Текст книги "Проклятие Баскервилей. Первоначальная рукопись сэра Артура Конан Дойла"

– Надеюсь, вы извините меня за дерзость, доктор Ватсон, – сказал он, задыхаясь от быстрого бега, когда приблизился ко мне. – Здесь на болотах мы люди простые и знакомимся сами, без официальных церемоний. Возможно, что вы слышали моё имя от нашего общего друга доктора Мортимера. Я – Степлтон из Меррипит-хауса.

– Я слышал, что мистер Степлтон – антиквар, и здешние места влекут его своими тайнами. Карандаш и толстая записная книжка свидетельствуют, что вы, в самом деле, ведёте обширные записи на свежем воздухе.

– Вообще-то по образованию я – искусствовед, а что касается моих изысканий, вы можете посмотреть их прямо сейчас, для этого нам надо всего лишь дойти до моего дома. Думаю, что вам будет не жалко потратить на это часок-другой.

Мне следовало отказаться, поскольку я должен был неотлучно находиться рядом с сэром Генри, однако в следующий миг я вспомнил груду документов, наваленную на стол в его кабинете. Было очевидно, что сейчас, находясь рядом, я только помешал бы ему, а Холмс неоднократно напоминал, что в первую очередь мне следует изучить окружение на болотах.

– Далеко идти?

– Нет, если пойдём напрямую, минуя Менгир.

– Менгир?

– Возможно, вы его успели заметить, это остроконечный и высокий футов в тридцать камень на возвышенности. Здесь есть тропа, и если мы пойдём по ней, то пройдём мимо него.

– Его воздвигла природа?

– В том-то и дело что нет! Человек каменного века был не таким примитивным, как думают многие. Наша наука полагает, что менгирами он обозначал места захоронений, как мы в наше время стелами обозначаем могилы героев. Правда, точного объяснения нет, этого всего лишь догадка. Я убеждён, что менгиры имели практическое значение. Согласитесь, странно обозначать места захоронений таким чрезвычайно трудоёмким способом. Вся беда заключается в том, что наши учёные считают, что все, кто жил прежде, были гораздо тупее их.

– Хорошо, пойдёмте, я буду рад ближе познакомиться, однако всё-таки не могу понять, как вы меня узнали.

– Я был у доктора Мортимера, когда он указал на вас в окно, – вы как раз проходили по улице мимо. Мне с вами было по пути, я подумал, что представился удобный случай скрасить одиночество, а заодно познакомиться, поэтому решил догнать вас. Надеюсь, что сэр Генри чувствует себя хорошо после путешествия?

– Он в полном порядке, благодарю вас.

– Мы сильно опасались, что после стремительного отъезда сэра Чарльза и последовавшей вскоре его внезапной кончины, новый хозяин откажется жить здесь. Сэр Генри, я полагаю, не склонен к предрассудкам?

– Я ничего подобного за ним не замечал.

– Вы, конечно, знаете легенду о проклятой собаке, которая охотится на представителей рода Баскервилей?

– Я слышал о ней.

– Поразительно, насколько легковерны здесь люди! Кто-то из них уже клянётся, что видел похожее существо на болотах. – Мой собеседник разразился громким смехом, однако, я прочитал в его глазах что-то, очень похожее на беспокойство. – Эта история так сильно повлияла на воображение сэра Чарльза, что, без сомнения, стала причиной его трагической кончины.

– Я – врач, поэтому не верю в сказки, и не могу понять, как воображение, пусть необычайно богатое или крайне болезненное, может привести к прыжку в окно с исполнением акробатического сальто.

– Его нервы были настолько изношены страхом, что один лишь вид какой-нибудь собаки мог фатальным образом повлиять на него, а сердце у него действительно было не совсем в порядке.

Мне сделалось не по себе, потому что я вспомнил подвижного огромного дога, энергично скакавшего вокруг нас во дворе «Семирамиды». Он так ловко взбирался по пожарной лестнице! Неужели и впрямь, это пёс до смерти напугал сэра Чарльза в тот вечер, а надпись на стекле – всего лишь чья-то глупая шутка, случайным образом усугубившая картину?

