Текст книги "Проклятие Баскервилей. Первоначальная рукопись сэра Артура Конан Дойла"

– Между прочим, доктор, – сказал я, подпрыгнув от толчка на неровной дороге, – вы, кажется, изъездили всю округу и, наверное, нет здесь человека, которого вы не знаете.

– Едва ли есть такой.

– В таком случае вы, конечно, знаете всех женщин, у которых имя и фамилия начинается на букву Л?

Он задумался на минуту.

– Здесь есть несколько цыган, а ещё трудовой люд, о них ничего не могу сказать, а что касается фермеров и мелких землевладельцев, таких, как, например, Фрэнкленд, среди них точно никого нет с такими инициалами, хотя погодите! – Он сделал короткую паузу, как будто раздумывая, стоит ли говорить. – Послушайте, а ведь у неё, в самом деле, инициалы Л.Л.

– У кого?

– У Лоры из дома Фрэнкленда. Вы знакомы с этой очаровательной дамой?

– Дамой? Она юна, как бутон розы!

– Племянница старого греховодника выглядит гораздо моложе своих лет.

– Как? А я думал, что она его двадцатилетняя дочь.

– Нет, по мужу её фамилия Лайонз, и недавно, насколько знаю, ей исполнилось двадцать девять.

– О, она к тому же замужем? Как такое может быть?

– Была когда-то давно, однако просила меня никому не говорить, иначе дядя выгонит её из дома. Родители её давно скончались, осталась лишь тётка, кажется, в Плимуте, и теперь Лора постоянно живёт у старого Фрэнкленда, а ему нравится изображать, что она его дочь. У бездетных стариков свои причуды, впрочем, я тоже хотел бы, чтобы у меня была такая красавица-дочь.

– Давно она живёт у него?

– Лет пять, кажется. Старик души в ней не чает, однако есть подводные камни.

– Что именно?

– Фрэнкленд лебезит с ней, а в действительности держит на жёсткой привязи, боится, что она выскочит замуж и оставит его одного. Лора томится в стариковской клетке, однако с недавних пор увлеклась фотографией и, кажется, почувствовала себя, наконец, счастливой.

Доктор Мортимер попытался узнать цель моих расспросов, однако я проявил мудрость змия, как видно уроки Шерлока Холмса не прошли даром, и вместо удовлетворения пустого любопытства моего приятного собеседника, снова перевёл разговор на значимую для него тему – люминофор.

– Видите ли, доктор, женщина с инициалами Л.Л. из Девоншира опубликовала рукопись в каком-то французском научно-популярном журнале по вопросу извлечения светящегося вещества из костей доисторических людей.

– В самом деле? Ха, бьюсь об заклад, что это точно не Лора Лайонз!

Дальше до самого приезда в Баскервиль-холл он рассказывал мне, что химический состав безупречен, однако практические опыты прошли неудачно. Вначале полученная смесь светилась в темноте таинственным зеленоватым светом, а затем вообще перестала светить, превратившись в бесполезную жирную мазь, вот почему он забросил эксперименты, навсегда похоронив мечту своей жены выбраться из этой дыры.

Пока доктор рассказывал, я думал о том, что завтра утром отправлюсь к Фрэнкленду и серьёзно поговорю с миссис Лорой Лайонз, которая, несмотря на свою обаятельную внешность, оказалась женщиной сомнительной репутации. Прикрываясь занятиями фотографией, она на самом деле тайно встречалась с покойным сэром Чарльзом и довела старика до такого состояния, что он спешно уехал в Лондон, где на следующий день скончался. Я не сомневался, что Лора Лайонз значительно приблизит меня к разгадке гибели старого Баскервиля.

В этот ненастный и унылый день у меня случилось ещё кое-что, достойное упоминания – диалог с Бэрримором, который состоялся только что и передал мне в руки ещё один козырь, которым я сыграю в подходящее время.

