Текст книги "Проклятие Баскервилей. Первоначальная рукопись сэра Артура Конан Дойла"

Поразительно, однако, что Степлтон с самого начала знакомства с мисс Силвой каким-то мистическим образом стал влиять на неё. Всякий раз, когда он говорил, она смотрела на него, как восхищённая ученица на учителя, что чрезвычайно раздражало сэра Генри. В такие моменты можно было заметить сухой блеск в бесцветных очах Степлтона, а суровая складка у его тонких бледных губ становилась ещё тяжелее, так обычно бывает не только у решительных, но и крайне жестоких и эгоистичных людей. Думаю, что Степлтон мог бы пополнить вашу коллекцию примечательных мужских типов.

Он, кстати, проявил неплохое знание легенды о Собаке Баскервилей, которую ему постоянно повторял сэр Чарльз, и показал комнату, в которой порочный Хьюго решил совратить дочь соседского фермера в ту далёкую роковую ночь. Степлтон, к счастью для него, не знал, что теперь эта комната была спальней сэра Генри, и поэтому ничего не заметил, однако от моего взора не ускользнула бледность, которая тонкой вуалью покрыла лицо молодого Баскервиля.

Наш антиквар во всех подробностях изобразил, как пьяная компания вначале услышала лёгкий стук в окно, а затем увидела в оконном проёме морду карающего призрака. Наш сосед не понимал, что своими подробностями буквально копается острыми ногтями в ещё незажившей ране сэра Генри. Как видно, он полагал, что рассказ сильно позабавит присутствующих. Берилл, в самом деле, заразительно смеялась, и я видел в такие моменты, с какой досадой баронет смотрел в холодно улыбающееся лицо Степлтона.

Сэр Генри, следует отдать должное его мужеству, старался не показывать то гнетущее впечатление, которое произвели на него рассказы Степлтона, и неоднократно спрашивал, верит ли он в возможность вмешательства сверхъестественных сил в дела людей. Баронет спрашивал беззаботно и весело, однако чувствовалось его серьёзное отношение, поскольку он ловил каждое слово, сказанное в ответ.

Степлтон совершенно неожиданно для меня проявил сдержанность, и я был благодарен ему за это. Он явно щадил чувства молодого Баскервиля, поскольку, как нетрудно было заметить, мог бы рассказать гораздо больше. Желая, наверное, как-то успокоить баронета, он поведал нам несколько историй, из которых следовало, что многие аристократические семьи испытывали похожее необъяснимое наукой влияние, и в итоге у меня, например, сложилось впечатление, что он, скорее, разделяет обывательские предрассудки, нежели придерживается позиций материалистической науки. Сэр Генри сделался чрезвычайно встревоженным после этого разговора.

Степлтон пригласил всю нашу компанию в Меррипит-хаус, и на следующий день мы явились к нему. Обед был великолепен, испанское вино покоряло, сэр Генри познакомился с Берилл ещё ближе и решил остаться с ней наедине, чтобы переговорить с глазу на глаз, однако к моему величайшему удивлению Степлтон на правах хозяина дома решительно пресёк такую попытку, что вызвало у сэра Генри крайнее недоумение.

Я не мог поверить, что Степлтон ревнует Берилл. Какое дело ему, вдовцу, бережно хранящему память о безвременно скончавшейся жене, до романа своего соседа, тем более, что эта любовь могла стать настоящим подарком, поскольку тогда, в самом деле, привязала бы баронета к замку, о чём давно грезила вся округа, в том числе сам Степлтон. Между прочим, Холмс, ваши инструкции никогда не позволять сэру Генри выходить одному станут непомерно обременительными, если любовные проблемы вдруг добавятся ко всем прочим нашим трудностям. Моя репутация всё понимающего друга скоро может сильно пострадать в глазах баронета, если я продолжу выполнять все ваши наставления буквально.

В другой день, – четверг, если быть точным, – доктор Мортимер обедал у нас. Он разрыл могилу в Лонг Дауне и обнаружил череп доисторического человека, который вселил в него дикий восторг. Наверное, во всём мире не найдётся ещё одного такого фанатика!