– Я обожал старика, доктор Ватсон, и жалел его, потому что знал о его проблемах со здоровьем.

– Откуда?

– Доктор Мортимер рассказал мне, что с недавних пор миокард баронета стал подозрительно слабеть.

– Вы полагаете, что какая-то собака случайно испугала его, а расшатанные нервы и слабое сердце довершили дело?

– А у вас есть другое объяснение?

– Я теряюсь в догадках.

– Неужели мистер Холмс тоже теряется в догадках?

У меня на миг перехватило дыхание от этого вопроса, который, словно острая длинная игла, вонзился мне прямо в сердце, однако, безмятежное лицо и твёрдый взгляд моего собеседника свидетельствовали, что отпираться бессмысленно.

– Согласитесь, было бы глупо притворяться, что мы вас не знаем, доктор Ватсон. Ваши детективные очерки давно добрались сюда, и вы, сами того не желая, прославили не только гениального сыщика, но и себя самого. Доктор Мортимер подтвердил вашу личность. Если вы здесь, то мистер Шерлок Холмс не может не интересоваться этим делом, и мне, в самом деле, любопытно, что он думает обо всём этом.

– Боюсь, что я не смогу ответить на этот вопрос, поскольку не знаю ответа.

– Могу я спросить, а он окажет нам честь своим личным присутствием?

– Вряд ли, он чрезвычайно загружен другими гораздо более важными делами.

– Какая жалость! Он мог бы пролить свет на ту тьму, которая нас окружает, однако, вы, конечно, ведёте собственный поиск, и я рад послужить вам. Вы можете всецело располагать мною. Если вы изложите мне свои подозрения и укажете направление расследования, я смогу, пожалуй, кое-что подсказать.

– Уверяю вас, что я нахожусь здесь лишь потому, что мой друг сэр Генри пригласил меня погостить, полюбоваться окрестностями и подышать свежим воздухом, которого, как вы знаете, нам так не хватает в больших городах. Нет, я не нуждаюсь ни в какой помощи!

– Отлично! Мне импонирует ваше благоразумие, осторожность и сдержанность. Вы здорово наказали меня за столь непозволительное и бесцеремонное вторжение. Обещаю, что я больше ни одним словом не упомяну о деле, которое вы расследуете со своим другом.

Он, кажется, насмехался надо мной, однако я предпочёл промолчать. Пусть думает, что хочет, я буду строго выполнять инструкции Холмса.

Мы дошли до места, где покрытая травой узкая тропа отделялась от дороги и, петляя, уходила вглубь болот. Какой-то крутой усеянный валунами холм высился справа, как видно, его довольно основательно порезали и издробили в прежние времена. Сторона, обращённая к нам, представляла собой совершенно отвесный тёмный утёс с нишами, заросшими папоротником и ежевикой, а над холмом тянулась вверх лёгкая серая струйка дыма.

– Там – Меррипит-хаус.

– В самом деле, не так уж и далеко.

– Ах, какое изумительное место, – болота! – Степлтон вдруг с искренним чувством посмотрел вокруг на изгибающиеся низины, и вздымающиеся, словно в фантастическом море, длинные зелёные валы с гребнями из зазубренного гранита, его восхищение невольно передалось мне. – Они никогда не утомляют и скрывают секреты, о которых вы даже не подозреваете. Болото такое бескрайнее, пустынное и таинственное!

– Мне показалось, что вы всё-таки знаете кое-какие его секреты.

– О, здесь я недавно, два года назад купил дом вскоре после того, как сэр Чарльз поселился в замке. Тем не менее, я действительно успел облазить почти всё вокруг в поисках следов древней цивилизации, и, наверное, немногие знают эти места лучше меня.

– А легко ли познакомиться с ними?

– Едва ли! Болота не прощают небрежности. Вот, к примеру, видите, вон там, на севере, огромную равнину и холмы, которые там и сям как будто вырастают из неё?

– Прекрасное место для того, чтобы пустить лошадь в галоп.

