Текст книги "Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество"

Не сказав в ответ ни слова, прекрасная литвинка встрепенулась, словно птица, да упорхнула из светелки, размахивая вместо крыльев полами боярской шубы. Выйдя следом, Иван увидел, как она взяла девчушку под руку и повела за собой. Та не противилась, но зарыдала еще сильней, уткнувшись вместо Лебедевой гривы в пышную Еленкину грудь.

Ближе к вечеру Княжич снова встретил Новосильцева. Дмитрию Михайловичу полегчало, и он с Петром да двумя его помощниками обходил подворье, советуясь, где поставить баню, где конюшню и все такое прочее.

– Ну как они, – спросил Иван, кивая на окно светелки.

– Да как испокон веков у девок заведено – для начала вместе поплакали, потом принялись Арине платье шить, а сейчас Елена книгу ей читает. То ли Ветхий, то ли Новый Завет, я не шибко в этом разбираюсь.

Подождав, пока князь Дмитрий с мужиками уйдут подальше, Ванька крадучись приблизился к окошку, прислушался. Сквозь занавеску хорошо были слышны девичьи голоса, речь, однако, шла не о Священном Писании.

– Пани Елена, а ты как с Иваном Андреевичем встретилась?

– Да почти что, как и ты. Меня татары захватили, а он напал на них да перебил.

Невдалеке послышались шаги, и есаул отпрянул от окна. Не дай бог, станичники увидят – со смеху помрут. Скажут, дожил Княжич, за бывшей полюбовницей своей теперь в щелку подглядывает, стыдливо подумал он. В тот же миг из-за угла полуразрушенного терема вышел Бешененок.

– Вот ты где, а я ищу, с ног сбился. Лысый возвернулся, всего понакупил: вина, хлеба, рыбы разной, даже яблок для княгини приволок. Теперь живем, – с радостью поведал Максимка, но тут же помрачнел и вопросил: – Почто давеча меня с собой не взял, аль не доверяешь?

– Нету у меня причин тебе не доверять, просто очень неожиданно все получилось. Откуда я мог знать, что на деревню беглые стрельцы нападут.

– Кабы не знал, так не поехал бы, – возразил Бешененок. – Сказать по правде, я поначалу даже не поверил, что ты один с целой дюжиной управился, – восторженно добавил он.

– Ну, не с дюжиной, с десятком. Двоих кузнец своим молотом прибил, – заскромничал Княжич.

– Иван, а мой батька был способен на такое?

– Пожалуй, да, пока от чванства да жадности не скурвился, – хотел ответить Ванька, но вместо этого сказал: – Твой отец меня не хуже был боец, а одолеть его мне помогла справедливость, та самая, которую ты блажью почитаешь.

– Мудрено говоришь, словно проповедь читаешь, только мне сей проповеди не понять, потому как не боярских я кровей и грамоте у попа не обучался, – огрызнулся Максим.

– Будь спокоен, рано или поздно, но поймешь. Не захочешь сам, так жизнь заставит, – заверил есаул.

24

Тем временем в светелке меж Еленкой и Аришкой тоже шла беседа, понятно дело, о своем, о девичьем, но закончилась она точно так же.

– Пани Елена, а вам сколько лет?

– Восемнадцать, весною девятнадцать будет.

– Так вы меня совсем немного старше.

– Ты, Ирина, жизнь мою летами не меряй. Мне за последний год столько пережить довелось, что порой старухой себя чувствую, – горько усмехнулась красавица княгиня.

– Пани Елена, а дите у тебя есть, – полюбопытствовала девочка.

– Пока нет, но скоро будет.

– Мальчик или девочка?

– Конечно, сын, – уверенно ответила Еленка. Дочь никак не вписывалась в ее мстительные замыслы.

– А разрешишь мне маленького князя нянчить?

– Конечно, разрешу, только не князя, а Княжича.

Несмотря на свою молодость, Аришка сразу поняла, в чем разница.

– Так он что, охальник эдакий, сотворил тебе дите да в кусты, а ты, чтоб грех покрыть, со старым князем обвенчалась? А ежели муж узнает, как тогда? – невольно перейдя на «ты», возмущенно воскликнула она.

– Не смей так говорить, – строго приказала Елена. – Иван тут ни при чем, это я его не дождалась, замуж вышла. Таких, как он, жены верные годами ждут и одним лишь ожиданием счастливы, а я… – прекрасная литвинка умолкла, отвернувшись к окну. По раскрасневшимся щекам ее покатились слезы.

