Текст книги "Сезон зверя"

– Снял. Что делать?

– Достань из ящика под нарами патроны в коробке с надписью «Пули».

– Достал. Что делать?

– Открой ружье, переломи стволы. Там сверху такая штучка есть, отведи ее вбок. Потом вставь два патрона в стволы.

– Вставил. Что делать?

– Выбей стекло в окошке.

– Выбил. Что делать?

– Теперь прицелься в медведя, за лопатку. Знаешь, как целиться?

– Нет. Что делать?

– Поймай в прорезь у начала ствола пенечек на его конце, сделай так, чтобы он стоял ровно посередине и вровень с краями прорези. А потом наведи все это медведю на бок и нажимай спуск. Стреляй!

– Выстрелил. Медведь лежит. Что делать?

– Не шевелится?

– Не шевелится. Что делать?

– Бери нож и иди обдирай.

– Боюсь. Что делать?..

Диметил закончил рассказ, и снова все засмеялись, кроме Верки и Тамерлана.

– Да только не все медведи, наверное, такие пугливые и наивные, – заметила Верка. – Вон у Федосеева в «Злом духе Ямбуя» людоед несколько лет подряд геологов задирал, специально засады устраивал…

– А ты что, Федосеева читала? – удивился Валерка. – Вообще-то девчонки его не больно…

– Конечно читала, – почти с гордостью ответила Верка. – Все четыре тома. И Шишкова всего прочитала, не только твою «Угрюм-реку», но и про все его экспедиции дореволюционные. Между прочим, самое-то интересное там…

– Да ты у нас, Вера Васильевна, серьезная девушка, – заметил с легкой улыбкой Белявский.

– Хоть и верит в оборотней, – не выдержал Валерка, чтобы не подколоть Верку, пытавшуюся, как ему показалось, продемонстрировать свое превосходство над ним.

– Нашла в кого верить! – вдруг неожиданно громко для всех, уже привыкших к его молчаливому неучастию в общих беседах, подал голос Тамерлан и наигранно изобразил кривую улыбку.

Верка тут же невольно бросила на него взгляд, и не просто неприязненный, а какой-то особый. За сросшимися бровями Тамерлана тревожно ворохнулось: «Уж и впрямь не подозревать ли стала соплячка? Напел ей тут иностранец поганый!.. Хотя какие пока подозрения, еще же ничего не было. Ничего…»

И все равно внутри у него стало неспокойно, даже хуже, чем после недавней шутки Афанасия насчет «хромого брата». Он опустил глаза.

А завтракавшие продолжали развивать медвежью тему.

– Тебе, Вера Васильевна, – вдруг что-то вспомнил и живо заблестел глазками Полковник, – и вообще бояться медведя не надо. Говорят, он в тайге женщин не трогает. В крайнем случае надо быстро до пояса раздеться. Как увидит – сразу уйдет. А потому – женщина с голой грудью на медведицу похожа. Не знаю как на живую, но если с медведицы шкуру снять – точно баба… то есть женщина.

– Слышала я об этом, – смутилась и потупила взгляд Верка. – От бабушки слышала. Только думала, что все легенды. Медведей-то сейчас в наших брянских лесах почти не осталось, одни рассказы кочуют.

– Какая легенда! – не унимался Карпыч. – Помню, лет пять назад перед полем экзамен по технике безопасности сдавали. Ну и эта, повариха у нас была, Семеновна. Лет уж пятнадцать в поле ходит. Боевая баба!.. – Он глянул на Верку и поправился: – То есть женщина… Ну вот, Сосновский, замначальника экспедиции, и пристал к ней: выйдет медведь на вас, что делать будете? Она и про огонь зажечь ему говорила, и из ракетницы выстрелить, и в глаза зверю глядеть не отрываясь, и на дерево залезть. Ну и самым последним, конечно, – раздеться до пояса. А Сосновскому все мало – никак его медведь не останавливается. Ну, Семеновна тут и ляпнула: «Тогда штаны сниму. Уж это точно подействует!» Ха-ха-ха! – Карпыч засмеялся, но его никто не поддержал.

