Текст книги "Сезон зверя"

– А когда родителей выпустили, оправдали, можно ведь было назад вернуться, на исторический поступить? – спросила Верка, глядя в пламя костра.

– Можно было. Но жизнь уже по другому руслу пошла. Я жениться успел, Наташку свою сюда из Питера перетащил. Слишком многое пришлось бы снова менять.

– И сильно жалеете, что все так сложилось? – сочувственно глянула ему в глаза Верка.

– Нет, не жалею, Верочка, – Белявский смахнул с лица наплывшую было грусть. – Геология – великая и прекрасная наука. И в конце концов, это же тоже история. История Земли. Может быть, еще более увлекательная, чем история человечества. Так ведь, Вадим Николаевич, или я не прав? – Белявский повернулся к Диметилу, который молча чистил картошку, но, конечно же, слышал всю последнюю часть разговора. – К слову сказать, Вера Васильевна, мы с Вадимом Николаевичем один и тот же Горный институт закончили. Правда, он значительно позже, но по тем же коридорам ходил и тем же профессорам зачеты сдавал…

– А я знаю, мне уже рассказали, – остановила его Верка.

– Это кто же смог опередить меня? – изобразил вопрос Белявский.

– Ваша Лена, техник-геолог.

– Значит, успели уже перед полем пошептаться? – улыбнулся Белявский. – И много она вам страшных тайн нашей Дабанской партии раскрыть успела?

– Не много. – Верка невольно глянула на Диметила, вспомнив, как рассказывала о нем Ленка. – Будьте спокойны, ничего особенно секретного.

Диметил, почувствовав ее взгляд и, видимо, догадавшись, о ком могли быть разговоры, опустил голову над миской с картошкой и порозовел. А Белявский повернулся к нему и повторил свой вопрос, на который так и не дождался ответа:

– Так все-таки что, на ваш взгляд, Вадим Николаевич, интересней: история или геология?

– Конечно геология. По крайней мере, для меня однозначно. А в школе… В школе я больше географию любил. Хотел стать капитаном дальнего плавания или полярником. Но и историей тоже интересовался. В таком месте жили, где о ней каждый день все вокруг напоминало.

– Это где же? – поинтересовалась Верка.

– В Березове. Есть такой особый городок в Тюменской области.

– Куда Петр II сослал в 1728 году светлейшего князя Меншикова, – подхватил Белявский, демонстрируя знание истории.

– Вот-вот, – подтвердил Диметил. – Но об этом в другой раз. Пора картошку спускать, а то мясо переварится.

– Это ты точно заметил, – согласился Белявский. – Сейчас посолим, бросим немного перчику, а вот лаврушку кидать не станем, чтобы естественный вкус мяса не перебивать. – Он обернулся к Верке. – Запомнила, как надо с барашком обращаться? Он в твоей геологической жизни первый, но, думаю, далеко не последний. А скольких же мы-то съели, души грешные! – Он помешал поварешкой в ведре и снова глянул на нее. – Чуешь, чуешь, Вера Васильевна, какой необыкновенный аромат идет? Изыск да и только! Царское блюдо!

Ужин и впрямь был царским. Сначала геологи ели нарезанное большими кусками свежее духовитое мясо, запивая его наваристым темным бульоном, а затем занялись жареной печенкой и сердцем.

– Ох, давненько я не едал свежатинки, – довольно заметил Белявский среди общей тишины и сосредоточенности. – А на вкус-то какова! Сразу видно, яловая была бараниха, ягнята не сосали, вот и нагуляла жирку.

– Чистейший минерал! – добавил Полковник, подцепив из ведра еще один увесистый кусок мяса и отерев рукавом пот со лба.

– Да, очень вкусно, – вежливо кивнул Зденек.

– Однако, без ребятиска чубуку мала-мала другой бывает. Совсем другой зирный бывает, – негромко заметил Афанасий, ловко отрезая якутским ножом мясо у самого рта. – Был ребятиска, недабно был. Однако, орел сабрал… – Он хитровато глянул сначала на студента, не поднимавшего головы от миски, потом на шурфовщика.

«Ишь, сволочь, специалист!.. Догадался, падла!» – выругался про себя Тамерлан, а вслух произнес небрежно:

– По крайней мере, на солонец одна вышла.