– Не плачь, расскажи мне лучше про него, – припав к Еленкину плечу, попросила Аришка.

Любить – это значит думать о любимом каждую минуту, каждый миг. Так от чего б ни поделиться своими мыслями, особенно когда об этом просит детская невинная душа. Обняв дрожащую от холода девочку, очага в светелке не было, княгиня тихо, но проникновенно вымолвила:

– Я, Ирина, с прежним мужем в Варшаве жила, город есть такой, столица Речи Посполитой, Польши по-вашему. Кого я только там ни видела – и князей, и рыцарей прославленных, но такого красавца-храбреца, как Ванькаесаул, даже в королевском дворце встречать не доводилось. А какой он ласковый и добрый, ты бы только знала.

– Красив и смел – согласна, но на доброту его я нынче утром насмотрелась. Ивану Андреевичу душу загубить, что воды напиться, – простодушно возразила кузнецова дочь.

– Ну и что? А как иначе-то, коли он с младенчества воюет, – и Еленка рассказала Аришке про Иванову мать, про его дружбу с разбойным атаманом и даже о сражении с гусарами. – Тоже мне, нашла, чем упрекать. А ты подумала, что с тобою и мною было бы, не пошли господь нам Княжича с его умением злыдней убивать? – заключила отважная воительница.

Вспомнив, о чем кричал разбойник возле кузницы, девчушка еще крепче прижалась к Еленке.

– А с мужем как? – кивнув на князево лежбище, спросила она.

– Да никак, Дмитрий Михайлович все знает, это Ванечке про мою тягость неведомо, я ему сказать боюсь, тут такое начнется. Сам Иван князя Дмитрия не тронет, а вот за друзей его, особенно Максима Бешеного, не поручусь.

– И что ты будешь делать?

– Пока ничего. Вот рожу, тогда и видно будет. Может, я, как моя мама, в родах помру, – грустно усмехнулась Еленка и неожиданно добавила: – Глядишь, и впрямь тебе придется нянчить маленького Княжича. Или передумала уже?

– Да что ты, бог с тобой, – не на шутку всполошилась Аришка. – Даже думать про такое не моги, а то беду накличешь.

– Нет, Ирина, похоже, отвернулся от меня господь, а потому ко всему готовой надо быть. Ты мне так и не ответила, согласна ль, если что со мной случится, сына моего растить?

– Я для вас, пани Елена, все сделаю, – заверила девочка, однако, сокрушенно покачав головой, не удержалась и спросила: – Все одно я не пойму, как так можно – одного любить, дитя от него ждать, а замуж выйти за другого.

– Маленькая ты еще, вот поживешь с мое хотя бы, многое поймешь, – ответила княгиня Новосильцева.

25

Не боги горшки обжигают, и лес рубить намного легче, чем врагов, поэтому опасения Игната оказались не то, чтобы напрасны, но изрядно преувеличены.

Меньше чем за месяц с господней да мужичьей помощью хоперцы возвели на руинах княжеской вотчины новую и, как обещал их молодой предводитель, нисколь ни хуже, даже лучше прежней. Просторный, больший супротив былого терем был отстроен в два яруса – нижний для прислуги, верхний для господ. Прямиком от княжеских покоев крытые лестничные переходы вели к конюшне, бане и сторожке привратника, чтоб болезненный Дмитрий Михайлович мог пройти туда, не выходя на мороз. Венчала крышу терема сторожевая башня с окнами на все четыре стороны, позволявшая вести дозор и, в случае осады, палить на выбор по нападающим. Все подворье казаки обнесли частоколом, от чего усадьба окончательно обрела вид воинского укрепления. Впрочем, на что, как ни на крепость, могло похожим быть жилище, созданное стараньем вольных воинов, на время вспомнивших свое мужичье прошлое.

Для коренных казаков – Княжича с Лихарем да Разгуляя с Бешененком, сроду не державших в руках плотницкий топор, тоже отыскалось достойное занятие. Они стали помогать Еленке обустраивать наконец-то обретенный беглянкой дом. По два раза на неделю Митяй с Назаром ездили в Москву, скупать всякую всячину – от кухонной утвари до ковров и перин, а Иван с Максимкой охотой на зверье добывали пропитание работникам, иль мотались по ближайшим деревням в поисках овса и сена для казачьих коней.

