Текст книги "Методология систематики"

Возможны и существуют 4 комбинации: 1) номотетическая морфофизиология = механика развития Roux³¹ или физиология формы других авторов; 2) систематическая морфофизиология = сравнительная морфология /многих/авторов; 3) номотетическая чистая физиология – соответствует физиологии в обычном понимании; и 4) систематическая чистая физиология, или сравнительная физиология специфических отправлений.

Нам незачем касаться номотетических дисциплин. Что касается сравнительной морфофизиологии и сравнительной чистой физиологии – они принципиально представляют вполне равноправные части систематики. Специфические отправления являются такими же признаками определенных частей организма на той или иной стадии, как и структура или архитектура, а потому не могут быть догматически отстранены от рассмотрения с точки зрения общих методов оценки систематических признаков. Система сравнительной чистой физиологии должна войти в общую систему; в систематике этого желал Мечников, когда он требовал, чтобы морфологи принимали во внимание отправление при определении гомологии листков. Однако в чистой физиологии лишь немногие области разработаны по методам систематики. Кое-что сделал сам Мечников – в области пищеварения и воспаления³²; сюда же относятся в особенности учение об инстинктах Вл. Вагнера – Малышева³³ и вообще «генетической» школы, или учение о паразитизме (см. Мордвилко)³⁴, выводящие прототипы образа жизни. Сравнительная чистая физиология пользуется некоторыми вполне правильными принципами, например, принцип разделения труда или дифференциации отправлений вполне соответствует принципу дифференциации в морфологии вообще. Но в общем можно сказать, что описательная чистая физиология разработана лишь по отношению к немногим организмам и немногим физиологическим свойствам, тогда как описательная морфофизиология под названием эмбриологии за последние лет 70 распространилась на все почти животное царство, и потому вторая даёт сейчас систематике гораздо больше первой и большее число признаков.

Итак, мы имеем дихотомическую таблицу систематических дисциплин в порядке последовательного увеличения:

Изо всех этих дисциплин до сих пор не существует вовсе, разве в зачатке[8]8
  Зачатками сравнительной эмбриологии в этом смысле слова являются такие общие понятия, как гетерохрония, неотения, педогенез, метаморфоз, личинка, диапауза, некротическое и прямое развитие, метагенез, гетерогония, выпадение стадий и пр. Все они совершенно формальны и относятся только к ходу развития, к отношению стадий, причем самое содержание последних выпадает из рассмотрения. Существует ли система онтогенеза, построенная на применении этих исходных понятий? О чем пишет, например, Е. Шеревез [в]?³⁵


[Закрыть], сравнительной эмбриологии, или учения о ходе морфопроцессов, о форме развития независимо от его содержания, о смене стадий независимо от их конкретного анатомического содержания. Какую практическую ценность представляло бы подобное учение, я судить не берусь ввиду того, что доселе оно в биологии не осуществлено; в теории музыки учение о ритмах, а может быть и о мелодии, представляет нечто в этом роде, так как и то, и другое касается только последовательности и отношений между качествами, тогда как самое качество звука – вопрос гармонии. Итак, при построении главной системы организмов мы пользуемся понятиями и терминами отдельных, более абстрактных систематических дисциплин, которые разрабатываются в меру их прагматической полезности и того значения, которое они могут иметь для построения главной системы. Но никогда свойства, рассматриваемые одной из них без предварительной оценки, не могут быть признанными более или менее важными – будь то признаки анатомические, эмбриологические (вообще морфофизиологические) или чисто физиологические.

Н. Braus (1, 1906, ref. 21)³⁶ ставит себе целью создание экспериментальной морфологии, как морфологии атипичных процессов, которая путём эксперимента устанавливает не причинные связи морфогенеза, а морфологическое значение (то есть в сущности – сходства и различия) частей. Это систематическая морфофизиология в нашем смысле, с некоторым расширением против обычных рамок ее поля зрения также и на атипичные процессы. Расширение это весьма законно и приводит к употреблению кондициональных признаков второго порядка, то есть проспективных потенций. От номотетической морфофизиологии или механики развития, также вызывающей и изучающей атипичные процессы, она отличается лишь способом использования данных; материал же их может совпадать на всем протяжении, так как не только систематика может пользоваться экспериментом для установления кондициональных признаков второго порядка, но и механика развития может для своего причинного анализа использовать чисто описательные данные нормального развития, как делал, например, Е.Geoffroy de Saint Hilairе (Phil. Anat. и др.)³⁷.