– Ты что-то, товарищ полковник, перебираешь. При Вере-то Васильевне такое, – укоряюще глянул на рассказчика Диметил, заметно порозовевший от смущения.

– Вот-вот, – поддержал построжавшим голосом Белявский.

– А я че? Это ж жизнь…

Чтобы как-то разрядить неловко повисшую тишину, Верка кашлянула и вернулась к тому, с чего начинала:

– И про медведицу мне бабушка рассказывала. Ну, это уж точно легенды. Говорит, убили два охотника медведицу, привезли к своей зимовейке и начали обдирать. Разрезали шкуру, а под ней – сарафан женский…

Тамерлан невольно дернулся, хмуро поднялся со своего чурбака и, ссутулившись, побрел в палатку.

– Ну вот, – заметил Белявский, – допекли мы своими дилетантскими россказнями бывалого таежника… А не кажется ли вам, дорогие мои, что мы несколько засиделись за приятной беседой? Не пора ли работой заняться?.. Пора! Через четверть часа прошу быть в полной готовности. Выходим в маршруты и на канавы…

Зденек всегда ел неторопливо, обычно задерживаясь последним, и Верка специально потянула с чаем, чтобы остаться с ним вдвоем. А когда все удалились, негромко сказала:

– Мне бы надо с вами поговорить. Срочно. По важному делу.

– К вашим услугам, – несколько удивился Зденек такой тревожной интонации.

– Помните, мы шутили по поводу Тамерлана? Ну, об оборотне…

– Да, конечно.

– Вчера ведь было полнолуние.

– Было.

– А вы не обратили внимания на его бороду? На ней же кровь засохшая!

Глянув в ее напряженное лицо, Зденек внезапно улыбнулся.

– Да, Верочка, он действительно плохо помылся. Но, увы, ваша версия легко снимается. Кровь на его бороде – от того самого бедного барашка, которого мы кушаем второй день. Валера мне рассказал, что Тамерлан пил ее, демонстрируя местные охотничьи традиции. И даже пытался приобщить к ним Валерия.

Верка вздохнула то ли с облегчением, то ли с разочарованием и молча покачала головой.

– И все-таки, – продолжил Зденек, – в нем что-то есть. Он очень, очень любопытный тип. Мы с вами об этом еще как-нибудь побеседуем.

Подойдя к своей палатке, энтомолог, как бы продолжая разговор, нараспев произнес:

– Лю-бо-пыт-но. Русский оборотень? Рашн вервольф рядом с нами?

В этот момент он как-то не подумал о том, что тугой и тонкий брезент не только пропускает, но иногда даже как бы усиливает звуки, раздающиеся снаружи, а палатка Тамерлана находится от него всего в пяти метрах.

Первая неделя закончилась, началась вторая. Ночной визитер больше не напоминал о себе. В череде полевых будней, вошедших в обычный рабочий ритм, история с медведем стала потихоньку тускнеть и забываться. Лишь Верка всякий раз, прежде чем накормить Найду сахаром, пошире открывала вход в палатку и лично убеждалась, что к ней пожаловал не косолапый. Теперь в изголовье спальника, прибавляя уверенности, у нее всегда лежал наган, с которым научил обращаться Диметил. Во время маршрутов этот видавший виды револьвер перекочевывал вместе с кобурой к Верке на пояс. Так что она действительно стала немного напоминать героиню фильма о Диком Западе. Вот только с поражающими воображение золотыми жилами в стенках каньона Маккены пока не совсем получалось. К пяти золото-кварцевым рудопроявлениям, обнаруженным предшественниками, они ничего своего не добавили.