Однако вскоре есаулу тоже довелось еще раз побывать в первопрестольной. Бабы, они бабы и есть, хоть княгини, хоть мужички – без разницы. Всех их хлебом не корми, но дай по лавкам побегать, на товары поглазеть. Как только сумасбродная литвинка вознамерилась сама отправиться в Москву, рассудительный Назар позвал на помощь Княжича.

– Иван, твоя красавица нынче с нами ехать собралась. Я уж как ни отговаривал, а она уперлась на своем. Говорит, монеты у ней кончились, надо жемчуга с каменьями на деньги обменять. А ни я, ни Разгуляй толком цену им даже не представляем, да и ее менялы хитроблудые наверняка вокруг пальца обведут. Может, съездишь с нами, ты ж с Кольцо дружил, знаешь в самоцветах толк.

Иван сразу же припомнил, как побратим когда-то выбирал себе перстень у пана Иосифа.

– Это верно – с кем поведешься, от того и наберешься, обучил меня атаман рубин от яхонта отличать. Придется вам помочь, – ответил он, а про себя подумал: «Непременно надобно мне ехать. Еленка, при ее везучести, обязательно в какую-нибудь передрягу попадет. Ее не то что в Москву, за частокол одну нельзя отпускать».

– Вот и хорошо, – обрадовался Лихарь. – Ты ей сам скажи, что с нами едешь, – попросил он, указав на уже сидящую на своем Татарине княгиню.

За прошедший месяц Княжич виделся с Еленкой только на людях, а разговаривал путем всего лишь раз, когда просил за Аришку. Поэтому, глянув на любимую, с которой предстояло провести три ближайших дня – день туда, другой обратно, да и в самой Москве за час с делами не управишься, Иван почувствовал, как пересохло в горле, а к сердцу подступил тревожно-сладостный холодок.

Отправляясь в далеко не безопасную поездку, белокурая богиня благоразумно обрядилась простой бабенкой. На ней была шубейка из овчины, белый пуховый платок и такие же варежки. Как ни странно, но наряд простолюдинки сделал гордую шляхтянку еще более желанной и родной. Даже шуба не смогла укрыть ее точеный стан, а простенький платочек придал Еленкину лицу наивный, девичий вид.

– Здравствуй, Ванечка, – пропела раскрасавица, ловко спрыгнув с седла. Горячая волна желания накрыла Княжича и толкнула к ней. Есаул даже поднял руки, чтоб обнять любимую, но Еленка толкнула его в грудь похожей на заячью лапку варежкой и тихо прошептала:

– Потерпи еще маленечко.

– Вижу, ты уговорил своего строгого начальника с нами ехать, – обратилась она к Лихарю.

– Еле-еле уломал его, строптивца эдакого, – блудливо усмехнулся Назар. В это время из конюшни выехали три санные упряжки, которыми правили Лысый, Лунь и Бешененок, а за ними показался Разгуляй. Митька вел за собой на поводу не только своего коня, но и Лебедя.

– Чего ждем? Вроде все, кому надо, собрались, – подмигнул лихой хорунжий Еленке.

Тут-то Княжич наконец уразумел – обмен каменьев на монеты лишь уловка его друзей, которые решили дать ему возможность объясниться с возлюбленной вдалеке от ее законного мужа. «Интересно, сами додумались или Еленка попросила», – подумал он, выезжая из ворот имения, которые кузнец украсил причудливыми, похожими на снежинки, железными звездочками. Иван, наверное, очень удивился бы, узнав, что все это затеял Бешененок.

26

Накануне вечером Максимка, как всегда, с присущей ему наглой прямотой заявил хорунжему:

– Именье-то почти отстроено. Скоро будем до дому собираться, а атаман наш до сих пор у этого седого мерина, князя Дмитрия, бабу не увел. Надо бы помочь.

– Чем тут поможешь, – развел руками Разгуляй.

– А вот это уже не моего ума дело. Ты Ивана друг первейший, тебе и голову ломать над сей загадкой. У меня же нету больше сил смотреть, как он по своей ведьме синеглазой страдает.

Дальше все сложилось как-то само собой. Когда Елена попросила Митьку поменять драгоценности на деньги, тот стал отнекиваться.

– Уволь, княгиня, я цены их настоящей не знаю, обманут меня купцы.