Экспериментальная морфология в смысле Брауса, то есть экспериментальное изучение морфогенеза для целей систематики широко культивировалось на русской почве. Наиболее важные русские работы по регенерации носят такой, чисто систематический, нисколько не номотетический, характер; таковы работы: К.Н. Давыдова (Nemertini, Balanoglossus, офиуры)³⁸, П.П. Иванова (полихеты)³⁹, отчасти – Ласточкина (Naididae)⁴⁰ и пр.

Понятие индивидуальности и его относительность

Итак, для наивного наблюдателя явления органического мира связаны с индивидуальными живыми телами. Мы уже внесли разъяснение к слову тела: «истинными объектами являются не индивидуальные тела, а индивидуальные морфопроцессы». Теперь мы должны разобрать понятие индивидуального и указать на относительность этого понятия, в разной мере приложимого к различным природным объектам: в природе мы находим много форм и степеней индивидуальности.

Живой индивид – это высший род биологической систематики; индивидуальность или категория индивидуальности, как говорит Дриш, это форма, при помощи которой мы постигаем организацию в явлениях. Применение этой формы ограничено прагматической ее полезностью; мы применяем мерку индивидуальности к объектам, пользуясь регулятивным правилом: искать постоянные отношения, – и можем прилагать ее к любым объектам. В тех случаях, когда ее применение оказывается плодотворным и система частей, выделенная нами как целое, представляет действительно большое количество отношений, остающихся постоянными в потоке изменений, мы говорим, что перед нами организм. Правильнее было бы сказать – высокая степень организации, ибо организация имеет степени.

Логическая проблема самозарождения, говорит Kroner⁴¹, заключается в определении того, когда нам становится выгодным приложить понятие организма к физ/ико-/химич/еской/ системе. Категория индивидуальности работает и в физике; результатом ее применения является так называемый закон Вант-Гоффа – Ле Шателье, который гласит: «Если внешние силы действуют на какую-либо систему, в ней возникают процессы, которые, не будь внешнего воздействия, вызвали бы в ней изменения противоположные тем, которые производятся внешней силой». Принцип этот, в сущности, содержит определение понятия системы и является скорее регулятивным правилом: отыскивай такие сочетания, по отношению к которым он имеет силу, и называй их системами. О системе мы будем говорить постольку, поскольку совокупность элементов подчиняется закону Вант-Гоффа, и в той мере, в какой она ему подчиняется. Принцип Вант-Гоффа ничего не говорит о мере регуляции, равна ли она 100 %, больше (гиперрегуляция) или меньше. В большинстве неорганических систем она количественно ничтожна; те системы, в которых она чрезвычайно высока, мы называем живыми индивидами. Принцип Вант-Гоффа принцип организации; в «неорганическом» мире он является признаком и проявлением организованности. Он не отменяет законов механики и термодинамики, а лишь выделяет элемент постоянства в многообразии их конкретных проявлений, улавливает новые инварианты, ими не уловленные. Индивидуальность есть категория, и мы находим степени организованности и целесообразности (Dauerfähigkeit) во всех объектах, при ее помощи созданных; поскольку они (то есть орг/анизованности/ и цел/есообразности/) являются субъективными и привнесёнными в явления нами; но постольку же субъективна и привнесена причинность, которая тоже не более (для эмпирии), чем регулятивное правило – искать постоянства связи сходных пар явлений по времени вообще (как индивид/уальность/) искать постоянства отношений в каждой данной системе.