Никто из говоривших больше не стал возражать или развивать свою версию, и охотничье-гастрономическая беседа на том потихоньку и закончилась. С потяжелевшими желудками все начали умиротворенно разбредаться по палаткам. В конце концов у костра остались только Верка и Афанасий. Студентка поставила на огонь ведро с водой, чтобы отмыть жирную посуду, а каюр блаженно и без суеты задымил беломориной, никуда уже не спеша, потому что из-за столь позднего ужина ему вольно или невольно надо было остаться на ночевку в лагере.

Афанасий заговорщически глянул на Верку и негромко произнес:

– Твой бабушка удаган, однако. Мне Валерка рассказал – духа болка тебя да караулил. Дух болка только улахан-большой удаган бывает.

– Да какая уж она там удаганка, – чуть смущенно отреагировала Верка, – просто знахарка деревенская.

– Нет, – возразил ей серьезно Афанасий. – Я да долга тайга живи, маленько понимай. Мой да бабушка – тоже удаган. Удаган-Акулина, большой удаган. Близко лежи, там, – махнул он рукой в сторону своей избушки. – Сто лет лежи. Моя удаган много знай. Бунучка, бунук бабушка удаган свою силу давай. Не бери – все равно давай, маленько давай. Твой бабушка удаган да тебе сила давай. Удаганка мала-мала…

– Да какая я удаганка, – засмеялась Верка.

– Мала-мала удаганка, – стоял на своем Афанасий, – бижу, однако.

– Да вы бы лучше о своей настоящей удаганке-бабушке рассказали, – улыбнулась Верка, – или о себе, если говорите, что внукам шаманская сила переходит.

– Мая шаманский дорога мать закрыл. – Афанасий протянул Верке ладонь, на которой розовел шрам от удаленного в детстве лишнего пальца. – Бот, шаманский кость отрезал.

– Какую такую шаманскую кость? Почему закрыла? – не поняла Верка.

– О-дьэ! – негромко возмутился ее невежеству Афанасий. – Нюча удаганка да ничего шаман не знай! Слушай, однако.

И рассказал ей сначала о решении матери и врачей отрезать ему лишний палец, а потом о необычной истории, приключившейся с ним в детстве и ставшей прямым следствием хирургической операции.

Было ему тогда лет шесть, и, как и все мальчишки, родившиеся в тайге, он в этом возрасте уже уверенно бегал по ближним пролескам и распадкам, собирал ягоды и гонял бурундуков. И вот однажды, когда он забрел в лес чуть дальше обычного, навстречу Афоньке вдруг вышел высокий худой старик в черном одеянии. Едва кивнув в ответ на приветствие испуганного мальчонки, дед ухватил его за руку и буквально поволок в глубину чащи. Между высоких сумрачных елей на небольшой поляне стояло десятка полтора – нет, не людей! – каких-то странных существ. Одни из них были похожи на медведей, волков и лосей, но стоящих на двух обыкновенных ногах, другие походили на людей, но с такими искаженными, иссохшими, костлявыми лицами, на которых не оставалось ничего человеческого. Тянувший из-под елей сквозняк, как показалось Афоньке, зловеще шевелил космы седых волос, у кого они были. Он чуть не умер от страха, а существа оживились и разом потянули к нему руки, негромко что-то забормотали на своем непонятном языке. Различил Афонька только один их дружный призыв, многажды повторенный, как эхо: «Считать. Считать. Считать…» Крючковатые полуистлевшие пальцы, длинные черные когти и просто голые кости без ногтей и кожи стали впиваться в его тело со всех сторон. Афонька дико и громко закричал от ужаса, но не услышал своего голоса – крик просто куда-то исчез, не колыхнув даже травинки на поляне. И тут же он почувствовал, как сущности раздирают его на части, буквально на кусочки. Казалось, он должен был мгновенно умереть от страшной боли, но боли не было и не было ощущения смерти. Наоборот, он ощущал свое живое тело в каждом куске плоти и в каждом из них присутствовал. «Считать! Считать! – призывали друг друга сущности. И вскоре действительно стали считать что-то вслух: – Одна, две, три… двадцать пять… сорок восемь… сто семьдесят две…» Таких больших цифр Афонька даже не знал, но через какое-то время понял, что истязатели считают его кости, складывая их в общую кучу. Наконец худой старик в черном назвал последнюю запредельную цифру и замолчал. В воздухе на какое-то время повисла тишина, потом сущности разом загалдели: «Не хватает! Не хватает! Одной кости не хватает! Нет одной кости! Не подойдет! Не наш!» Они замахали на него руками, и Афонька почувствовал, как снова собирается из костей и кусков в единое целое. Еще миг – и он уже стоял тем же прежним мальчишкой в середине поляны. А потом его цепко ухватила сухая рука и так быстро потащила из леса, что Афонька едва успевал переставлять ноги. В глазах у него снова помутилось. Очнулся он у дороги, идущей в село, ощупал себя руками – цел! – и поскорее побежал домой.