Позже пришёл Степлтон, и доктор повёл нас на Тисовую аллею, которая представляет собой сумрачный тоннель из сплетённых сверху ветвей, в просвете которого маячит летний домик. Доктор Мортимер показал нам место, где на рыхлой земле увидел огромный след, когда они подошли туда вместе с сэром Чарльзом, видевшим накануне четвероногий призрак.

Сейчас, конечно, мы ничего не увидели, дожди омыли землю, однако можно было попытаться представить, что произошло. След был оставлен как раз напротив низкой калитки, которая оборудована между деревьями для прохода на болота и запирается на щеколду. Скорее всего, вы были правы, Холмс, – какая-то бродячая собака перемахнула через калитку и выскочила на аллею, а остальное дорисовало воображение несчастного сэра Чарльза.

Отойдя чуть в сторону, я обнаружил у одного из кустов след каблука мужского ботинка, он прекрасно отобразился на мягкой почве, и понял, что сгорбленная тень старика, которую я видел два дня назад на Тисовой аллее, тоже не была призраком, как решил сэр Генри. Скорее всего, тот самый старикан, которого я едва не поймал на болоте, в сумерках бродил здесь, запросто перемахнув через калитку. В ту ночь мне показалось, что он что-то выискивал у края гравийной дорожки.

Каково же было моё изумление, когда я мельком увидел его в доме старого Фрэнкленда, который был со мной чрезвычайно любезен. Точнее сказать, вначале меня поразила отнюдь не встреча с подозрительным стариком, она случилась чуть позже, а вид Лоры, – дочери Фрэнкленда.

С первого взгляда она казалась просто обворожительной, её волосы были одного цвета с роскошными карими глазами, а щёки, хотя и довольно веснушчатые, румянились изысканным смуглым оттенком, – такого цвета бывает лишь самая сердцевина ярко-жёлтой розы. Восхищение, повторяю, было всего лишь первым впечатлением, в следующий момент оно сменилось критицизмом. Что-то не вполне подходящее в её лице, – грубоватость выражения, твёрдость, возможно, глаз, излишняя расслабленность губ, – портило совершенную красоту.

Однако, все эти мысли пришли позже, а в тот миг я сразу почувствовал себя в присутствии обольстительно-красивой молодой женщины, которая за чашкой чая оживлённо рассказывает о чудаковатом старике – заядлом фольклористе, он собирает древние кельтские легенды по всему Уэльсу и с недавних пор снимает у них комнату. Я попытался поговорить с ним, но он сумел ускользнуть от меня через дверь чёрного хода.

Фрэнкленд посоветовал мне не трогать постояльца, поскольку он, кажется, немного странноват. Перелезть через какую-нибудь изгородь и бродить по чужим владениям с видом искателя клада для него в порядке вещей. Жалко, конечно, будет, если кто-нибудь из хозяев пристрелит его в ночных сумерках. Мистер Фрэнкленд обещал попросить местного констебля оповестить домовладельцев, иначе о гибели чудаковатого учёного будет искренне скорбеть весь неисчерпаемый кельтский фольклор, заменивший ему, как видно, родных, близких и друзей. Впрочем, как сказал Фрэнкленд, на констебля надежды мало, он совершенно разучился ловить мышей, например, никак не может поймать какого-то заезжего вора, который по ночам взялся лазить по окнам добропорядочных подданных. Старый Фрэнкленд также поведал мне, что Лора – его надежда и опора, и он уверен, что дочь никогда не выйдет замуж, потому что по её словам душевное спокойствие мистера Фрэнкленда ей дороже любого замужества.