На этих старых жилах, начиная с самой ближней, и начали горные работы Тамерлан и Карпыч. Каждое утро Афанасий, появившись в лагере, загружал на своих лошадей вьючники с аммонитом и вез взрывчатку туда, где пересекали канавами рудные тела, спрятанные под каменными развалами. Делалось это нехитро. Обыкновенным ломом, который казался в лапищах Тамерлана тростинкой, он пробивал по одной линии пять-шесть глубоких дыр, Карпыч заполнял каждую из них аммонитом, вставлял детонаторы и бикфордов шнур, а потом все разом запаливал. После двух-трех взрывов «на выброс» оставалось только кое-где подчистить дно, выкинуть отдельные глыбы и предъявить канаву геологам для документации и отбора образцов. Такая работа для Диметила или Белявского появлялась раз в несколько дней, а в остальное время, взяв с собой одного из практикантов, они протягивали с заданным и жестким интервалом линии поисковых маршрутов вдоль бортов своей долины, поднимаясь все выше к водоразделам и пытаясь засечь на обнажениях выходы новых жил. Или «шлиховали» по ручьям – отбирали пробы вдоль их берегов и промывали в лотках. На те отрезки ручьев, где надо было получить самые точные и достоверные пробы, отправляли Карпыча – в промывке шлихов с ним конкурировать не мог никто. От него материал шел, как от Бога, пользуясь его же собственным выражением – чистейший минерал! Тут уж он точно был полковником, если не генералом.

Обычно на каком-то склоне, недалеко от геологов, бродил и Зденек, которому Белявский запретил ходить на ловлю бабочек одному. Впрочем, такой порядок энтомолога вполне устраивал: передвигаясь вместе с геологами каждый день по новому маршруту, он довольно тщательно прочесывал территорию. Пожалуй, даже тщательнее, чем делал бы в одиночку, подолгу кружась на одном месте. Дела Зденека шли лучше всех. К паруснику Эверсмана он добавил еще целую серию парусника восточно-сибирского, тоже живущего только на Крайнем Севере России. К тому же в его коробки перекочевали двенадцать великолепных, только что вылупившихся из куколок желтушек вилюйских, эндемиков Якутии, на которых можно было сделать хороший обмен. Лишь аполлон арктический пока не хотел раскрывать своей тайны. Но у Зденека было еще больше полумесяца времени, а значит, была и надежда. Поэтому, хотя он и уставал к вечеру не меньше всех, но был весел и общителен за ужином. К разговору об оборотнях Зденек пока не возвращался, но регулярно затевал посиделки у костра, во время которых обязательно просил Верку сходить за гитарой. Чаще всего она поддавалась на эти уговоры, и в небо, становившееся с каждым вечером заметно темнее, уплывали простые и негромкие, но трогающие душу слова.

 
Люди идут по свету.
Им вроде немного надо:
Была бы прочна палатка
Да был бы нескучен путь.
И с дымом сплетается песня,
Ребята отводят взгляды,
И шепчет во сне бродяга
Кому-то: «Не позабудь…»
 

Зато Тамерлан нигде не мог найти себе места. Присев во время перекура у канавы или оказавшись вечером в палатке, он тут же воскрешал в памяти слова чеха, вспоминал его перешептывания с Веркой и понимал, что нельзя этому умнику дать возможность свободно действовать в полнолуние. Конечно, может, удастся накануне подстрелить какую-нибудь дичь и, напившись ее крови, благополучно избежать очередного обращения. Но если случится так, как уже было не однажды: жажда не пройдет, а потребует ее утоления именно в шкуре медведя, горячей и свежей добычей из-под клыков? Что тогда?! Ведь догадается же проклятый чех, как пить дать догадается и выследит…

Чтобы как-то отвлечься, а если получится, то и залить мрачные мысли бараньей кровью, Тамерлан в очередной выходной, наступавший по законам поля раз в десять дней, сам предложил Валерке сходить на охоту. Тот, конечно, согласился. Добравшись знакомой дорогой к солонцам, они хотели было разойтись по скрадкам, но шурфовщик вдруг остановил студента:

– Постой-ка, а че это там под горой валяется?

