![](/books_files/covers/thumbs_240/proklyatie-baskerviley-pervonachalnaya-rukopis-sera-artura-konan-doyla-151965.jpg)
Автор книги: Владилен Елеонский
Жанр: Приключения: прочее, Приключения
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
– В действительности мне придало бы сил знание мотивов его ужасного поступка.
– Род Баскервилей заполучил смертельных врагов, они появились не так давно, однако их поначалу призрачное могущество с каждым годом становится всё более реальным.
– Вы говорите о политике?
– Да.
– Причём здесь Степлтон?
– Они используют его как орудие.
– Вслепую?
– Нет, не вслепую.
– В таком случае в обмен на что?
– Деньги, достаток, насыщенная светская жизнь, вращение в высших сферах, в общем, обычная приманка для людей сугубо материалистического склада, не ведающих, что такое совесть.
– Говорите же, что я должен сделать!
– Я хочу, чтобы вы приехали в Меррипит-хаус, затем отослали двуколку домой и дали понять Степлтону, что обратно вы намереваетесь вернуться пешком. Вечерний воздух болот покоряет своей свежестью, не правда ли?
– Идти пешком через болота?
– Да.
Казалось, наш друг заколебался, и мы с тревогой взглянули в его заметно побелевшее лицо.
– Хорошо, я сделаю так, как вы просите.
– И если вам дорога жизнь, не сворачивайте с тропы.
– Я сделаю всё так, как вы сказали.
– Очень хорошо, а теперь давайте плотно позавтракаем, поскольку нам с Ватсоном пора отправляться в Лондон, чтобы успеть прибыть в город до наступления темноты.
Баронет снова воззрился на моего друга с тревожным недоумением, однако больше не проронил ни слова. Через час, оставив сэра Генри в замке, мы поднимались по истёртым ступеням в дом старого Фрэнкленда.
– Он такой смелый, – сказал Холмс, имея в виду сэра Генри, – потому что уверен, что Берилл выбрала его, а не Степлтона. Да питает влюблённое сердце горячая надежда!
– Вы не стали разочаровывать его, почему?
– А зачем? Я хочу, чтобы он вышел живым из этой передряги. Вы знаете по Афганистану, – павший духом боец падает замертво ещё до начала сражения.
– Неужели звериное ворчание в темноте сможет довести до смерти взрослого мужчину?
– Повторяю, Ватсон, здесь кроется какой-то секрет, и меня очень беспокоит, что мы до сих пор не разгадали его.
Нам повезло, въедливый и дотошный старик где-то отсутствовал. Лора энергично руководила уборкой помещений, и её смуглое лицо, раскрасневшись, стало ещё более привлекательным.
– Добрый день, миссис Лайонз, – сказал мой друг, – меня зовут Шерлок Холмс.
Услышав своё настоящее имя, она буквально остолбенела.
– Я расследую обстоятельства, которые привели к смерти покойного сэра Чарльза Баскервиля. Вот, мой друг доктор Ватсон, он информировал меня о том, что вы ему сообщили, а также о том, чего вы сообщить не пожелали.
– Что, интересно, я не пожелала сообщить? – наконец, придя в себя, с вызовом спросила она. – О своём несчастном замужестве? Ах, какая ужасная тайна, сэр, какое омерзительное преступление!
Холмс не обратил ни малейшего внимания на издевательский тон женщины.
– Вы признались, что шестнадцатого сентября брали уроки фотографии в Плимуте, а мы знаем, что шестнадцатое сентября – день гибели сэра Чарльза в лондонском отеле «Семирамида». Вы утаили, что существует связь между этими двумя событиями.
– Здесь нет никакой связи!
– В таком случае это совпадение и довольно странное, однако, думаю, мы преуспеем в том, чтобы, в конце концов, установить истину. Я хочу быть предельно откровенным с вами, миссис Лайонз. Мы считаем, что совершено убийство, и факты таковы, что в круг подозреваемых лиц следует ввести не только вашего тайного интимного друга Джона Бэрримора, но и вас самих.
Ноги у неё подкосились. Признаться, у меня тоже. Я не мог даже предположить, что Лора состоит в любовной связи с нашим бесстрастным дворецким.
