Текст книги "Проклятие Баскервилей. Первоначальная рукопись сэра Артура Конан Дойла"

Я с торжествующим видом рассказал Холмсу, как обстоит дело, однако моё настроение ему не передалось.

– Если это была, в самом деле, собака, и он натравил её на Мортбелла, приняв его в сумерках за сэра Генри, то тогда в нашей версии, Ватсон, содержится крупный изъян.

– Какой?

– Наряду с чучелом, у него есть гораздо более серьёзное орудие убийства – боевая собака. Сэру Генри угрожает вовсе не пугало, а реальный грозный зверь с зубами и когтями, и это вовсе не бродячий мастифф, а именно он оставил след, помните, вы мне писали, когда ночью сэру Генри привиделась на болоте собака. Как думаете?

– Вообще ничего не думаю, я вновь теряюсь в догадках! Если бы я был на месте Степлтона, то выпускал бы собаку только тогда, когда был уверен, что по болоту гуляет сэр Генри, причём совершенно один, однако разные люди в разное время видели её в сумерках.

– Моё затруднение внушительнее, чем ваше, поскольку на ваш вопрос мы очень скоро получим ответ, в то время как мой может остаться без ответа до самого последнего критического момента, что чрезвычайно опасно. Очевидно, что Мортбелла что-то сильно испугало. Мы слышали звериное ворчание, однако сомневаюсь, что такого человека, как Мортбелл, оно могло смертельно испугать, даже если он с детства панически боится собак.

– Согласен.

– А он кричал, как резаный, хотя прекрасно знал, что его могут обнаружить, и тогда прощай, свобода! Он спасался бегством довольно долго. Что его могло так сильно испугать, и как он мог распознать в кромешной тьме, кто за ним гонится?

– Неужели на болоте, в самом деле, водится призрак?

– Ба, Ватсон, что это? Наш человек собственной персоной! Как это поразительно, дерзко и, я бы даже сказал, нахально с его стороны. Ни единым словом не дайте понять ему о наших подозрениях, слышите, ни единым, иначе все мои планы рухнут!

Какая-то фигура приближалась к нам по болоту, и я увидел движущийся в темноте красный уголёк от зажжённой сигары. Лунный свет проглянул сквозь тучи и осветил щеголеватый облик нашего упруго шагающего антиквара.

Увидев нас, он остановился, а затем снова двинулся вперёд.

– Как! Доктор Ватсон, вы ли это? Кого-кого, но только не вас я ожидал увидеть на болотах в такое позднее время. О, Бог мой, что это? Кто-то ранен? Нет, нет, не говорите мне, что это наш друг сэр Генри!

Он быстро прошёл мимо меня и нагнулся над мёртвым телом. Я услышал, как он резко втянул в себя воздух, а сигара выпала из его пальцев.

– Кто… кто это? – заикаясь, сказал он.

– Это Мортбелл, человек, который долгое время скрывался от правосудия.

– Бог мой! Какое грязное отвратительное дело! Как он скончался?

– Он, как видно, свернул себе шею, упав с высоты на эти острые камни. Мы с моим другом прогуливались по болоту, когда услышали дикий крик.

– Я тоже слышал этот ужасный крик, и он привёл меня сюда. Я тревожился о сэре Генри.

– Интересно, почему именно о сэре Генри, – не сумев удержаться, сказал я себе под нос.

– Потому что я приглашал его заглянуть ко мне ненадолго. Когда он не пришёл, я удивился, а когда услышал крик на болоте, естественно, встревожился за его жизнь. Кстати, – глаза антиквара метнулись от моего лица к лицу Холмса, – вы слышали что-нибудь ещё, кроме крика?

– Нет, – сказал Холмс, – а вы?

– Нет.

– В таком случае, что вы имеете в виду?

– О, вы знаете эти россказни местных жителей о фантоме в образе собаки, и так далее. Говорят, что по ночам на болоте он издаёт какие-то звуки. Я бы сильно удивился, если бы узнал, что сегодня появились свидетельства того, что такие звуки, в самом деле, существуют.

– Мы не слышали ничего, – твёрдо сказал я.

– В таком случае, каковы ваши версии по поводу смерти этого несчастного парня?

