Текст книги "Проклятие Баскервилей. Первоначальная рукопись сэра Артура Конан Дойла"

Дальше всё произошло с калейдоскопической быстротой. Громко клацнул замок, тихонько заскрипела дверь комнаты, и в следующий миг раздались звуки стремительных шагов по направлению от шкафа к окну, мелькнула и пропала тень, затем в свете свечи промелькнула и исчезла другая, а свеча осталась гореть на подоконнике.

Сэр Генри выскочил из шкафа и прыгнул к подоконнику, я следовал за ним, и мы почти синхронно высунулись из окна, вдохнув свежий ветер ясной холодной ночи. Каково же было наше удивление, когда мы увидели Бэрримора, зависшего снаружи под окном на стеблях плюща, в отблеске свечи он выглядел бледно-синим и с ужасом смотрел на нас. Его чёрные глаза дико горели на мертвенно-бледном лице.

Сэр Генри постучал пальцем по подоконнику.

– Алло, Бэрримор, что вы здесь делаете?

– Ничего, сэр Генри.

Волнение было настолько сильным, что он едва мог говорить, а тени от пламени свечи жалко метались по его лицу.

– По-вашему, висеть под окнами по ночам, обычное дело, да?

Мы затащили дворецкого обратно в комнату, он трясся, словно осиновый лист и долго не мог вымолвить ни слова.

– По ночам я обычно проверяю окна, сэр, – наконец, сказал он, – что очень не нравится моей жене, однако приходится так делать, поскольку с недавних пор, как она сама мне говорила, кто-то стал ходить под окнами и постукивать в них.

– В самом деле? Почему вы мне не сказали?

– Это мог быть ветер, сэр, я должен был узнать наверняка, чтобы лишний раз не беспокоить вас.

– Узнали?

– Да, сэр, он только что был в этой комнате.

– Ветер?

– Нет, сэр, не ветер. Человек с рваной седой бородой примерно вашей комплекции.

– Как он сюда забрался?

– По плющу.

– Куда он скрылся?

– Убежал в Тисовую аллею.

Я приблизил свои глаза к испуганным глазам Бэрримора.

– Сегодня, в самом деле, кто-то был здесь, однако вы постоянно лазите в это окно по ночам, не отпирайтесь, мы давно следим за вами. Позавчера вы обронили золотые часы, которые подарил вам сэр Генри, они отцепились, выпали из вашего кармана и остались лежать здесь на подоконнике. Кстати, а где они?

Лицо дворецкого сделалось каменным.

– Это моё дело, а не ваше, – сказал он с вызовом.

– В таком случае немедленно покиньте замок, вы уволены, – глухо сказал баронет.

– Сэр, не гневайтесь на него, просто он мне изменяет, вот в чём дело!

Мы с баронетом вздрогнули от неожиданности и обернулись на женский голос. У порога стояла супруга Бэрримора, бледная и ещё больше охваченная диким ужасом, чем муж. Её полная фигура, наспех стянутая юбкой и прикрытая шалью, могла бы показаться комичной, если бы не страшное напряжение чувств, отразившееся на лице.

– Здесь неподалёку живёт его старшая родная сестра Луиза, и он её просто обожает. Джон рос без отца, сестра баловала его, потакала и… в общем, я говорю правду, и, как истинная христианка, терплю это безобразие, делая вид, что ничего не происходит.

– Постойте, не хотите ли вы сказать, что ваш муж изменяет вам со своей родной сестрой?

– Да!

– Элиза, перестань, здесь нет никакой измены, я тысячу раз тебе говорил, что Луиза больна, и мне приходится часто навещать её.

– Ты лжёшь, Джон! Что ты так усердно жёг три недели назад? Её письма?

– Архив сэра Чарльза по его просьбе.

– Лгут глаза твои бесстыжие!

– Погодите, не горячитесь, лучше скажите, где она живёт.

– Ферма Хай Тор, сэр Генри, в пяти милях отсюда, три месяца назад у неё скончался муж.