– Джон Бэрримор! – воскликнула она, падая на стул.
– С этой минуты факт вашей связи не является секретом, хотя вы тщательно скрывали его.
Внезапно она дерзко ухмыльнулась.
– И что, что?!
Холмс холодно пожал плечами.
– Да ничего особенного! Вначале он превратил вас в куклу для своих маленьких утех, а затем использовал как ширму.
– Какую ещё ширму?
– Вы создали ему дополнительное алиби, так, на всякий случай.
– Даже так? А кто создал ему основное алиби?
– О, здесь мы подходим к самому интересному. Он сожительствует со своей якобы сестрой, которая в действительности является его давней любовницей, поскольку никакой он не Бэрримор, он – незаконнорожденный сын покойного сэра Чарльза Баскервиля.
– Да что вы такое говорите! Не может быть!
Руки женщины вцепились в подлокотники, и я увидел, как прекрасные розовые ногти ужасно побелели от этой мёртвой хватки.
– Я вам докажу, что он не любит вас, мадам, и никогда не любил.
– Джон Бэрримор! – сказала она опять. – Джон Бэрримор! О, докажите это мне! Докажите это мне! И если вы сможете доказать…
Звериная вспышка, промелькнувшая в её глазах, сказала красноречивее всяких слов.
– Я как раз кое-что приготовил для этого, – сказал Холмс, вынимая из кармана карточку. – Это художественная фотография, на которой изображён мнимый Бэрримор, страстно целующий замечательный фотопортрет своей мнимой сестры Луизы, черты лица которой легко различимы и узнаваемы. Внизу вы видите выполненную фотографом по заказу клиента подпись, она гласит: «Теперь нам никто не помешает!» и дата крупными буквами «15/07/1889». Если вас не вполне убеждает эта фотография, вы можете побеседовать за чашкой чая с миссис Бэрримор, и я уверен, что она поведает вам много интересного, хотя и весьма неприятного. Обманывать одну женщину – горько, обманывать двух – крайне опасно. Бэрримор, как видно, рассчитывал на своего тайного покровителя, выполняя его указания, и напрасно.
Она мельком взглянула на фотографию, а затем посмотрела на нас пугающим неподвижным взором безнадёжно отчаявшейся женщины.
– Я узнаю студию моего учителя фотографии в Плимуте!
– Совершенно верно, именно там мне удалось позаимствовать негатив и напечатать фотографию в вашей лаборатории.
– В моей лаборатории?
– Разве вы не узнаёте меня, миссис Лайонз?
Холмс сгорбился и смешно сморщил лицо, снова без всякого грима превратившись в чудаковатого старика-фольклориста.
– О, как же я вас сразу не узнала!
– Я проследил за вами и понял, что вы тайно встречаетесь с Бэрримором в Плимуте, в фотостудии. Мне удалось выяснить, что хозяин студии предоставлял вам жилые апартаменты на верхнем этаже и готов был поклясться перед кем угодно, что вы берёте у него уроки фотографии, а не встречаетесь с Бэрримором в апартаментах. Мне удалось негласно обыскать ваши съёмные комнаты, и я обнаружил два использованных железнодорожных билета в Лондон – отправление из Плимута в десять утра пятнадцатого сентября и прибытие в Плимут в семь часов утра семнадцатого сентября. Помимо билетов, мне попался на глаза этот замечательный негатив. Вы поняли его смысл? Фотографию, с него напечатанную, мнимый Бэрримор подарил своей настоящей любовнице Луизе Хай Тор, в девичестве Бэрримор, и когда я показал ему фотографию, которую сам напечатал с негатива, он подумал, что Луиза отдала её мне и выдала его, хотя это не так. Она в отличие от вас сознательно обеспечивала ему алиби, отсылая телеграммы с просьбой срочно приехать и притворяясь тяжелобольной женщиной. Испугавшись, что любовница выдала его, негодяй пытался бежать, однако нам удалось задержать его.
– Какой ужас, джентльмены, какой ужас! Он сделал эту фотографию в день безвременной кончины мужа Луизы! Теперь я думаю, а не причастен ли он к его внезапной смерти? Мистер Холмс! Этот человек ничего мне не обещал, он просто клялся мне в любви и стал воистину светлой отдушиной в моей серой унылой жизни. Мой дядя решил, что я должна запереть себя в четырёх стенах заживо ради его душевного комфорта. Так не бывает, господа!