– Многие так думают, и недавно несколько человек поплатились жизнью за свою легкомысленность. Вы, наверное, обратили внимание, что светло-зелёные пятна испещряют эту дивную равнину?

– Скорее всего, там растительность сочнее и обильнее.

Степлтон снова разразился громким смехом.

– Вот вы и попались! Это Великая Гримпенская трясина, а пятна – коварные боги.

– Боги?

– Бог – это глубокая болотная яма, замаскированная сочной растительностью светло-зелёного цвета. Один неосторожный шаг, и человек или зверь попадают в ледяные смертоносные объятия. Особенно опасны обширные низины, там торф находится в полужидком состоянии и жадно засасывает всё живое. Как огромное одеяло, топь раскинулась на сто квадратных миль вокруг. Глухое, страшное место!

– А правда, что пони могут жить на болоте?

– Правда, причём весьма редкие особи. В прошлом году больная кобыла пони привела на ферму только что родившегося жеребёнка. Он был совсем маленький и мог питаться исключительно её молоком. Она, судя по всему, предчувствовала свою кончину и понимала, что без неё отпрыск погибнет, поэтому несколько дней мужественно вела своего сына сквозь топи к человеческому жилью. Как только ей удалось добраться до ближайшей фермы, она тихо скончалась, а жеребёнка выходила дочь фермера Майлона Фулмайер. Замечательная девушка! Пронырливые газетчики распознали об этом, история получила известность, даже королевскую почтовую открытку выпустили с каким-то комичным изображением, может быть, вы видели у почтмейстера.

– Откуда здесь пони?

– Они тысячу лет пасутся на болотах в полудиком состоянии.

– Если пони преодолевают топь, то человек, наверное, тоже может?

– Я один раз пересёк, однако никому не советую повторять, шансы вернуться живым минимальны!

– Нелегко пришлось?

– Не то слово.

– А зачем вы пошли?

– Видите ли, доктор, болото здесь было не всегда. В период каменного века на этих возвышенностях, которые называются мурами, шумел высокий строевой лес, и кипела жизнь. Здесь обитали не только звери, но и люди, причём, как я, кажется, говорил, они неплохо жили. Представлять их безобразно заросшими нечесаными дикарями в необработанных шкурах – дремучее невежество! Я хочу узнать об этих загадочных людях как можно больше. Ага, вот и наш Менгир!

С этими словами Степлтон указал на крутую возвышенность, на самой вершине которой вздымался, словно причудливый шпиль, высокий остроконечный зазубренный камень, он напоминал клинок ножа, всаженный основанием в землю и упирающийся острием в небо, и светился золотом в лучах солнца, клонящегося к закату.

– О! – громко сказал я. – Что это?

Протяжный низкий рокот вдруг донесло ветром до моих ушей. Кажется, он мгновенно заполнил собой весь воздух, и всё же было совершенно невозможно определить, откуда он исходил. Печальное бормотание неожиданно перешло в жуткий стон, а затем глухой угрожающий рёв, от которого у меня мурашки побежали по телу.

Степлтон с любопытством следил за моей реакцией.

– Весёленькое местечко, не правда ли?

– Что это было?

– Местные пастухи с фермы говорят, что это – Рык болот. Они убеждены, что так Собака Баскервилей напоминает о себе. Прежде пару раз ветер с болот доносил до моих ушей этот звук, однако, сегодня он, кажется, был намного более отчётливым.

Сердце в груди неприятно ёкнуло, и я невольно оглянулся, словно, в самом деле, Собака Баскервилей стояла сзади, однако ничего, кроме бескрайней зыбкой пустыни, не увидел. Ничто не мешало покою обширного безжизненного пространства, лишь за нашей спиной два ворона громко граяли, сидя на высоком наполовину расколотом торе.

– Неужели вы верите в подобную чепуху? – сказал я. – Что вы сами думаете, какова истинная причина этого странного звука?

– Боги, о которых я вам говорил, иногда издают что-то подобное, когда свежая вода поступает в них и поднимает грязь со дна.

– Нет, нет, это был голос живого существа!

– Может быть, это крик болотной птицы, а ветер и каменистая местность исказили его? Вы должны понять, доктор, эти топи ещё до конца не изучены, здесь всё возможно.