Таким образом, оправдание понятия индивидуального целого, или организма, получается путём установления постоянства отношений его частей (постоянства формы) в потоке изменений. Первоначальным поводом для создания понятия целого служит, прежде всего, пространственная обособленность. Всякий предмет, отграниченный в пространстве от всего окружающего, представляется нам отдельной вещью. С точки зрения причинности, каждая вещь характеризуется своим постоянством или постепенностью своих изменений, основанных на относительном равновесии атомов при данных условиях. Такого рода вещью является камень, кусок дерева и т. д., но индивидуальностью они не обладают. Зигварт (11, параграф 78)⁴² определяет индивидуальность признаком типичного сочетания частей, основанного на внутренней причинности системы, как в капле или кристалле; действительно, этим вносится некоторая степень индивидуальности и в нашем смысле, поскольку силы, создавшие типичную форму такого природного тела способны ее и поддерживать, поскольку оно способно к саморегуляции. Эта способность выступает резко только в динамических системах, в которых постоянство обусловлено не тождеством положения, а тождеством траекторий, где типичная форма непрерывно осуществляется активным путём, – в типичных организмах. Но органическое единство, индивидуальность не связаны необходимо с пространственной телесной непрерывностью. Коллективное целое (Зигварт)⁴³ представляет те же ступени индивидуальности, как и единичная вещь: 1) случайное и внешнее объединение (куча камней); 2) система частей, связанных внутренней причинностью (солн/ечная/ система), устойчивое или подв/ижное/ равновесие; 3) общественный организм, в котором само тождество целого основано не на тождестве компонентов, а на постоянстве их взаимоотношений; и если мы возьмем последний случай, то черты сходства между обществом и организмом гораздо значительней, чем отличия; пространственная разъединённость частей может представлять все степени, и не представляет никакого принципиального значения, раз тот или другой способ взаимодействия частей – обеспечен. Поэтому я вовсе не ввожу пространственную непрерывность в понятие организма и рассматриваю понятие общества, как один из его видов.

Другая необходимая оговорка против необоснованного сужения понятия организма касается возникновения органических индивидов. Очень часто принимают происхождение за безусловный критерий индивидуальности и, произвольно обобщая признаки одной весьма типичной группы организмов, вводят общность происхождения частей в самое понятие индивидуальности: части возникают путём обособления внутри целого. Так для поверхностного наблюдателя обстоит дело в развитии Metazoon'a, и это принимается за общий признак организма. Однако, наряду с этим мы встречаем нередко возникновение вполне органического целою путём объединения первоначально чуждых друг другу особей низшего порядка, путём наступающей организации неорганизованных частей.⁴⁴ Напомню только наблюдения И.И. Мечникова (1886)⁴⁵ над слиянием бластул /медуз/ Mitrocoma аппае, /когда из таких объединённых бластул развивались вполне нормальные медузы/, недавнее открытие /Rеisingеr’ом⁴⁶/ аналогичного процесса в развитии /турбеллярий Bothrioplana semperi /, аналогичные этому опыты Н. Driеsch'a /1910/⁴⁷ с дробящимися яйцами и бластулами морских ежей, /когда после их слияния получались нормальные плютеусы/, опыты сращивания |у| различных животных, периклинальные химеры растений /Э. Баур/⁴⁸ и гидр (Исаев, 1923)⁴⁹, воссоединение диссоциированных клеток губок в опытах H.V. Wilson'a (1910)⁵⁰ и К. Műller'a (1911)⁵¹, участие калиммоцитов в построении зародыша сальпы по Заленскому⁵², участие желточных клеток в образовании кишечника Paravortex по Hallez /1909/⁵³, образование плазмодиев миксомицетов /путём сползания и слияния одноклеточных амёб/, образование колонии /водорослей/ Pediastrum и Hydrodictyon и т. п. И самый главный пример, в правило превращающий мнимое исключение – образование зиготы путём /с/лияния двух независимых элементов – гамет[9]9
  Громадный фактический материал в этом направлении собран проф. Козо-Полянским в его книжке «Новый принцип биологии»⁵⁵. Удивительна последовательность этого автора, котор/ому/ кажется, что его новый принцип – симбиогенез – ведет к укреплению… дарвинизма!


[Закрыть].

А раз и этот способ – contract social – столь часто и столь многообразными путями ведёт к созданию организации, созданию индивидуумов, значит, способ возникновения не является существенным признаком организма, существенным является только взаимоотношение частей, устойчивость целого в будущем, а не происхождение его в прошлом. Поэтому временная, распадающаяся, непрочная организация есть слабая степень организации, но и организация миксомицетов, которая ведёт к распадению плазмодиев, обуславливая, однако, их воссоздание в следующем поколении, хотя бы и путём агрегации, а не деления амебоидов, есть, тем не менее, истинная организация и довольно высокая ее степень. Вообще, основным критерием индивидуальности является /устойчивость/ морфопроцесса в его типичности.