– Я прекрасно понимаю вас, мадам, – сказал Шерлок Холмс. – Воспоминания об этих неоднозначных событиях весьма болезненны для вас, и, вероятно, будет легче, если я расскажу вам о том, что произошло, а вы поправите меня, если вдруг я сделаю какую-нибудь существенную ошибку. Мне очень не хотелось бы, чтобы вы плакали, красные глаза вам не к лицу, да и ваш бдительный дядюшка может заподозрить что-то неладное. А, кстати, где он?
– Он уехал к мировому судье. С тех пор, как мастифф сбежал с фермы, пугая по ночам своим видом случайных прохожих, он безуспешно просит местные власти запретить жителям нашего прихода содержать домашних животных крупнее крысы.
– Ага, вопрос серьёзный, – с иронией в голосе сказал Холмс, – и обсуждение, скорее всего, затянется. Думаю, у нас есть немного времени, чтобы пролить свет на кое-какие обстоятельства. Утаивание фактов грозит гибелью сэру Генри.
– О, сэр, неужели всё так серьёзно?
– Более чем! Я не хочу углубляться в ваши личные дела, поэтому постараюсь осветить лишь самое существенное. Вы потеряли голову, и готовы были ради него на всё. Пятнадцатого сентября он встретил вас в Плимуте в фотостудии, после этого вы отправились прямым поездом в Лондон, чтобы, как он сказал, в более спокойной обстановке насладиться свиданием.
– Да! Мы остановились в лондонском отеле «Семь чудес света» под именем молодожёнов Джона и Маргариты Смит.
– Вы, в самом деле, переночевали в отеле, всё было восхитительно, хотя что-то было не так, верно?
– Вы не поверите, однако меня постоянно клонило в сон, и я спала, как сурок.
– Он давал вам снотворное.
– Да, поскольку я сильно нервничала.
– Переночевав в отеле, на следующий день поздно вечером последним поездом вы и он отправились с вокзала Ватерлоо и вернулись в Плимут, где переночевали. Когда наступило утро, вы, мадам, пошли в студию брать очередной урок фотографии, а он отправился в Баскервиль-холл.
– Всё так и было, сэр.
– Вы не знаете главного, – шестнадцатого сентября вечером, когда вы, по всей видимости, сладко спали в номере отеля, он уходил.
– Я, кажется, слышала, как он уходил, хотя сон был довольно тяжёл.
– В котором часу?
– Это было поздно вечером, в комнате было темно. Я подумала, что ему понадобились какие-нибудь предметы личного туалета, и снова впала в забытьё.
– Когда он вернулся?
– Около половины одиннадцатого. Время я хорошо запомнила, поскольку он поднял меня с постели, сказав, что следует срочно съезжать. О, он был жутко взбудоражен, переживая за меня, и сообщил, что в фойе столкнулся с одним фермером из Гримпена, чрезвычайно любопытным, он только что прибыл в отель. Если этот тип нас узнает, то непременно оповестит дядю. Вы понимаете, что сталось со мной после такого известия! Я мгновенно проснулась и стала собираться.
– Затем всё повторилось через три недели, верно?
– Нет, больше мы с ним в Лондон не ездили.
– Хорошо, при нём была сумка?
– Да, объёмистый саквояж бежевого цвета, он всё время носил его с собой.
– Что он в нём хранил?
– Он сказал, что сэр Чарльз поручил ему этот саквояж, там какие-то ценные документы, а я в него не заглядывала, поэтому не могу сказать, что в нём было на самом деле.
– Вы оба меняли внешность?
– Конечно! Я носила огненно-рыжий парик, а он – клиновидную седую бороду.
– Куда вы дели свой парик?
– Он его сжёг в камине, когда мы снова оказались в апартаментах фотостудии в Плимуте.
– А куда он дел накладную бороду?
– Не знаю, однако больше я её не видела. Он сказал, что изменение внешности было необходимо для моей безопасности. В тот момент я была чрезвычайно признательна ему за это, поскольку кто-нибудь мог, в самом деле, увидеть нас и сообщить дяде, тогда моей спокойной жизни пришёл бы конец.