– Это самый таинственный, самый загадочный звук из всех звуков, которые мне довелось слышать в моей жизни!

– Да, это во многих отношениях таинственное место. Посмотрите на склон холма. Как вы думаете, что это?

Крутой склон был сплошь покрыт серыми кольцами строгой цилиндрической формы, они были сложены из валунов, так тщательно подогнанных друг к другу, что вряд ли можно было просунуть даже лезвие ножа в щель между ними. Странных каменных цилиндров было не менее двух десятков.

– Не знаю, а что это? Загоны для овец?

– Нет, это жилища наших достойных предков. Смотрите, как подогнаны камни, и в отличие от египетских пирамид они уложены без раствора! Разве современные строители смогут такое построить, не испортив материал?

– Сомневаюсь.

– Как диким и необразованным людям каменного века удалось это?

– Понятия не имею.

– А нам говорят, что египетские пирамиды – загадка, хотя ничего загадочного в них, на самом деле, нет. Эти древние дома на этих склонах – вот настоящая загадка! Наша достопочтенная аристократия вместе с бородатой наукой пытаются убедить, что мы прогрессируем. Смешно! Кто-то вытеснил этот загадочный народ отсюда, поскольку у него не было орудий, специально придуманных для убийства людей, а затем вырубил все леса, местность стала заболачиваться, и с тех пор здесь никто не живёт. Хижины были настолько добротными, что алчные завоеватели не смогли разрушить их, и они спокойно простояли до наших дней со всеми своими приспособлениями и маленькими хитростями. Крыши у многих домов провалились, в остальном они по-прежнему вполне пригодны для жилья. Если вы полюбопытствуете и зайдёте внутрь, то своими глазами увидите основательный очаг, добротно выложенный из камня, и просторное каменное ложе.

– Здесь целый посёлок! Каменный век, вы говорите? А точнее?

– Точную дату вам никто не назовёт.

– Чем они занимались?

– Пасли крупный рогатый скот на лугах и охотились в лесу, а завоеватели стали рыть склоны холмов, чтобы найти олово, поскольку бронзовый меч пришёл на смену каменному топору. Посмотрите, вон там, на противоположной стороне, у вершины, можно различить котлован, – это тоже осталось с тех времён. Итак, вы познакомились с кое-какими достопримечательностями на болотах, доктор Ватсон, и нам пора отдохнуть за обеденным столом.

– Ого, действительно подошло время обеда. Как незаметно наступил вечер!

– Если мы пойдём немного быстрее, то буквально через пять минут будем дома.

В самом деле, вскоре тропинка привела нас к унылому строению на болоте, которое в былые дни, как видно, было фермой скотовода, а теперь после недавно проведённого ремонта превратилось в современное жилище. Серое здание окружал сад, однако деревья, как это обычно бывает на болотах, выглядели чахлыми и неразвитыми. В целом, место производило тягостное впечатление и навевало тоску и меланхолию.

В доме нас встретил чудаковатого вида сморщенный старик-слуга в выцветшем от времени платье, он, кажется, вполне соответствовал окружающей обстановке. Внутри, однако, вопреки моим ожиданиям, комнаты были меблированы с элегантностью, в которой чувствовался вкус художника. Когда же в окнах мне снова бросились в глаза гранитные вкрапления бескрайних болот, непрерывно простирающихся до самого горизонта, я снова не испытал ничего, кроме недоумения. Было совершенно непонятно, зачем этот интересный в разговоре, эрудированный и образованный человек, который, наверняка, мог бы блистать в светском обществе, добровольно запер себя в таком унылом месте.

– Светское общество было, доктор, были деньги и слава, всё было, – сказал Степлтон за моей спиной, и я невольно вздрогнул от того, что он, даже не видя моё лицо, прочитал мои мысли. – Об этом вы подумали, глядя в окно, не так ли? Я проводил раскопки под Мадридом и планировал организовать уникальную выставку древних артефактов, когда моя ненаглядная Эл-Эл, моя умница, внезапно заболела и скончалась. Я продал почти всё и уехал сюда, чтобы с головой погрузиться в работу и пережить горькую утрату.