Подойдя к скале, они увидели рогатую голову, а рядом – окровавленные кости и куски шкуры, которые еще не успели высохнуть на солнце.

– Та-ак, ясно, охота отменяется. Кто-то успел вперед нас. – Тамерлан недобро усмехнулся: – Уж не Веркин ли знакомый?

– Вполне, – согласился Валерка. – От сладкого на мясо потянуло?.. След бы глянуть. Может, у ручья посмотреть? Наверняка после пира водички попить отправился.

Тамерлан молча кивнул. Подойдя к ручью, они тут же увидели на узкой полоске сырого песка отпечатки больших пятипалых лап. Валерка торопливо присел на корточки и заключил:

– Точно он! Смотри, Петрович, один след вывернутый и меньше вдавлен. Вот, значит, где хромец ваш пристроился. Та-ак… А если он барашков ловит, то не такой уж наивный паинька, как его Диметил преподнес. С зубками… Посидеть бы здесь пару деньков да покараулить…

– Кто тебе разрешит? – махнул рукой Тамерлан. – Пошли. Теперь тут делать нечего, он всех баранов разогнал.

Взрывчатка подходила к концу, но из-за низкой облачности в горах запланированный на конец месяца вертолет с аммонитом никак не мог прорваться на Тыры. Вскоре горные работы пришлось остановить – у Тамерлана и Полковника остались только одни детонаторы. А коли уж так сложились обстоятельства, Белявский решил объявить пару выходных «банных» дней, надеясь, что за это время авиаторы найдут какое-нибудь «окошко» в затянутых небесах.

У Диметила и Валерки тут же созрел план более интересного использования случайно выпавших выходных. Вадим как-то рассказывал, что в двух часах ходьбы от лагеря, буквально в полукилометре за границей их рабочей площади, речка Тыры резко устремляется вбок, выгибается огромной петлей и, проблуждав между гор добрых полсотни километров, возвращается практически в то же самое место. Просто идеальный вариант для сплава. Валерка сразу взял его на заметку. До удобного случая. И вот такой случай наступил. Услышав про их планы, загорелся и Зденек: когда еще ему представится возможность разом разведать такую площадь да еще и лихо прокатиться по горным порогам. Добравшись напрямик через узкую долинку к началу петли и взяв там старт, можно было за сутки проплыть по всей этой загогулине и с комфортом возвратиться по речке прямо к лагерю. Хорошо было бы, конечно, заброситься к петле на вертушке, а не тащить все на себе, но, если вертолет прилетит, их никто туда уже не пустит. Да что, не дотащат, что ли, три здоровых мужика на себе «резинку» с веслами, рыбацкие снасти да оружие?! Палатку можно взять одноместную, только на случай дождя – если без спальников, то вполне все в ней уместятся. Надо, конечно, по куску войлока прихватить, чтоб на камнях не лежать. Еды с собой много не потребуется – на месте наловят рыбы или чего подстрелят.

Выслушав «инициативную группу», Белявский дал добро: все равно будут сидеть без дела, а так, может, и мясца добудут. Тем более что места там, судя по карте и рассказам работавших на соседних площадях, очень «бараньи» – почти треть петли зажата с двух сторон высокими скалистыми берегами. Правда, говорили, туда специально на сплав иногда забрасываются туристы и браконьеры из райцентра, но кто их в такую погоду забросит.

– Так что благословляю, – заключил начальник к радости всей несвятой троицы.

