись две прерывистые широкие полосы и тоже терялись в траве. Аллея Полковников просматривалась насквозь, но уродливой обезьяны нигде не было, и спрятаться среди низких деревьев она не могла. Значит, она скрылась в одном из жилых коттеджей или как-то пробралась в научный корпус.

– Командир, сдается мне, что этот гибрид, или кто он там, он тащил в руках по трупу, – Деревянный, как всегда, высказался прямолинейно.

– Хобот, чего ждете? Отправляйтесь, ищите госпиталь!

Хобот и Мамонт повезли раненых в сторону Бюро развития. Согласно схеме, именно там располагался госпиталь. Парни перешагивали через мертвецов в голубых скафандрах внешних патрулей, в зеленых комбинезонах энергетиков, а фиолетовых подонков просто давили ходулями. У большинства мертвецов отсутствовали головы. То есть они не совсем исчезли. Они валялись поблизости, точно кто-то ими наигрался и выбросил.

– Славно тут повеселились, – буркнул Бауэр.

– Спаси нас мать-Гера… – проскрипел Деревянный.

Мне совсем не нравилось, что исчезли звуки канонады. Либо легат приказал прекратить атаки на ускользающие улицы, либо…

– Внимание всем, кто меня слышит! Всем, кто слышит! Я – Селен, командир первой декурии. Занял позицию на аллее Полковников, собираемся войти в здание научного центра. Нам нужен медицинский блок. У меня двое раненых, требуют срочной медицинской помощи… Слышит меня кто-нибудь?!

Смех. Кудахтающий, словно растворяющийся в плаче. Затем десятки плакальщиц, перебивавших друг друга.

Город оплакивал нас.

 
«Не сбежишь от лап моих,
Би-ир найдет тебя везде… хе-хе…»
 

– Слышали? Вот гадина!

На сей раз, я расслышал его хорошенько и запомнил его скрипучие обертоны.

«Не сбежишь от лап моих… хе-хе…»

Мне стала окончательно ясна дьявольская хитрость фиолетовых ублюдков. Все эти месяцы они только притворялись паиньками. Они позволяли себя трогать, записывать излучения своих мозгов, позволяли брать свою кровь для анализов, терпели сильные руки, терпели декодеры за ушами и яркий свет ламп, а сами все вынюхивали, внедрялись в коридоры и лаборатории, потихоньку проникали и осваивались возле оружия…

Нам выдали неверную установку. Мы были уверены, что лесняки разгромили тюрьму, беззащитных горожан выгнали в поле, а затем перерезали персонал тесейской базы.

Как я ненавижу всю эту чернозадую публику! Не могу вспомнить, кто их так назвал… Да это и неважно. Все они, и полярные альбиносы, и толстые коротышки с южных материков, и фиолетовые придурки – все они чернозадые. Потому что органически не способны воспринять культуру. Они способны только брать то, что им дает цивилизация! Они берут то, что мы им даем, беззастенчиво, нагло все присваивают, но, когда речь заходит об истинных ценностях, о боге, о правилах поведения, общественного устройства, они притворяются глухими…

А вдруг уже поздно?

Вдруг подлые мерзавцы начали бунт одновременно во всех столицах, вдруг они уже вырезали наших ученых и врачей в десятках деревень? Мы несем этим гадам свет и тепло, игрушки и бумагу, а они отвечают нам ударом в спину! Нет уж, воистину был прав господин легат. Мы научим их любить свободу, даже если для этого придется их уничтожить!

 
«Не сбежишь от мокрых лап,
Бирр найдет тебя повсюду…»
 

– Ах ты, гад! Волкарь, он издевается над нами?

– Эй, девочки, прекратите трястись, – попытался я ободрить своих подчиненных. – Это всего лишь дикари. Конечно, дикари, а вы что подумали? Один из этих сволочных подонков. Наверное, забрался на узел связи и орет в микрофон…

– Волкарь, справа еще двое убитых.

– Тысяча дьяволов! Господин декурион, их будто сломали пополам!

Да, я уже видел. Хотя не мог поверить своим глазам. Чтобы так согнуть корпус шагателя, вырвать из плечевых суставов манипуляторы, нужно…

– Селен, слышите меня? Волкарь, это Медь, отвечай!..

Слава Юпитеру, нашелся центурион!