– Вы говорите о своей покойной жене?

– Да, пойдёмте наверх, я вам кое-что покажу. Антонио тем временем приготовит нам что-нибудь.

На стене у простенькой лестницы, которая вела наверх, светился золотистым цветом примечательный гобелен с сюжетом картины «Бахус и Ариадна». Внизу крупными латинскими буквами была вышита какая-то фраза. Я напряг все свои познания в латыни, чтобы как можно точнее перевести текст, и вот что у меня получилось:

«Боюсь, боюсь сказать, что вы преступны, о, женщины, которые доступны, доступность женщин – сладость для одних, и горечь слёз для женщин остальных!

Гомер».

Наверху, в мезонине, мне открылся удивительный мир различных экспонатов, здесь была разнообразная утварь из кости и камня, а на стенах висели величественные маски известных диких зверей, – лис, оленей, медведей, – а также загадочных и жутких чудовищ. Они были так искусно сработаны и впечатляли настолько, что казалось, сейчас зашевелятся.

– О, интересно! А откуда они?

– Моя собственная реконструкция по древним наскальным рисункам. Жена помогала мне, она была этнографом.

– Потрясающе! Они кажутся настоящими животными и реальными чудовищами.

– Я знаю кое-какие секреты их изготовления.

– Вы – настоящий мастер! Как вы их делаете?

– Шкура натягивается на глину. Глаза – крашеные кристаллы. Зрачки – агаты, а остальное – моя тайна. В общем, кропотливый и титанический труд.

– Ещё бы!

Степлтон подвёл меня к огромной маске зверя с довольно впечатляющими саблевидными рогами, которые едва не упирались в потолок. Совершенно седые волосы, густо облепившие губы и клином свисавшие под челюстью, были очень похожи на человеческую бороду.

– Красавец, правда?

– Горный козёл?

– Точнее, козерог. Это любимая маска моей дорогой жены. Ох, как мне её не хватает! Когда солнце вступало в созвездие Козерога, люди каменного века праздновали Новый год, надевая для ритуальных танцев такие маски. Она очень любила это время года.

Возле окна стоял рабочий стол, на котором я заметил фотографию в рамке на подставке. Может быть, я не обратил бы на неё никого внимания, однако запечатлённая на фотографии молодая жгучая брюнетка в роскошном чёрном платье показалась мне не только необычайно привлекательной, но и знакомой. Наверное, под впечатлением от утренней встречи на почте я подумал, не заезжая ли это художница, однако, присмотревшись, понял, что ошибся. Рядом с ней сидел аккуратно причёсанный худенький белобрысый мальчик лет шести с необычайно твёрдым для своего возраста взглядом довольно выразительных глаз.

Что-то необъяснимое потянуло меня к изображению мальчика, однако внимание отвлекла надпись внизу у самого края рамки – «Миссис Кейт Кейт-Вилсон», а в следующий миг Степлтон вдруг чувствительно ткнул меня локтем в плечо и показал взглядом в оконный проём.

– Смотрите!

Я повернулся к окну и отчётливо увидел, хоть и на расстоянии, знакомую возвышенность, увенчанную Менгиром, а перед ним, гораздо ближе к нам, – изящную фигурку женщины, она крепила мольберт на треногу, как видно, собираясь рисовать пейзаж.

– Даже с расстояния двести шагов видно, насколько она хороша, правда?

– О, я её, кажется, знаю! Это Берилл Силва, заезжая художница, она приехала из Португалии. Сегодня я видел, как она получала посылку на почте. В самом деле, очень красивая девушка!

– Если она вам понравилась, то у вас глаз художника.

– Вряд ли найдётся мужчина, который пройдёт мимо неё и не оберётся.

– Я впервые вижу её здесь.

– Говорят, она остановилась в Гримпене и часто ходит на болота, чтобы рисовать акварели.

– Да, места здесь действительно живописные, хотя иногда навевают скуку. Всё зависит от погоды. Сегодня солнце, и сразу веселее. Пойдёмте, доктор, пора обедать!