Они тут же начали собираться, чтобы засветло добраться до места и, переночевав у костра, утром начать сплав. Посоветовавшись, карабин решили взять только один, но тот, что числился за Белявским – самый приличный из двух, ствол которого еще хранил какие-то признаки далекой послевоенной невинности. Диметил благородно уступил его Валерке как «профессиональному стрелку». Что касается второго карабина, то пристрелка в первые же дни сезона показала, что пули летят из него чуть ли не кувырком – настолько разбит и изношен был ствол. Видимо, он немало потрудился поначалу еще в армии, а уж потом и во многочисленных геологических партиях. Конечно, если стрелять метров с пяти или десяти в медведя, то это даже хорошо – неуправляемая пуля еще не успеет далеко отклониться от траектории и при этом «намотает» на себя половину внутренностей зверя. Да и площадь удара будет больше, шок сильнее. Но вот попасть из такого карабина в барана хотя бы с пятидесяти метров уже практически нереально. Валерка, конечно, понимал это лучше всех. Потому сразу и предложил оставить в лагере второй длинный ствол. Вадим вооружился более легким револьвером для «ближнего боя». Предложили наган и Зденеку, но он заявил, что ему вполне достаточно сачка и фотоаппарата. Несмотря на общий «перегруз», Вадим тоже не смог отказаться от своего «Зенита» с двумя объективами – больно уж выигрышным в смысле фотосюжетов мог оказаться неведомый маршрут между живописных скал.

Провожать их вышел весь наличный состав отряда: пожелали удачи, ни пуха ни пера, скорого возвращения. И разошлись по своим делам. Полковник принялся устанавливать запасную палатку для бани и мостить в ней печь, а Тамерлан – пыхтя, таскать с берега огромные камни и обкладывать ими печурку, мастерить полевую парилку. «Вернутся парни – погреют косточки, – приговаривал Полковник. – А сегодня мы душу отведем! Чистейший минерал!»

Два часа ходу до петли оказались на самом деле почти тремя часами – идти под грузом хоть и по сухому, но каменистому руслу долины было нелегко. Когда они подошли к месту, рубахи под штормовками были мокры насквозь. Сбросив на берег огромные рюкзаки с приторенными к ним веслами, чайником, котелками, топором и другим необходимым полевым скарбом, они рухнули прямо на галечник. И только минут через пятнадцать, когда от вечерней прохлады и близкой реки начало знобить промокшие спины, стали, заставляя себя, сначала садиться на камни, а потом подниматься на гудевшие ноги.

– А ведь дотащились все-таки, – выдохнул Диметил удовлетворенно.

– Дотащились, – эхом повторил Зденек.

– Самое страшное позади, – заключил Валерка.

– Это точно, – подтвердил Диметил, – сейчас разведем огонек, обогреемся, чайку попьем. А уж утречком душу отведем…

Вскоре на небольшом пятачке мелкой окатанной дресвы заполыхал костер, отбрасывая отблески оранжевого пламени на речку. На тагане повисли чайник и котелок, запахло разогретой гречневой кашей с тушенкой. Бывалые, не раз прожженные искрами войлочные подстилки сложились равносторонним треугольником вокруг огня и тепла. Валерка и Диметил сразу же после ужина блаженно развалились на войлоке, а Зденек нашел-таки силы побродить еще с полчаса в радиусе ближайших ста метров – поискать ночных крылатых красавиц. И небезуспешно: сонно приоткрывший глаза Валерка видел, как чех, придвинувшись к огню, подписывал в его свете пакетики и укладывал в них, вынимая из коробки на поясе, каких-то перламутрово-серых бабочек. «Вот помешанный, – мысленно усмехнулся Валерка почти с восхищением, – после такого лошадиного перехода еще бабочек ловить умудряется!..» И повернулся к костру спиной, принимая на нее тепло, плывущее от подброшенных Зденеком в огонь нескольких бревешек. Перед рассветом Валерке приснилась Маринка. Буквально на какие-то считаные мгновения. Она стояла на берегу их речки где-то дальше по течению и молча показывала ему рукой на самый верх крутого яра, накрытого длинной каменистой осыпью алевролита. Валерка торопливо выскочил из лодки, будто понимая, что Маринка сейчас исчезнет. Она повернулась к нему, но сделала это, почему-то пряча, убирая за спину руки. Валерка же, наоборот, попытался достать своими руками ее ладони из-за спины, но, едва прикоснувшись к ним, почувствовал страшный холод, на миг оцепенел и… проснулся. Обе руки его, вытянутые почти до локтей за край войлочной подстилки, лежали на холодных камнях. Немудрено, что такое привиделось. Но все равно, даже поняв, откуда был холод во сне, он еще несколько минут испытывал какое-то знобящее неприятное чувство.