– Полагаю, что постоянная тревога и лихие невзгоды совершенно свели его с ума. В безумном состоянии он носился по болоту до тех пор, пока случайно не сорвался с обрыва и не свернул себе шею.

– Это, кажется, самое разумное предположение, – сказал Степлтон и вздохнул, как мне показалось, с явным облегчением. – А вы что думаете об этом, мистер Шерлок Холмс?

Мой друг изящным кивком головы выразил своё восхищение.

– Вы изумительно распознаёте личности!

– Мы ожидаем вас в этих краях с тех пор, как доктор Ватсон приехал сюда. Вы прибыли и, как нарочно, сразу столкнулись с трагедией. Конечно, вам было бы неудобно расследовать её в гриме чудаковатого собирателя местных басен.

Я буквально похолодел, однако ни один мускул не дрогнул на лице Холмса.

– Да, действительно мне пришлось изрядно потрудиться по этому делу и даже прибегнуть к маскировке, однако у меня нет никаких сомнений в том, что версия моего друга охватывает все факты, и завтра я увезу с собой в Лондон довольно неприятные воспоминания.

– Как? Вы возвращаетесь завтра?

– Таково моё намерение.

– А я надеялся, что ваш визит прольёт немного света на происшествия, которые так озадачили нас!

Холмс пожал плечами.

– Успех не может питаться одними надеждами. Следователю требуются факты, а не слухи, щедро сдобренные довольно сомнительными преданиями. Это в высшей степени неудачное дело! Советую забыть о нем.

Мой друг говорил просто и совершенно равнодушно. Степлтон несколько мгновений пристально смотрел ему прямо в глаза, затем повернулся ко мне.

– Думаю, если мы положим этого несчастного парня лицом вниз, то до утра с ним ничего не случится.

Так и было сделано. Мы не поддались на настоятельные просьбы Степлтона заглянуть на огонёк, предоставив ему возможность возвращаться домой одному. Оглянувшись назад, мы увидели его фигуру, медленно двигавшуюся по болоту, а позади неё – чёрное пятно на серебристом склоне холма там, где продолжал лежать человек, который так внезапно пришёл к своему ужасному концу.

– Наконец-то, нам удалось схватиться с ним, – говорил Холмс, пока мы пересекали болото. – Нет, каков, а? Он совершенно ничего не боится. Этот тип буквально на наших глазах убил человека, и нагло полагает, что мы всё равно ничего не докажем. Какие нервы, как мгновенно взял он себя в руки и, кажется, почти ничем не выдал, столкнувшись с тем, что другого просто парализовало бы, если бы он обнаружил вдруг, что совершенно посторонний человек пал жертвой его козней. Я говорил вам, Ватсон, и говорю вам снова, – в наших незримых дуэлях ещё не было врага с более достойным клинком.

– Всё же жаль, что он увидел нас.

– Вначале я тоже пожалел, что мы попались ему на глаза, однако, вы сами видели, что этого нельзя было избежать.

– Как вы думаете, наше присутствие здесь как-то повлияет на его планы?

– Это может лишь отсрочить исполнение задуманного, поэтому будет лучше, если мы уедем в Лондон. Подобно большинству умных преступников, он, конечно, переоценивает свои способности и теперь воображает, что окончательно деморализовал нас, поэтому наш отъезд в его глазах будет выглядеть вполне логичным.

– Если мы уедем, то кто задержит его с поличным?

– Не забегайте вперёд.

– А почему мы не схватили его на месте преступления?

– Мой дорогой Ватсон, вы родились человеком действия. Ваш жизненный принцип – энергично бросаться в гущу событий. Предположим, лишь исключительно ради того, чтобы оценить ваше предложение по достоинству, что мы сегодня арестовали бы его. Что дальше? Вы думаете, он не догадывается о том, что мы его подозреваем? Ещё как догадывается! И что? Да он просто плюёт на все наши подозрения! Кто-то пугал сэра Чарльза чучелом? Жестокая забава, господа присяжные заседатели, не правда ли? В древней хижине обнаружено чучело ужасной собаки? Извините, а причём здесь я? Наверное, подростки забавляются, а их родители занимаются неизвестно чем! Что в этом криминального? О, на болотах, в самом деле, бегает бродячий мастифф, который воет по ночам и ненароком пугает людей до смерти. Безобразие! Почему местный констебль не выполняет свои обязанности? Примерно так он думает. В этом вся его дьявольская хитрость! Нет, Ватсон, у нас нет прямых улик, чтобы обвинить нашего уважаемого антиквара в убийстве и набросить ему петлю на шею вместо того, чтобы налагать штраф или сажать в тюрьму на короткий срок за хулиганство, а одних косвенных доказательств, даже в их совокупности, будет явно недостаточно. Есть ли у нас в запасе что-то такое, что убедит присяжных в том, что он хладнокровный и жестокий убийца?