Как всегда, прямой путь показался нашему другу наиболее естественным, он разбудил конюха, мы сели в коляску и поехали по указанному адресу. Сестра дворецкого оказалась очень приятной, однако, в самом деле, весьма болезненной женщиной средних лет. Она, как видно, особо не удивилась нашему неожиданному ночному визиту и подтвердила, что после недавней кончины мужа ей страшно оставаться в доме одной. Сторожевой пёс был настолько предан мужу, что сбежал в надежде найти хозяина. Брат часто приходит к ней ночью, чтобы приободрить и помочь. Как-то раз, примерно месяц назад, когда ей было особенно плохо, она попросила заезжую приятельницу, которая учится в Плимуте на секретаря-машинистку и периодически навещает её, отправить телеграмму, чтобы срочно вызвать брата помочь ей, и он незамедлительно приехал, едва получив вызов. Джон – её единственная надежда.

Сэр Генри с упрёком посмотрел на Бэрримора, когда под утро мы вернулись в замок.

– Почему вы не рассказали о вашей тяжелобольной сестре?

– Я не хотел обременять вас своими личными проблемами.

– И напрасно! Вы можете бывать у своей сестры в любое время, когда пожелаете, только извещайте меня загодя.

– Благодарю вас, сэр Генри!

Вечером вместо того, чтобы отправиться спать в свои комнаты, мы взяли удобные кресла и установили их в комнате сэра Чарльза. Сэр Генри приоткрыл окно так, как оно было приоткрыто в прошлую ночь, и холодный ветер ударил нам в лицо. Где-то далеко в кромешной тьме горел единственный огонёк.

Кажется, одна и та же мысль вдруг пронзила наше сознание.

– Странный огонёк, – сказал я.

– Я давно замечаю его, – словно эхо, сказал сэр Генри. – Он иногда мерцает по ночам, правда, из моей комнаты его видно гораздо хуже, мешают верхушки деревьев. Как вы думаете, он горит на болотах?

– Вне всякого сомнения. Думаю, что это где-то за Менгиром, на склоне холма, в районе древних хижин, а может даже дальше, возле Расколотого тора.

– Кто это может быть, как, по-вашему?

– Вначале я думал, что на болотах со свечой или фонарём бродит старик-фольклорист, он часто сидит у костра с ночными пастухами и выспрашивает местные легенды. А теперь мне кажется, что, может быть, это тот самый тип, который по ночам шатается под окнами добропорядочных подданных, даже осмеливается забираться в них, когда все спят, и которого сейчас мы поджидаем здесь.

– Возможно, это какой-то беглый каторжник, Ватсон, здесь неподалёку, как я недавно узнал, расположена тюрьма. Что он может натворить, одному Богу известно!

Я посмотрел в благородное лицо сэра Генри, и мне снова показалось, что мы опять подумали об одном и том же. Мисс Силва любит рисовать на болотах. Если какой-то лихой человек скрывается там же, то, несомненно, ей каждый день угрожает смертельная опасность.

– Силы небесные, Ватсон! Пока горит огонёк, давайте изловим беглеца. Что толку ждать здесь, если он там?

– Пойдёмте!

– Возьмите револьвер и наденьте добротные ботинки. Чем быстрее пойдём, тем лучше. Если парень погасит огонь, что мы будем делать в кромешной тьме?

Через пять минут мы вышли из замка и отправились в нашу экспедицию. Ночной воздух напитался тяжёлым запахом сырости и гниения. Под унылый вой осеннего ветра, который кружил со всех сторон, и шорох падающих листьев мы протиснулись сквозь тёмный кустарник. Время от времени луна выглядывала на мгновение, однако тучи закрывали всё небо, и как только мы вышли на болота, сверху упали капли дождя. Огонёк, тем не менее, продолжал ровно гореть впереди.

– Вы вооружены? – спросил я.

– У меня охотничий хлыст.

– Мы должны приблизиться к нему быстро, поскольку он, скорее всего, отчаянный малый. Если возьмём его неожиданно, он сразу будет наш и не успеет оказать сопротивления.

– Интересно, Ватсон, а что бы сказал Шерлок Холмс по поводу всего этого? Как насчёт тех самых ночных часов, когда пробуждаются силы зла?