– Вы видели у него тёмную испанскую шляпу, чёрную плащ-накидку и турецкий нож с точёной рукоятью и изогнутым лезвием?
– Нет, никогда ничего подобного не видела.
– А как вы восприняли тот факт, что сэр Чарльз внезапно скончался, выбросившись из окна в тот самый день и час, когда Бэрримор отлучался из номера?
– Я не знала об обстоятельствах смерти сэра Чарльза до тех пор, пока доктор Ватсон не сообщил мне кое-какие подробности. Признаюсь, однако, что какое-то странное смутное чувство владело мной все дни, прошедшие после нашей поездки в Лондон в сентябре.
– Что именно вас тревожило?
– Неужели для того, чтобы состоялось свидание, следовало ехать в Лондон и устраивать маскарад? Вот что мне показалось странным. В какой-то момент я даже встревожилась. Зачем он настаивал на снотворном? Может быть, он, в самом деле, беспокоился о моём состоянии, поскольку меня раздражала вся эта затея с поездкой и излишняя конспирация, а может быть он таким способом хотел скрыть свои отлучки, но зачем? Я до сих пор теряюсь в догадках, в то же время не вижу в нашей поездке и его отлучке из номера, как бы странно она ни выглядела, никакого преступления.
– Отлучившись, он довёл до смерти сэра Чарльза, сильно испугав его. С вашей помощью он подстраховался на тот случай, если вдруг станет известно, что на самом деле, он был не у сестры Луизы, а в Лондоне.
– Боже мой, да зачем же ему так нужна смерть сэра Чарльза?
– Он жестоко ненавидит всех законных владельцев и наследников Баскервиль-холла. Будучи незаконнорожденным сыном сэра Чарльза, он не простил папаше, что тот скрыл тайну его рождения и вместо того, чтобы признать сыном, сделал своим слугой, в то время как с давних времён не только у баронов, но и королей принято вводить незаконнорожденных детей в светское общество. Как видно, кто-то шепнул ему об этом обычае и восстановил против собственного отца. Помимо этого, ему хорошо заплатили.
– Вы как чёрный ангел, мистер Холмс, сообщили мне очень неприятную новость.
– Вы выступите на суде, мадам, когда я вас попрошу, а пока – никому ни слова, от этого зависит ваша жизнь.
– Поразительно, я и подумать не могла, что кончина сэра Чарльза каким-то образом связана с нашей поездкой в Лондон! О, сэр, если мой дядя узнает…
– Он не узнает. Всё зависит от того, как преподнести факты, а я знаю, как их преподнести. Вы станете в его глазах богиней, не пощадившей свою невинность ради изобличения опасных преступников, и он всю оставшуюся жизнь будет гордиться вами, помните моё слово и доверьтесь мне. Вы будете проходить в суде под своей девичьей фамилией, я всё устрою, так что о вашем замужестве дядя тоже не узнает.
– Я верю вам! В отличие от всех остальных мужчин, которые я встречала на своём пути, вы единственный, кто с первой минуты знакомства внушает чувство вселенского спокойствия.
– Вот уже несколько месяцев вы ходите по краю пропасти и даже не подозреваете, с какими опасными людьми свела вас судьба. Я желаю вам доброго дня и надеюсь, что скоро мы увидимся вновь.
Через пару часов мы были на станции Кум-Трейси, отослав коляску обратно домой. Горестная мальчишеская фигура ждала нас на платформе.
– Что случилось, Картрайт?
– Я виноват перед вами, сэр!
– Что, интересно, ты успел натворить?
– Вспомните Лондон, сэр…
– И что?
– В отеле «Нить Ариадны» я нашёл Мадемуазель N, однако она сразу поняла, что её ищет полиция, и уговорила меня не рассказывать вам, поскольку опасалась, что её будут подозревать в ужасном преступлении, которого она на самом деле не совершала. Я ей поверил, сэр.
– Почему?
– О, она красива, как сама Гвиневера!
– Не расстраивайся, малыш, ты поступил правильно. Она, в самом деле, ни в чём не виновата, однако на будущее имей в виду, что женщины, несмотря на то, что могут быть поразительно похожими на саму возлюбленную короля Артура, бывают разными, и не все они в действительности являются такими невинными, какими кажутся.