Мортимер остался обедать, а затем баронет сел играть с ним в карты. Экарте – игра занятная, впрочем, совершенно не требующая умственных усилий. Дворецкий принёс мне мой кофе в библиотеку, и я получил возможность задать ему несколько вопросов.

– Итак, – взяв с места в карьер, решительно сказал я, – где может скрываться человек, которого мы пытались поймать позапрошлой ночью?

– Я не знаю, сэр, и молю небо, чтобы он ушёл, своим присутствием этот каторжник создаёт здесь одни проблемы!

– Каторжник? С чего, интересно, вы это взяли?

– А кто ещё может так дерзко лазить по окнам? Я не знаю, где он скрывается, а вот где прячется подозрительный старик, который одно время снимал комнату у Фрэнкленда, могу подсказать.

Я сидел, намереваясь поднести к губам кофейную чашку, однако она застыла на полпути, и мои глаза с изумлением уставились на Бэрримора.

– Откуда вы знаете, что старик-фольклорист жил у Фрэнкленда, а не так давно съехал?

– Вся округа, сэр, судачит об этом редкостном чудаке, впрочем, он не такой простой, каким кажется. Скорее всего, он всего лишь делает вид, что древние сказания кельтов совершенно отбили у него вкус к современной цивилизации.

– Он может лазать по скалам?

– Ещё как! Я пару раз видел его на вершине Чёрного тора, он, словно облезлый седой горный орёл, частенько обозревает оттуда окрестности. Не нравится мне этот фольклорист, доктор Ватсон, ох, не нравится!

Последнюю фразу он произнёс очень серьёзно, и мне сделалось не по себе.

– Теперь послушайте меня, Бэрримор! Я трачу своё время здесь лишь для того, чтобы помочь сэру Генри. Расскажите мне, только честно, что именно вам в нём не нравится.

Бэрримор колебался около минуты. Казалось, что он либо жалеет о том, что у него вырвалось, либо вдруг осознал, как непросто выразить словами обуревавшие его чувства.

– Это всё те делишки, сэр, – наконец, неодобрительно сказал он, махнув рукой в залитое дождём окно, которое выходило на болота. – Какая-то грязная игра, чёрный злодейский замысел, готов поклясться в этом! Я несказанно обрадовался бы, сэр, если бы вдруг увидел, что сэр Генри собирает вещи, чтобы навсегда отправиться в Лондон.

– Однако что именно вас тревожит?

– А кончина сэра Чарльза? Это достаточно тёмное дело, несмотря на то, что официально объявил судья-коронёр. А странный звук по ночам? Нет человека, который пересёк бы болото после захода солнца, не поплатившись за это. А этот неизвестно откуда вдруг взявшийся старик-фольклорист, который строит из себя дурака, а на самом деле, скрывается от полиции? Это очевидно, и все это знают. Что он всё время вынюхивает и высматривает? Что вообще все это означает? Нашему констеблю нет до всего этого никакого дела, а мы должны терпеть этот нескончаемый ужас, пока не околеем от страха! Я уже не говорю о проклятом каторжнике, который взялся лазить по окнам. Всё это не предвещает ничего хорошего роду Баскервилей. Я буду рад, если это всё прекратится в тот день, когда новая обслуга придёт принимать замок, а мы с женой упакуем свои вещи!

– Постойте, а этот фольклорист, – сказал я, – можете вы что-то сказать о нём? Где он прячется, и что делает на болоте?

– Ничего он там не делает, потому-то я и решил, что он скрывается от полиции.

– Где он живёт?

– В одной из древних хижин, сэр, тех, что на склоне холма, там, где жил древний народ.

– Вы видели его там?

– Нет, сэр.

– В таком случае, откуда знаете?

– Какой-то подросток, он не из местных, служит ему и носит еду, сэр. Я неоднократно видел его с узелком, когда он шёл по направлению к хижинам. Думаю, что этот подросток приезжает к нему из Кум-Трейси и приносит ему всё, что он просит.

– Вы чрезвычайно наблюдательны!

