Текст книги "В прекрасном и яростном мире… Стихи"

Встречи и прощания

«Всё изменилось…»

Регине – на юбилей

 
Всё изменилось, раскололось,
И многое нельзя узнать,
А у тебя всё тот же голос,
Как в тридцать или тридцать пять.
 
 
Он так же звонок, чист и весел,
В нём нет дыхания зимы.
В нём даже отзвук старых песен,
Что пели в молодости мы.
 
 
Всё это слышит, я уверен,
На ухо чуток, духом чист,
Твой беспорочный муж Гальперин,
Последний русский коммунист.
 

2009

«Схватил фотограф то мгновенье…»

И. Я.

 
Схватил фотограф то мгновенье,
Когда вот-вот при свете дня
При всём народе без стесненья
Вы поцелуете меня.
 
 
Три тыщи дней с тех пор промчались,
Как у метро «Аэропорт»,
У Тельмана мы повстречались —
Тот день я помню до сих пор.
 
 
Немалый срок для жизни бренной…
И вдруг!.. Я как оцепенел.
И на подарок драгоценный
Ответить просто не успел.
 
 
Я долг верну! Но так бы надо,
Обычай дедовский храня,
Чтоб даже Тельман не был рядом,
И лучше – не при свете дня.
 

«Где твой малиновый берет?..»

«Кто там, в малиновом берете,

С послом испанским говорит?»

А. Пушкин

 
Где твой малиновый берет?
Когда его ты надевала,
То всех послов, весь белый свет
Своим сияньем затмевала.
 
 
Я любовался не дыша,
И про себя шептал: – О Боже!.. —
Ты в нём была так хороша,
Что делала меня моложе.
 
 
Найди, стряхни его, надень,
Как это было не однажды.
И в самый яркий майский день
Приди на зависть чинных граждан…
 

«А мы ни красного вина…»

Немного красного вина…

О. Мандельштам

Двух бокалов влюблённый звон…

М. Светлов

 
А мы ни красного вина,
Ни белого не пили с вами.
Меж нами будто бы стена,
Которую воздвигли сами.
 
 
И мой бокал, и ваш бокал
Не издают восторга звоны.
Я пил, но не пересекал
Границу заповедной зоны.
 
 
Но, впрочем, дело не в вине.
А как вернуться в ту весну бы,
Когда «О, да!» сказали мне
Мной не целованные губы.
 

«Когда-то беспечный…»

 
Когда-то беспечный, открытый,
Восторг свой мешая с тоской,
Я сравнивал вас с Афродитой,
Рождённой из пены морской.
 
 
Когда-то ваш лик светозарный
Я видел средь ночи и дня, —
То зноем, то стужей полярной
Всегда обдавал он меня.
 
 
Но мчались за датою дата
Поступков, удач и потерь…
Да, всё это было когда-то.
Не надо вам знать, что теперь.
 

А почему? А потому…

 
Вы к Дню Победы много лет
И в день рожденья каждый
Мне шлёте пламенный привет
И поцелуй бумажный.
 
 
А я как ваш конверт возьму,
Так сразу вздох протяжный.
А почему? А потому —
Там поцелуй бумажный.
 
 
Спросил мой друг, что рядом жил,
В одном застолье бражном:
– Ужель ты только заслужил
Быть награждён бумажным?
 
 
– И черт с ней! – я сказал ему
В час горечи отважной.
А почему? А потому,
Что поцелуй бумажный.
 
 
Однажды всё ж попутал грех.
Мне было даже страшно —
Поцеловала вдруг при всех…
И, не совсем бумажно!
 
 
Как только вспомню этот миг —
Восторг семиэтажный!
Ведь я за столько лет привык,
Что весь ваш пыл бумажный.
 
 
И всё ж хочу вопрос задать
Прямой, простой, сермяжный:
Лет через двадцать можно ль ждать,
Совсем уж не бумажный?
 

Сейчас и здесь!

 
Вы в кабинет средь бела дня
Вошли и весело сказали:
– Хочу я, шеф, чтоб вы меня
Сейчас и здесь поцеловали.
 
 
Что я в ответ вам мог сказать?
Не столь уж тягостная просьба.
Не в силах был я отказать.
И много ль стоиков нашлось бы?
 