– Я обязательно учту, сэр! Будут ли какие-либо распоряжения?
– Ты сядешь на поезд в город, Картрайт, и как только прибудешь, телеграфируй от моего имени сэру Генри Баскервилю просьбу, что, если он обнаружит записную книжку, которую я случайно обронил, пусть вышлет мне её заказной почтой на Бейкер-стрит.
– Да, сэр.
– А сейчас узнай, нет ли для меня чего-нибудь на почте.
Мальчик вернулся с телеграммой. Холмс, прочитав, передал её мне, она гласила:
«Сообщение получил. Выезжаю. Остаётся вписать имена в ордер. Прибываю в пять сорок. ЛЕСТРЕЙД».
– Это ответ на мою утреннюю телеграмму. Он – лучший из профессионалов, и, возможно, нам потребуется его помощь.
План Холмса становился всё более отчётливым. Он хотел через баронета убедить Степлтона, что мы на самом деле уехали, в то время как в действительности мы вернёмся как раз в тот момент, когда настоятельно потребуемся. Телеграмма из Лондона, если сэр Генри упомянет её в разговоре, выветрит из головы Степлтона последние подозрения и развяжет ему руки. Я, кажется, начал понимать, какие мелкие ячейки стали всё теснее сжиматься вокруг нашей тонкогубой щуки.
– А теперь, Ватсон, – сказал Холмс, когда мы уселись на одну из скамеек в зале ожидания, – нам надо постараться как-то убить полтора часа.
– Что же получается, Холмс? Мадемуазель N вывела предостережение губной помадой на стекле?
– Да, мой друг, поскольку она ревновала сэра Чарльза, когда он бросил её без всякого объяснения причин.
– Вы её знаете?
– Майлону в округе знают многие, она – дочь фермера и часто сидит у костра с ночными пастухами своего отца.
– Майлона!.. Знакомое имя. Я что-то слышал о ней. А как вы догадались?
– Из ваших отчётов.
– Я не писал вам о ней.
– Нет, Ватсон, вы писали. Вспомните, вы обратили внимание на подростка с вишнёвыми губами у ночного пастушьего костра. Миссис Лора Лайонз неоднократно упоминала в разговорах эту печальную девушку, ночи напролёт пропадающую у костра в одежде пастушонка. Майлона невероятно отзывчивая, она любит животных, которые её тоже обожают, а вот с людьми ладит плохо, уверяет, что Баскервиль-холл совсем скоро будет заколочен, и его хозяева навсегда покинут его. Отец, как говорила Лора, пытался её осадить, однако безрезультатно, с Майлоной нет никакого слада. Главное, что никто никак не может понять, – ей действительно приходят видения о будущем Баскервилей, или на самом деле она тихо сходит с ума. Отец неоднократно отправлял её в Лондон к своему брату, чтобы не смущать округу неприятными предсказаниями, однако она возвращается обратно и снова ночи напролёт сидит у костра с пастухами. Губы упрямицы всегда густо накрашены тёмно-бордовой помадой, она почему-то обожает помаду вообще и именно вишнёвый цвет, в частности. Узнав такие подробности, я раздобыл французскую губную помаду не хуже, а лучше, чем у Бернара.
– А как вы поняли, что это она была в магазине у Бернара?
– Девушка обожает тёмно-бордовую помаду, по слухам часто бывает в Лондоне, предрекает запустение Баскервиль-холлу, и ведёт себя так, словно её тяготит какая-то сердечная тайна, связанная с представителями рода Баскервилей. Следовало проверить, как вы думаете? Я привёз помаду и подарил ей. Она увидела во мне друга. Наверное, мой старческий вид, который я старательно соблюдал при помощи известной вам маскировки, внушил ей особое доверие. Майлона рассказала не только местные кельтские легенды, в том числе древние предания о Чёрной собаке, но и поведала кое-какие любопытные эпизоды. Поразмыслив и сопоставив факты, я пришёл к выводу, что она рассказала мне вовсе не сказки, а события собственной жизни, которые нанесли ей серьёзную психическую травму.
– Сэр Чарльз соблазнил, обещая жениться?