Появившаяся во сне Удаган-Акулина все объяснила: «Духи это были, шаманские духи. Лишнюю кость у тебя искали, шаманский знак. Не отрезала бы ее мать – приняли бы за своего, сделали бы из тебя большого ойуна. Дар бы мой, сила моя, может, к тебе перешли. А так – будешь теперь как все, обычным двуногим будешь». Бабушка еще долго и с сожалением вздыхала.

Афонька же, натерпевшийся в тот день страху, наоборот, всю жизнь потом радовался, что не стал ойуном. Он видел двух-трех последних шаманов в глубокой старости – несчастные это были люди, издерганные, озлобленные, неприкаянные. Так в одиночку и умерли в своих балаганах. Правда, это были «черные» шаманы. Говорят, такие шаманы в молодости, обретя огромную силу и собрав вокруг себя духов, какое-то время действительно властвуют над ними, заставляя выполнять любые приказы и прихоти, но постепенно духи сами берут над ними власть. Так всегда бывает, если ойун вершил с их помощью не совсем праведные дела, приносил кому-то зло, кого-то «съедал». Тогда в старости уже духи командуют им. Как говорится, сев ему на шею и запустив когти в спину, требуют от ослабевшего шамана новых и новых жертв, чтобы вдоволь насытиться. У «белых» шаманов старость не такая, их духи не терзают, но для этого надо всю жизнь творить только добрые дела, обращаться за помощью только к светлым божествам Верхнего мира и не иметь никаких дел с исчадиями тьмы Нижнего мира.

– А какой шаманкой была Удаган-Акулина? – поинтересовалась Верка, знобко ощущая мурашки на коже и поеживаясь от рассказов Афанасия.

– Белый да белый. Шибко хороший удаган. Люди да много помогал. Только обижай не надо. Мертвый удаган обижай не надо. Даже огонь-пожар мертвый удаган не трогай, мертвый ойун не обижай. Вокруг могила обходи. Люди тоже удаган обижай не надо…

– А как ее, мертвую-то, обидишь? – не совсем поняла Верка.

– Однако, обижай можно. – Афанасий опять махнул рукой в сторону своего зимовья. – Там, на гора, старый порт есть. Самолетка раньше летай, теперь давно не летай. Там, на гора, Удаган-Акулина давно лежи, много лет лежи, все сверху смотри. Никому не мешай. Лагерный начальства хоти порт на гора строить, старики ему говори – нельзя. Много раз говори, много раз не слушай. Сабсем рядом Удаган-Акулина сланик руби, земля ковыряй-равняй. Шибко плохо! – Афанасий осуждающе покачал головой, затянулся папиросой и надолго умолк, погрузившись в свои переживания.

– Ну, и что, чем все закончилось? – Верка не вытерпела затянувшейся паузы.

Афанасий не откликнулся, но тихо подошедший из своей палатки за чаем Белявский вдруг из-за спины Верки продолжил за каюра:

– А закончилось все большими неприятностями.

Верка вздрогнула и даже ойкнула от неожиданности, резко повернулась к Белявскому.

– Напугали вы меня, Игорь Ильич!.. А вы что, тоже эту историю знаете? Откуда?

– Да один наш ветеран мне рассказывал. Он сперва тут в лагере десять лет отмотал, а потом уже в геологии работал. Божился, что все это чистая правда, хотя, на мой взгляд, больше все-таки на легенду похоже. Ну а непосредственных участников событий теперь уже не отыскать.