Лора не так давно ездила в Плимут, брала там уроки художественной фотографии, а теперь вечерами пропадает в кладовке, проявляя фотоснимки. Я с удовольствием ознакомился с её работами, и они мне понравились. Кстати, именно она приезжала в тот день по приглашению доктора Мортимера и сфотографировала след на Тисовой аллее, который ей показался необычайно большим. Затем она, войдя в раж, принялась рассказывать мне всякие небылицы про то, как Чёрный пёс неоднократно являлся местным жителям, после чего кто-нибудь обязательно умирал и так далее. Чем больше я её слушал, тем больше понимал, что моя первейшая обязанность состоит в том, чтобы она случайно или намеренно не оказалась в Баскервиль-холле. Очевидно, что её рассказы ещё больше встревожат сэра Генри и, возможно даже подведут к той грани, за которой теряется рассудок. Единственное спасение для него я по-прежнему вижу в Берилл, однако опасение по поводу того, что, как я говорил, роман с мисс Силва, несомненно, исключит всякую возможность постоянного сопровождения, а вы просили меня неотступно следовать за ним, куда бы он ни направлялся, ввергает меня в полное уныние. Покидая гостеприимный дом Фрэнклендов, я попросил Лору напечатать для меня фотографию следа собаки, однако, спустившись в лабораторию, она не нашла негатив, наверное, он куда-то завалился.

Теперь, когда я изложил вам все факты, касающиеся старика-фольклориста, Степлтона, мисс Силвы, Фрэнклендов из Лафтер-холла, а также ночных пастухов, позвольте мне закончить тем, что является более важным, и рассказать о Бэрриморах, в особенности о неожиданном развитии событий прошлой ночью.

Прежде всего, следует снова сказать о телеграмме, которую Бэрримор отправил в ответ на телеграмму сэра Генри, сообщив, что всё готово к его приезду. Если верить почтмейстеру, а лгать ему нет никакого смысла, телеграмма не была доставлена Бэрримору лично в руки. Выходит, что у нас нет доказательств того, что дворецкий, в самом деле, находился в Баскервиль-холле, поэтому вероятность того, что он мог быть в Лондоне в те дни, когда кто-то следил за сэром Генри, по-прежнему не исключается. Между прочим, в день гибели сэра Чарльза его также не было в Баскервиль-холле. Тяжелобольная сестра вызвала его телеграммой к себе в дом, который находится в пяти милях отсюда. Миссис Бэрримор показала мне эту телеграмму, она была отправлена тринадцатого сентября в два часа дня из Плимута.

Я рассказал сэру Генри о том, как обстоят дела, и он немедленно в своей прямодушной манере вызвал Бэрримора и спросил, получал ли он упомянутые телеграммы. Бэрримор подтвердил, что получил их лично.

– Мальчик передал вам их в ваши собственные руки?

Бэрримор посмотрел с удивлением и подумал немного.

– Нет, – сказал он, – ту телеграмму, которую прислали вы, моя жена принесла мне, поскольку в тот момент я был в кладовой.

– Вы сами передали ответ?

– Нет, я сказал жене, как следует ответить, и она ушла, чтобы написать ответ и передать его мальчику.

– А телеграмма из Плимута?

– Её я получил лично в руки и сразу показал сэру Чарльзу.

Вечером он по собственному почину вернулся к предмету разговора.

– Я не вполне понимаю цель ваших расспросов этим утром, сэр Генри. Полагаю, это не означает, что отныне я лишён вашего полного доверия?

Сэр Генри заверил его, что всё обстоит как раз наоборот, и успокоил, подарив свои золотые швейцарские часы, с которыми прибыл из Канады. Не знаю, смог ли столь щедрый подарок, в самом деле, успокоить дворецкого, поскольку никакое чувство не отразилось на его бесстрастном лице, лишь едва заметный румянец выступил на бледных щеках.

Миссис Бэрримор, по-моему, также продолжает представлять интерес. Она выглядит почтенной, солидной, чрезвычайно правильной, я бы даже сказал, склонной к пуританскому аскетизму. Вряд ли можно представить себе более бесстрастный тип!

В то же время, как я рассказывал, по ночам были слышны её горькие рыдания, и я неоднократно видел следы слёз на её лице. Очевидно, что какое-то непоправимое горе терзает её сердце. Временами мне казалось, что её преследует чувство вины, а временами я склонялся к мысли, что, скорее всего, Бэрримор – домашний тиран. Я всегда чувствовал что-то особенное и загадочное в этой скрытной личности, и приключение прошедшей ночи усилили мои подозрения до крайности.