– К сожалению, да! Он действовал не так откровенно, как его распутный предок сэр Хьюго Баскервиль, однако суть от этого нисколько не меняется.
– Что произошло в Лондоне?
– Она следила за своим бывшим любовником и воспользовалась тем, что плотник, выполняя его просьбу, приставил лестницу к окну, в то время как сам баронет отправился пить кофе с хозяином отеля. Истратив большую часть помады на своё предостережение ненавистному старику, через пару с лишним недель она снова посетила Бернара, и мы нашли бы её ещё в Лондоне, если бы не Картрайт.
– Как она нас запутала!
– Я так не думаю, поскольку с самого начала было очевидно, что особа, сделавшая надпись на стекле, и мужчина в шляпе и накидке не могли быть сообщниками. Ему незачем было преждевременно пугать сэра Чарльза. Гораздо удобнее, когда жертва пребывает в благодушном настроении, ожидая свидание с женщиной. Именно из-за странной надписи на стекле баронет сел писать дневник, чтобы успокоиться, так он обычно делал, и оставил нам ниточку. Она оборвалась в Лондоне, однако здесь мы вновь ухватились за неё.
– Выходит, старик совершенно забыл Майлону?
– Да, он бросил её, переключившись на Берилл, которую ему подсунул Степлтон.
– Так вот кто должен был прийти на свидание в отель!
– Да, а Майлона – случайное действующее лицо, она, где только можно, рисовала баронету предостерегающие надписи. Убивать, конечно, она его не желала, ей просто очень хотелось, чтобы сэру Чарльзу стало так же скверно, как ей самой. Зная, чего он смертельно боится, сделать это было нетрудно.
– А от кого она узнала, чего так боится старик?
– Вероятно, пастухи замечали нечто странное в его поведении, а, может быть, он сам ей признался во время свиданий.
– А как вы догадались, что сэр Чарльз ждал Берилл, а не Майлону?
– Я, кажется, говорил, что в разговоре с вами Степлтон сболтнул немного лишнего. В частности, он много рассказывал вам о своей якобы покойной жене, безвременная кончина которой перевернула всю его жизнь. Помните, как он называл её?
– Честно говоря, нет.
– А вы писали! «Моя ненаглядная Эл-Эл, моя умница», помните?
– Да, сейчас вспомнил.
– Очевидно, что он делал акцент на двух последних буквах имени Берилл, поскольку нет такого имени – «Эл-Эл». Видимо, сэру Чарльзу она не стала называть своё настоящее имя, представилась Эл-Эл, сказав, к примеру, что это её детское прозвище, и что ей было бы очень приятно, если бы он называл её именно так. А на письме это прозвище выглядит как «Л.Л.» Дабы не повторяться, сэру Генри она, по всей видимости, призналась, что обожает, когда её зовут Лили.
– Как просто! Почему я сам не догадался?
– Вы довольствовались сведениями, которые раздобыли, Ватсон, в то время как их следовало интенсивно проверять и перепроверять через различные не связанные друг с другом источники. Отец Майлоны и пастухи, например, неоднократно видели, как сэр Чарльз гулял с Берилл на закате у Менгира после того, как так жестоко распрощался с Майлоной.
Лондонский экспресс с рёвом прибыл на платформу, и маленький, жилистый, как бульдог, человек спрыгнул с подножки вагона первого класса. Мы пожали друг другу руки, и по тому благоговению, с каким Лестрейд взирал на Холмса, я понял, что многое в их отношениях изменилось с тех далёких дней, когда они впервые начали работать вместе. Я очень хорошо запомнил то уничижительное презрение, которое пробуждали в нём, криминалисте-практике, теории комнатного мыслителя, – именно так называл он моего друга в те времена.
– Что-то стоящее?
– Сенсационное дело, – сказал Холмс.
– Ха, посмотрим!
– Как и на чём отправиться отсюда, подумаем позже, у нас есть два часа, пока же мы прекрасно проведём время, перекусив где-нибудь, а затем, Лестрейд, вы сможете выгнать лондонский смог из своих лёгких и вдохнуть чистый ночной воздух Дартмура. Никогда не бывали здесь? Напрасно. Замечательное местечко!
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.