Я показал рукой на небольшую вещицу из красного дерева, которая лежала на подоконнике и была похожа на мордочку со смешно приплюснутым носом и небольшой прорезью для рта.

– А это что такое?

– Ещё одна моя реконструкция, – маска, которая надевалась на лицо мальчика в тот день, когда он начинал ходить, так люди каменного века благодарили духов.

Несмотря на сумерки, незаметно опустившиеся на болота, обратно я возвращался с лёгким сердцем. Были ли тому виной знакомство с новым интересным человеком, прекрасный обед, обилие впечатлений или то, что в момент, когда я проходил мимо мисс Силвы, по-прежнему стоявшей у мольберта, она приветливо улыбнулась мне и махнула рукой, как старому знакомому, не знаю. Скорее всего, всё перечисленное, взятое вместе, немного развеяло мои переживания по поводу той ответственной миссии, которую возложил на меня Холмс.

Глава восьмая. Первый отчёт доктора Ватсона

С этого места я буду излагать ход событий посредством сжатого воспроизведения моих писем Шерлоку Холмсу, которые сейчас лежат передо мной на столе. Одну страницу я пропускаю, дабы избежать повторений, зато остальные воспроизвожу в точности, тщательно раскрывая все пережитые мной чувства и подозрения, которые вряд ли возможно изложить по памяти, тем более, что после того, как ужасные события закончились, я с облегчением постарался забыть многие из них.

Баскервиль-холл, тринадцатое октября.

Мой дорогой Холмс, мои предыдущие письма и телеграммы до настоящего дня в полной мере держали вас в курсе тех событий, которые произошли в этом, как мне кажется, окончательно забытом Богом уголке мироздания. Чем дольше человек остаётся здесь, тем больше дух болот погружается в его душу, превращая её в пустоту своим зловещим колдовским очарованием. Как только вы смотрите на серые каменные хижины на изрубленных примитивными орудиями склонах холмов, вы совершенно забываете, сколько вам лет. А если вдруг видите покрытого шкурами волосатого человека, выползающего из низкого отверстия, служащего входом в его дом, прилаживая стрелу с кремниевым наконечником к тетиве лука, то наверняка почувствуете, что его присутствие более естественно, чем ваше собственное. Странно, что они жили так скученно в совершенно бесплодном месте. Я, конечно, не такой знаток древностей, как Степлтон, однако склоняюсь к мысли, что этот забытый народ не был воинственным и не совершал опустошительных набегов, поэтому занял места, на которых больше никто не желал селиться. Степлтон, напротив, утверждает, что в древности на этих холмах шумели богатые плодами и дичью рощи, и этот народ жил здесь, пока не пришли завоеватели и не вырубили всё до последнего дерева, тогда болото стало наступать, и люди ушли. Интересно, кто может сказать наверняка?

Всё это, конечно, не относится к той миссии, которую вы мне поручили, и, скорее всего, будет совершенно неинтересно вашему суровому и чрезвычайно практичному уму. Я всё ещё помню ваше полное безразличие к вопросу о том, солнце вращается вокруг земли, или, может быть, земля вокруг солнца. Позвольте мне, однако, вернуться к фактам, касающимся сэра Генри Баскервиля.

За прошедшие несколько дней вы не получали от меня никаких известий, потому что не было ничего такого, что, в самом деле, заслуживало бы внимания, пока не произошло весьма неожиданное событие, о котором я расскажу чуть позже, а пока освещу некоторые другие обстоятельства.

Вы не поверите, однако сэр Генри снова стал жаловаться, что ночью кто-то тихонько постукивает в его окно. Мы всю ночь просидели вдвоём в его спальне, однако ничего не услышали, кроме шума дождя снаружи. Глядя в окно, мы никого не заметили, однако внезапно мне почудилось, что в конце Тисовой аллеи мелькнула очень сильно сгорбленная старческая тень в длинном до пят одеянии. Сэр Генри её не видел, однако, почему-то безоговорочно мне поверил и долго не мог успокоиться. Скорее всего, он решил, что это, словно тень отца Гамлета, встал из земли, требуя отмщения, призрак его несчастного дядюшки.