Как будто в ответ на его слова внезапно из глубины пустынного и мрачного болота раздался странный звук, похожий на рык, который я слышал раньше на краю Великой Гримпенской трясины. Он пришёл с ветром сквозь тишину ночи, вначале как протяжное низкое ворчание, возвышающееся вдруг в грозный рёв, затем постепенно переходящее в печальный стихающий вдали стон. Угрожающий звук повторился ещё раз, и весь воздух, кажется, затрепетал вместе с ним.

Баронет схватил меня за руку, и его побелевшее лицо проступило сквозь темноту.

– Силы небесные, что это, Ватсон?

– Я не знаю, какой-то звук болот. Мне приходилось один раз слышать его до этого.

Мы продолжали стоять, напрягая слух, однако звук растворился в воздухе и больше не повторялся.

– Ватсон, это был вой собаки?

У меня кровь похолодела в жилах от сильно дрогнувшего голоса баронета.

– Мне кажется, он не слишком похож на вой собаки, – неуверенно сказал я.

– Что они говорят об этом звуке?

– Кто?

– Местные жители.

– О, они – тёмные люди! Почему вас беспокоит то, что они говорят?

– Скажите мне, Ватсон! Как они его называют?

Я колебался, однако уйти от ответа, как видно, было невозможно.

– Они говорят, что это подаёт голос Собака Баскервилей.

– Как вы сказали? Подаёт голос?

– Да, чтобы никто не сомневался и помнил, что она на самом деле существует.

Он тихо застонал, затем минуту молчал.

– Собака, – сказал он, наконец, – звук пришёл издалека, несколько миль, наверное. Думаю, что он пришёл вон оттуда.

– Едва ли можно наверняка сказать, откуда он пришёл.

– Он пришёл и стих вместе с ветром. Ветер дует со стороны Гримпенской трясины?

– Да.

– Значит, звук пришёл оттуда. Пойдёмте, Ватсон. А вы сами как думаете, отчего этот звук? Я давно не ребёнок, поэтому не бойтесь сказать правду.

– Степлтон был со мной, когда я слышал этот звук в прошлый раз. Он сказал, что так может звать древняя птица, которая каким-то чудом сохранилась в глуши болот с доисторических времён.

– Какой-нибудь птеродактиль, да? Я разбираюсь в собаках, Ватсон, и вы правы, – звук не похож на их вой, однако в существование птеродактиля я поверить не могу. Боже мой, есть ли хоть капля правды во всех этих историях? Неужели я, в самом деле, подвергаюсь смертельной опасности из-за того, что мой род проклят? Вы верите в это, Ватсон?

– Нет, нет!

– Одно дело смеяться в Лондоне, и совсем другое стоять здесь в ночной болотной темноте и слушать этот звук. Мой бедный дядя! Он увидел ужасную чёрную четвероногую тень, мелькнувшую в Тисовой аллее, в страхе уехал в Лондон, однако это не спасло. Всё сходится к одному, – проклятие рода Баскервилей действительно существует! Не думаю, что я трус, Ватсон, однако этот звук заморозил в моих жилах всю кровь. Потрогайте руку!

Она была холодной, как кусок мрамора.

– Завтра вы будете в полном порядке.

– Не думаю, что я смогу забыть этот зловещий рык. Что будем делать?

– Вернёмся обратно?

– Нет, гори всё огнём, мы вышли взять нашего человека, и давайте возьмём его. Мы пойдём за нашим беглецом, а дьявольская собака, есть она или нет, пусть идёт за нами. Пошли! Правду не скрыть, мы всё равно узнаем её, даже если все исчадия ада выйдут на болото в поисках добычи.

Спотыкаясь, но, однако, не переставая чувствовать локоть друг друга, мы двинулись вперёд, в темноту, сквозь которую проступали одни лишь чёрные очертания зазубренных холмов, а жирная жёлтая капелька пламени продолжала ровно гореть, служа ориентиром.

Вскоре мы поняли, что огонь горит совсем близко, он исходил от свечи, вставленной в примитивный фонарь. Между нами и убогим фонарём возвышался огромный валун, который скрывал наше приближение от глаз беглеца.

– Что будем делать теперь? – тихим шёпотом сказал сэр Генри.