 
С тех пор минувших дней – не счесть!
О, молодость!.. Но я не скрою,
Тот смелый зов: «Сейчас и здесь!»
Доныне мнится мне порою.
 

«О, как внезапно вы исчезли!..»

 
О, как внезапно вы исчезли!
Как метеор или звезда.
Как пережить, что делать, если
Бесповоротно, навсегда?
 
 
Теперь вы далеко-далёко,
А я о встрече наших дней
Твержу в отчаянии Блока:
«Иль это только снится мне?..»
 

Мы жили тогда на планете другой

«Есть в России славный город Севск…»

 
Есть в России славный город Севск.
Знал его я, так сказать, из книжек,
Как Алексин, Почеп, Луцк, Ижевск,
Что он мне? Ни мёда, ни коврижек.
 
 
Но теперь я знаю: во Вселенной
Равных нет ни близко, ни вдали —
Здесь в Господний день благословенный
Разве не с небес вы снизошли?
 

«Неужели чувство притупило…»

 
Неужели чувство притупило
Слуха остроту и зоркость глаз? —
Всё мне, что вы делаете, – мило,
Всё, что вы ни скажете, – как раз.
 
 
Если так, то это, право, грустно,
И слова мои, выходит, лесть?
Нет, меня не ослепило чувство.
Просто вот такая ты и есть!
 
 
Но на вольность сердца нет управы:
Мне ведь мил у вас любой пустяк,
Даже если вы совсем не правы
Или вдруг сморозите. Да как!…
 

Разоблачение культа личности

Мне неудобно… мне неловко… моё патриархальное воспитание…

Она о себе в письмах

 
И никакая ты не скромница,
И вовсе не патриархалка,
А не дающая опомниться
От прелести своей нахалка.
 

«В последний раз как никогда вы были…»

Последний раз я видел вас так близко…

Александр Вертинский

 
В последний раз как никогда вы были
Так милостивы, так щедры со мной,
Что даже руки взять мне разрешили,
Не пряча их, как прежде, за спиной.
 
 
А уходя, приблизили ланиты,
К ним троекратно приложился я.
Зелёными глазами Аэлиты
Вы улыбнулись, что-то затая.
 
 
Но так нежданно сразу столько света,
Что в после вас наставшей тишине
Я в страхе прошептал: «А вдруг всё это
Вы в знак прощанья подарили мне?»
 

Во сне

 
И снилось мне: в благословенный час,
Отбросив прежние личины,
Ко мне пришла ты в первый раз
Без всякой видимой причины.
 
 
Дорогой самою прямой
Тебя вели душа и тело,
Чтобы сказать: «Невольник мой,
Я так обнять тебя хотела!..»
 
 
Никак я сразу не пойму,
Свет, озаривший всё, – откуда?
Но тотчас сердцу и уму
Открылось: да ведь это чудо!
 
 
Проснувшись, долго я лежал,
Прислушиваясь к сердца стуку,
Но, право, не воображал,
Что сон, как говорится, в руку.
 
 
Порой мечты, что в сердце носим,
Всё ж могут сбыться не во сне.
Благодарю за Болдинскую осень,
Её шутя ты подарила мне.
 

«Мадам, вот уж листья опали…»

Мадам, уже падают листья…

Александр Вертинский

 
Мадам, вот уж листья опали,
И я больше петь не могу,
Но вы огорчитесь едва ли
На дальнем своём берегу.
 
 
Могу я вам с грустью признаться,
И вы уж поверьте, мадам,
Печалиться или смеяться
Я повода больше не дам.
 
 
Пора! Все сомненья отбросим
И все ухищренья ума.
Да, в Болдине кончилась осень.
Холодная будет зима…
 

Слёзы людские… О, слёзы людские…

«Если смысл давно минувших дней…»

 
Если смысл давно минувших дней
Для тебя пустяк всего лишь сущий,
Ты осмыслить то хотя б сумей,
Что умерших больше, чем живущих.
 

Впервые

 
Днём весенним, солнечным и ясным,
В парк Петровский с дочкой раз мы шли.
Может, мир ещё таким прекрасным
Не был с сотворения земли.
 
 
Только вдруг у одного подъезда —
Толчея, цветы, венки и – враз
В вечности не стало горше места,
Чем дорога наша в этот час.
 