– Есть кончина сэра Чарльза.

– Без единой посторонней царапины на теле. Мы с вами, конечно, знаем, что непосредственно причиной его гибели стал невероятный по своей силе испуг, и мы даже догадываемся, что так испугало его, однако как нам заставить двенадцать флегматичных присяжных узнать об этом? Им нужны следы клыков на горле, понимаете? Иначе это всё – детская сказка. Сейчас у нас очень невыгодное положение, и наш противник прекрасно это понимает.

– А то, что произошло сейчас?

– Ничем не лучше! Снова отсутствует прямая связь между собакой и смертью человека. Мы с вами не видели собаку, и даже не знаем, есть ли она вообще. Может быть, кто-то ради забавы надел маску и напугал Мортбелла, изображая Собаку Баскервилей. Полное отсутствие мотива на убийство. Нет, мой дорогой друг, мы должны примириться с тем фактом, что пока у нас нет судебного дела, и теперь остаётся лишь одно, – подвергнуть риску себя самих, чтобы получить неопровержимое доказательство.

– Хм, а как, интересно, вы собираетесь сделать это?

– У меня есть большие ожидания по поводу того, что миссис Лора Лайонз, видавшая виды женщина с внешностью ангелочка, может пригодиться следствию, когда мы проясним ей, в чём суть дела, и у меня, конечно, есть собственный план действий. Достаточно для завтрашнего дня злобы его, если говорить языком Библии; однако, я надеюсь, прежде чем он закончится, взять, в конце концов, верх в поединке.

Больше я ничего не смог из него вытянуть, и он шёл, погрузившись в мысли, до самых ворот Баскервиль-холла.

– Вы зайдёте?

– Да, поскольку нет больше необходимости прятаться и маскироваться, однако, напоследок одно важное замечание, Ватсон. Ничего не говорите о собаке сэру Генри. Скажите ему по поводу смерти Мортбелла то, в чём Степлтон якобы уверил нас. Нашему любезному баронету потребуются крепкие нервы для того испытания, которому он подвергнется, когда воспользуется приглашением Степлтона на обед, который должен состояться завтра, насколько я помню из ваших писем.

– Я тоже приглашён.

– В таком случае вам придётся извиниться, он пойдёт один. Это будет легко устроить. А теперь, коль обедать слишком поздно, мы, по крайней мере, готовы вовремя отужинать!

Глава тринадцатая. Расстановка сетей

Сэр Генри был больше обрадован, чем удивлён, увидев Шерлока Холмса, поскольку несколько дней пребывал в полной уверенности, что недавние события скоро приведут его сюда из Лондона. Тем не менее, он всё-таки озадаченно вскинул брови, когда узнал, что у моего друга нет ни багажа, ни каких-либо внятных объяснений по поводу его отсутствия. Совместными усилиями мы снабдили моего друга всем необходимым, а затем за припозднившимся ужином Холмс рассказал баронету о наших приключениях, однако, лишь то, что ему следовало знать.

– Я хандрю дома с того момента, как Ватсон ушёл утром, – сказал сэр Генри. – Думаю, мне положена награда за то, что я выполнил своё обещание. Если бы я не поклялся не выходить из дома один, у меня был бы более оживлённый вечерок.

– Вас пригласил на огонёк Степлтон?

– Не только он. Ах, сегодня я упустил своё счастье!

Баронет положил перед нами знакомое мне шуточное изображение, на котором мама-пони из воспитательных соображений шлёпает копытом своего сыночка-жеребёнка, приговаривая: «Не ходи на болота один, сынок!», сделал интригующую паузу, затем, увидев наш интерес, перевернул его, и на обратной стороне открытки мы увидели текст, искусно выведенный каллиграфическим почерком так, словно буквы были не написаны, а отпечатаны на типографском станке.