Все рассматриваемые выше случаи представляют сожительство элементов, между собой весьма несходных, клеток и особей одного линнеевского вида или (при искусствен/ных/ прививках) – близких видов; во всяком случае самая удача прививки, то есть возможность согласованной жизни искусственно соединённых частей зависит от их видовой близости: прививка между слишком разнородными организмами не удаётся. Но в природе такое тесное сожительство разнородных организмов, которое объединяет и/х/ в одно существо, встречается нередко. Одна из самых тесных форм – Hydra viridis, по Hadzi⁵⁴ представляющая единый цикл, не диссоцииирующ/ая/ в каждом поколении, как Convoluta, которая, тем не менее – организм. Лишайники. Против взгляда на лишайники, как на организм, возражают главным образом с экономической точки зрения: точки зрения взаимности выгод, или сохранения не только целого, но и индивидуальности отдельных частей. Значение этой точки зрения мы рассмотрим дальше, здесь же будет достаточно общего указания, что, хотя тело лишайника представляет полупаразитическое /с/ообщество, в котором типичная форма целого является отчасти результатом борьбы частей и (подвижного) равновесия в этой борьбе, то же самое относится и вообще к каждому природному организму, и таким образом факт этот не может служить поводом выключать лишайники из числа организмов. Итак, лишайник – организм, хотя отдельные компоненты его (водоросль) способны к самостоятельному существованию и могут вовлекаться в общую организацию лишь факультативно. Не способ образования и потенциальная самостоятельность частей, а лишь собственная устойчивость морфопроцесса является критерием индивидуальности.

Я все время подчёркивал один из признаков организма динамическую согласованность или функциональную гармонию частей. Дриш наряду с этим выдвигает два других признака – ещё два типа согласованности, из которых принципиально важен один – согласованность сочетания (Garmonie der Konstellation), заключается в том, что независимо развивающиеся части (как эктод/ерма/ и энтод/ерма/ /морского/ ежа) дают тем не менее целое. Наконец, А.А. Любищев⁵⁶ выдвигает третий, морфологический признак органического – единство и рациональность формы, обнаружимость закона, управляющего всей формой в каждом ее отрезке. Мне представляется очень вероятным, что между функциональной гармонией, гармонией сочетания и рациональностью формы существует внутренняя связь, но вопрос этот лежит вне поля моего исследования. Во всяком случае, я предполагаю в дальнейшем пользоваться главным образом одним критерием индивидуальности – функциональной гармонией, и думаю, что результаты должны получиться в общих чертах сходные с теми, которые получились бы на основании разработки и применения всех трёх критериев.

Понятия жизни и организации – неразделимы, и, в сущности, тождественны. Поэтому качественное противоположение живого и мёртвого целесообразнее заменить количественным противоположением более организованного и менее организованного. Нет живой и мёртвой материи, есть материя более или менее организованная; распавшееся общество – мёртвая масса живых индивидуумов[10]10
  «Einen Lebensstoff gibt es so wenig, wie eine Lebenstraff» (J.Reinke)⁵⁷.


[Закрыть].