На первый взгляд, происшествие не имеет какого-либо существенного значения. Вы знаете, что сплю я всегда очень чутко, – привычка, оставшаяся с тревожных времён пребывания в Афганистане, – а с тех пор, как я взвалил на себя обязанности хранителя безопасности сэра Генри, мой сон стал ещё более неспокойным. Прошлой ночью меня разбудили подкрадывающиеся шаги, – кто-то осторожно шёл мимо моей комнаты. Я поднялся, тихонько открыл дверь и выглянул наружу. Длинная чёрная тень тянулась по коридору, её отбрасывал человек, он мягко ступал по проходу со свечой в руке, был в сорочке, брюках и без обуви на ногах. Трудно было разглядеть в темноте его неясные очертания, однако рост подсказывал, что это, несомненно, Бэрримор. Он шёл очень медленно, выверяя каждый свой шаг так, словно ступал по тонкому льду, и во всех его движениях сквозила вороватая опаска.

Пройдя комнату сэра Генри, затем ещё одну дверь, он остановился у бывшей комнаты сэра Чарльза и повернулся. Я убрал голову, в следующий миг дважды щёлкнул замок, и снова воцарилась мёртвая тишина. Прошло несколько томительных мгновений, и мне вдруг показалось, что где-то открылось окно, однако звук был настолько тихий, что полной уверенности не было. Я тихонько на цыпочках прошёл по коридору, приблизился к двери сэра Чарльза и припал одним глазом к замочной скважине. Ключ был вставлен изнутри, однако, к счастью, повёрнут вертикально, и в слабом лунном свете я сумел различить, что погасший огарок свечи стоит на подоконнике, окно немного приоткрыто, а в комнате никого нет.

Несомненно, Бэрримор тайно покинул Баскервиль-холл! Несколько минут наблюдения ничего не дали, ничего не происходило, и я решил идти спать, как вдруг вначале крепкая мужская кисть, а затем бородатое лицо показались в оконном проёме, сквозь который тускло светили звёзды на небе.

Мне сделалось не по себе. Бэрримор возвращался обратно! Я едва успел добежать до своей двери и скрыться в комнате, как в коридоре снова осторожно клацнул дверной замок. Дрожа от волнения, я тихонько прикрыл за собой дверь, а буквально через несколько секунд по проходу снова проследовали крадущиеся шаги, пару раз скрипнула половица, и всё стихло.

Признаюсь, что я встал в тупик и не мог вразумительно объяснить, что всё это означало. Уверен, что всё-таки мы раскроем тайну, по крайней мере, я приложу все усилия, чтобы рано или поздно докопаться до самого дна. Нет никакой необходимости обременять вас версиями, поскольку вы настоятельно просили направлять одни лишь голые факты.

Сегодня утром мы долго разговаривали с сэром Генри и составили план компании, основанный на том, что мне удалось узнать прошедшей ночью. Пока не буду об этом говорить, дабы не забегать вперёд.

Глава девятая. Свет на болоте

[Второй отчёт доктора Ватсона]

Баскервиль-холл, пятнадцатое октября.

Мой дорогой Холмс, если в самые первые дни моей миссии я был вынужден оставить вас без новостей, то теперь навёрстываю упущенное, поскольку события, одно за другим, стали развиваться стремительно. В моём прошлом письме кульминацией стало ночное исчезновение Бэрримора в окне комнаты сэра Чарльза, и теперь у меня есть немало новых сведений, которые, как я небезосновательно полагаю, в значительной степени удивят вас. Прежде всего, должен заметить, и думаю, вы сами в этом скоро убедитесь, – события неожиданно приобрели совершенно иной поворот. С одной стороны можно сказать, что кое-что прояснилось, однако, в целом, как мне кажется, дело ещё больше запуталось. Расскажу по порядку, и судите сами.

Утром, едва я проснулся, первой мыслью было воспоминание о ночном происшествии. Зачем Бэрримор в качестве тайного лаза выбрал именно окно комнаты сэра Чарльза?