– Элиза мне все уши прожужжала, мол, кто-то лазит по ночам под окнами, стучит в стекло, поэтому пришлось постараться.

– Очень хорошо, Бэрримор, мы ещё поговорим об этом чуть позже.

Когда дворецкий вышел, я подошёл к чёрному окну и посмотрел сквозь затуманенное стекло на мчащиеся облака и мятущиеся очертания незащищённых от ветра деревьев. За дверями стояла бурная ночь, и каково было переживать её в полуразвалившейся древней хижине, я мог себе представить. Там, в той хижине на болоте, кажется, лежит самый центр проблемы, которая мучит меня так жестоко. Я поклялся, что прежде, чем окончится следующий день, я сделаю всё, что может сделать человек, и проникну в самое сердце этой проклятой тайны.

Было лишь одно светлое пятно в этих монотонных серых буднях. Ночные стуки в окно спальни сэра Генри, кажется, прекратились.

Глава одиннадцатая. Человек на скале

Выдержки из моего личного дневника легли в основу предыдущей главы и подошли к восемнадцатому октября, – времени, когда эти странные события стали стремительно продвигаться к их ужасной развязке. Происшествия последующих нескольких дней неизгладимо врезались в мою память, и теперь мне несложно рассказать о них без обращения к записям, сделанным в то время.

Я продолжу со дня, который последовал вслед за установлением мною двух фактов чрезвычайной важности. Первый – миссис Лора Лайонз, очаровательная разведённая племянница Фрэнкленда, была тайной пассией сэра Чарльза, и именно её он ждал в том самом месте и в тот самый час, когда встретил свою смерть. Второй – подозрительный старик-фольклорист, неожиданно съехавший из дома Фрэнкленда, прячется на болотах среди древних хижин на склоне холма. С этими двумя фактами, бывшими теперь в моём безраздельном распоряжении, я был уверен, что либо моего интеллекта и мужества явно недостаточно, чтобы сдвинуть дело с мёртвой точки, либо я всё-таки пролью свет на тёмные места.

Накануне у меня не было возможности рассказать баронету о том, что я узнал о миссис Лайонз, поскольку доктор Мортимер играл с ним в карты допоздна. За завтраком, однако, я информировал его о моём открытии, и спросил, не составит ли он мне компанию. Вначале он загорелся поехать, однако, взвесив всё ещё раз, мы пришли к выводу, что если я поеду один, то результаты будут намного весомее. Чем официальнее мы обставим визит, тем меньше информации получим. Я уехал, оставив сэра Генри, правда, не без угрызений совести.

Старый Фрэнкленд был, как всегда, рад меня видеть, и опять принялся ругать, на чём свет стоит местного констебля, который никак не может найти сбежавшего с фермы мастиффа. В конце концов, старик, переволновавшись, пожаловался на сильное головокружение. Я послушал его сердце, не нашёл ничего серьёзного, посоветовал меньше прикладываться к рюмке, больше гулять и дал успокоительного.

Сон сморил его прямо в кресле-качалке, и мне удалось переговорить на веранде с мадемуазель, как я буду по-прежнему называть её. Она всё сокрушалась, что не может напечатать для меня фотографию следа в Тисовой аллее и поделилась своими подозрениями. По её мнению, негатив выкрал старик-фольклорист, после чего сразу съехал, а какой-то подросток с недавних пор ходит с узелком на болота, наверное, к нему.

Её подозрения подтверждали факты, которые были известны, и не продвигали меня дальше ни на йоту, поэтому за неимением времени я решил взять быка за рога, однако, едва открыв рот, вдруг почувствовал, насколько деликатна моя миссия.

– Мисс, я знаю, что Баскервиль-холл для вас значит гораздо больше, чем просто имение знатных аристократов.

Веснушки мигом исчезли с её лица.

– Я не совсем понимаю, – сказала она, и её пальцы нервно побежали по крышке стола, словно по клавишам фортепиано.

– Вы знали покойного сэра Чарльза Баскервиля, не так ли?