Организация может глубже проникать вещество, в том смысле, что части организма в свою очередь обладают некоторой степенью индивидуальности – организации, или же в его состав могут входить, как части, крупные неорганизованные куски в своей грубой форме. Тогда говорят, что это мёртвые части живого организма, и в этом нет противоречия. Вода в коллоидах плазмы, включения в клетке в виде мельчайших зёрен, межклеточные продукты, волосы и рога, домик аппендикулярии, одежда, дома и орудия человека – один непрерывный ряд. Кто из нас, современников, не видел мёртвый дом (то есть выключенный из организации Человечества) и не знает, как он отличается от живого? Это не метафоры. Весь ряд можно довести до конца, мысленно проанализировать активнейшую протоплазму до составляющих ее белковых молекул или до их радикалов ив конце концов мы найдём мёртвые составные части живого. Живые белки организованы до молекул или даже ещё глубже (регенерирующие Эрлиховские молекулы белка уже организмы), то есть структурные части, из которых слагаются эти белки, представляют, в свою очередь, организмы или индивиды. Зерна, капли, гранулы гомогенного вещества, которые наряду с этим содержит протоплазма, подчинены ее организации, но внутри себя – безличны; они живы, поскольку принадлежат к организму клетки, мертвы внутри себя, живут жизнью лишь внешней и пассивной, как наши машины и наши волосы. Но все части, которые обусловливают постоянство целого и сами обусловлены в своём существовании его внутренней причинностью – входят в организацию, организованы, участвуют в жизни. Тело Человечества – совокупность не только человеческих тел, но и домашних животных, и растений, и машин, и домов, и железных дорог.

Итак, организм состоит из живых и мёртвых частей, из которых первые – обладают, вторые – не обладают внутренней организацией. Поскольку организм бывает составлен из внутренне живых индивидуальных частей, общий вопрос о количественных критериях степени и индивидуальности приобретает некоторый специальный смысл. Для всякой системы вообще мерой ее органичности или индивидуальности является устойчивость отношений, выражающаяся в регулятивной способности. Совокупность устойчивых отношений принимается за специфическую форму данного организма, и все признаки частей и их расположение входят в неё; и если сами части обладают ничтожной индивидуальностью, весь вопрос о степени атипичности целого сосредотачивается на числе постоянных отношений и степени их постоянства. Низкая степень индивидуальности – понятие, бедное содержанием, малопродуктивное, так как оно формулирует сравнительно небольшое количество морфологических и причинных отношений.

Но большинство организмов построены так, что в целом организме мы можем выделить ряд частей, обладающих, в свою очередь, значительной степенью индивидуальности. Организм всегда /в/ большей части своей построен из других, подчинённых организмов (всякое живое существо состоит из др/угих/ живых существ, все живое – всегда коллективно).

Обычно мы имеем дело со сложным целым, каждая часть которого в свою очередь слагается из частей и т. д., и части, или конструктивные единицы каждого порядка, обладают известной долей индивидуальности. Целый организм влияет на части в том смысле, что форма и расположение каждой из них претерпевает регулятивные изменения, ведущие к сохранению специфической формы (то есть типичных отношений) целого. В этом состоит так называемая функциональная гармония Дриша (1, p. 107)⁵⁸: сохранение гармонической функции органа путём изменения его собственной функции (анатомич/ескую/ форму я рассматриваю/ при этом тоже как отправление). Но каждая органическая часть, изменяясь под влиянием высшего целого, стремится сохранить известные специфические для неё самой отношения, которые составляют ее собственную форму. В какой мере выражены эти, подчинённые индивидуальности? То есть насколько нам выгодно выделять их как таковые? Насколько велико то количество отношений, которое остаётся постоянным для них по сравнению с тем, которое постоянно для высшего целого? Вот существенные вопросы. Иногда высшее целое беднее содержанием, охватывает, регулирует меньшее количество отношений (или по нему регулируется меньшее количество отношений); иногда, наоборот, степень автономности частей – ничтожна, и их собственные части третьего порядка подчиняются больше высшему целому, чем им. Собрание отдельных частей, форма и структура которых определяются всецело признаками, лежащими внутри каждой из них, и лишь расположение – взаимодействие/м/ их между собою, представляло бы весьма низкую степень индивидуальности, так как здесь форма /лишь весьма/ поверхностно определялась бы причинами, общими для всей системы, а в большей своей части причинами, чуждыми системе как таковой, действие которых понятно и если отвлечься от существования системы. Наоборот, мыслимо и полное растворение частей в целом, когда для нас /почти/ не будет смысла выделять отдельные части, так как их индивидуальность не проявляется ни в каких почти регуляциях. В обычном организме Metazoon'a мы можем различать много порядков частей, конструктивных единиц /и/ они обладают самыми разнообразными степенями индивидуальности, всеми возможными оттенками. Выделяя ту или иную единицу индивида, мы находим, что с этим целым каждый раз связаны самые различные регуляции. Итак, при мёртвых частях (при частях, которые мы принимаем за мёртвые) мы имеем лишь один порядок индивидуальности. При живых частях мы имеем иерархию индивидов, взаимно подчинённых друг другу, и тем выше степень индивидуальности каждого, чем больше он независим от высшего целого и чем больше он подчиняет себе свои части, то есть чем больше регуляций группируется вокруг его формы.