Выглянув из своего окна, я понял, в чём дело. С этой стороны все окна флигеля выходили на запад, однако окно комнаты сэра Чарльза ближе всех располагалось к болотам. Глядя из него, в просвете между двумя высокими деревьями любой мог видеть россыпи камней и муры – болотистые холмы, в то время как из других окон виднелись лишь очертания местности с вершиной дальнего холма.

Видимо, Бэрримор получал какой-то сигнал от своей пассии и встречался с ней на природе среди не успевших остыть ночных камней. Любовная интрижка подвигла его к этому. Дворецкий достаточно привлекателен для того, чтобы украсть женское сердце. Он уходит глубокой ночью, когда все спят, а приходит рано утром. Его крадущееся шаги и плач жены были, конечно, не случайны. Она делает вид, что спит, на самом деле, тяжело переживая измену мужа, а он всеми силами старается сохранить свои отлучки в тайне. Так я размышлял тем утром, и делюсь с вами возникшими у меня в тот момент подозрениями, однако в итоге они оказались совершенно необоснованными.

Какими бы ни были мои объяснения странного поведения Бэрримора, я не мог удержать их тяжкий груз в себе. Мне удалось переговорить с баронетом в его кабинете сразу после завтрака. Он вновь пожаловался на странное постукивание в оконное стекло, однако подойти к окну и отдёрнуть штору не решился, а в ответ на моё сообщение удивился гораздо меньше, чем можно было ожидать.

– Я заметил, что Бэрримор не спит по ночам, и я как раз сегодня намеревался поговорить с ним. Пару раз мне удалось расслышать его приближающиеся и удаляющиеся шаги в коридоре, причём в то самое время, которое вы упомянули.

– Возможно, он ходит на болота.

– Если это, в самом деле, так, мы можем проследить за ним и узнать, с какой целью он туда ходит. А что сделал бы Холмс, если бы вдруг оказался здесь?

– Я уверен, что он поступил бы так, как вы только что предложили, – проследил бы за Бэрримором и выяснил причину его странных отлучек.

– В таком случае давайте проследим.

– Он может нас услышать.

– Вряд ли, я заметил, что он туговат на слух, в любом случае мы должны использовать наш шанс.

Сэр Генри энергично потёр руки, нетрудно было заметить, что он чрезвычайно обрадовался предстоящему приключению, поскольку тихая размеренная жизнь на болоте стала порядком ему надоедать. В кабинете хранились дубликаты ключей от всех комнат. Воспользовавшись тем, что Бэрримор уехал в Плимут по хозяйственным делам, мы отперли комнату сэра Чарльза и вошли в неё. После кончины старого баронета кровать и другую мебель убрали, и из всей обстановки здесь остался лишь один высокий почти до самого потолка ореховый трёхдверный платяной шкаф, декорированный бронзовой фурнитурой. Левое однодверное отделение было довольно узким, там висели выходные костюмы сэра Чарльза. Правое двухдверное отделение было гораздо шире, его на два равных отсека перегораживала горизонтальная полка, на которой громоздились чемоданы, а под ней темнела просторная ниша, там хранились какие-то сумки.

Сэр Генри указал на нишу.

– Переложим сумки в отделение, где висят костюмы, сами спрячемся здесь, двери шкафа прикроем за собой, дождёмся Бэрримора и выскочим, когда он полезет в окно.

– Замечательный план!

Когда мы выходили из комнаты, я остановился на пороге и указал на подоконник. Там, в углу, за шторой, блеснули золотые карманные часы, которые сэр Генри подарил Бэрримору. Наш друг одобрительно похлопал меня по спине.

– У вас острый глаз, доктор! Теперь совершенно очевидно, что Бэрримор побывал здесь прошедшей ночью и обронил мой подарок, когда лазил туда-сюда через окно.

Баронет встретился с архитектором, который готовил проект реконструкции имения для сэра Чарльза, а теперь консультировал сэра Генри, затем поочерёдно у него побывали застройщик из Плимута, обойщик и поставщик мебели. Всё это доказывало, что наш друг увлечён грандиозными планами и не остановится ни перед какими затратами, чтобы восстановить в полной мере былое величие своей фамилии.