– Мой отец сама все видал, – возразил наконец-то вернувшийся из своих размышлений Афанасий.

– Вполне возможно, – не стал спорить Белявский, – но ведь его-то тоже давно нет.

– Нету, – подтвердил Афанасий, еще раз вздохнув, – лагерь забрал.

– Так вот, – продолжил Белявский, – в день открытия взлетной полосы, когда уже комиссия гулаговская из Усть-Неры приехала ее принимать, там, внизу, в речке утонул бригадир строителей. Не заключенный – вольнонаемный. А это уже была неприятность. Но, как оказалось, не главная. Самолет с комиссией сел-то нормально, но, когда летчик собрался его запустить, чтобы еще раз попробовать полосу, мотор напрочь отказался заводиться. Бортмеханик стал проверять, глаза выпучил – сразу три серьезные поломки нашел. Никогда такого не было. Ну, еще одна неисправность – бог с ней, но чтоб сразу три!

– Правильно говори, однако, шибко ломался самолетка, – подтвердил Афанасий.

– Ну, вызвали по рации второй самолет с запчастями, – продолжил Белявский. – А дело уже к вечеру, пересадили в него побыстрее комиссию – и на взлет. Да только не тут-то было. Полосу-то с запасом строили, благо труд дармовой, зэковский, ну и отмахали почти на километр. А «Антошке» для взлета четырехсот метров вполне хватает. И представляешь? – Белявский, что называется, войдя в тему, не смог удержать эмоции. Он блеснул почти восхищенными глазами, обращаясь к Верке: – Представляешь? Самолет разбегается по полосе, мотор орет на полных оборотах, летчик изо всех сил тянет на себя штурвал, а колеса никак не отрываются. Будто их кто-то приклеил. Так они и проехали весь километр, выскочили за полосу и воткнулись в стланики. Хорошо хоть живы все остались. Но самолет, конечно, побили. Пришлось еще один, уже третий по счету, вызывать. А у летчика, который так ничего и не понял, стала ехать крыша. Он потом, говорят, с полгода лечился.

– Сеп-сеп, та-ак, – поддакнул каюр.

– И вот тут главный анекдот. – Глаза Белявского заблестели уже весело, он иронично улыбнулся: – Наши убежденные атеисты, наши доблестные энкэвэдэшники не на шутку испугались. Когда прилетел самолет, никто не захотел в него садиться, мол, не смертники же мы. Собрали всех стариков, покаялись и попросили что-нибудь сделать.

– Шибко просили, отец говори, – вставил Афанасий, тоже не без удовольствия, заметно посветлев лицом.

– Старики покуражились полдня, а потом потребовали купить и привезти на самолете из ближнего колхоза откормленного бычка. И по всем канонам принесли его в жертву рядом с захоронением. Попросили, говорят, у нее прощения, весь вечер чего-то там шаманили. А наутро самолеты полетели один за другим. Без всяких проблем… Вот так, – подвел черту Белявский. – Чужие обычаи, а иногда даже и суеверия, уважать надо. Это, Вера Васильевна, дело тонкое… Ну ладно, пойду еще немного почитаю. – Он налил чаю в кружку и шагнул к палатке.

Верка сидела молча, переваривая все услышанное. Перед ней как будто приоткрылось окно в какой-то неведомый таежно-шаманский мир, пугающий и одновременно манящий.

Афанасий, решив, видимо, завершить всю историю, добавил:

– Удаган-Акулина шибко хороший. Боростила пилотка. Боростила. Однако да много самолетка рядом летай, шуми, сим бир спать мешай. Старики летом Удаган-Акулина кости с арангас забирай, внизу гора неси, землю зарывай. Там да спокойно лежи. Хорошо, учугей… Ну да Афанасий тоже спать, однако, нада… – Не спеша поднялся и двинулся к палатке Полковника.

Верка долго не могла уснуть, переваливаясь с боку на бок: не отпускали картины, нарисованные воображением после вчерашнего рассказа Афанасия, а к тому же всерьез ныли набитые в маршруте ноги. В конце концов она включила фонарик и принялась в его неярком свете читать прихваченный в поле и соответствующий обстановке роман «Земля Санникова».