– Тогда, наверно, мне надо ехать, – растерянно промолвила красавица, но тут же беспечно заключила: – Вот и хорошо, сама все выберу, заодно развеюсь, надоело в четырех стенах сидеть.

– Так-то оно так, да боюсь, пани Елена, что и тебя торгаши московские облапошат, шибко уж они народец сволочной, – возразил Разгуляй.

– И как же быть?

– Надо Княжича с собою взять, его делам торговым сам Кольцо учил.

– Захочет ли Ива? – усомнилась Еленка.

– Ну, его уговорить – это моя забота, – улыбнулся Митька, подумав про себя: «Куда он денется, когда узнает, что ты с нами в Москву собралась».

На этот раз княгиня с – Княжичем ехали рядом, чуть приотстав от остальных. День выдался морозный, ветреный. Не прошло и часу, а непривычная к русским холодам шляхтянка уже тряслась от холода и усердно терла варежкой покрасневший носик. Ванька выглядел немногим лучше. Ехать есаул никуда не собирался, а потому отправился в дорогу без шапки и в неизменном белом кунтуше, в котором, как говорится, и зимой не холодно, и летом не жарко.

Заметив их страдания, Никита снисходительно изрек:

– Вот что, голуби, бросайте-ка коней да лезьте ко мне в сани. А то закоченеете, невзирая на любовный пыл. Я там шкуру медвежью припас, ею и укроетесь.

После случая с Агафьей Никита мнил себя изрядным докой1717
  Дока – знаток, умелец.


[Закрыть] в делах сердечных.

Настаивать на приглашении ему не пришлось. Прямо на ходу Иван с Еленкой запрыгнули в сани и зарылись в сено. Лысый заботливо укрыл влюбленных огромной медвежьей шкурой, после чего великодушно отодвинулся на самый передок. Наконец-то белокурая богиня и отважный есаул смогли обняться, не таясь. Их нежные уста слились в горячем поцелуе, и ослепленный чарующим блеском синих глаз Елены Ванька не заметил крохотных веснушек над ее губами, а зря. Такие по зиме бывают лишь у тех бабенок, которые намереваются стать мамой.

Ошалев от близости желанной женщины, – Княжич, расстегнув на ней шубейку, сунул руку под подол.

– Не надо, миленький, холодно уж очень, – взмолилась несчастная красавица. Прояви любовник настойчивость, ей, конечно бы, пришлось поведать о своем нелегком положении, но Иван покорно отступил.

– Обиделся? – спросила Еленка.

– Да нет, это ты прости меня, дурака. Совсем уж одичал, – виновато ответил Княжич, поправляя на ней одежды. Но отчаянная сумасбродка теперь уже сама рванула застежки на шубейке и прильнула к нему своим прекрасным телом.

– Потерпи еще чуток, вот увидишь – все будет хорошо, лучше прежнего.

– Да мне и так хорошо, – ласково ответил Княжич.

Иван слегка лукавил. Любовный пыл немного поугас, ему на смену пришла какая-то блаженная слабость, под стать той, что он уже однажды испытал у могилы матери. «Нет, Еленочка, так, как было, вряд ли будет. Но тогда зачем на белом свете жить, к чему стремиться, если лучшее осталось позади?» – отрешенно, почти без грусти подумал есаул.

Не найдя ответа на вопрос, над которым испокон веков ломают голову многие мудрецы, Ванька принялся укутывать Елену.

Для начала он взялся за платок и повязал его, как вяжут детям – концы под рукава, а узел на спине. Щеки раскрасавицы при этом округлились, и она сделалась еще более похожей на девочку. Затем принялся подпоясывать шубу, застежки на которой были пооборваны их общими стараниями.

– Ты меня еще в мешок засунь, – насмешливо посоветовала литвинка.

– Молчи, тут тебе не Речь Посполитая, у нас зимой не то, что люди, даже птицы замерзают на лету, – ответил Княжич, прижимая голову Елены к своей груди.

Малость отогревшись, княгиня сразу же заснула. Во сне лик ее обрел совсем дитячий вид.

«Извини, князь Дмитрий, но жену я у тебя уведу», – твердо решил Иван. Впервые в жизни он захотел иметь ребенка. Но, в отличие от отчаянной шляхтянки, не сына, а дочь, такую же красавицу, как Еленка. Представить матерью своих детей какую-то другую женщину он просто не мог.