Когда имение будет обновлено, сэру Генри потребуется лишь прекрасная вторая половина, тогда можно будет считать, что великолепная картина действительно завершена. Между нами говоря, если бы Берилл захотела, ждать пришлось бы недолго, поскольку мало я видел мужчин, которые были так увлечены, как был увлечён сэр Генри нашей красавицей-художницей.

Истинная любовь, однако, никогда не протекает гладко. В том, что так оно и есть на самом деле, мне пришлось убедиться очень скоро. Безмятежная поверхность совершенно неожиданно покрылась рябью, что вызвало искреннее недоумение и нешуточное раздражение нашего друга.

Договорившись встретиться за обедом, сэр Генри надел шляпу и приготовился выйти из дома, я, естественно, сделал то же самое.

– Вы тоже со мной, Ватсон? – сказал он, пытливо взглянув на меня.

– Зависит от того, идёте ли вы на болота.

– Да, я иду именно на болота.

– В таком случае вам известны инструкции.

– Мой дорогой друг, как бы вам сказать, я буду не один, и вообще, инструкции Холмса при всей их мудрости не могут предугадать вещи, которые случаются в жизни мужчины. Вы меня понимаете?

Мне стало крайне неловко, и пока я собирался с мыслями, сэр Генри подхватил трость и вышел. Когда я пришёл в себя, во мне заговорила совесть, она не принимала никакие отговорки, однако баронет успел скрыться из виду.

Я представил, что почувствую, когда вернусь к вам и сообщу о несчастье, если оно, не дай Бог, случится из-за того, что я пренебрёг вашими наставлениями. Следовало спешить, и я чуть ли не бегом двинулся по дороге. Сэра Генри по-прежнему нигде не было видно. Дойдя до того места, где тропа отделялась от дороги и уходила на болота, я пошёл не по тропе, потому что не знал, в каком направлении на самом деле двинулся баронет, а поднялся на ближайшую возвышенность, с которой открывался превосходный обзор, это был тот самый холм, изрезанный тёмными впадинами древних каменоломен. С его вершины я сразу увидел нашего друга, он находился на болотной тропе в четверти мили от меня, и леди, которая была рядом, могла быть только мисс Силвой. Глядя на них, нетрудно было понять, какая взаимная симпатия воцарилась между ними, и они, конечно, встретились не случайно, а заранее условившись. Молодые люди медленно шли, увлечённые разговором, и я видел, как порывисто она взмахивала руками, придавая, как видно, огромное значение каждому слову, которое говорила, в то время как он слушал очень напряжённо и дважды резко покачал головой, выражая своё несогласие.

Я стоял между скал, наблюдая, и совершенно не представлял, что делать дальше. Спуститься вниз и помешать доверительной беседе двух влюблённых я не мог, это казалось непростительной грубостью, в то же время долг требовал, чтобы я ни на мгновение не упускал баронета из вида, однако как гадко было шпионить за другом! Как я ни думал, ничего лучше того, чтобы следить за ним с высоты холма, так и не придумал. Конечно, если бы неожиданно, в самом деле, появилась опасность, я был слишком далеко, чтобы хоть чем-то помочь, однако по-прежнему убеждён, и вы согласитесь со мной, Холмс, что в тот момент мне не оставалось ничего другого.

Наш друг и леди остановились на тропе, всецело поглощённые разговором, когда я вдруг понял, что кто-то ещё стал свидетелем свидания. Вначале из тёмного зева каменоломни показался обтянутый кожей прямоугольник, а затем появилось сосредоточенное лицо. Это был Степлтон со своей записной книжкой! Как видно, он забрёл сюда, чтобы обследовать ещё не изученные древние камни. Я стоял выше и чуть позади, поэтому он меня не заметил. Осмотревшись, Степлтон увидел влюблённую пару и остолбенел.