 
Хорошо бы обойти сторонкой,
Не мрачить весенней красоты.
Но уж поздно, рядом голос звонкий:
– Папа, что тут, почему цветы?
 
 
– В этом доме кто-то умер, дочка, —
Я негромко отвечаю ей, —
Кто-то до последнего листочка
Книгу жизни дочитал своей.
 
 
Но она опять и так же звонко:
– А цветы? Их надо бы сберечь. —
Этим лишь внимание ребёнка
Смерть смогла на первый раз привлечь.
 

Что, если…

Памяти И. П.

 
Над Адлером поднялся самолёт,
Но вдруг вильнул и в море рухнул слепо!..
Идут года… Лежит под толщей вод
Красавец «Ту», в то утро ставший склепом.
 
 
Кто с криком, кто с мольбою на устах,
Условно похороненные нами,
Сидят все пассажиры на местах,
Привязанные навсегда ремнями.
 
 
И среди них есть женщина одна,
Мне преданная всей душой когда-то…
За что ей смерть такая суждена
Во чреве аэроморского ада?
 
 
Она была добра ко всем, всегда,
О ней никто словца не скажет плохо.
Уж если смерть, когда ты молода,
Её бы смерть должна быть лёгким вздохом.
 
 
Я так легко, шутя её любил.
И так давным-давно всё это было,
Что я тех дней волнение забыл,
А ведь она, быть может, не забыла.
 
 
Что, если, и глаза уже смежив,
Увидела она за миг до смерти
Не только тех, кто только ею жил,
Но и меня, кто был порой с ней лжив,
Неблагодарен и немилосерден?
 

Молчи, Мазина…

Памяти Бориса Балтера

 
Шёл фильм. Кабирия-Мазина[4]4
  Фильм «Ночи Кабирии». Джульетта Мазина – знаменитая итальянская актриса.


[Закрыть]
Кричала, что не хочет жить.
А рядом, в доме за низиной,
Оборвалась взаправду нить —
 
 
Нить, что была такой суровой,
Такой натянуто-прямой:
Майор в отставке, густобровый
Старинный однокашник мой,
 
 
Упал и больше не поднялся,
Как поднимался столько раз…
А на столе лежать остался
С оборванной строкой рассказ.
 
 
Его вдова у изголовья
Кровати низкой на полу,
Ещё не зная доли вдовьей,
Глядела горестно во мглу.
 
 
И вздрагивала, как осина
Под резким ветром на юру…
Ты помолчи пока, Мазина,
Ты пожалей сперва сестру.
 

Малеевка, 9 июня 1974

«Вновь разыскал я ту опушку…»

Здесь всё меня переживёт…

Анна Ахматова

 
Вновь разыскал я ту опушку
И побывал у тех берёз,
Где то печалили друг дружку,
То хохотали мы до слёз.
 
 
Здесь всё как было! Всё как было
В тот августовский тихий день…
Ты помнишь, ты не позабыла? —
Цветы, шмели, замшелый пень…
 
 
И так же шелестят стрекозы,
Просторно так же и светло…
И подступают к горлу слёзы:
Здесь всё тебя пережило.
 

«Я не видал тебя в гробу…»

 
Я не видал тебя в гробу,
Не бросил горсть земли в могилу,
Но и благодарить судьбу
За это тоже не под силу.
 
 
Смотрю на давний твой портрет
И оживает всё сначала:
Ты та же – двадцати двух лет,
Когда меня с войны встречала.
 

Красновидово, декабрь 2005

«Мне снился сон…»

 
Мне снился сон: в простом конверте,
Так часто радовавшем нас,
Весть о моей внезапной смерти
Ты получила в некий час.
 
 
Прочла – и задохнулась болью,
И скомкала конверт в горсти…
О, как же скорбной сей юдолью
Теперь одной тебе брести.
 
 
Я, вдруг заплакав безутешно,
Проснулся. Ласточка моя,
Спала ты рядом безмятежно.
А я всё плакал, плакал я.
 

Из поэзии народов Советского Союза
Вольные переводы

Борис Муртазов
Северная Осетия, Владикавказ

Моя главная книга

 
Писатели нередко говорят,
Что впереди ещё
их Книга Жизни,
Их Главный труд, который каждый рад
Преподнести народу и Отчизне.
 