– Подождём, он наверняка где-то рядом.

Едва эти слова сорвались с моих уст, как мы увидели его. Он подхватил фонарь и принялся освещать им щели между камней, как будто ища что-то. Незнакомец был таким, каким его описал Бэрримор, – невысоким крепким человеком, на нём были испанская тёмная шляпа и короткая чёрная накидка. Горящий фонарь, который он опустил к самой земле, время от времени выхватывал из темноты выступающий лоб, густые брови, глубоко посаженные глаза, крупный нос и редкую, как будто изорванную, седую бороду.

Что-то, однако, вдруг вызвало подозрение, он настороженно повернул голову в нашу сторону, в его пронзительных глазах промелькнул страх, однако в следующий миг он сменился холодной решимостью. Наш человек осторожно поставил фонарь на камни и вдруг, резко сорвавшись с места, бросился в темноту. Я немедленно прыгнул за ним, и сэр Генри сделал то же самое. В этот момент беглец выкрикнул проклятье и швырнул в нас кусок скалы, который раскололся надвое, ударившись об огромный валун, возле которого мы пробегали. Если бы не валун, увесистый обломок наверняка покалечил бы нас.

Проскочив гребень холма, мы остановились, буквально ослепнув от кромешной тьмы. К счастью, в этот момент полная луна прорвалась сквозь тучи, и мы увидели, что наш человек, сломя голову, несётся по склону. Он скакал по камням с лёгкостью горного козла, тем не менее, меткий выстрел из револьвера мог бы достать его. Поскольку оружие я взял для самообороны, выстрел в безоружного человека, который не нападал, а убегал от нас, не входил в мои планы.

Он нырнул в расселину между скал, а мы кинулись наперерез, намереваясь перехватить на выходе. Оказавшись неплохими бегунами, мы почти одновременно выскочили к намеченному месту, однако совершенно неожиданно согбенная худая чёрная тень вывалилась из-за бугристого гранитного угла, и удар невиданной силы бросил сэра Генри вбок. В следующий миг я нанёс рукоятью револьвера ответный удар по предплечью беглеца. Тень, словно призрак, мгновенно растворилась в темноте, а что-то довольно громоздкое грохнулось мне под ноги.

Я помог сэру Генри подняться. Он тряхнул головой, стараясь прийти в себя. Вконец обессиленные, мы сели на два больших камня и увидели, как чёрная тень промелькнула между двух дальних валунов и исчезла. Броситься снова в погоню было выше наших сил, мы совершенно выдохлись. Прошло какое-то время, прежде чем мы отдышались и нашли в себе силы, чтобы подняться и идти домой.

Заходящая луна светила справа, и вершина гранитного тора застыла как раз напротив нижнего края её серебряного диска. Там, на самой вершине, я вдруг увидел освещаемую сзади неподвижную человеческую фигуру, чётко очерченную и такую чёрную, словно она была статуей, вырезанной из эбенового дерева. Не думаю, что это была иллюзия, Холмс. Уверяю вас, что за всю свою жизнь я не видел ничего более отчётливого. Насколько могу судить, это была фигура довольно высокого, стройного, однако чуть сгорбленного мужчины. Он был в длинном одеянии до пят, его ноги были немного расставлены, руки сплетены на груди, голова наклонена, как будто он сосредоточенно размышлял об этом бескрайнем пространстве, созданном из торфа и гранита. Наверное, сам дух этого ужасного места явился на скале! Всем своим видом он несомненно напоминал старика-фольклориста.

С криком удивления я показал на него баронету, однако как раз в тот момент, когда я повернулся, чтобы схватить своего спутника за руку, тень исчезла. Острая гранитная вершина по-прежнему резала нижний край лунного диска, однако теперь она была совершенно голой, не сохранив ни единого следа молчаливой и неподвижной фигуры.

Первой моей мыслью было отправиться в том направлении, чтобы обыскать тор, однако, расстояние было слишком большим. Нервы баронета дрожали от напряжения после того, как он услышал странный звук с болот, напомнивший мрачное семейное предание, и больше ему не хотелось никаких приключений. Он не заметил одинокую фигуру на скале и не испытал того трепета, который вызвало во мне её странное и величественное появление.