В этот миг сэр Генри привлёк мисс Силву к себе, и я забыл о Степлтоне. Рука баронета властно обхватила её талию, однако мне показалось, что она отвернула лицо в сторону и попыталась вырваться из жарких объятий. Он, явно настаивая на поцелуе, наклонил голову к её голове, однако она вскинула руку, как будто в знак протеста.

Внезапно они буквально отпрыгнули друг от друга и обернулись. Степлтон, как оказалось, был тому причиной. Подбежав к влюблённым, он принялся неистово жестикулировать руками и в прямом смысле заплясал перед ними в каком-то диком танце, а затем с чувством потряс своим увесистым блокнотом перед самым носом опешившего баронета. Несложно было догадаться, что Степлтон бранил сэра Генри, тот пытался объясниться, однако оппонент не давал произнести ни слова, что, в конце концов, вызвало у нашего друга крайнее раздражение. Леди стояла неподалеку с таким видом, словно крайне неприятная, на мой взгляд, сцена её совершенно не касалась.

Степлтон выбросил руку, указывая на девушку, при этом продолжая в гневе что-то выговаривать баронету, а она вдруг развернулась и быстро пошла прочь в сторону Менгира. Степлтон мгновенно отстал от сэра Генри и почти бегом направился к Меррипит-хаусу, а сэр Генри, уныло склонив голову, медленно побрёл обратно по тропе в мою сторону.

Что всё это могло означать, трудно было себе даже представить! Мне была совершенно непонятна причина столь агрессивной вспышки Степлтона. Если Берилл ему тоже нравится, то это ни в коей мере не оправдывает столь безобразную выходку.

Меня сильно смущало, что я стал невольным свидетелем личной сцены, а мой друг всё ещё не знал об этом, поэтому, сбежав с холма, я встретил баронета внизу. Его лицо пылало негодованием, а брови изогнулись как у человека, окончательно загнанного в тупик.

– А, это вы, Ватсон! Откуда вы взялись? Не хотите ли вы сказать, что всё-таки шпионили за мной?

Я честно рассказал, что посчитал для себя невозможным оставаться где-то позади, поэтому последовал за ним и стал свидетелем всего того, что произошло. Только один миг он пристально смотрел мне прямо в лицо, однако моя искренность совершенно обезоружила его, в следующее мгновение злость, кипевшая в его сердце, кажется, пошла на убыль, и он разразился горьким смехом.

– Воистину только сердце американской прерии – наиболее безопасное место для личной жизни, – сказал он. – О, силы небесные, кажется, вся округа вышла поглазеть на мои ухаживания, причём неудачные. Откуда вы наблюдали?

– Вон с того холма.

– Ага, зритель на галёрке, а вот Степлтон сидел в первом ряду! Вы видели, как он выскочил прямо на нас?

– Да.

– Он, кажется, сумасшедший, вы не находите?

– Не замечал.

– А я смею утверждать, что он ненормальный. До сегодняшнего дня я считал его здравомыслящим, однако теперь вы сами видите, – либо мне, либо ему требуется смирительная рубашка. Вы живёте рядом со мной довольно долго, Ватсон, скажите честно, вы заметили нечто, что могло бы помешать мне стать добрым мужем женщине, которую я люблю?

– Думаю, что нет.

– Вначале я подумал, что он ненавидит всех аристократов, однако, вскоре понял, что он испытывает личную неприязнь именно ко мне. Вы спросите, почему, а я не знаю! Я всего лишь коснулся кончиков её пальцев, а он вырос передо мной, словно карающий дух преисподней.

– Он сказал, что вы не можете даже коснуться её?

– Да, и много чего ещё. Общий смысл такой, что напрасно я решил, что титул, деньги и недвижимость сделали для меня всех женщин доступными. Короче говоря, бред, который я не желаю воспроизводить дословно!