– Я знала его, безусловно. Он был очень добр ко многим людям, однако лично я к нему никогда не обращалась, если вы это имеете в виду, и даже не помню толком, как он выглядел.

– Вы переписывались с ним?

Мадемуазель вскинула голову, и в её карих глазах промелькнул сердитый огонёк.

– К чему эти расспросы?

– Цель их – избежать публичного скандала. Лучше я задам их сейчас, чем их позже задаст вам судья-коронёр.

Мадемуазель молчала, и её лицо по-прежнему оставалось мертвенно-бледным. Наконец, она взглянула на меня бесшабашно и с вызовом.

– Я никогда не писала ему!

– Вы лжёте, мадемуазель! Вы были его любовницей и должны были прибыть к нему на свидание в тот самый час и в то самое место, где он встретил свою смерть. У нас есть ваше письмо, и в суде вам будет тяжело оспаривать этот факт.

Мадемуазель вспыхнула от гнева.

– Я считала вас джентльменом, доктор Ватсон, однако, как видно, не осталось на свете джентльменов. Не знаю почему, однако вы глубоко заблуждаетесь! Я знаю, что сэр Чарльз Баскервиль уехал в Лондон и вскоре там скончался, однако уверяю вас, что я не знаю, где и когда это случилось. Вам, как видно, этого мало, хорошо, тогда я заявляю, что никогда не была любовницей сэра Чарльза, понятно?

Сделавшись холодным как лёд, не обращая ровно никакого внимания на ту досаду и злость, которые вызывали мои вопросы, я буквально подверг её перекрёстному допросу, однако не продвинулся ни на шаг, ни на дюйм.

– Мадемуазель, – сказал я, поднимаясь из-за стола после столь же длинного, сколь и совершенно бесполезного разговора, – я вижу, что вы что-то скрываете. Что ж, мне придётся обратиться в полицию, и тогда вас, скорее всего, арестуют.

– Нет, доктор Ватсон, вам следует хорошенько подумать, прежде чем обращаться в полицию, поскольку это не я, а вы на ложном пути. Уверяю вас, я совершенно не причастна к тому делу, которое вы расследуете!

– Пока что факты свидетельствуют обратное.

– Факты? Я не вижу никаких фактов! Вы можете назвать дату кончины сэра Чарльза?

– Шестнадцатое сентября.

Какая-то странная тёмная тень пробежала по её совершенно неподвижному лицу.

– Шестнадцатое сентября? Ах, погодите, дайте вспомнить. О, конечно! Как раз в это время я была в Плимуте, где брала уроки художественной фотографии, и мой наставник сможет это подтвердить.

Я посмотрел в её неистово пылающие глаза, и мне вдруг показалось, что теперь она говорит правду. Мне стало жалко Лору, и я решил загладить отвратительный осадок, который, как было очевидно, оставил в её чутком сердце мой жестокий допрос.

– Простите, мисс, если я вас обидел.

– Мужчинам свойственно вначале причинять девушкам боль, а затем мило просить прощения, впрочем, я не обижаюсь.

– Вам кто-то посоветовал обратиться в Плимут именно к этому наставнику, или вы сами нашли его?

– Мистер Степлтон, сосед, близкий друг сэра Чарльза и его доверенное лицо в благотворительных делах был настолько любезен, что упросил Баскервиля выделить мне небольшую сумму на оплату учебных курсов с тем, чтобы позже я смогла открыть свою собственную студию, и нашёл мне учителя, своего давнего хорошего друга.

– Мистер Степлтон был так любезен только к вам?

– Нет, конечно, почему вы упорно ищете порок? Благодаря мистеру Степлтону сэр Чарльз Баскервиль оказал благотворительную помощь очень многим жителям нашей округи и не только молодым женщинам.

Её рассказ казался вполне правдоподобным, и ни один из моих вопросов не поколебал его. Мне оставалось лишь просмотреть ведомости, по которым сэр Чарльз выдавал средства на благотворительные цели, а также проверить, действительно ли в день его кончины Лора брала уроки фотографии.