– Наверное, это ваш старик-фольклорист продолжает проникаться духом местности.

Кажется, такое объяснение было, в самом деле, самым правильным, однако, я всё-таки хотел бы получить дополнительные доказательства его истинности. Мы вернулись к фонарю. Он представлял собой насквозь проржавевшую железку, которую наш беглец, скорее всего, притащил с кладбища, внутри всё ещё теплился огарок сальной свечи.

Я взял фонарь, мы двинулись к месту схватки, однако немного поплутали в расселинах, прежде чем нашли его. Сэр Генри шёл, держась за крепко ушибленный лоб, наверное, у него побаливала голова, а я внимательно смотрел под ноги, чтобы не провалиться в какую-нибудь щель, и неожиданно нашёл примечательную вещь, зацепившуюся за ветку дрока. Колючий кустарник рос в стороне от прохода между валунами, и я совершенно случайно высветил вначале золотую цепочку, а затем золотые часы.

– Так вот в чём дело! – сказал сэр Генри. – Удирая из замка, он обронил часы, которые стянул с подоконника, днём обнаружил пропажу, а ночью вернулся, чтобы найти ценную вещь. Ещё бы! Такую добычу жалко упускать.

С помощью фонаря мы обследовали место схватки и обнаружили потёртый старый чёрный саквояж с позолоченными застёжками, скорее всего, именно им беглец с размаху ударил сэра Генри в голову. Внутри лежал увесистый булыжник, а, кроме него, похоже, больше ничего не было. Выбросив камень, мы взяли саквояж с собой и двинулись в обратный путь.

Вдруг сэр Генри тонко вскрикнул.

– Вы видели, Ватсон?

– Где?

– Там, на тропе!

– Что?

– Собака!

Мы секунду смотрели друг другу в глаза, а затем, не сговариваясь, сорвались с места и кинулись бежать с такой быстротой, что, наверное, зайцы позавидовали бы. Я не помню, чтобы когда-либо в своей жизни испытывал такой страх и бегал так быстро.

Утром мы сходили к тому месту, тропа сплошь была покрыта камнями, и никаких следов мы, понятное дело, не увидели, однако чуть в стороне среди обломков проглядывала чёрная земля. Накануне вечером крапал дождь, он смочил грунт, и если существо, которое мы видели ночью, было материально, то оно наверняка оставило бы следы. Внезапно баронет схватил меня за рукав, я повернул голову, и мы застыли, не смея шелохнуться, – между двух обломков древнего серого камня отчётливо виднелся след какого-то огромного зверя.

Настроение баронета, которое с утра немного улучшилось, вновь резко испортилось. Я попытался отвлечь его, и мы навели справки в Принстаунской каторжной тюрьме, – не было ли у них недавно побегов заключённых. Отрицательный ответ слегка обескуражил нас, поскольку по-прежнему было совершенно непонятно, кто так дерзко осмеливается залезать в окна замка.

Тем не менее, подробно обсудив наше положение, мы пришли к выводу, что приключения прошедшей ночи всё-таки имели кое-какие результаты, и вы должны признать, мой дорогой Холмс, что я сделал всё возможное, чтобы поставить вас в курс всех событий. Возможно, что многое из того, что я описал, не имеет никакого отношения к делу, однако, по всей видимости, будет лучше, если я позволю вам иметь на руках все факты, оставив на ваше усмотрение выбор тех, которые являются существенными.

Думаю, что мы довольно значительно продвинулись по делу. Бэрриморы, как оказалось, не случайно находились в поле нашего зрения, однако теперь установлены мотивы их действий, и ситуация совершенно прояснилась. Вряд ли у вас после всего, что нам стало известно, остались сомнения в том, что они никоим образом не причастны к гибели сэра Чарльза.

Вместе с тем, болото с его загадочными обитателями остаётся, как и прежде, такой же непостижимой загадкой. Возможно, в моём следующем послании я смогу пролить свет и раскрыть его тайну. Было бы лучше, если бы вы всё-таки приехали к нам. [В любом случае я напишу вам в течение следующих нескольких дней.]