Поскольку организм состоит из живых частей – подчинённых индивидуальностей – во взаимоотношениях между ними возникают ещё вопросы: 1) насколько типичный общий ход морфопроцесса в целом совмещается с длительным существованием всех входящих в него частных морфопроцессов, и в какой мере, наоборот, он может протекать лишь при условии постоянного уничтожения отдельных частей и прекращения отдельных морфопроцессов? 2) насколько все части участвуют в создании условий, необходимых для существования каждой, и насколько условия, представляемые в целом организме каждой из частей, обеспечивают ее существование? Что касается второго вопроса, такого рода экономические отношения давным-давно расклассифицированы как мутуализм, безразличный симбиоз и паразитизм, но обычно эти термины прилагаются лишь к слабо выраженным формам индивидуальности; нет, однако, оснований не применять их также и к наиболее индивидуализированным системам, до организма Metazoon'a включительно. Как ни велика степень взаимной зависимости частей, степень взаимности может быть различна, и в общем терминальном морфопроцессе многоклеточного животного многие частные морфопроцессы приходят к своему концу много раньше, чем другие, и сохранение, нормальное развитие остальных, и построение цикла немыслимо без их гибели (эритроциты, эпидермис, пилидий, гистолиз насекомых). Здесь одни части создают условия, необходимые для существования других, другие же создают условия, необходимые для гибели первых. Поэтому ещё раз подчеркну бессмысленность экономических возражений против органической теории лишайника. В природе всякий организм есть полумутуалистическое, полупаразитическое сожительство, жизнь целого всегда отчасти основана на борьбе и гибели частей, мир весь «лежит во зле». Во взаимоотношении частей мы ставим вопрос о степени взаимности между ними; и здесь могут быть степени самые различные; я уже приводил пример Hydra viridis, с одной стороны, другую сторону представляет Oligochoerus viridis, переваривающий своих зоохлорелл, или «кристаллоиды» Mesostomum, поедающие своего хозяина. Но возможен и другой вопрос о взаимности между частями и целым, и этот вопрос не равнозначен предыдущему. Целое, состоящее из мёртвых частей, непрерывно тратит их и получает извне; они выкидываются из организации. Целое, состоящее из живых частей, может поступать также, обладать непосредственной динамичностью или непосредственным обменом: /это/ муравейник, получающий извне самок и рабов, воинская часть в бою или школа; но оно может, однако, также непрерывно выбрасывая из себя свои живые части, заменять их, не черпая извне, а благодаря существующего внутри него приспособления для их формирования – так происходит смена частей в человеческом или пчелином обществе, смена эритроцитов, смена полипидов в колонии мшанок и т. п. И, наконец, мыслимо сохранение целого без смены живых частей, динамичность формы заключается лишь в обмене мёртвых молекул внутри частей низшего порядка, все живые единицы и все частные морфопроцессы. длятся все время, пока длится жизнь целого; так обстоит дело с очень многими элементами в теле животных. Я говорю, что эта точка зрения не совпадает с точкой зрения взаимности частей потому, что человеческое общество можно было бы себе представить вполне мутуалистическим, деятельность каждого была бы направлена на благо всех; и, тем не менее, по взаимоотношению частей и целого оно сохраняет один из наименее совершенных типов организации, так как типичное строение целого основано на смешанно-терминальных морфопроцессах, то есть на гибели и смене живых частей.

Таким образом, надо различать между: 1) степенью организации, определяющейся числом и степенью регуляций, свойственных дайной системе, 2) глубиной организации и 3) совершенством организации, выражающимся в степени мутуализма частей между собой и в отношениях их с целым. Совершенство организации тем значительней, чем больше жизнедеятельность каждой из частей обеспечивает продолжение целого морфопроцесса в его специфической форме, и жизнедеятельность всех частей вместе взятых обеспечивает продолжение каждого из частных морфопроцессов. Это же определение, взятое в форме повеления, является давно осознанной нормой человеческой морали: благо каждого пусть будет целью для всех и благо для всех целью каждого (Кант); в этом совпадении есть глубочайший смысл, о котором я здесь говорить не буду.