– Хорошо, вы можете дать мне адрес вашего наставника в Плимуте?

Мадемуазель достала из ящичка секретера визитную карточку и положила передо мной, я переписал адрес и откланялся. Было маловероятно, что она тайно посещала Лондон, такая поездка не могла остаться секретом, тем более, что старый Фрэнкленд бдительно наблюдает за ней и никуда, кроме как в Плимут, уезжать не позволяет. Скорее всего, она говорила правду или, по крайней мере, часть правды. Я покидал некогда гостеприимный дом Фрэнкленда совершенно сбитый с толку, глубокое уныние вновь охватило меня. Я опять уткнулся в глухую стену, которая, как нарочно, была воздвигнута как раз там, куда я двигался, изо всех сил стараясь ускорить выполнение своей миссии.

Однако, чем больше я думал о странных переменах на лице мнимой мадемуазель и о том, как она держалась, тем больше я чувствовал, что она что-то утаила от меня. Почему мой безобидный вопрос о Баскервиль-холле сделал её лицо мертвенно-бледным? Почему мне пришлось буквально давить на неё, прежде чем она начала признаваться в том, что не является предосудительным и порочным, как она сама признала? Почему узнав дату смерти сэра Чарльза, она буквально посерела? В самом ли деле её объяснения столь невинны, как она упорно в том меня убеждала? В данный момент я вряд ли продвинусь в этом направлении, что ж, тогда следует вернуться обратно и попытаться отыскать другой ключ к разгадке, – он спрятан в каменных хижинах на болотах.

Безусловно, это тоже было в величайшей степени расплывчатым направлением, и я отчётливо понимал это, когда возвращался обратно, а следовавшие друг за другом холмы вновь демонстрировали мне следы древнего человека. Подсказка Бэрримора указывала, что проклятый старик живёт в одной из тех покинутых хижин, многие сотни которых разбросаны вдоль и поперёк по всему болоту. Я сам видел человека на вершине Чёрного тора, и он был похож на фольклориста. В таком случае именно там находится центр моего поиска. Оттуда мне следует обходить каждую хижину до тех пор, пока я не обнаружу ту самую. Если фольклорист будет внутри неё, я узнаю правду из его собственных уст, приставив к виску дуло револьвера, если потребуется. Пусть он поведает мне, кто он на самом деле и зачем преследует нас так долго. Одно дело маскироваться в Лондоне и ускользнуть в толпе на Риджент-стрит, и совсем другое – делать то же самое на безлюдном болоте.

Если я найду хижину, а жильца на месте не будет, я останусь, и каким бы долгим ни было бдение, буду ждать до тех пор, пока он не придёт. Холмс упустил его в Лондоне, поэтому триумф обеспечен, я схвачу лисицу в норе, в то время как мой умудрённый опытом наставник не смог поймать её. Возможно, что вор, укравший чемодан с вещами сэра Генри, также скрывается в этих хижинах, в таком случае я поймаю сразу двух лисиц.

Хижин было много, и осмотр первой дюжины не принёс результата. Никаких следов пребывания современного, а не доисторического человека, я в них не обнаружил и решил подняться на взгорок, чтобы немного передохнуть в тени скалистого обрыва. Здесь дул замечательный прохладный ветерок, передо мной открылся вид на запад, а солнце как раз начало свой полуденный спуск. С одной стороны длинные склоны холмов, распростёршихся передо мной внизу, покрылись золотисто-зелёным покрывалом, а с другой – серыми тенями. Мне вдруг подумалось, что сегодня я вряд ли успею обойти больше трёх дюжин древних домов, а их здесь, на этом склоне, было не меньше сотни.

Обширное пространство погрузилось в тишину и покой. Какая-то большая серая птица, чайка или кроншнеп, парила в голубом небе. Она и я, казалось, были единственными живыми существами между бездонной аркой небес вверху и плоской пустыней внизу. Безжизненный пейзаж, чувство одиночества, таинственность и неотложность дела, – всё это вдруг ледяным холодом поразило моё измученное сердце.