Холмс нахмурился, отложил в сторону нож с вилкой и промокнул губы салфеткой.

– Предостережение?

– Нет, интимное послание.

Текст гласил:

«Сегодня после захода солнца приходите к Менгиру, я сгораю от нетерпения сообщить вам своё решение. Ваша Лили. P.S. Если вы джентльмен, сожгите карточку!»

Холмс пристально посмотрел на баронета.

– Вы, в самом деле, заслуживаете, если не награды, то искреннего восхищения! Десять мужчин из десяти наплевали бы на мои инструкции и отправились бы на судьбоносное свидание, справедливо полагая, что такие сладкие мгновения жизнь дарит только раз.

Я вспомнил парочку, которая прогуливалась у Менгира. Неужели это были Степлтон и Берилл?

– Ах, Ватсон, я вижу, что она согласна! Благие небеса, у меня будет жена, о которой я даже не смел мечтать.

– Откуда вы знаете, что эту записку писала Берилл? – сказал я.

– После памятной стычки со Степлтоном, свидетелем которой вы были, Ватсон, она сообщила нам, что отошлёт избраннику письмо на почтовой открытке, изменив почерк и подписавшись именем Лили, дабы избежать лишних пересудов в случае, если посторонний глаз увидит открытку.

– Как вам удалось удержаться от того, чтобы пойти?

– Говорю же, мистер Холмс, я дал слово Ватсону!

– Я нисколько не сомневаюсь, что сегодня у вас действительно намечался довольно милый вечерок, – сказал мой друг сухо. – Кстати, вы, наверное, не знаете, – сегодня вечером в отличие от вас мы славно повеселились.

– В самом деле? Как?

– Стояли над окровавленным мертвецом, горько оплакивая вашу сломанную шею!

Сэр Генри широко раскрыл глаза.

– Мою шею? Вы можете пояснить толком?

– Бродяга сорвался с утёса и расколол себе череп, он был одет в вашу одежду, и теперь вам придётся доказывать полиции, что он украл её у вас, поэтому вы никоим образом не причастны к его гибели.

– Какой бродяга? А, тот жалкий ночной воришка! Я бы и так их выбросил, так что невелика потеря, к тому же, откуда, интересно, полиция узнает, что это мой костюм? Я не имею привычку, где ни попадя ставить клейма со своими инициалами.

– Что ж, в таком случае удача на вашей стороне, и вы, скорее всего, избежите неприятного общения с правосудием.

– Однако, как насчёт нашего дела? Вы размотали клубок? Не думаю, что мы с Ватсоном стали более осведомлёнными с тех пор, как приехали сюда.

– В ближайшее время я окажусь в более выгодном положении, и тогда посмотрим. Дело чрезвычайно осложнилось, есть несколько тёмных пятен, на которые всё ещё требуется пролить свет, однако в скором времени он прольётся, я в этом нисколько не сомневаюсь.

– А мы раздобыли кое-что! Ватсон, наверное, рассказал вам.

– Рассказал, однако, к сожалению, Лора Лайонз – это не та Л.Л.

– Неужели? Какая жалость! Тогда мы снова упёрлись в стену. Ещё нам посчастливилось услышать голос какого-то редкого животного на болотах, и теперь я готов поклясться, что это не пустые предрассудки. Я имел дело с собаками, когда жил на Западе, и прекрасно распознавал их голоса. Звук с болот был принесён ветром, может быть, он исказил его, поэтому у меня вдруг появились сомнения, что он исходил именно от собаки. В любом случае если вы наденете намордник на этого загадочного зверя и посадите его в клетку, я буду готов засвидетельствовать под присягой, что вы – величайший сыщик всех времён и народов!

– Думаю, что с вашей помощью я надену на него намордник и посажу на цепь.

– Что надо сделать? Я готов, говорите! Всё, что скажете, я сделаю.

– Да ничего такого особенного делать не придётся…

Холмс внезапно замер и уставился в воздух куда-то поверх моей головы. Свет от лампы падал ему на лицо, и таким напряжённым было оно, таким неподвижным, каким могло быть только лицо античной статуи, – искусное воплощение настороженности и ожидания.