Глава десятая. Выдержки из дневника доктора Ватсона

До сих пор мне удавалось цитировать выдержки из писем, которые я отправлял Шерлоку Холмсу в самые первые дни. Теперь, однако, я достиг той точки своего повествования, которая вынуждает меня отказаться от этого способа изложения и снова довериться моим воспоминаниям, дополненным ежедневными записями, которые я вёл в то время. Несколько выдержек из моего дневника возвращают меня к сценам, которые неизгладимо и во всех подробностях запечатлелись в моей памяти. Я продолжаю, таким образом, с того утра, которое последовало вслед за нашим так неудачно прерванным преследованием беглеца и другими загадочными событиями на болоте.

Шестнадцатое октября. Мрачный и туманный день с непрерывно моросящим дождём. Дом окружен плотным кольцом серых туч, которые время от времени приподнимаются, однако лишь для того, чтобы открыть взору унылые изгибы болот с тонкими серебряными венами на склонах холмов и дальними валунами, сверкающими влажными боками под светом, проникающим сквозь пелену облаков.

Глубокое уныние снаружи и внутри. Баронет невероятно мрачен после вчерашних злоключений. У меня самого тяжесть на сердце от осознания неумолимо надвигающейся опасности. Несомненно, какое-то зловещее воздействие оказывается на нас.

Вот цепь обстоятельств, которые неизбежно приводят к такому выводу. Смерть предыдущего хозяина замка, обстоятельства которой, кажется, в точности совпадают с обстоятельствами, изложенными в семейном предании. Неоднократные свидетельства местных жителей о странном существе на болотах. Дважды я своими собственными ушами слышал звук, отдалённо напоминающий рычащий стон собаки, его доносил ветер со стороны Гримпенской трясины. Это невероятно, невозможно, это, в самом деле, находится за пределами действия обычных законов природы, однако, собака-призрак оставляет следы на влажной земле и наполняет воздух звуком в полном соответствии с физическими законами. Мы с сэром Генри своими собственными глазами видели её след, а сэр Генри, кроме этого, заметил в темноте ночи огромную четвероногую тень, промелькнувшую среди камней. Именно она заставила нас сорваться с места и бежать с болот без оглядки.

Степлтон и Мортимер впадают в предрассудки, однако, я, человек, имеющий множество недостатков, но совершенно точно обладающий одним несомненным достоинством – здравым смыслом, не могу верить сказкам. Чтобы поверить, мне следует опуститься до уровня тех несчастных жителей, которые, мало того, что рассказывают о призраке, так ещё утверждают, что его глаза и пасть изрыгают пламя. Холмс никогда не стал бы слушать подобные фантазии, а я здесь его негласный представитель.

Однако факты есть факты, и я дважды своими собственными ушами слышал странный звук. Предположение о том, что, в самом деле, какая-то огромная собака бродит по болотам, могло бы объяснить всё, однако где она прячется, чем питается, откуда появилась, почему никто не видел её днём? Естественное объяснение содержит столько же сложностей, сколько сверхъестественное! К тому же, помимо собаки, имеется факт вполне земного присутствия в Лондоне – преследование со стороны человека с саквояжем и предупреждающая надпись губной помадой. Остался ли он в Лондоне или последовал за нами сюда? Мог ли он быть тем незнакомцем, которого я видел лунной ночью на Торе? А, может быть, он – тот самый беглец, за которым мы бегали прошлой ночью, кстати, на нём были шляпа и накидка, очень похожие на те, которые мы видели на незнакомце, следившем за сэром Генри на Риджент-стрит.

Человек на Торе, скорее, похож на старика-фольклориста, которого мне никак не удаётся изловить, тем более, что вор-беглец не мог за такое короткое время достичь Тора, если только он не обрёл вдруг способность летать по воздуху. В таком случае вор, залезший к нам ночью, не причастен к делу, хотя имеет седую бороду, одет так же, как человек с саквояжем на Риджент-стрит, и у него, в самом деле, имелся саквояж, пока мы его не отобрали, правда, он чёрного, а не бежевого цвета. А человек на Торе действительно следит за нами и, скорее всего, приехал сюда из Лондона. Пусть фигурой он мало похож на человека с саквояжем, однако мог горбиться для маскировки, к тому же я плохо разглядел его, бороду он мог сбрить, а шляпу и накидку у него мог украсть наш бродяга-вор.