 
А я свой Труд – читатель с ним знаком —
Издал давно без шрифта и бумаги:
Он был написан яростный штыком
На пламенем охваченном рейхстаге.
 

Коста Хетагуров и ты

 
Написал на родном языке
одну только книгу Коста —
«Осетинскую лиру».
Но нет на земле осетина,
чтоб ему эта книга,
как сердце народа чиста,
всю бы жизнь
и в любую бы тьму не светила.
 
 
А вот ты, например.
Сколько книг ты издал – и не счесть.
Ты почётный, увенчанный…
Премии, лавры, медали.
А хотя бы строка
у тебя равноценная есть?
Может, сыщешь одну?
Да и то сомневаюсь.
Едва ли.
 

Мои светочи

 
Всю жизнь претили мне
Словесные игрушки.
И совесть лишь тогда была чиста,
Когда писал я так, как будто Пушкин
Мог прочитать меня или Коста.
 

Секрет эффекта

 
По пляжу девушка бродила.
Мы молча ей смотрели вслед,
Одни – как на снаряд тротила,
Другие – как на лунный свет.
 
 
Всё вкруг неё казалось тайной,
И мы смотрели не дыша.
А весь эффект необычайный
Был только в том, что хороша.
 

Отстань!

 
– Она красива? – Вероятно.
– Добра? – Возможно, и добра.
– Умна? Хозяйственна? Опрятна?
– Её я встретил лишь вчера.
Отстань с расспросами, молю.
Я знаю только, что люблю!
 

Страх

 
Не пою о том я, что на свете
Никого нельзя сравнить с тобой.
Страшно мне: вдруг парни двух Осетий
Кинутся искать тебя гурьбой!
 

«Взгляд, что ты бросила украдкой…»

 
Взгляд, что ты бросила украдкой
От строго зоркого отца
Проник мне в сердце каплей сладкой
И в нём пребудет до конца.
 
 
Отец твой прозевал угрозу.
Мы скрылись под покровом тьмы.
В знак этого храни ту розу,
Что там росла, где были мы.
 

«В те дни я был тобою пьян…»

 
В те дни я был тобою пьян.
Пьянили и душа, и тело,
И даже ах какой изъян —
Ты целоваться не умела.
 
 
Но Бог такую вот вручил.
Увы… Ты тем была милее,
Что я тебя и обучил,
Стараний жарких не жалея.
 
 
Под моря шум, при свете звёзд
Часы не попусту летели —
Ты за каких-то две недели
Постигла всё. Секрет был прост.
 
 
Он в том, что ты в те дни была
Так хороша и так желанна,
Что всё иное было б странно:
Ты вся – любить себя звала.
 
 
Я послан был тебе судьбой
И потрудился не напрасно:
Я стать тебе помог собой, —
Не только обликом прекрасной.
 

«К твоему наклонясь изголовью…»

 
К твоему наклонясь изголовью,
Я гляжу на волос твоих медь.
Рассказать
мне о них не суметь —
Они пахнут неведомой новью.
 
 
Я их вижу то гордым убранством,
То мятежным костром на снегу.
Рассказать
я о них не смогу —
Твои волосы пахнут пространством.
 
 
Ни поэмой, ни песней, ни одой
Рассказать
невозможно о них —
Непокорных, прекрасных, живых…
Твои волосы дышат свободой.
 
 
Да, свободой, пространством и новью,
Незнакомой до нынешних дней,
Но призывней всего и сильней,
Твои волосы пахнут любовью.
 

«Какая радость и мученье…»

 
Какая радость и мученье —
Звонок твой целый вечер ждать!
Тут страх, тревога, нетерпенье…
Как миг желанный угадать?
 
 
И вдруг раздался! Я кидаюсь,
Но трубку не беру. Пока
Трезвоном нежным наслаждаюсь —
Ведь это ты, твоя рука.
 
 
Но вот и трубку взял. О Боже!..
Твоё дыханье, говор, смех…
На диво дивное похоже.
Без всех преград, без всех помех…
 

Разные глаза

 
– Несносно на московских улицах, —
Сказал один москвич, мой друг. —
Мне так и хочется зажмуриться
От рож каких-то, от пьянчуг!..
 
 
Ответил я: – Ничуть не меньше
И у меня хлопот с Москвой:
Такая пропасть милых женщин,
Что так и вертишь головой!
 