Утренняя горная прохлада накрыла речку пушистым одеялом белоснежного тумана, сквозь который даже не видно было воды, ее можно было только угадать по шуму на перекатах. Торопливо, но аккуратно умывшийся и с трудом почистивший зубы в холодной воде, Зденек забеспокоился:

– И куда же в таком молоке мы можем поплыть?!

– Через полчаса ничего этого не будет, – успокоил его Вадим.

И точно, едва первые розоватые лучи высунувшегося в межгорье солнца скользнули по белому одеялу, оно стало разлезаться на клочья, потом змеиться и медленно уползать в холодные распадки. К тому времени, как они попили чай, вся речка очистилась и засверкала, приглашая их к путешествию.

Быстро накачали лодку, погрузили снаряжение, оттолкнулись и поплыли. Первые минуты вызывали только восторг, но потом к нему примешался не то чтобы страх, а какое-то не слишком приятное чувство, вызвавшее напряжение во всех мышцах. Река набирала скорость, и, сидя в лодке, каждый из них ощущал и даже видел, как вода не просто катит по каменному желобу, а несет их вперед буквально под уклон. Это было похоже на спуск в санках со снежной горы, только очень затяжной и пологой. Но если при катании по снегу такая картина и такое ощущение были привычно-радостными, то движение по воде куда-то вниз отнюдь не вызывало восторга. А тут еще раз за разом прямо на стрежне высунули окутанные пеной головы несколько огромных валунов, и пришлось лихорадочно помахать веслами, чтобы не налететь на них. Тем более что их лодка, как и все «резинки», прыгающие по самой поверхности воды поплавком, была мало приспособлена для резких маневров и плохо держалась на курсе. Надо было следить и за тем, чтобы не пропороть днище на каменных щетках порогов. Вадим, конечно, спускался подобным образом по горным речкам далеко не впервые, но все равно при каждом очередном сплаве в новом сезоне какое-то время ощущал нехорошую дрожь в руках, слишком крепко сжимающих весла. И для этого были основания – сколько геологов и топографов закончили свою жизнь в горных реках, обезумевших или от верхового дождя, или от упавших в русло обломков скал, или от просто отчаянно запрыгавших по каскадам водопадов. И каждый раз такая смертельная опасность возникала неожиданно и мгновенно, не давая времени и шансов на спасение. Хотя речка Тыры, и он знал это, конечно же, не была столь опасной и могла грозить фатальным исходом только сплавщикам, сделавшим слишком грубую ошибку. И тем не менее потребовалось время, чтобы Вадим успокоился и стал хладнокровно, просчитывая несколько ходов реки вперед, выполнять свои ответные ходы.

Еще больше времени, чтобы как-то адаптироваться, понадобилось Валерке и Зденеку, ведь это было их первое подобное путешествие. Но постепенно уверенность Вадима перешла и к ним. Зденек достал фотоаппарат, и японское чудо техники начало фиксировать северную экзотику. Река заметно сжалась, вода позеленела от глубины и с разворота нырнула в глубокое ущелье, вызывавшее восторг своей мрачной красотой. Каменные останцы-великаны, казалось, склонились с двух сторон над крошечной лодкой, пытаясь разглядеть сидевших в ней букашек. Вадим быстро передал Валерке весла, достал свой «Зенит» и принялся щелкать им, задирая объектив почти в небо. Валерка закинул карабин за спину, чтобы не мешал, и, оправдывая доверие главного кормчего, налегал на весла, удерживаясь на фарватере.