За этим занятием ее и застал очередной визит Найды.

«Приучила на свою голову», – вздохнула Верка. Дело в том, что в первый же вечер она дала забежавшей к ней собаке пару кусочков сахара, и сообразительная лайка тут же превратила это в традиционный ритуал. Теперь всякий раз, дождавшись, когда в лагере все успокоятся, а главное – задремлет хозяин, который, возможно, не одобрил бы подобное, Найда являлась к Веркиной палатке и начинала тихонько скрести лапой брезент у входа. Получив свою порцию лакомства, она тут же убегала спать.

Вот и сейчас раздалось знакомое поцарапывание снаружи. Не отрываясь от книги и не вставая, Верка на ощупь взяла со стола два кусочка сахара и на раскрытой ладони высунула их из палатки. Теплый мягкий язык слизнул рафинад и благодарно прошелся по пальцам.

– Спокойной ночи! – негромко пожелала она своей любимице.

Но едва Верка отерла увлажненную слюной руку о чехол спальника, как поскребывание повторилось вновь. Покачав головой, Верка вновь повторила операцию с сахаром. И снова благодарный язык слизнул гостинец. Послышался какой-то легкий шум, видимо, Найда побежала домой. И буквально через несколько секунд брезент зашуршал опять. Такое, наверное, начало бы раздражать любого. Не выдержала и Верка:

– Ну-ка хватит, попрошайка несчастная! Да у тебя же все зубы выпа…

Она не успела договорить – два неожиданно близких оглушительных выстрела и почти одновременный с ними страшный рев потрясли воздух. Крутанувшись внутри спальника, Верка подскочила вместе с ним, как в коконе, сжалась в углу нар и завизжала. А из соседних палаток, тоже ничего толком не поняв, выскакивали заспанные геологи, подняв кутерьму.

– Ранил, ранил я его! – наконец-то прокричал что-то внятное Полковник. – Две пули в бочину засадил!

– Да кого?! Кого?!

– Медведя!

– А где он был? – пришел в себя Белявский.

– Да у студенткиной палатки стоял. Верняк, забраться хотел, мордой уже тыкался, – зачастил Полковник. – Вход искал!

Не сговариваясь, все, кроме Тамерлана, бросились к Веркиной палатке. Она уже перестала визжать, но упавший на пол фонарик высвечивал еще не отошедшее от испуга лицо с крупными слезинами на глазах.

– Жива?! – почти прокричал Белявский.

– Жи-и-ва… А что… что это было?

– Медведь был, – почти с гордостью пояснил снова Полковник. – Далеко не ушел, замочил я его! Чистейший минерал!

– Он что, в палатку лез?! Ты его видела? – продолжал выяснять Белявский.

– Не-ет… Только… только… – Плечи студентки вздрагивали.

– Что только?!

– Я думала… Найда это… сахар просить пришла…

– Ничего себе Найда! – Карпыч всплеснул руками. – Слышала, небось, как он забазлал?! Найда-то и из палатки не выходила. Она меня и подняла – учуяла его, забилась под нары и давай скулить. Ну, слышу, какое дело, – и за ружье. Высунулся, а он – вота, к палатке крадется, оскалился уж…

– Да, может, и не крался, полюбопытствовать подошел, – заметил Диметил. – В этих местах они и людей-то не видели, вот и не испугался ни человеческого запаха, ни костровища… А что ему нападать летом-то? Сытому…

– Вполне, – согласился начальник и обернулся к Полковнику: – Если ты в него не попал, то он с такого перепуга сюда в жизнь больше не появится. А вот если ранил… тогда можно ждать неприятностей… – Белявский начал принимать решения: – Давай-ка, Вадим, разводи костер побольше, карабин в зубы и на караул. Потом я тебя сменю. Следы утром посмотрим, сейчас все равно ничего не видно, да и главного нашего следопыта Афанасия нет. А ты, Вера Васильевна, собирай свой спальник и в палатку к Карпычу. – Начальник еще раз оглядел собравшихся. – А где же иностранец наш?!

– Не вернулся еще, наверное. – Валерка тоже только сейчас сообразил, что Зденека нет рядом. – Он же бабочек ночных ловить пошел.