Каково же было моё удивление, когда днём я, гуляя по болотам, вновь увидел эту тень у Менгира, а вечером в сумерках заметил её напротив мерцающего пламени в ночи. Когда я подошёл ближе, то увидел пастухов, гревшихся у огня, однако никакого старика поблизости не оказалось. Вместе с пастухами сидели подростки в грубой мужской одежде и уродливых широкополых войлочных шляпах. Один из них, синеглазый, с золотыми кудрями был похож на девушку, он почему-то сидел с закрытыми глазами и шевелил вишнёвыми губами, как будто читал стихи.

Пастухи, перебивая друг друга, рассказывали о призраке Чёрной собаки, который якобы обитает на болотах.

– Один человек ехал на фургоне и наехал на Чёрную собаку, – он и его повозка сгорели дотла!

– Это что! Один фермер ударил Чёрную собаку по глазам, ему не понравилось, как они горели в темноте. Свечение мгновенно исчезло, однако бедолагу парализовало, он не мог ни двигаться, ни разговаривать до конца своих дней.

– Пустяки, а вот я знаю случай! Джентльмен увидел большую и довольно милую чёрную собаку, напоминавшую телёнка. Он решил погладить зверя, однако рука прошла сквозь пустоту, в следующий миг раздался оглушительный взрыв, и покалеченный любитель телят отлетел на десяток шагов.

– Эх, вы, дурни! Чёрный пёс, явившийся одинокому путнику на болотах, всего лишь предвещает ему скорую кончину.

Симпатичный подросток с вишнёвыми губами вдруг открыл свои необычайно прозрачные глаза, наполненные невыразимым страданием, и они неожиданно грозно блеснули в свете пламени. К своему изумлению я совершенно неожиданно, помимо женственности, увидел в нём воплощение непреклонной решимости и стальной воли.

– О, женщины, которые доступны, преступны вы, преступны вы, преступны, – тихо, однако с неописуемым надрывом в голосе сказал он.

Меня бросило в дрожь вовсе не от баек, я их не воспринял всерьёз, а от этих странных слов. Мне показалось, что я где-то слышал нечто подобное, однако никак не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах. Выражение лица подростка было таким, словно он собрался немедленно привести в исполнение смертный приговор, вынесенный его кровному врагу. Мне сразу захотелось уйти домой, однако, преодолевая себя, я попытался заговорить с ним. К сожалению, все мои вопросы остались без ответа, словно он вдруг сделался глухонемым, а пастухи показали знаками, что парень немного не в себе, и мне пришлось отстать от него.

Утром следующего дня в надежде наткнуться на странного старика я забрёл далеко за овечьи пастбища и вдруг, в самом деле, увидел его. Он, припав к земле, внимательно осматривал тернистые веточки дрока, словно выискивая что-то на его колючках. Его примятая, словно на ней долго сидели, потёртая фетровая шляпа, дурацкий цветастый шарф и длинное до пят серое пальто были хорошо видны издалека. Мой оклик произвёл поразительное действие, – он шустро, как юноша, прыгнул вбок и исчез за валуном. Я погнался за ним, совершенно забыв об осторожности, однако, забежав за камень, никого не обнаружил. Внизу расстилался обрывистый гранитный склон, изъеденный ветрами за многие тысячи лет, а незнакомец словно растворился в воздухе. Сбивая ботинки, я лазил по кручам, то карабкаясь вверх, то сбегая вниз, однако нигде никого не обнаружил, тогда я двинулся по болоту, исполненный горячего желания выследить этого странного типа. Больше ему деваться было некуда.

Через полчаса моя нога ступила на узкий полуостров с твёрдым торфом, который своим длинным концом глубоко вдавался в широко разлившийся бог. Подойдя к самому краю, я обнаружил колышек, глубоко втиснутый в зеленоватую жижу, дальше были видны другие, очевидно, что кто-то таким способом обозначил тропу, которая, судя по тому, что я узнал от Степлтона, вела вглубь Великой Гримпенской трясины.