– Бараны! – вдруг закричал Вадим и выхватил у Валерки весла. Фотоаппарат его, раскачиваясь на ремешке, болтался на шее. – Стреляй!

Валерка вскинул глаза наверх и увидел, как по скале справа, непонятным образом удерживаясь на ее почти отвесной поверхности, скачут наискосок несколько желтых комочков. До них было метров сто пятьдесят. Не так уж далеко, но лодка тряслась и прыгала на бурунах, как машина на плохой проселочной дороге. Так же запрыгали и прицел с мушкой, а бараны к тому же начали буквально перелетать с уступа на уступ, пытаясь уйти вверх, за вершины останцев. Он раз за разом нажимал спуск, пока не опустошил всю обойму, но пули только высекали каменные искры то ниже, то выше, то сзади баранов. Попасть в них оказалось намного трудней, чем сбить на лету гуся пулей. Река явно поиздевалась над ним. Еще мгновение – и счастливое баранье семейство осталось за спиной. Диметил картинно развел руки, мол, не судьба…

Валерка вставил новую обойму в карабин и еще часа два не выпускал его из рук, внимательно вглядываясь в скалы то справа, то слева. Но баранов больше не было. А вскоре и отвесные стены ущелья стали постепенно сходить на нет, и река, чуть успокоившись, понесла сплавщиков между двух склонов, которые можно было назвать уже обычными береговыми ярами. У их оснований заблестели мокрой галькой небольшие мыски, словно приглашая пристать. Действительно, теперь это можно было сделать безопасно, не рискуя пропороть борт или днище. А время шло к обеду, и Вадим направил лодку к одному из таких гостеприимных мысков, за которым синела небольшая спокойная заводь. Чуть повыше белела скелетами бывших деревьев и куча плавника для костра. Хорошее местечко для отдыха. Расправляя затекшие от долгого сидения ноги, они завели свою «резинку» в маленький тихий залив и вытянули ее нос подальше на гальку.

Поднявшись по распадку за вершины останцев, медведица долго огибала их по северным пологим склонам. Она то переходила на бег, то еле двигалась, утопая в глубоком зеленом мху, а когда наконец снова спустилась к воде по пологому берегу, то поняла, что двуногие давным-давно уплыли по реке на своих округлых бревнах. Она заскулила от отчаяния и бессилия, от несвершенной мести, поднялась на взгорок, уткнулась мордой в белый сухой ягель и долго била его лапами и рвала когтями. А потом развернулась и медленно побрела назад – туда, где на берегу еще немного пахли следы ее медвежат и сохли капли крови пестуна.

Иногда ей казалось, что она ловила запах Белогрудого, и медведица торопливо поворачивала в его сторону, помня, как быстро и бесследно он может исчезнуть. А ей так хотелось, чтобы он разделил ее горе, утешил, положив на спину свою большую и сильную голову. Но опять этот родной и желанный запах растворялся в мерзком запахе какого-то двуногого. Она несколько раз порывалась броситься по его следам, отомстить за украденных медвежат и потерянного самца, но ей не давало сделать этого жгучее желание возвратиться на то самое место, пока еще оно пахнет ими и хранит их память. Потом, вдоволь наскулившись над маленькими отпечатками лап, вынюхав их последний запах, она обязательно выйдет на след и этого, и других двуногих, и месть ее будет страшной.

Она почти ничего не ела, лишь два-три раза хватанула на ходу неспелые ягоды с кустов каменушки и поэтому уже к подъему солнца на середину неба вышла на то самое место, на тот взгорок, откуда две ночи назад увидела картину расправы над ее семейством.