– Черт побери! – выругался Белявский. – А если на раненого зверя напорется? В какую хоть сторону-то он пошел?

– Да к нижней сопке. – Валерка повернулся, чтобы показать направление, и тут же с облегчением вздохнул: между деревьями мелькал быстро приближавшийся луч фонарика. Судя по всему, энтомолог услышал пальбу в лагере.

А Зверь тем временем был уже далеко – бежал по длинной каменистой осыпи, не оставляя следов и лишь иногда скатывая вниз камни. Он понимал, что получил по заслугам, бесцеремонно вторгшись на территорию людей и пытаясь посягнуть на их добычу. Хорошо еще, что первая пуля лишь просвистела над его спиной, заставив припасть к земле. Выше прошла и вторая, слегка задев шкуру на загривке.

«И все-таки странные существа эти люди, – стучало в его тугой медвежьей голове, – один кормит чем-то очень вкусным из своей маленькой голой лапы, а другой тут же изрыгает огонь и смерть. Почему они такие разные?..»

Почувствовав себя в безопасности, он перешел на шаг и облизал пену с запаленного рта. Зверю показалось, что она до сих пор хранит медовый вкус белых камушков, а еще необычный, по-человечьи отталкивающий, но в то же время какой-то доверительный и сладковатый запах гладкой крошечной лапы.

Верка смогла чуть успокоиться и заснуть только к середине ночи. Но мозг, еще не отошедший от потрясения, услужливо прокрутил ей такой сон, что лучше было бы вообще не смыкать глаз.

Она долго брела по какому-то темному и незнакомому лесу, слегка освещенному луной, и внезапно вышла на большую поляну. На другом ее конце стоял… Тамерлан. Он не видел Верку, но она тут же почувствовала, как с его стороны потянуло каким-то зловещим холодом. Ей захотелось незаметно и поскорей убежать, но одновременно что-то заставляло оставаться на месте и наблюдать за Тамерланом. Он стоял почти неподвижно, устремив взгляд на вынырнувшее в просвет между облаков светило, и тихо шептал что-то вроде заклинания. Потом вдруг резко подпрыгнул, упал на четвереньки и начал кувыркаться через голову то вперед, то назад. Прошло несколько секунд, и вместо Тамерлана по темно-синей траве уже катался огромный голубой волк. Верка оцепенела от ужаса. А оборотень, ощутив себя в зверином теле, вскинул вверх морду и издал протяжный и страшный вой. И тотчас с разных сторон, откуда-то издалека стали откликаться другие звери. Верка понимала, что надо поскорей исчезнуть с места, куда скоро начнут стекаться волки со всей округи. Они, конечно же, учуют ее и выволокут из кустов на растерзание своему вожаку. Она знала это наверняка, но ноги словно приросли к земле. Верка попыталась хотя бы спрятаться за ближнее дерево, но голубой волк на поляне обернулся точно в ее сторону и громко захохотал по-человечьи. А потом неторопливо, облизывая белые клыки, пошел к ней. И тут Верка словно очнулась – закричав, она бросилась напролом через чащу. По лицу хлестали ветки, в тело впивались сучья, но она не чувствовала боли. А оборотень настигал ее, готовясь к последнему прыжку. И вдруг прямо между ними внезапно оказался человек, спрыгнувший откуда-то сверху. Вздыбившийся от неожиданности волк навалился было на него, но человек резко выбросил вперед рельефную от мышц руку, ухватил волка за горло и приподнял над землей. Лапы оборотня беспомощно заболтались в воздухе, от боли и бессилия он заскулил, как щенок. Нежданный спаситель отшвырнул зверя в кусты, и тот, упав, снова превратился в Тамерлана. Вскочил и трусливо бросился прочь. Человек обернулся, и Верка увидела, что это был высокий, спортивного вида парень со светлыми волосами и необычными, какими-то изумрудно-зелеными глазами. Одет он был в серебристый комбинезон и такую же водолазку. На лице его блуждала странная, немного грустная улыбка. И вообще оно выглядело так, будто обладатель его не имел никакого отношения к только что закончившемуся поединку со страшным зверем.

– Кто вы такой? – тихо спросила Верка, еще не веря в чудесное спасение.