Удача раз за разом отворачивалась от нас в этом деле, однако, похоже, что, сегодня она, наконец, повернулась к нам лицом. Бэрримор и Лора говорили о подростке, который носит узелок куда-то к хижинам, и теперь я, кажется, сам увидел его! Он только что исчез за грубым вертикальным обрезом утёса, всё работало в мою пользу, и я поклялся себе, что теперь не упущу шанс, который фортуна бросила к моим ногам.

Ринувшись вперёд, я зашёл за угол скалы, лёгкая дымка легла на дальнюю линию горизонта, там проступали фантастические очертания Белливера и Мегеры, пожалуй, самых примечательных торов во всём Дартмуре. Мальчика нигде не было видно, однако прямо передо мной внизу в расщелине между скалистыми холмами покоился круг из древних каменных хижин, и в его середине стояла одна. Она имела почти целую крышу, которая вполне могла служить защитным экраном от непогоды. Сердце дрогнуло, когда я увидел её. Несомненно, это было самое подходящее убежище! Похоже, именно в нём прятался кто-то из двоих – грозный ночной вор или загадочный старик-фольклорист, а в то, что вор мог быть сообщником фольклориста, я не верил. Неужели моя нога, в самом деле, ступала на порог тайны, и после этого до неё останется лишь дотянуться?

Ставя ступни так же осторожно и осмотрительно, как делал Степлтон, когда мы шли с ним по трясине, я достиг хижины и с удовлетворением отметил, что она, в самом деле, использовалась в качестве жилища. Едва заметная тропа среди валунов вела к ветхому низкому отверстию, которое служило входом. Внутри было тихо. Неизвестный либо скрывался там, либо рыскал по болоту.

Мои нервы натянулись до предела, предчувствуя опасность. Отшвырнув сигарету в сторону, я положил ладонь на рукоять револьвера, торчавшую из кармана, быстро подошёл к отверстию и заглянул внутрь. Там было пусто, однако, в достаточном количестве присутствовали свидетельства того, что я пришёл по верному следу. Здесь определённо кто-то жил!

Несколько одеял, закатанных в непромокаемый плащ, лежали на том самом месте, где когда-то спал человек неолита. Зола от огня собралась в кучу в грубом очаге. Рядом громоздилась кухонная посуда, и стояло ведро, наполовину наполненное водой. Груда жестяных банок подтверждала, что место было занято достаточно долгое время, а в углу, как только мои глаза привыкли к клетчатым узорам света, я различил оловянную кружку и наполовину опорожнённую винную бутылку. В центре хижины возвышался плоский камень, он, очевидно, служил постояльцу обеденным столом, а на нём стоял тряпичный узелок, о котором, как видно, говорили Бэрримор и Лора, и который я успел заметить на плече мальчика. Ослабив узел, я обнаружил внутри буханку хлеба, консервированный язык и две жестяные банки персикового варенья. Когда осмотр был окончен, я взял узелок, чтобы поставить его на прежнее место, и вдруг сердце у меня ёкнуло, – под ним прятался листок бумаги, исписанный какими-то каракулями.

Я поднял записку и прочитал текст, наспех нацарапанный карандашом:

«Доктор Ватсон был у старого Фрэнкленда сегодня утром».

Наверное, минуту я стоял с листком в руке, раздумывая над смыслом этого краткого послания. Получается, что вовсе не сэр Генри, а я находился под наблюдением этого загадочного человека! Он не сопровождал меня сам, а поставил на мой след своего агента, – вероятно, вот этого самого мальчика, – и это был отчёт. Оказывается, с тех пор, как я появился на болотах, ни один мой шаг не оставался без пристального внимания и фиксировался письменно. Вот почему меня никогда не покидало чувство невидимой силы, какой-то тонкой сети, затягивающейся вокруг нас с непревзойдённым мастерством и утончённостью, и вовлекающей внутрь так легко и незаметно, что жертва бьёт тревогу и осознаёт опасность, лишь окончательно запутавшись в смертоносных ячейках.