До сих пор мы рассматривали вопрос по возможности абстрактно; теперь я постараюсь ввести некоторые частности.

Тело Metazoon'a, например, Hydra, представляет, прежде всего, ряд чисто потенциальных подчинённых индивидов; любой участок гидры может дать гидру, если изолировать его от физиологического воздействия других частей. Наряду с этим существуют и актуальные индивидуальности низшего порядка – клетки; в норм/альной/ жизни форма и отправления каждой из них в высокой мере обусловлены целым, но не говоря о морфол/огической/ их индивид/уальности/, они у разных Metazoa представляют разные степени самостоят/ельности/; культ/ура/ тканей, диссоциация в опытах Белоголовского; раковые клетки. Половые продукты и их паразитизм.

Индивидуальность Metazoon'a бывает иногда очень резко ограничена и сверху. В колонии гидр индивидуальность колоний выражена слабо (перечислить), в колонии Tubularia больше (постоянство связи, столон/ы/), Sertularia ещё больше (полиморфизм, порядок расположения, зона роста) – у обоих диморфизм. Появление полиморфизма: существ/енна/ неспособность колоний существовать независимо.

Растворение индивидов в колонии сифонофор: проявляется большая устойчивость отдельных архитектурных частей гидроида, по сравнению с целой индивидуальностью гидроида, и эти части вступают в непосредственное подчинение колониальному индивиду (аналогичный пример представляет конечность ихтиозавра: она, в сущности, представляет однолучевой тип, возникший путём слияния пяти пальцев, причём индивидуальности пальцев утрачиваются вполне, а составляющая их конструктивная единица низшего порядка – фаланги – вступает в непосредственное подчинение новому высшему целому).

Независимо от степени согласованности, степень индивидуальности может зависеть и от качественной полноты или неполноты согласованности: согласованность частей может проявляться в одном каком-либо отношении, тогда как во всех других они вполне независимы. Так, в целом ряде организмов согласовано исключительно или почти исключительно поведение частей, тогда как формообразование и обмен веществ более или менее независимы; таковы очень многие /об/щества. Общества насекомых, например пчелиное, представляют систему инстинктов, врождённых реакций, которые взаимодействием своим обеспечивают сохранение общества как целого, и сохранение типичных внутри него отношений. Человеческое общество таким же образом основано на системе исторических базисов реакций, которые создаются внутри этого же общества и как результат органического взаимодействия частей, и которые обусловливают поведение своих обладателей; а так как базисы образуют органическую систему, то такую же систему образуют и поведения, на них основанные.

Обычно общества рассматриваются как объект особой дисциплины – социологии. Но понятию общества приписываются лишь два признака, которые отделяют его от остальных организмов: дискретность, пространственная разделенность частей и односторонняя согласованность лишь в области поведения. Второй признак не является общим для всех обществ: под него /не/ подходят растительные сообщества и, с другой стороны, – полиморфозные общества животных; поэтому е/го/ приходится откинуть; первый, как мы видели выше, несуществен. Поэтому социология характеризуется, в сущности, не столько объектом, сколько точкой зрения; я выделяю /п/о всей биологии вообще социологическую точку зрения: социология изучает взаимоотношение гомотипных частей в пределах целого. В различных целых это взаимоотношение может, как мы видели, иметь различную экстенсивную и интенсивную величину – оно может охватывать все или немногие жизненные отправления и охватывать и/х/ в той или иной степени. Если взаимная зависимость достигает единицы (становится полной), исчезают, сливаясь, гомодинамные части; если она приближается к нулю – исчезает, распадаясь, целое; в обоих случаях социологическая точка зрения – неприменима, к последнему перестаёт быть применимым и понятие организма вообще. Так, немногое мы выиграем, рассматривая как общество тело эвглены или совокупность ящериц, населяющих данную местность. Тем не менее, в полной системе социологии и такие крайние, предпредельные формы органического единства должны занять своё место.