– Ваш ангел-хранитель, – улыбнулся он.

– А… разве ангелы такими бывают? Я хотела сказать, разве они так выглядят?

– Именно так.

– Простите, я не знаю, о чем можно просить ангелов, но, может быть, вы меня проводите к лагерю? Мне немножко… страшно…

– Конечно, – опять улыбнулся он. – Это мой долг. И не только провожу, а даже доставлю.

Парень шагнул к Верке и легко поднял ее на руки. Положив руку на его сильную шею, она почувствовала, как приятно было это сделать. А потом они взлетели куда-то высоко-высоко, под самые звезды, и плавно приземлились на краю знакомой террасы.

– Спасибо большое! – сказала Верка, но тут же почувствовала, что это прозвучало как обычная благодарность какому-нибудь таксисту, подвезшему к дому. И потому добавила: – Было очень приятно с вами познакомиться. Вы такой необычный. Может, как-нибудь зайдете, мне бы очень хотелось вас о многом расспросить.

– Постараюсь, – кивнул он головой, – хотя это не от меня зависит.

– Буду ждать. – Она улыбнулась и, кажется, уже забыв про недавно пережитый страх, весело зашагала к лагерю.

Почти возле самой палатки кто-то легко тронул Верку за плечо. Она повернула голову и увидела… волчью лапу! Ужас снова пронзил ее. Закричав, Верка начала вырываться из объятий оборотня и… проснулась.

– Да че ж ты так? Да успокойся! – Над ней стоял Карпыч с протянутой рукой. – Да я ж тебя едва тронул. Вставать пора, Вера. Завтрак готов, Афанасий уже на лошадях подъехал. В маршрут собираться надо…

Потряся головой, она вернулась в реальность:

– Я сейчас… сейчас… А медведь где? Нашли? Вы же говорили – ранили, две пули в бок…

– Да показалось, видно. По крайней мере, крови на следе нет. Афанасий вон сейчас с ним разбирается. Ну, я тоже пошел.

Верка спустилась к ручью, умылась, возвратилась назад, а мужчины все еще продолжали что-то обсуждать, стоя возле ее палатки. Она подошла к ним.

– Ну что, Вера Васильевна, – улыбнулся Белявский, – с полевым крещением вас. Сильно перепугалась-то?

– Да было дело.

– Ну, ничего. Судя по тому, какими скачками он отсюда дул, перетрухнул хозяин не меньше нашего! Теперь за пять верст обходить будет. Но чтобы не подвергать хрупкий девичий организм подобным стрессам, поменяйся палатками с Карпычем. Будешь у нас в серединке, а они с Петровичем пусть по краям оборону держат. Не возражаешь?

– Не возражаю.

– Ты револьвером умеешь пользоваться?

– Приблизительно.

– Сегодня вечером Вадим Николаевич научит, как это делать точно. При выходе в маршруты. – Белявский обвел собравшихся взглядом: – Это ко всем относится – брать с собой на каждую пару хотя бы один ствол. В одиночку за пределы лагеря – только по моему благословению… Вот такой указ об объявлении чрезвычайного положения. Пока на неделю. – Он повернулся к каюру, который, низко склонившись, продолжал прохаживаться вдоль отпечатков огромных лап. – Что там, Афанасий, ты еще вычитал?

– Большой хозяин, совсем старик. – Каюр со своей хитроватой улыбкой глянул на Тамерлана. – Однако, твой брат будет мала-мала.

– Эт как? – Тамерлана мгновенно прошиб пот, но он постарался не подать вида.

– Тоже правая нога хромой. Инбалит.

Тамерлан облегченно хохотнул. Засмеялись и остальные. Улыбнулась и Верка, хотя после всего пережитого во сне ей невольно хотелось держаться от шурфовщика подальше.

– А ты вчера говорила… – дождался паузы Валерка, в котором, видно, никак не мог успокоиться следопыт, – мол, думала, Найда к тебе пришла. Ты что, слышала его?

– Не только слышала… я его… – Верка смутилась и начала запинаться. – Я впрямь думала, что Найда… ну и это… руку ей… ему… с сахаром из палатки высунула…

– И он что, съел? – догадался первым Диметил.