Шалва Цвижба
Абхазия, Сухум

Сон солдата, вернувшегося с войны

 
Я тебя не знал в твою весну —
Беззаботной озорной девчонкой.
Но теперь порою, как усну,
Слышу смех твой незнакомый звонкий.
 
 
Вижу, как бежишь ты босиком
По траве, ласкающей колени,
Волосы взметает ветерком,
А в глазах – и блеск, и свет, и тени.
 
 
И бежишь ты к юному ко мне.
Я тебя ловлю – и как ты рада!
Губы твои нежные – в огне,
Плечи – и тепло в них и прохлада.
 
 
Впереди – военная гроза,
Впереди – к таким делам причастье!
А во сне целую я глаза,
Полные неведенья и счастья…
 

«Я тебя до сих пор не забыл…»

 
Я тебя до сих пор не забыл.
Я тебя никогда не забуду.
Я ни с кем так разумен не был
И ни с кем так безумен не буду.
 
 
Мы расстались. Но память тех дней
Не слабеет. Трубят её трубы, —
Как тогда все тесней и тесней
Мы сливали и души и губы.
 
 
Где ты ныне? В какой стороне —
В Сингапуре? в Париже? в Мадриде?..
Но всегда вспоминаешься мне
Звёздной ночью в прекрасной Тавриде.
 
 
Там, забыв и небес синеву,
И алмазы росистого луга,
Не во сне – наяву! наяву!
Упивались мы жаждой друг друга…
 
 
А потом я любуюсь тобой
И не помню, ты – кто и откуда,
Кем ты послана – небом, судьбой?
И за что мне даровано чудо?.
 

Кичибек Мусаев
Азербайджан, Баку

Мои долги

 
О, Смерть моя! Не торопи свой шаг.
Я не боюсь конца – я взял своё от жизни.
Но у меня долги, а это не пустяк.
Я должен всё вернуть и людям и Отчизне,
Дай время мне!..
 
 
Я сладко ел и пил,
Вдыхал цветы в тиши садов отрадной,
Но собственным трудом ещё я не взрастил
Ни злака, ни цветка, ни грозди виноградной,
Дай время мне!..
 
 
Сложил я много строк
О павших за народ – известных и безвестных,
Но это всё не то – я был к себе не строг,
А надо так бы спеть, чтоб воскресить их в песне!
Дай время мне!..
 
 
Рассказывал земляк,
Что старый наш родник с его водой живою
Почти совсем заглох, почти совсем иссяк…
Придумать должен я, как совладать с бедою, —
Дай время мне!..
 
 
Тут юноша один…
В нём искра Божия. И юному поэту
Обязан я помочь вспахать свой первый клин,
Как мне помог поэт, которого уж нету, —
Дай время мне!..
 
 
Я много лет назад
Знал женщину. Теперь
она немолодая.
Я виноват пред ней. О, как я виноват!
С повинной к ней пойти – обязанность святая.
Дай время мне!..
 
 
На кладбище глухом
Могилка есть. Она осыпалась, осела.
Её бы подровнять, её б украсить мхом —
Ведь там лежит отец – ведь то сыновье дело.
 
 
Теперь ты видишь, Смерть,
Что я кругом в долгу, я в вечной круговерти.
То мир, то человек, то хлябь морей, то твердь
Меня зовут – и времени нет у меня для смерти.
 

Мало ли что…

 
Мало ли что хочется рукам,
Их ладоням или кулакам!..
Может, вдруг обнять вон ту красотку,
Может быть, заткнуть кому-то глотку.
 
 
Мало ли что хочется ногам,
Их коленкам или их стопам!..
Может, задрожать в минуту страха,
Может быть, кому-то дать с размаха.
 
 
Мало ли что хочется глазам,
То способных к смеху, то к слезам!..
Может, не смотреть в лицо беде,
Может быть, не помнить о стыде.
 
 
Мало ли что хочется губам,
Или языку, или зубам!..
Может, чью-то тайну разгласить,
Может быть, кого-то укусить.
 
 
Мало ли что все хотят они!
Ты на их хотения взгляни —
Этому нас учит жизнь сама —
С высоты и сердца и ума.
 