– Что там? – вскричали мы с баронетом.

В тот момент, когда мой друг опускал взгляд вниз, я успел заметить, что усилием воли он подавил какое-то сильное внутреннее чувство, и его лицо приняло прежнее выражение, однако в глазах заплясали озорные смешинки, их подавить не удалось.

– Простительно восхищение ценителя древностей, – сказал Холмс, махнув рукой в сторону фамильных портретов, которые длинным рядом закрыли собой противоположную стену. – Ватсон даже мысли не допускает, что я кое-что смыслю в живописи, однако, это всего лишь ревность, поскольку наши взгляды на предмет существенно разнятся. Сейчас, например, я с удовольствием нахожу, что эта группа портретов, в самом деле, просто великолепна!

– Что ж, я рад, что вы так говорите, – сказал сэр Генри и озадаченно посмотрел на моего друга, – хотя не могу понять, причём здесь эти портреты. Сам я не буду притворяться, будто что-то смыслю в этой мазне, мне легче судить о кобылах и бычках, нежели о живописи. Никогда не подумал бы, что вы находите время для подобных вещей!

– По крайней мере, я отдаю себе отчёт, что вижу нечто хорошее, когда действительно вижу его. Это уж точно не Шарль Дагар, а настоящий Годфри Кнеллер, вон там, смотрите, леди в голубых шелках, а этот тучный джентльмен в парике, должно быть, руки Джошуа Рейнольдса. Все портреты фамильные, я полагаю?

– Все.

– Назовёте имена?

– Бэрримор непрестанно твердит мне их, и думаю, что я смогу повторить его уроки.

– Вот этот джентльмен с подзорной трубой…

– Это контр-адмирал Баскервиль, который служил при адмирале Джордже Родни в Вест-Индии.

– А тот джентльмен в синем кафтане и со свитком?

– Сэр Вильям Баскервиль, депутат палаты общин при Питте Вильяме Старшем.

– Хорошо, а вот этот кавалер напротив меня в чёрном бархате с кружевами?

– А, вы наверняка слышали о нём! Этот человек стал источником всех бед, это тот самый распутный Хьюго, который так неосмотрительно разбудил Собаку Баскервилей на болотах и привлёк монстра в наш дом. Не могу поверить, что мы когда-нибудь забудем его!

С пристальным интересом и некоторым удивлением смотрел я на этот портрет.

– Бог мой! – сказал Холмс. – Я рисовал его себе эдаким здоровяком, плотным краснолицым головорезом, а он такой бледный, спокойный, кроткий, исполненный изящества, однако, в его глазах, кажется, прячется сам дьявол.

– Нет никакого сомнения в подлинности, поскольку его имя выведено с другой стороны холста, и там же дата – 1647.

Больше Холмс не сказал ничего заслуживающего внимания, однако портрет старого гуляки, кажется, оставил такое глубокое впечатление, что в течение всего ужина глаза моего друга были устремлены только на него. Я не мог понять ход мыслей моего дорого компаньона, и так продолжалось до тех пор, пока сэр Генри не удалился в свою комнату.

Холмс повёл меня обратно в банкетный зал со свечой, которую взял из своей спальни, и поднял её вверх около отмеченного временем портрета на стене.

– Вы что-нибудь видите?

Я смотрел на круглую украшенную перьями шляпу, вьющиеся локоны, воротник с белыми кружевами, и серьёзное прямое лицо, обрамлённое ими. В нём не было ничего жестокого, безжалостного, бесчеловечного, – оно было всего лишь серьёзным, можно даже, наверное, сказать, суровым, с чётко очерченным ртом и довольно холодными глазами, в которых, как мне вдруг показалось, где-то очень глубоко затаилось нечто, похожее на нетерпимость ко всему окружающему.

Пауза затягивалась, и свеча нетерпеливо дрогнула в руке моего друга.

– Никого не напоминает?

– Челюсть, кажется, как у сэра Чарльза.

– Я понял, что вам мешает. Подождите секунду!

Он встал на стул, и, подняв свечу вверх в левой руке, правой охватил портрет так, что совершенно закрыл от моего взора круглую шляпу и ниспадающие колечками локоны.

– Силы небесные! – вскричал я в крайнем изумлении.