Получается, что мы так и не стряхнули с себя хвост. Если я задержу его, тогда мы найдём кончик в этом запутанном клубке, и теперь, по всей видимости, именно этой цели я должен посвятить все свои силы.

Первым побуждением было рассказать о моих планах сэру Генри. Вторым и, как мне показалось, более мудрым мотивом стало желание сыграть собственную партию, рассказывая о своих намерениях как можно меньше.

Баронет молчалив и расстроен, его нервы необычайно взвинчены после того звука на болоте. Я не скажу ему ничего, чтобы не увеличивать беспокойство, а сам предприму свои собственные шаги, чтобы узнать, наконец, разгадку.

Пока после завтрака я делал эти записи, сэр Генри вернул Бэрримору часы, затем занялся саквояжем, неожиданно обнаружил в нём густо исписанный листок бумаги и пригласил меня посоветоваться.

Я взял в руки листок и с изумлением прочитал записку, выведенную каллиграфическим почерком так, словно буквы были не написаны, а отпечатаны на типографском станке:

«Шестнадцатого сентября снимите номер 1А в известном вам отеле, приставьте к окну пожарную лестницу, она во дворе, и, не зажигая свет, ждите меня в десять часов вечера. Сожгите это письмо. Здесь много любопытных глаз. Л.Л.».

Меня бросило в дрожь от этого послания. Оказывается, некая Л.Л. назначила кому-то свидание шестнадцатого сентября в десять часов вечера, то есть в тот самый день и час, когда скончался сэр Чарльз!

– Вы помните, Ватсон, вор открыл левую дверцу шкафа, затем услышал шаги Бэрримора за дверью комнаты, схватил первое, что ему попалось под руку – саквояж, по пути подобрал часы с подоконника, вылез в окно и скрылся.

– Так оно и было. Это саквояж вашего дяди! Почему мы сразу не обнаружили в нём письмо?

– Подкладка повреждена, как будто чрезвычайно острое кривое лезвие её сильно прорвало, листок завалился в прореху, а мы в темноте не заметили.

Сэр Генри позвонил в колокольчик, и в кабинет вошёл Бэрримор.

– Вы, кажется, чем-то недовольны?

– Ни в коей мере, сэр Генри.

– Часы в порядке?

– Благодарю вас, они идут точно, а две вмятины на корпусе будут дороги мне, как память о вашем благородном поступке, сэр!

– Ваша жена успокоилась?

– Да, сэр.

– В таком случае скажите мне, незадолго до кончины получал ли сэр Чарльз какие-либо письма?

– Ему всегда приходило много корреспонденции.

– Осталось что-нибудь?

– Перед отъездом в Лондон сэр Чарльз просмотрел все накопившиеся письма, отобрал нужные, а остальные сложил в саквояж и поручил мне сжечь их.

– Выполнили ли вы его поручение?

– Выполнил, сэр. Я развёл большой огонь в рыцарском камине, который находится в холле, и сжёг весь ненужный архив.

– А знаете ли вы женщину, имя и фамилия которой начинается на букву Л, она, кажется, вела с сэром Чарльзом личную переписку?

– Писем приходило довольно много, вряд ли было возможно запомнить инициалы отправителей.

– Получается, что этот саквояж стоял в шкафу пустой после того, как вы сожгли архив?

– Совершенно верно, сэр.

– А все ли вещи в комнате дяди на месте?

– К сожалению, исчез ваш чемодан, сэр.

– Как вы сказали? Мой чемодан?

– Да, тот, в котором хранились ваши старые костюмы. Вы сказали, что они вам не нужны, поскольку в Лондоне вы купили новые, и я временно поставил чемодан с ними в комнату сэра Чарльза.

– Однако разве вор успел прихватить чемодан?

– Нет, сэр.

– В таком случае как чемодан мог исчезнуть?

– Видимо, вор неоднократно залазил в комнату вашего дяди.

– Очень хорошо, Бэрримор, вы можете идти.

Когда дворецкий оставил нас, сэр Генри повернулся ко мне.