27

В Москву казаки прибыли под утро.

– На посаде нам делать нечего, придется в Китайгород пробираться, только там достойного менялу можно отыскать, – предупредил Разгуляй.

– Ну так едем, – не сообразив, к чему тот клонит, ответил Княжич, направляя Лебедя по уже знакомой улице к земляному валу. Подъехав к башне, он увидел десятка два стрельцов, которые столпились у ворот. Уже рассвело, в столицу потянулись обозы с товарами, и верные царевы слуги вышли на свой промысел.

– Придется власть уважить, – смущенно вымолвил хорунжий, сунув руку в карман.

– Может, им не денег, а по морде дать, – предложил ему Иван.

– Дать по морде косопятым можно, даже нужно, наверное, только как бы после этого назад оглобли поворачивать не пришлось, – рассудительно ответил Митька.

Есаул уже собрался было смирить гордыню, но вмешался Бешененок:

– Давай-ка, атаман, на крепость испытаем эту самую власть.

Многообещающе помахивая плетками, Иван с – Максимкой двинулись на мздоимцев1818
  .Мздоимцы – взяточники, вымогатели.


[Закрыть]. Те боязливо расступились и беспрепятственно впустили хоперцев в Китай-город.

– Ну вот, а ты платить собрался, – упрекнул хорунжего казачонок.

– Погоди, здесь, в Москве, не все так просто, радоваться будешь, когда назад вернемся, – осадил его Разгуляй.

В том, что опасения Митяя не напрасны, Княжич убедился, когда заметил увязавшихся за ними стрелецкого сотника с тремя сподручными.

– А ты прав, глянь-ка, какой хвост лисий у нас вырос, – кивнул он на обряженных в красные кафтаны соглядатаев, толкая Митьку локтем в бок.

– Вам хоть говори, хоть нет. Надо было царских псов дразнить? Ну, Максимка-то еще дурак по малолетству, но ты какого черта лезешь на рожон? Были б мы одни – другое дело, нынче же княгиня с нами. А мзду они по-божески берут, всего копейку с воза, – посетовал хорунжий.

– Да разве в деньгах дело. Просто нет охоты дань платить всякой сволочи, еще вообразят, что мы их испугались, – пояснил Иван причину своей выходки. Как ни странно, но уподобиться глупому мальцу его заставило именно присутствие Елены. Выказать пусть даже самую малую слабину на глазах любимой было свыше Ванькиных сил.

– Всего лишь четверо, да я их в два счета порешу, – глядя на стрельцов, предложил Бешененок. Похоже, недавние подвиги есаула не давали парню покоя, ему явно не терпелось показать себя в драке.

– Иван, уйми его, а то я сам уйму, – взмолился Разгуляй. – Только этого нам недоставало – средь бела дня посреди Москвы побоище устроить.

– Да бросьте вы по пустякам собачиться, – сказал Иван и насмешливо добавил: – До чего ж ты кровожадный. Разве можно слуг царевых убивать? Давай-ка лучше их вином угостим. Митяй, ты как, не возражаешь со стрельцами погулять?

Сразу же сообразив, в чем заключается задумка друга, хорунжий плутовато ухмыльнулся, затем заносчиво изрек:

– А кому еще-то, не вам же, с двух кружек косеющим, столь опасное дело доверить можно.

Пожав друг другу руки и, как бы распрощавшись, казаки разъехались в разные стороны. Разгуляй и прочие двинулись к торговым рядам, а Иван с Еленкой направились в ближайший кабак.

28

Обитель Бахуса была пуста по утреннему времени. Давешние питухи1919
  Питухи – пьяницы, алкоголики.


[Закрыть] уже успели проспаться да разойтись по домам, а новые пропойцы еще не появились. Однако целовальник2020
  Целовальник – продавец вина в питейных домах, кабаках.


[Закрыть] был на месте – за обшарпанной стойкой, уставленной сулеями с сивухой и блюдами с засохшими вчерашними пирогами.

Глянув на его заплывшую жиром харю с маленькими, воровато бегающими глазками, Княжич тут же понял, что встретил изрядного пройдоху. Без лишних слов он положил пред ним Еленкино ожерелье, в котором, кроме обычной нитки жемчуга, имелось семь подвесок из жемчужин на редкость большой величины. Для начала Ванька скромно предложил:

– Купи, а коли цену дашь хорошую, так кой о чем еще поторговаться можем.