Лицо Бэрримора проступило на холсте.

– Ха, теперь вы действительно видите! Мои глаза натренированы, поэтому я сразу вижу само лицо, а не его обрамление. Первейшее качество следователя по уголовным делам состоит в умении распознавать лицо сквозь причёску, усы и бороду.

– Совершенно непостижимо! Это, как будто, его портрет.

– Да, это интересный пример атавизма – задержки в духовном и физическом развитии, в чём, кажется, давно убедился дорогой доктор Мортимер, сравнивая черепа наших современников с черепами доисторических людей. Изучения фамильных портретов вполне достаточно для того, чтобы увериться в истинности учения о переселении душ. Этот парень тоже Баскервиль, это очевидно, и теперь нетрудно догадаться о мотивах.

– Месть незаконнорожденного сына!

– Совершенно точно. Счастливый случай с картиной восполнил пробел и подарил нам недостающее звено цепи. Он, несомненно, сообщник, и пусть пока пребывает в неведении до того момента, когда тонкогубая щука беспомощно забьётся в нашей сети, тогда мы подцепим её на крючок, засушим и поместим в нашу коллекцию на Бейкер-стрит!

Он отвернулся от портрета и разразился неудержимым приступом смеха. Я редко слышал, чтобы Холмс смеялся, но хорошо знал, что его смех всегда предвещал кому-то беду.

Утром я встал рано, однако Холмс оказался на ногах всё же раньше, поскольку, одеваясь, я увидел в окно, как он подходит к входной двери.

– Да, сегодня у нас будет насыщенный денёк, – заметил он и потёр руки в предвкушении предстоящего действа. – Все сети расставлены, и пора тянуть бредень. Прежде чем закончится этот день, мы узнаем, удастся ли нам схватить нашу большую тонкогубую щуку, или она проскользнет сквозь ячейки, которые окажутся слишком крупными.

– Вы успели побывать на болотах?

– Отослал отчёт из Гримпена в Скотланд-Ярд касательно кончины вора-рецидивиста Джона Мортбелла. Я не стал сообщать о том, что он совершил ночную кражу вещей у сэра Генри, дабы не усложнять дело и не впутывать нашего баронета в эту историю. Ещё я пообщался с верным Картрайтом, который, наверное, изнемог бы у входа в мою хижину, как собака у могилы хозяина, если бы я не засвидетельствовал ему, что нахожусь в полном порядке.

– Что будем делать теперь?

– Повидаемся с сэром Генри. Ах, вот и он сам!

– Доброе утро, Холмс, – сказал баронет. – Вы выглядите, словно генерал, который планирует сражение вместе со своим начальником штаба.

– Точно подмечено! Только что Ватсон действительно попросил моих указаний.

– Я присоединяюсь к нему и прошу того же самого.

– Очень хорошо! Как я понял, вы приняли приглашение на обед от своего друга Степлтона и пойдёте к нему сегодня вечером?

– Я надеюсь, что вы тоже пойдёте. Степлтон – чрезвычайно гостеприимный человек, и, я уверен, будет рад видеть вас а, кроме того, он – редкая умница и обязательно посоветует что-нибудь дельное.

– Боюсь, что мы с Ватсоном уезжаем в Лондон.

– В Лондон?

– Да, мне думается, что в нынешнем положении мы будем там более полезными.

Лицо баронета заметно вытянулось.

– Я надеялся, что вы поможете мне в этом деле. Баскервиль-холл и болото, согласитесь, не очень приятные места, когда человек один!

– Мой дорогой друг, вы должны безоговорочно доверять мне, и делать ровно то, что я вам скажу. Вы сообщите своему другу, что мы были бы счастливы прийти вместе с вами, однако срочное дело требует нашего немедленного присутствия в городе. Тем не менее, мы надеемся очень скоро вернуться в Девоншир. Вы запомнили, что вам следует сказать Степлтону?

– Я передам ваше сообщение слово в слово, коль вы настаиваете на этом.

– Уверяю вас, других вариантов просто нет.

По тому, как омрачилось лицо баронета, я понял, что он был глубоко уязвлён нашим неожиданным отъездом. Он, кажется, расценивал его не иначе, как дезертирство.

– Когда намерены отправляться? – спросил сэр Генри предельно холодно.