– Итак, Ватсон, что вы думаете об этом новом обстоятельстве? Пролился ли хоть какой-нибудь свет?

– К сожалению, темнота остаётся, и она, кажется, стала даже ещё чернее, чем прежде.

– Думаю, так и есть, однако, если мы выследим Л.Л., то, возможно, всё, в конце концов, прояснится. Мы много выиграем от этого, у нас в руках будет женщина, которая знает важные факты, если только мы найдём её. Как вы думаете, что следует сделать?

– Давайте немедленно сообщим Холмсу, это даст ему ценную улику, которую он давно разыскивает, и я вряд ли сильно ошибусь, если предположу, что вскоре она приведёт его сюда.

Поднявшись к себе в комнату, я во всех подробностях обрисовал Холмсу утреннее происшествие и немедленно отослал письмо. Было очевидно, что мой друг с головой погрузился в неотложные дела, так как все ответные послания, которые он отправлял с Бейкер-стрит, были немногочисленны, лаконичны, и не содержали никаких комментариев, касающихся моего поручения. Несомненно, что он напал на след в Лондоне, и новые факты целиком поглотили его силы и способности. Всё же новый момент должен был, несомненно, задержать его внимание и вернуть интерес к тому, что происходит в Баскервиль-холле. Я так хочу, чтобы он был здесь!

Семнадцатое октября. Сегодня весь день лил дождь, срываясь с карниза и стекая по плющу. Я думал о ночном воре, который прятался на унылом, холодном и голом болоте, где лишь одни сырые камни могли послужить ему убежищем. Бедняга! Каким бы ни были его преступления, он сам себя наказал и давно искупил вину.

Затем я подумал о человеке, лицо которого мельком заметил на Риджент-стрит, и фигуре на скале, отпечатавшейся на лунном диске, словно чёрный трафарет. Попал ли этот таинственный незримый наблюдатель, человек из темноты в тот дождевой потоп, который сейчас царит на болотах? А, может быть, под маской чудаковатого фольклориста скрывается злодей, который строит козни против представителей рода Баскервилей, и человек на скале – это, в самом деле, он? Признаюсь, с недавних пор странное чувство стало охватывать меня всякий раз, когда я думал об этом старике. Он неизменно вызывал улыбку, и в то же время я сердцем чувствовал, что в нём таилось что-то фальшивое, наигранное и зловещее.

Вечером я набросил на плечи непромокаемую накидку и отправился пешком в самую глубь сырых просторов, полных мрачных видений. Дождь бил мне в лицо, и ветер свистел в ушах. Пусть Бог помогает тем, кто бродит по Великой трясине в этот час, где даже твёрдые возвышенности превратились в топь.

Я нашёл Чёрный Тор, на котором видел одинокого наблюдателя. С его скалистой вершины открылся вид на унылые долины. Дождь струился стеной на их рыжую поверхность, а тяжёлые низко нависшие тучи, словно аспиды, сворачивались в синевато-серые кольца вокруг фантастических вершин. Нигде не было даже намёка на след того одинокого человека, который, как видно, совершенно случайно попался мне на глаза позапрошлой ночью.

Я не выдержал, прокричал, что было мочи:

– Эй, ты, проклятый, человек ты или тень, выходи! – и выстрелил в воздух, как будто надеясь, что вместе с револьверным зарядом накопившееся за эти дни нечеловеческое напряжение уйдёт, наконец, в небо.

Когда я шёл обратно, меня нагнал доктор Мортимер, он ехал на своей двуколке по ухабистой болотной колее, которая приходила с какой-то дальней фермы. Доктор был очень внимателен к нам, и почти каждый день навещал нас, чтобы справиться, как идут дела. Он усадил меня рядом с собой, так что моё возвращение прошло комфортно.

Он по-прежнему переживал, что не смог изобрести люминофор.

– Жена говорит, что не намерена всю жизнь сидеть здесь, подруги ездят на вечеринки в Плимут, примеряют новые платья, а она заперла себя в четырёх стенах, вечно ожидая мужа, который круглыми сутками нянчится с пациентами или обнимается в могилах с доисторическими скелетами.