Бесстрашный чиж

 
Когда рвут небо молнии и гром
И в ужасе трепещет всё кругом,
Как говорит лезгинское сказанье,
Чиж, крохотное слабое созданье,
 
 
Ложится навзничь, лапки вверх – и ждёт:
Вдруг свод небесный, треснув, упадёт.
 
 
Тогда бы всех нас, жителей земли,
Те лапки вверх торчащие спасли.
И верит чиж в свою несокрушимость.
Наивен, да, но – какова решимость!
 

Счастье поздней встречи

 

1

Как я счастлив, что с тобою встречу
Мне судьба послала лишь теперь —
После всех удач и всех осечек,
Всех приобретений и потерь.
 
 
В пору бы страстей первоначальных,
Когда был я слишком прям и смел,
Тихий свет твоих очей печальных
Я бы разглядеть и не сумел.
 
 

2

Как долго я тебя искал!
Как жизнь обоих била, мяла.
Души я много расплескал,
И ты утратила немало.
 
 
Давно прошла моя весна,
Не за горой – прощанье с летом.
И ты слегка озарена
Печальным предосенним светом.
 
 
В моих движеньях и речах
Теперь порой сквозит усталость.
И у тебя огня в очах
И в сердце много ли осталось.
 
 
Да, дело близится к концу,
Его лишь неизвестна дата.
Вот – и по твоему лицу
Мелькнули отблески заката.
 
 
Но и закатную зарю
Я принимаю как удачу,
И всё равно – благодарю!
И всё равно – молюсь и плачу!
 

Вневре́менник

 
Есть цветок особенный – вневрéменник.
Он весной и осенью цветёт.
Вот и я того же сорта-племени:
В думах о тебе до тёмной темени
Позабыл, какой идёт мне год.
Ты – моя нечаянная радость,
Ты – моя вневременная грусть,
Ты – и горечь горькая и сладость,
Ты – и силы новые и слабость…
Юноши завидуют мне пусть!
 

«Ах, как он рад…»

 
Ах, как он рад: «Какая благодать,
Что не для всех открыта в душу дверца,
И люди могут вечно лишь гадать,
Что я от них таю в глубинах сердца!
 

Вчера-сегодня-завтра

 
Мир и вчера был зелен, ал
И сладок, словно плод инжира,
Но я вчера тебя не знал —
Всю красоту не знал я мира.
 
 
Но завтра, если ты придёшь
И молвишь роковое слово,
Мир, что сегодня так хорош,
В моих глазах померкнет снова.
 

«Я удостоен был лишь дважды…»

 
Я удостоен был лишь дважды —
При расставанье у порога —
Почти в беспамятстве от жажды.
А ты держалась чинно-строго.
 
 
Ты губы прятала упрямо,
Даря лишь бархат нежных щёк.
Ты знала, если в губы прямо —
То я бы выдержать не мог.
 
 
Но ты заботилась напрасно,
Не дав мне в том огне сгореть.
Ведь это было бы прекрасно —
Такою смертью умереть.
 

Так будет

 
Прощай. Я больше не приду.
Ты знаешь, это не легко мне.
Но обо мне хоть раз в году,
В свой день рождения, ты вспомнишь.
 
 
Раздастся в этот день звонок,
Поднимешь трубку ты поспешно
И вспомнишь: я один лишь мог
Звонок звонить заставить нежно.
 
 
А принесут тебе цветы,
И, может, навернуться слёзы,
Когда в них не увидишь ты
Своей любимой чёрной розы.
 
 
И вдруг за праздничным столом
Тебя кольнёт моя отлучка.
И встанет над твоим челом
Никем не видимая тучка.
 

«Ты пишешь мне…»

 
Ты пишешь мне, что плачешь над строками,
Что я тебе с восторгом посвятил.
О, эти дни!.. Мы как за облаками
Парили меж созвездий и светил.
 
 
Ты плачешь не в порыве умиленья,
Не потому, что хороши стихи,
А потому, что кончилось паренье
И к этому сердца уже глухи.
 
 
Прошли и отшумели наши грозы.
А впереди – забвенье и покой…
Дай я утру твои святые слёзы
Дрожащей, слабой любящей рукой.
 

Магомед Гаджиев
Дагестан, Махачкала

Держава

 
Вот возвращаюсь я с работы.
Жена и дочь навстречу мне.
Полна любви, полна заботы
Их речь обычная вполне.
 