Окинув алчным взглядом драгоценность, целовальник, не сказав ни слова, стал отсчитывать деньги. За простые жемчуга он положил по копейке, а за подвески – по большой монете.

– Вот что, братец, ты посмотри мне на руки, потом в глаза взгляни, и уж после этого решай – надо шельмовать с таким, как я, или нет. Тут же и десятой доли нету того, что наше ожерелье стоит, – с угрозою промолвил есаул.

Последовав его совету, пройдоха было стушевался, но в это время хлопнула входная дверь, и лягушачий рот бесстыжего обманщика расплылся в хищной ухмылке.

– А я разве спорю? Здесь каждая жемчужина червонца золотого стоит. Только, прежде чем их заплатить, хотелось бы узнать, каким путем, мил человек, сии сокровища к тебе попали, – глумливо заявил целовальник, перемигнувшись со стрелецким сотником, вставшим у Ивана за спиной.

– Ну, об этом ни ты, ни он, – не оборачиваясь, есаул кивнул на соглядатая, – в этой жизни уже не узнаете, – и, сунув руку под кунтуш, щелкнул пистолетным курком. До стрельбы, правда, дело не дошло. Дверь опять со скрипом отворилась, впуская новых гостей.

– Я же говорил – не одни мы пить вино с утра до ночи горазды. Вон, царевы слуги тоже мимо рта не пронесут, – услыхал Иван задорный голос Лихаря.

– Эй, стрельцы, выпьем за здоровье государя, – предложил соглядатаям Назар.

Сообразив, что угодил в ловушку, сотник метнулся к двери, однако тут же растянулся на полу, сбитый с ног нешуточным ударом Максимкиного кулака.

– Ты что, паскуда, не хочешь за царя с нами пить? А ну садись за стол, покуда честью просят, – заорал малец. Бешененок вошел в раж, не все ж ему быть битым, должен же и он кому-то врезать по сусалам2121
  «Дать по сусалам» – в драке пустить кровь по лицу противника.


[Закрыть]. И вообще, дурить стрельцов оказалось не менее интересно и гораздо веселей, чем убивать.

Сотник проявил завидную понятливость. Поднявшись с полу, он покорно сел за ближайший к кабацкой стойке стол. Да и как иначе. Уж если казачки, когда честью просят, в морду бьют, то нетрудно догадаться, что будет, коли дело до бесчестия дойдет.

– Ну а вы что стоите? – дружелюбно обратился Разгуляй к его подручным. – Бросайте свои секиры, все одно они вам не помогут, да гулеванить начнем.

Стрельцы тоже не стали артачиться, составив в угол бердыши, они уселись рядом с начальником.

– Ай да молодцы, приятно иметь дело с умными людьми, – похвалил их Митька и, обращаясь к целовальнику, распорядился: – Эй ты, мордатый, что стоишь, подавай вино воинам православным, да поживей.

Пройдоха было кинулся исполнять приказ хорунжего, но Иван остановил его.

– Не торопись, мы с тобою еще торг не завершили. Впрочем, цену ты назвал, а я не возражаю, выкладывай-ка по червонцу за каждую жемчужину, – для убедительности Княжич вынул пистолет, нацелив смертоносное оружие в толстую харю целовальника.

– Да у него, наверное, и денег таких нет, – сжалилась над негодяем простодушная Еленка.

– Есть, Еленочка, есть. Он на горе людском так свои руки нагрел, что тебе не снилось, – заверил Ванька.

В подтверждение его слов целовальник вынул из-за пазухи кожаный кошель и принялся отсчитывать монеты, но уже не серебряные русские копейки, а золотые иноземные цехины2222
  Цехин – золотая монета, первоначально чеканилась в Венеции, а с XVI века и в ряде европейских государств под названием дукат.


[Закрыть]. При этом из поросячьих глаз пройдохи потекли горючие слезы.

– Трех червонцев не хватает, – промолвил он дрожащим голосом, когда мошна опустела.

– Да ладно, я же не такой, как ты, сквалыга. Со мной по-доброму всегда договориться можно, – снисходительно ответил есаул. Смахнув со стойки деньги, он ссыпал их в карман Еленкиной шубы и, взяв за руку свою красавицу, направился к двери. Лысый, Лунь и Лихарь двинулись вслед за ними, а Бешененок попросил:

– Иван, дозволь с хорунжим остаться, мало ли что. Их все-таки четверо да еще этот кабатчик-прощелыга, от такого чего хочешь можно ожидать.