Я мысленно с превеликим трудом выдвинул пару возможных причин поведения Степлтона, однако, они показались мне совершенно неубедительными, и я потерялся в догадках. Конечно, титул нашего друга, его состояние, возраст, характер и внешность, – всё было в его пользу, однако каким циничным нужно быть человеком, чтобы думать, ухаживая за Берилл, что все женщины готовы на всё, лишь бы поймать богатого мужчину в свои сети! Сэр Генри совершенно не походил на такого человека. Я не мог представить, а что могло быть против, за исключением разве что зловещего рока, довлеющего над его родом. Настораживало, что леди не сказала ни слова, она совершенно не протестовала. Мне вдруг пришла мысль, что так могло быть лишь в одном случае, – если на самом деле ей нравился Степлтон, а не Баскервиль!

Поразмыслив, однако, я пришел к выводу, что такого просто не может быть. Мисс Силве в действительности очень нравится сэр Баскервиль, а не мистер Степлтон. Только слепец мог бы утверждать обратное.

Слава Богу, мои мучения длились недолго, потому что после обеда к нам прибыл с визитом Степлтон. Он приехал извиниться за грубость, которую допустил утром, и после долгой личной беседы с сэром Генри в его кабинете итогом стало восстановление добрых отношений, в знак чего мы с баронетом были приглашены на обед в следующую пятницу.

– Пусть нас рассудит Берилл, вот что он предложил, – возбуждённо потирая руки, сказал сэр Генри, когда Степлтон уехал. – Если она выберет меня, он слова не скажет, только просит убедительно доказать, что она, в самом деле, теперь моя. После кончины жены Берилл стала для него единственной отдушиной во мраке беспросветной жизни, и он мне так просто её не отдаст. О, такой поединок меня вполне устраивает, Ватсон! Всё же, несмотря на столь любезное поведение, я не могу с полной уверенностью сказать, что он, в самом деле, нормальный. Я никогда не забуду глаза, с какими он ринулся на меня этим утром, однако вынужден признать, что вряд ли в мире найдётся хотя бы ещё один такой человек, который смог бы так галантно рассыпаться в извинениях, как он сделал это только что.

По крайней мере, одна из маленьких тайн раскрылась, и мы, барахтаясь в нашем наполненном жижей боге, кажется, всё-таки коснулись твёрдого дна, от которого теперь можно оттолкнуться. Кажется, стало понятно, почему Степлтон так ревниво воспринимал все знаки внимания, которые оказывались Берилл, даже если они исходили от такого элегантного и блистательного ухажера, как сэр Генри.

Поскольку с этим покончено, я перехожу к другой нити, которую мне удалось вытянуть из запутанного мотка пряжи, – тайне ночных рыданий, заплаканного лица миссис Бэрримор и вороватых лазаний её мужа. Все эти загадки были разрешены буквально за одну ночь. Думаю, что вы должны поздравить меня, мой дорогой Холмс, и сказать, что я нисколько не разочаровал вас в роли вашего агента, и что вы никогда не будете сожалеть, что отправили меня сюда.

Я сказал «за одну ночь», однако, в действительности мы потратили две ночи, поскольку в первое ночное дежурство вытянули пустую карту. Мы сидели в шкафу до трёх часов утра и вконец обессилели. В спящем доме не раздавалось ни единого звука, если не считать боя часов на лестнице, а снаружи шелестел убаюкивающий дождик. В конце концов, мы уснули и проснулись от того, что я с грохотом вывалился из нашего отсека.

К счастью, мы не впали в отчаяние, вечером легли пораньше. выспались хорошенько, а около двух часов ночи снова тихонько вошли в комнату сэра Чарльза и забрались в шкаф. Чуть приоткрыв дверцу, мы терпеливо ждали, словно охотники, раскинувшие силки в надежде, что в них попадётся добыча.

В эту ночь уснуть мы не успели, поскольку долго ждать не пришлось. Наверное, мы одновременно услышали, как скрипнула половица в коридоре, и насторожились. В этот самый миг со стороны окна послышались едва различимые позвякивание и шорох, я выглянул в щель и увидел в ночном мраке тень, которая маячила за окном, затем поднялась оконная створка, кто-то живо забрался в комнату и открыл дверцу шкафа того отделения, где висели костюмы сэра Чарльза. Мы с баронетом замерли, затаив дыхание.