Вдруг мне показалось, что женский голос зовёт меня по имени, я оглянулся и похолодел. Между камней мелькнула серая четвероногая тень. Вне всякого сомнения, это была огромная собака! Мои волосы зашевелились под кепкой, зловещий рык болот, который я слышал накануне, кажется, снова ударил в самые перепонки, и в голове всё смешалось. Сам не знаю, что на меня вдруг нашло, – не помня себя, я попятился назад и провалился в трясину по самую грудь.

Видимо, я попал в тот самый бог, о котором говорил Степлтон, – покрытую сочной растительностью яму со зловонной болотной жижей. К счастью, погрузившись почти с головой, я неожиданно упёрся каблуком в шаткое, однако достаточно твёрдое дно и сумел оттолкнуться от него, после чего уцепился за ветки дрока. Колючки в кровь изодрали пальцы, однако я совершенно не чувствовал боли, меня сковал животный страх, и эти тонкие тернистые веточки были моей единственной надеждой.

Наверное, нет смысла описывать мою наполненную одним лишь ужасом борьбу с трясиной, она обхватила меня со всех сторон и, несмотря на мои отчаянные усилия, не отпускала. Схватка длилась долго. В конце концов, я совершенно выбился из сил и впал в полное безразличие. Вода перестала казаться ледяной, ужас притупился, а сон тяжело навалился на веки. Я прекрасно понимал, что если усну, то больше не проснусь, однако ничего не мог поделать.

Да, дорогой Холмс, вряд ли я писал бы эти строки, если бы не мисс Силва, которая случайно увидела меня с вершины, которую она выбрала, чтобы, обозревая живописные окрестности, рисовать свою очередную гениальную акварель. У неё не хватило сил, чтобы вытащить меня, она стала громко звать на помощь, и на счастье неподалеку оказался мистер Степлтон, с помощью трости он вытянул меня на сухое место. Мисс Силва вежливо отвернулась, а он раздел меня донага, избавив от одежды, превратившейся в сплошной жирный грязный ком, и докрасна растёр моё синее тело кашасой – бразильским ромом, который на счастье оказался у него с собой в плоской походной фляжке. Во многом благодаря этой процедуре я избежал неприятных последствий, – ужасная ледяная ванна грозила мне, как минимум, затяжной простудой.

– Вы погибли бы вовсе не от утопления, всё это сказки, а от переохлаждения, поскольку выбраться из вязкой жижи не так-то просто, – сказал Степлтон, когда я сушился у огня в его доме и курил бразильскую сигару Коста Пена, которую мне любезно предложил мой спаситель. – Запомните две главные заповеди безопасного пребывания на болоте – не останавливаться и не наступать на ярко-зелёное.

Мисс Силва всё это время была с нами, и мы смогли с ней ближе познакомиться. Удивительная девушка, – умная, тактичная, воспитанная, образованная, она великолепно разбирается в искусстве и даже точно назвала то место из «Илиады», которое было вышито на гобелене, висевшем на стене. Я вспомнил, что миловидный подросток у пастушьего костра говорил похожую фразу, и какое-то смутное предчувствие загадки появилось в моём сердце, однако как я ни бился, мне не удалось увязать друг с другом два этих факта.

Сэр Генри, узнав о случившемся, захотел немедленно увидеть моих спасителей, состоялся визит в Баскервиль-холл, во время которого баронет проявил нешуточный интерес к нашей прекрасной гостье, что совсем неудивительно, поскольку время для него как будто остановилось в этом унылом одиноком месте, а она, в самом деле, захватывающая женщина! Есть в ней что-то от тропической экзотики, это впечатляет сэра Генри и, между прочим, как я неожиданно заметил, глубоко потрясает Степлтона. Как видно, любая необыкновенность, не отшлифованная современной технократической цивилизацией, не может оставить его равнодушным. Он выглядит холодным и совершенно бесстрастным, однако временами, когда смотрит на мисс Силву, я с удивлением замечаю в его глазах жаркое пламя. Скажу честно, меня неприятно поразило поведение Степлтона. Неужели он, увидев Берилл, сразу забыл свою покойную жену?