Своенравному парню не хотелось ходить с бабой по торжищу да таскать за нею всякое тряпье. Испить винца и побеседовать с поверженным врагом для Бешененка было куда приятнее.

– Оставайся, – дозволил Княжич. – Только не пытайся Митьку перепить, неблагодарное это занятие, по себе знаю.

– Коль прикажешь, я могу вовсе не пить, – ответил Максим. Проводив товарищей, он запер дверь на крюк и уселся у порога с обнаженной саблею в руке.

29

В отличие от Бешененка, лишь по велению строптивой души не пожелавшего отправиться с княгиней на торжище, Иван не понаслышке знал, что значит с женкой по базару ходить. Как-никак он прожил с НадькойНадией почти полгода и каждый раз, когда ногайская княжна звала его на ярмарку в ближайший русский городишко, впадал в зеленую тоску. Но сейчас все было поиному. Нет, чудила белокурая литвинка не дай боже. Чернявенькой татарочке было б не угнаться за ней. Она не пропустила ни единой лавки, а в иную заходила по два раза. Товар Еленка брала без разбору, на что глаз упадет, и по самой несуразно дорогой цене. Так что вскоре пройдохины червонцы пошли по ветру, и Княжичу пришлось расстаться с парой собственных перстней, дальше продавать Еленкины сокровища он отказался наотрез. Причем сделал это без малейших сожалений, с умилением глядя, как его любимая с дитячьим восторгом прижимает к пышной груди своей очередную безделушку. Вот что значит настоящая любовь.

Андрей с Назаркой только посмеивались, таская в сани княгинину добычу, а Никита, оставшийся доглядывать коней, каждый раз при их очередном появлении сокрушенно качая головой шептал себе под нос:

– Совсем сдурела баба.

Когда все, что надо и не надо, было куплено, а казаки уже собрались идти в кабак за Разгуляем с Бешененком, Еленка неожиданно воскликнула:

– Ой, о самом главном-то я позабыла, – и во всю прыть своих длинных ног побежала обратно в торговые ряды.

– Беги, лови, – сказал – Никита – Княжичу, кивнув ей вслед. – А то придется здесь ночевать.

Догнав Еленку у двери сапожной лавки, Ванька озабоченно спросил:

– Ты куда, мы же тут уже два раза были.

– То-то и оно, что были, а сапоги Аришке не удосужились купить, – пояснила литвинка и, учуяв в голосе любимого досаду, виновато попросила: – Не сердись, я быстренько обернусь, у ней нога, как у меня.

Ее быстренько растянулось на добрых полчаса. Перемерив с десяток пар самой лучшей обуви, красавица остановилась на красных, с серебряными подковками сапожках, почти таких же, какие были у ней самой.

Выложив сидельцу последние монеты, Ванька облегченно вздохнул. Слава богу, деньги, а значит и его мучения, закончились. Угадав его помыслы, Еленка шаловливо усмехнулась:

– Что, утомила я тебя своею бабьей глупостью? Зато знаешь, как Аришка будет счастлива, – при этом чудные глаза ее сияли искренней радостью.

– Вот за это я тебя и люблю, – ответил Княжич.

– Любишь ты меня за красоту, за что же больше-то беспутную бабенку, да еще замужнюю в придачу, можно полюбить.

– Красота само собою, а еще за то, что ты всегда девчонкою останешься, умеющей чужому счастью радоваться, – возразил Иван и поцеловал ее прямо на глазах у изумленного купчишки.

– Эй, казак, в Москве за все платить положено, а за любовь в особенности. Правда, ты со своим товаром заявился, потому гони еще червонец и целуйтесь хоть до самого утра. Я по такому случаю даже лавку готов закрыть, все одно торговля нынче плохо идет, – шутливо предложил торгаш.

– Извини, любезный, но расчет придется отложить, – Ванька вывернул пустой карман. – Но ты не отчаивайся, в должниках ходить я не привык. В другой раз в Москву приеду – непременно расплачусь.

Распрощавшись с ухарем-купчишкой, Иван с Еленкой вышли из давки.