Если имелась одна записка, то где-то, наверное, должны находиться остальные. Я стал тревожно озираться по сторонам и оглядывать хижину, чтобы найти их, однако не нашлось ни записок, ни чего-то такого, что показывало бы характер и устремления этого человека, поселившегося в столь уединённом месте. Единственное, что бросалось в глаза, и было видно невооружённым глазом, – он имел спартанские привычки и мало заботился о жизненных удобствах. Когда я подумал о проливных дождях и посмотрел на зияющие в крыше дыры, я понял, какой сильной и непоколебимой должна быть цель, удерживающая его в таком суровом жилище. Сомнения стали вновь одолевать меня. Был ли он, в самом деле, нашим непримиримым врагом или, может быть, всё-таки ангелом-хранителем?

Я поклялся, что не уйду, пока не узнаю. С вибрирующими от напряжения нервами, однако, твёрдо поставленной целью, я угрюмо сидел в тёмной нише хижины и терпеливо ждал прихода её обитателя. Прошло довольно много времени, но никто не приходил, и я, не выдержав, вышел подышать свежим воздухом. Снаружи солнце клонилось к самому горизонту, и запад полыхал багрово-золотым пламенем. Я решил снова подняться на скалу и посмотреть, не идёт ли кто сюда.

Поднявшись на вершину, я скрылся в тени скалистого уступа, чтобы меня не было видно снизу, и стал любоваться великолепным пейзажем. Клочки багровой земли, со всех сторон окружённые омутами Великой Гримпенской трясины, отражали пылающий закат. В стороне возвышались башенки Баскервиль-холла, а по расплывчатому пятну дыма, который виделся чуть дальше, можно было понять, где находится селение Гримпен. Справа за склоном холма, увенчанного лезвием Менгира, скрывался дом Степлтона. Всё было сладким, сочным и умиротворяющим в золотом вечернем свете, и всё же, сколько я ни смотрел на красоты природы, ничего, кроме дрожи от приближавшейся с каждым мгновением встречи, неопределённость которой вселяла страх, не испытывал.

А затем я услышал его. Откуда-то снизу и довольно далеко пришёл резкий звук ботинка, ударившегося о камень, затем ещё и ещё раз, всё ближе и ближе. Я, кажется, забыл обо всём, целиком обратившись в слух, как вдруг вдали на перекрёстке троп у подножия Менгира заметил беззаботно прогуливающуюся пару, она как раз показалась из-за валуна. Мне почему-то подумалось, что это мисс Силва и сэр Генри, однако расстояние было довольно большим и, как я ни вглядывался, разглядеть не смог. Мелькнув, милая парочка скрылась за россыпью камней. Женщина, в самом деле, могла быть мисс Силвой, впрочем, как и любой другой стройной молодой женщиной, точно сказать было невозможно, а её спутник был с неё ростом, как сэр Генри. Я ждал, когда они появятся из-за края камня, тогда их можно будет рассмотреть более детально. Если это, в самом деле, сэр Генри, то мой долг – выполнить инструкцию Холмса и немедленно следовать к нему!

Вдруг кто-то резко и неожиданно дёрнул меня за рукав в сторону от края обрыва. Что-то агрессивно царапнуло шею, я слетел с ног, а над моей головой в золотых лучах заката сверкнуло червлёное жало. В следующий миг раздался грозный глухой удар, металл жалко звякнул о гранит, и какой-то тип в тёмной испанской фетровой шляпе и короткой чёрной шерстяной накидке поспешно уполз на четвереньках за неровный уступ скалы.

– Вы вели себя неосторожно, Ватсон!

Парик съехал набок, брови и бакенбарды старика-фольклориста наполовину отклеились, однако озорные смешинки в глазах нельзя было спутать ни с какими другими.