– Сразу после завтрака мы поедем на станцию, однако Ватсон оставит свои вещи, как залог того, что вернётся.

– Что вы мне голову морочите, Холмс?! – вдруг вскричал несчастный баронет. – Скажите прямо, что вы подозреваете Степлтона в убийстве моего дяди!

Мы с Холмсом увидели, как в проёме дверей мелькнуло мертвенно-бледное лицо.

– Он всё слышал, Ватсон!

– Позовите дворецкого, – властно сказал я сэру Генри.

Баронет послушно позвонил в колокольчик. Бэрримор выглядел, как всегда, бесстрастным, и по его лицу трудно было понять, зачем он подслушивал.

– Прикажете накрывать завтрак, сэр?

Баронет не успел открыть рот. Вопрос Холмса прозвучал для нас, как гром среди ясного неба, однако выдержке дворецкого можно было только позавидовать.

– Где вы научились так искусно лазить по пожарным лестницам, Бэрримор?

– Я не совсем понимаю вас, сэр.

– Бросьте, со мной такие номера не проходят!

Холмс небрежно бросил на обеденный стол турецкий нож, – тот самый, который ему удалось выбить из руки Мортбелла. В глазах Бэрримора зажглись тусклые искорки.

– Вот этим самым клинком, видите, на нём прекрасно сохранились следы голубоватой краски, а именно этой краской покрашена оконная рама номера 1Б, который располагается по соседству с номером, в котором останавливался сэр Чарльз в отеле «Семирамида», вы поддели сквозь трухлявую щель прогнивший металлический запор, влезли в окно и принялись ждать. Вот, полюбуйтесь, здесь на лезвии видны частицы ржавчины, защелка в том старом окне сильно проржавела.

– Сэр, вы ошибаетесь, в день, когда скончался сэр Чарльз, я был у моей больной сестры Луизы, она подтвердит.

– Нет, любезный, у меня совсем другие сведения!

Густые брови дворецкого мрачно сошлись на переносице.

– Говорю вам, сэр, вы неверно истолковали факты.

Холмс достал из внутреннего кармана какую-то фотокарточку и показал её Бэрримору.

– Вы зря упорствуете, ваша якобы сестра выдала вас!

В следующий миг дворецкий метнулся в сторону тёмного дверного проёма, который вёл во флигель. Движение было настолько стремительным и неожиданным, что мы с баронетом не успели ничего предпринять, однако мой друг сумел поставить подножку.

Бэрримор завалился плечом на портик камина и удержался на ногах. В следующий миг он выхватил из стойки прокопчённый металлический вертел и круто развернулся к нам. Его обычно бледное лицо в этот жуткий миг страшно налилось тёмно-бордовой краской, а глаза буквально вылезли из орбит.

Дворецкий взмахнул рукой, вертел с гулом разрезал воздух, однако Холмс сделал упреждающий выпад, я даже не уловил, что именно, кажется, выбросил вперёд кулак. Разящий прямой удар буквально срубил Бэрримора, он упал навзничь, высоко подкинув ноги вверх, как жеребец, убитый наповал.

Баронет приподнялся со стула, ошеломлённо хлопая ресницами. Всё произошло очень быстро, за какие-то секунды.

– Боже мой, я так благодарна Тебе за то, что Ты остановил, наконец, этот кошмар! – Мы дружно обернулись, миссис Бэрримор с блаженной улыбкой на белом как мел лице стояла на пороге, закатив глаза и сложив ладони на пышной груди. – Я так и знала, что именно этим всё закончится. Мало того, что он мне изменял, так он решил выжить из замка всех Баскервилей в отместку за то, что сэр Чарльз не принял его в семью!

– Вы знаете, в чём замешан ваш муж?

– Да, мистер Холмс! Он, как пёс, потакает мистеру Степлтону, а у мистера Степлтона есть зверь, страшный чудовищный зверь – Химера преисподней. Он переливается грозовыми разрядами и сожжёт дотла любого, кто окажется рядом!

– Бросьте рассказывать сказки, мэм! Почему он до сих пор не сжёг Степлтона?

– У него договор с самим дьяволом, сэр, поэтому Химера не трогает его. Думаю, что сегодня сэр Генри вряд ли переживёт вечернюю зарю. Химера, исчадие ада, ты идёшь к нам и караешь за грехи!..