– Ну вот, и часу не прошло, как возвернулись, а Лысый уж собрался на возу ночевать. Вон, перину даже расстелил, – язвительно сказал Андрюха, шаловливо подмигнув княгине.

– Дурак ты, Лунь, это я не для себя, а для пани Елены расстарался. Пускай уж сразу свое приобретение оценит, а то надумает менять, и придется с полдороги возвращаться.

Не уловив в речах Никиты подвоха, Еленка села на разостланную в санях перину, устало вымолвив при этом:

– Ну уж нет, больше ничего менять не будем. Утомилась я по этому торжищу распроклятому за вами бегать.

В ответ на ее истинно женский упрек казаки расхохотались.

– Ладно, хватит дурить, поехали. Разгуляй с Максимкою поди уж заждались, – распорядился Княжич, и их маленький обоз двинулся в сторону кабака.

30

Первым к пристанищу пропойц подъехал Лихарь. Выпрыгнув из саней, Назарка было ткнулся в дверь, но та оказалась заперта. В ответ на его настойчивый стук раздался злобный возглас Бешененка:

– Катитесь к чертовой матери, сказано же вам – хозяин занедужил.

– Открывай, свои.

– А, это вы, – уже добрее отозвался Максимка, распахивая дверь.

Увидав, что парень совершенно трезв, есаул одобрительно изрек:

– Вижу, устоял перед хмельным соблазном, молодец. – Сам знаю, али думаешь, что только ты слово данное держать умеешь, – огрызнулся Бешененок и озабоченно добавил: – Тут не до питья, с Разгуляем неладное творится.

– Никак стрельцов побил?

– Да нет, кому они нужны. С косопятыми все в порядке – напились, как свиньи, и спят.

– А что с Митяем?

– Блажит хорунжий, слезы льет и пьет, как лошадь. Я его таким еще не видел. Похоже, он по Дону стосковался.

Переступив порог, Иван увидел довольно странную картину. Все стрельцы, включая их начальника, валялись на заблеванном полу и храпели, словно загнанные кони. Лишь Разгуляй да целовальник еще могли усидеть за столом. Причем последний, похоже, тоже был мертвецки пьян, судя по тому, что голова его лежала в блюде с квашеной капустой.

– Слава богу, воротился, а то я без тебя чуть с тоски не помер. Присаживайся, атаман, хочу с тобою выпить, – радостно воскликнул Разгуляй, подавая Княжичу до краев наполненную кружку. Тот, морщась, выпил кислое, отдающее уксусом, пойло.

– Что, дерьмо? – заметив, как скривился Ванькин рот, осведомился Митька.

– Да уж не рамея.

– Вот я и говорю – дерьмо. Тут вообще все гадкое – и люди, и винишко. Бежать отсюда надо поскорей, а то и мы, как эти, скурвимся, – Разгуляй кивнул вначале на стрельцов, затем на целовальника.

В ответ на изумленный взгляд Ивана, он пояснил:

– Калечит душу человечью Москва, гордости ее лишает. Я здесь всего в четвертый раз, и то наездом, а уже ярыжкам царским дань платить намеревался. До сих пор тебе с Максимкой совестно в глаза смотреть.

– Нашел причину, чтоб до слез расчувствоваться, – снисходительно промолвил есаул, садясь за стол.

– Нет, слеза меня прошибла по иной причине. Ты б послушал, что они про государя сказывали, так тоже б волком взвыл, – Митька вновь кивнул на лежащих под столом стрельцов. – Помазанник-то божий, которому мы веройправдою служили, сущий дьявол, оказывается. Он сынка родного до смерти прибил, жену утопил в проруби, он людей живьем медведям скармливает. Получается, что Ярославец с Чубом сгинули ради того, чтоб этот изверг благоденствовал, а мы с тобою, словно девки блудные, на посулы да подачки польстились. Надо было, как Кольцо, против власти неправедной восстать, а не идти к ней в услужение, – хорунжий попытался ухватить Ивана за отвороты кунтуша, но тут же сник и, уткнувшись ему в грудь, горько зарыдал. Однако задетый за живое есаул не стал его успокаивать. Вместо этого он строго вопросил:

– А по-твоему, лучше б было, если бы в кремле не царь Иван с Трубецким да Годуновым, а король Стефан со своими ляхами обосновался?

– Скажешь тоже, да разве может такое быть, – смущенно вымолвил сразу протрезвевший Разгуляй.