– Это Селен, первая декурия. Мы находимся на аллее Полковников, возле шлюза научного центра, в квадрате… примерно в квадрате семь-семь-три, привязка прежняя.

– Командир, шагатели разбиты, – Деревянный справился с очередным потрясением и заговорил четче. – Парням вывернули позвоночники. Это пятый и первый номера из третьей декурии, Краска и Грустный. Волкарь, мне их не вытащить, в скафандрах полно крови. Что мне делать?

– Волкарь, слушай… – На несколько мгновений все затихло, и я уже готовился снова остаться без связи, но Медь вновь пробился сквозь помехи. Мне совершенно не понравилось, как он говорил. Таким голосом, будто набрал в рот холодной густой каши. – Волкарь, я приказывал тебе идти на соединение со второй декурией… немедленно…

– Приказ выполнен, – ответил я. Сообщить ему мне было больше нечего, потому что я сказал правду. Я мысленно вознес хвалу центуриону за то, что он не послал нас штурмовать город по этому шоссе. Он послал к посольскому комплексу вторую декурию, а нам достался комбинат.

– Селен… слышишь меня? Селен… ни в коем случае, не заходить в…

– Куда не заходить?! Медь, нам возвращаться на комбинат? Не слышу!..

Сначала было тихо, потом откуда-то из гулкой пустоты донесся старушечий шепот. Словно старушка пересчитывала мелкие монеты, сбивалась и начинала пересчитывать снова.

Как я ни старался докричаться до начальства, Медь больше не появился. Мне вдруг подумалось, что если Медь погибнет, то место центуриона, скорее всего, достанется мне. Не сразу, конечно, а после того, как убедятся в гибели Бериллия, командира второй декурии. Он старше, опытнее, его очередь была идти на повышение.

Я никогда не рвался в начальники, боги тому свидетели. Но если я сегодня уцелею…

Я представил себя в светло-серой форме с золотым шевроном, в парадной тоге с тремя узкими пурпурными полосами, на мостике триремы, перед замершим строем моих клибанариев. Представил себе, как небрежно сообщу Клавдии, что меня повысили. Что благодаря удвоенному жалованью, можно гораздо быстрее накопить на последний взнос…

Внезапно, как никогда ярко, я увидел себя на белом прогретом песке, под скалой, на мне не было тяжелого скафандра, жесткий воротничок мундира не натирал шею, мои голые ноги купались в прибое, а рядом покачивались качели. На качелях оставила тунику любимая женщина, я высматривал ее смеющееся лицо среди пляшущих бликов на поверхности океана, она смеялась и манила меня в воду…

Наш участок земли, самой престижной земли на планете, вдоль берега океана, закрытый силовым полем от соседей. Наш частный пляж, фильтрованное море и оплаченное солнце триста двадцать дней в году. Доставка любых товаров подземным монорельсом, послушные гибриды-уборщики и полное уединение в сорока милях от мегаполиса…

Еще десять тысяч ауреев – и последний взнос будет уплачен. Я до боли зажмурил глаза. Если я уцелею сегодня, Бета Морганы выполнит свою часть контракта.

Планета, где сбываются мечты.

39
МЛАДШИЙ СТРЕЛОК

Не говори своему другу того, что не должен знать твой враг.

А. Шопенгауэр

– …и в этот светлый день, когда вы снимаете серую тунику кадета и облачаетесь в свою первую тогу, пока еще с одной узкой пурпурной полосой…

– Селен, после построения зайдите ко мне.

– Да, господин центурион.

– …сегодня тот день, когда никому из нас не стыдно слез. Мы со слезами смотрим в зенит, на звездный штандарт сената, на знамя конфедерации, на знамя свободы и нового порядка, знамя истинной демократии, которую мы, легионеры, призваны нести по всей планете…

– Кадет Селен по вашему приказу прибыл!

– Вы уже не кадет, а младший стрелок. Как ваше настроение? Вы по-прежнему не хотите подавать документы на второй цикл? Ведь у вас отличные показатели. Я лично готов дать вам рекомендацию.

– Господин центурион, мне известно, что вы получили офицерское звание не потому, что окончили второй цикл академии.

– Гм… да, это так. Но мой случай – скорее исключение. Когда я закончил академию, шла война за острова. Если вы полагаете, что во время боевых действий легче получить офицерское звание, то вам следует запросить списки личного состава моего курса. Многие погибли в первые же дни…

– Господин центурион, тем не менее, именно этот путь мне кажется единственно разумным. Если командование сочтет нужным, меня повысят в должности и звании.