Опустив голову, как монашка на покаянии, миссис Бэрримор тихо удалилась, а баронет в ярости сжал кулаки и повернулся к Холмсу.

– Гори всё огнём, она спятила?!

– Кажется, всего лишь переутомилась от чёрных мыслей.

– Холмс, вы хотели бросить меня на съедение Степлтону вслепую? Опасались, что я испугаюсь и не пойду? Не ожидал от вас такого! Он хочет каким-то образом смертельно испугать меня, однако он меня плохо знает.

Холмс пожал плечами и опустил глаза. Сэр Генри недовольно покачал головой, взял в руки турецкий нож и невольно залюбовался его чрезвычайно острым красиво изогнутым лезвием и изящной рукоятью, искусно выточенной из слоновой кости.

– Занятная вещица! Откуда она у вас?

– Я отобрал его у ночного вора. Бэрримор хранил этот нож в саквояже, который ночью вор чуть ли на ваших глазах унёс из комнаты сэра Чарльза, помните?

– Кроме булыжника и письма дядюшке от загадочной Л.Л. в саквояже ничего не было.

– В нём были старые вещи сэра Чарльза – тёмная испанская шляпа, чёрная накидка и этот замечательный турецкий нож. Вор просто успел вынуть вещи. До этого сэр Чарльз хранил в саквояже архив, который Бэрримор по его поручению сжёг в камине, однако один листочек случайно завалился за подкладку, вор его не заметил, а вы обнаружили. Мортбелл, как нарочно, выкрал именно этот саквояж, а перед этим украл чемодан со старыми костюмами прибывшего в замок наследника. Этого Бэрримор предугадать, конечно, не мог, однако особо не переживал, так как украденный старый саквояж е вещами сэра Чарльза, даже если их обнаружит полиция, ещё ничего не доказывал. Вы, наверное, обратили внимание, сэр Генри, что именно из бывшей комнаты сэра Чарльза удобнее всего подбираться по плющу к окну вашей спальни?

– Ах, каналья, так это Бэрримор пугал моего дядюшку и пытался испугать меня стуками в окно! Мне, однако, не совсем понятно, как может смертельно испугать один лишь стук ногтем по оконному стеклу. Вы помните, меня, в самом деле, смущал стук, он нервировал и досаждал, однако я не верю, что от одного лишь стука можно лишиться рассудка, выброситься из окна наружу и свернуть себе шею.

– Это нам ещё предстоит выяснить, поймав Степлтона с поличным, однако теперь я серьёзно опасаюсь, что мы упустили шанс. Подозревая Степлтона, вы не сможете сохранить самообладание на званом обеде и выдадите себя.

– Какой теперь может быть обед? Мы немедленно арестуем и изобличим его!

– Нет, сэр Генри, так мы ничего не докажем.

– А как?

– Говорю же, нам следует схватить преступника за руку. Я уверен, он воспользуется вашим визитом и попытается что-нибудь предпринять.

– Хорошо, в таком случае я иду на обед, и мы поймаем его с поличным.

– Вы не выдадите себя?

– Я не ребёнок, Холмс!

– А если вы получите вполне надёжное известие, подтверждающее, что мы с Ватсоном, в самом деле, уехали в Лондон?

– В таком случае я буду ловить его один.

– А не испугаетесь?

– Сегодня я хорошо узнал вас, Шерлок Холмс, и верю, что буду не один.

– Звучит просто великолепно! Бэрримора следует пока изолировать.

– Я запру мошенника в подземелье, ключи от которого есть только у меня, пусть потомится там до ночи, ему будет полезно.

– Хорошо, решено! Так, а вы, Ватсон, садитесь и пишите записку Степлтону, что глубоко сожалеете, что не можете прийти в этот раз, однако непременно придёте сразу по возвращении из Лондона на следующей неделе в пятницу.

Холмс снова повернулся к баронету.

– Вы плохо выглядите!

– Не волнуйтесь, я в порядке.

– Тогда ещё одно указание. Я не сомневаюсь в вашей смелости, сэр Генри, а ненависть к соседу-подлецу, с помощью своего сообщника испугавшему до смерти вашего дядюшку, придаст вам сил.