– И руку не тронул?! – поразился Полковник.

– Не тронул.

– Я правильно понял, что медведь ел сахар из вашей руки?! – округлил глаза Зденек.

– Правильно.

– А потом что? – продолжал допрос Валерка.

– Еще раз поскреб.

– И снова дала?

– Ага. А потом еще раз…

– Ха-ха-ха! – Белявский, переломившись посередине, даже присел от смеха. – Ведь это ж надо! Столько лет в поле, а в первый раз слышу, чтобы студентка медведя сахаром накормила. И ведь, главное, подлец, съел-то как вежливо!

Все захохотали.

– Ну ты даешь! – Валерка смеялся почти с восхищением. – Укротительница медведей!

– Чистейший минерал!

– Я говорил, мала-мала удаганка, однако!

– Ну хватит вам над бедной девушкой смеяться. – Верка тоже оживилась. – Где у вас тут обещанный завтрак?

– Давно готов. Плов с бараниной. – Белявский сделал жест в сторону костра. – Это блюдо я никому не уступаю. Узбекские коллеги научили. Прошу на дегустацию. Депутаты Верховного Совета, Герои Советского Союза и особенно отличившиеся в ночном контакте с таежным джентльменом обслуживаются вне очереди.

За едой, понятное дело, только и разговоров было что о косолапых.

– Медведь – он разный бывает, – начал с видом знатока Карпыч. – Один другому рознь. Бывает – шатун, злодей, убийца. А бывает и безобидней кошки. У нас, еще в деревне, помню, случай был. Пастух один корову потерял. Бурая такая была – ну настоящая Буренка. Целый день по лесу за ней проваландался. Понятно дело, устал, обозлился. К вечеру уж выходит на опушку и вдруг видит – Буренка его спит спокойно под кустом. Его, конечно, зло взяло. Отошел чуть назад, выломил прут потолще, подкрался да как жиганет корову вдоль хребтины. А та как взревет по-медвежьи. И тут же упала, точней – упал. Пастух и убежать не успел. Разделали потом, говорят, разрыв сердца. От испуга. Вот тебе и медведь!

– Не зря ж эта… медвежьей болезнью… ну, понос с испуга называют, – попытался поддержать не к месту тему Тамерлан.

Верка невольно поморщилась. Бросив взгляд на шурфовщика, она вдруг заметила на его густо тронутой проседью бороде несколько засохших темно-коричневых капелек. «Кровь! – обожгло ее. Тут же вспомнился сон. Преодолевая себя, она силой протолкнула вовнутрь кусочек мяса. А вчера же полнолуние было. Вдруг он и вправду… Да что это я!.. Нет, все-таки надо со Зденеком поговорить. Остальные просто на смех подымут…»

– Главное, если с медведем столкнулся, это не растеряться, – дождавшись очереди, заметил Валерка таким тоном, что всем стало ясно: уж он-то никогда не растеряется. – У нас на Алдане два студента в маршрут пошли, ну он на них и вылетел из-за коряжины. Одного сбил, а другой не растерялся и со всего маху врезал ему по башке геологическим молотком. Мишка сразу и забалдел – стоит, головой трясет. Который под ним, скорей выскочил, и давай они с двух сторон ему по голове, как по наковальне, колотить. И забили. Пришли на базу, а им не верят…

– А у нас, помнишь, – посмотрел Диметил на Белявского, – рабочий был Что Делать?

– Как же! Его все только по этой кличке и знали. Расскажи, расскажи ребятам, пусть посмеются.

– Мужик этот, видно, жил всю жизнь в городе, в тайге сроду не бывал и в армии не служил. И вот надумал на лето в геологическую партию поехать, на Север. Ну и нам достался, подарочек. Когда разобрались, что он ничего не умеет и не может, оставили его сторожем на базе, а сами все по участкам разошлись. Каждое утро, понятно, связь по рации. И один раз, прямо в начале сеанса, пожаловал к нему на базу медведь. И давай там все крушить. Герой этот заперся в камералке, благо, была из бревен срублена, и орет по рации:

– На базе медведь! Все громит! Что делать?!

Наш шеф тогдашний кричит ему:

– Видишь на стене ружье? Двустволку? Снимай!