 
– А мы тебя заждались. Право!
Устал? Должно быть, хочешь есть?
Смотрю я: вот моя держава,
Моё достоинство и честь!
 
 
Здесь всё привычно, всё известно,
Надёжно, искренно, светло…
Мне быть главой здесь очень лестно.
Ей-ей, мне в жизни повезло!
 
 
Хоть не нажить здесь громкой славы,
Но вот чем жизнь озарена:
Без этой в три души державы
Мне мать-держава не полна.
 

«Шла женщина с ребёнком на руках…»

 
Шла женщина с ребёнком на руках,
Завёрнутым умело в одеяло.
Так плавно и легко она ступала,
Как будто Богоматерь в облаках
Над грешною землёю проплывала.
 
 
С таким благоговением несла
Она своё возлюбленное чадо,
Что кто-то тихо усмехнулся рядом:
– Как будто не ребёнка родила,
А целый мир, и вот безмерно рада.
 
 
Но в одеяльце спрятанный кумир
И в самом деле, был огромный мир.
 

Твой силуэт

 
Ты вышла проводить меня к порогу.
Глухая ночь. Мы обнялись, и я
Шагнул во тьму. Но, выйдя на дорогу,
Я обернулся. Милая моя!
 
 
Стояла ты на том же самом месте,
И молча среди полной тишины
Твой силуэт нарисовали вместе
Ночная тьма и свет из-за спины.
 
 
Пройдя ещё, я оглянулся снова.
И это повторялось много раз.
И с уст моих рвалось прощанья слово,
Покуда свет за далью не погас.
 
 
Мы думали, разлука будет краткой,
Но вот уж миновало столько лет,
А я ни мимолётно, ни украдкой
Не видел твой прекрасный силуэт.
 
 
Но мнится мне, что ты все эти годы
Стоишь в дверях с полночи до утра.
И я шепчу в дни пасмурной погоды:
– Не простудись. Иди домой. Пора.
 

Роберт Шортанов
Кабардино-Балкария, Нальчик

Сердцезависимость

 
Наркозависимость ужасна,
Хоть с нею лично не знаком.
Моя зависимость в другом.
И как она многообразна!
 
 
Зависим я от встречи с нею,
И связан я её звонком:
Вот не пришла – я как болею,
Вот не звонит – я нервов ком.
 
 
От взгляда, смеха, шутки, писем
Да от причуды, наконец —
Во всём я от нее зависим.
Ведь есть зависимость сердец!
 
 
И если хлопнет дверью громко,
Отринув все мои мольбы,
Вот тут-то и начнётся ломка,
Быть может, всей моей судьбы.
 

«Какая умница!..»

 
Какая умница! – вчера воскликнул я. —
Как по моим стихам прошлась ты ловко!
Какая деликатность и сноровка!
Ты перл и диамант, душа моя.
 
 
Но тут, ведь ни на что не намекая,
Сказала ты: – А я во всём такая!
– Во всём, во всём?
Почти готов поверить.
Но кое в чём хотелось бы проверить…
 
 
Ты не должна на скепсис мой сердиться,
Отрадно в чём-то лично убедиться.
 

Потери-обретения

 
Женщина серёжку обронила,
На свиданье тайное спеша.
Целый день она себя бранила,
Ангельская грешная душа.
 
 
– Так тебе, беспутная, и надо, —
Всё твердила бедная со зла.
И снедала душу ей досада,
И несчастней всех она была.
 
 
Но при этом – всех счастливей женщин,
Потому что милый уверял,
Что в тот день он потерял не меньше —
Разум свой и сердце потерял.
 

Убежища любви

 
В шести домах встречались мы,
В шести убежищах скрывались.
Там от житейской кутерьмы
Мы в омут радости кидались.
 
 
В шести – твой запах, смех и речь…
Я там немел от восхищенья,
Когда ты сбрасывала с плеч
Всё, что скрывало перл творенья.
 
 
Желанный миг! Блаженный час!
Он был бездонным, этот омут.
Хотя давно нам всё знакомо,
Но каждый раз – как первый раз.
 
 
Все шесть домов благослови.
Прекрасней не бывает крова.
Но где седьмой наш дом любви?
О, если б в самый первый снова!