– Но это же… – Начальник курса походил взад-вперед по лоснящемуся, вытертому ковру приемной. Сквозь открытые окна было слышно, как на плацу синхронно грохают прикладами второкурсники, разучивавшие парадное построение к следующей присяге. – Это очень благородно, и я бы сказал – романтично, но…

– Вы хотели сказать, господин центурион, что это большая глупость? – Младший стрелок Селен не отводил преданного взгляда от кокарды на фуражке начальника. – Вы абсолютно правы, господин центурион. С точки зрения многих – это глупость. Но разве глупостью можно назвать решение легата о присвоении вам офицерского звания, когда вы взяли командование на себя и сутки удерживали бункер на острове Корса? Разве это глупость, когда офицерские звания присваивают за героизм?

Центурион сам не ожидал, что способен краснеть. А почувствовав, что краснеет, разволновался еще больше. Определенно, этот мальчишка… либо сгинет на запрещенной дуэли, либо пойдет очень далеко.

– Селен, поскольку ваша учеба на моем курсе закончена, я могу себе позволить маленький совет. Не делитесь так открыто мыслями, даже с человеком, которого уважаете или которому симпатизируете. Не говорите другу того, что сказали мне сейчас.

– Я понял, господин центурион. Но вы же сами…

– Оставим в покое мою судьбу, Селен. Вы сделали выбор, я его уважаю. Поймите только одно – вам и вашим сокурсникам повезло. На планете царит мир. Относительный мир, конечно. Кое-где наши военные базы находятся в режиме оранжевой тревоги, но настоящей войны нет. Это огромная заслуга сената, это огромная заслуга нашей великой демократии! Возможно, вы получите назначение на дрейфующую базу на Альфу Геркулеса или на одну из планет Морганы. Все это достаточно тихие, безопасные места, где вам не суждено проявить личное мужество. Мне искренне жаль, что вы приняли такое решение. Ладно, можете идти.

– Господин центурион, разрешите вопрос?

– Слушаю вас.

– Вы расконсервировали свою детскую память, когда отслужили три контрактных срока?

– Нет. Естественно, нет. А почему вас это интересует?

– Иногда мне снятся неприятные сны… я жаловался в лазарет. Это как будто…

– Я знаю, Селен. Знаю о ваших снах и о снах всех трехсот кадетов вашего курса. Это атавистические всплески, они не должны вас пугать. Такое происходит часто. Слава Юпитеру, что мы консервируем память, иначе она не давала бы нам спокойно служить сенату и конфедерации.

– Господин декурион, а если случайно?.. Я хотел сказать – бывает же, что расконсервация наступает в результате контузии? Нам никогда не говорили, возвращается ли такой человек в строй?

– Крайне редко, но бывает, – сурово кивнул центурион. – Один случай на три тысячи. В боевых условиях бывает чаще… Таких ребят можно пожалеть. Вспомнив грязное детство, забулдыг-родителей и прочие сопли, легионер разом теряет все навыки, которые мы в него вбили. Селен, вы мне напомнили одну древнюю легенду. Кажется, это национальный эпос южных славийцев, но я могу ошибаться. Что-то о глупом отце, у которого была счастливая семья и много дочерей, но он, дурак выпросил у колдуна сына. Этот сын потом обернулся волком и забыл свой дом. Волка обложили егеря, и отец его мог спасти. Требовалось всего лишь вернуть волку память о доме, и отец спрятал бы мальчишку под печкой…

– Что было дальше? – с искренним интересом подался вперед младший стрелок. На его рукаве блестели новенькие, только что нашитые шевроны. – Я никогда не слышал такой странной сказки.

– Дальше – точно не помню, но, кажется, ничего хорошего, – нахмурился начальник курса. – Кажется, дурень-папаша пожалел волка, сказал волшебное словцо, и егеря тут же застрелили его сына. Потому что оборотень вспомнил дом, расплакался и забыл все, чему научила волчица. Забыл, как прятаться, как уходить от погони и как драться. Так что… нам дано что-то одно, вы согласны, Селен?

– Конечно, согласен, – вытянулся младший стрелок. – Зачем солдату и гражданину личные сопли детства, когда нам в академии подробно и качественно преподают историю?