Все повторилось, как во сне, – почти на том же самом месте, лишь чуть выше по течению, на берегу топталось несколько двуногих. Их довольные голоса сплетались с дымом, поднимающимся от их ног. Ярость вскипела в ее мозгу: украв ее медвежат, они теперь хотели украсть их последние следы, последнюю живую память о них. И не просто украсть, а еще и испоганить, завонять мерзким дымом. Медведица страшно взревела и бросилась вниз по склону.

Валерка, естественно, чувствовал себя на этом привале далеко не героем, Он, конечно, понимал, что в такой ситуации в баранов не попал бы даже самый крутой и выдуманный герой голливудского вестерна, но тем не менее он сделал пять выстрелов, на что-то надеясь и претендуя. И даже хвоста бараньего не задел…

– Да не расстраивайся ты так, – попытался утешить его Диметил, – тут никакой профессионал не смог бы!

– Конечно, – подтвердил Зденек, – лодку так бросало, что у меня даже сфотографировать их не получилось. Не то что пулей попасть!

– Вот был у нас, правда, один оленевод, на зимовку продукты возил. Вот он действительно стрелял, как бог. Да и он бы, думаю, в такой ситуации…

– Знаем мы этих оленеводов, – тихо огрызнулся Валерка. – Повидали… – И надолго замкнулся в себе.

Вадим и Зденек, больше не трогая его, сосредоточились на костре и обеде.

А Валерка вспоминал, как прошлой зимой неожиданно оказался в дальней бригаде оленеводов и во что это вылилось.

Предложил ему съездить туда отцов старый друг Иннокентий, старый охотник и бывалый таежник, во время новогодних каникул. Мол, что ты за геолог, если еще ни разу живых оленей в лесу не видел, не знаешь, с какого боку к ним подходить? А если где работать придется с оленеводами?! И отец поддакнул, мол, у Иннокентия промысловый участок за оленьим пастбищем, пока он весь свой путик объедет, ты у оленеводов и погостишь. Тем более что Кешу в той бригаде хорошо знают, не обидят тебя…

Ну, собрались, сели в сани, поехали. Встретили его пастухи хорошо, но за своего, естественно, не приняли: городской и есть городской. Откуда им было знать, что он в тайге вырос. С вечера поужинали и легли спать, а наутро они, видимо, решили ему продемонстрировать, кто есть кто. Достали мелкашку-«тозовку», повесили метров за тридцать на куст консервную банку донышком вперед и начали по очереди стрелять. По три раза. И после каждого к банке идут и Валерку с собой ведут, чтоб поглядел, какие они молодцы. И, конечно, с подковырками, мол, учись, городской, это тебе не на автобусе ездить и не телевизор смотреть. Правда, все по три раза попали, но по краям донышка, в середину никому не удалось. Потом с усмешкой ему мелкашку протянули: теперь твоя очередь, попробуй хоть один раз из трех попасть. И откуда им было знать, что Валерка перворазрядник по стрельбе, призер республики. А он им урок этики и преподал. Так тщательно выцелил все три выстрела, словно на чемпионате мира за сборную СССР выступал. Выстрелил последний патрон и не пошел к банке. Пастухи – в смех, мол, сам понял, что смотреть нечего. Да чего там смотреть, заметил самый молодой, если он при стрельбе даже левый глаз не зажмуривает. Видно, и понятия не имеет. А понятия не имели они: все классные стрелки стреляют с обоими открытыми глазами, хоть и целятся одним, доминирующим. Это позволяет излишне не напрягать глазные мышцы да еще и контролировать в момент выстрела «свободным» глазом ситуацию на огневом рубеже. Оленеводы пошли к мишени довольные, хохоча над городским лопухом, что-то на своем языке весело комментируя. Но чем ближе они подходили к банке, тем тише становился их смех. А потом и вовсе умолк. Назад пришли как немые, принесли банку, а в донышке, в самой середине – три пули одна впритык к другой. Минут пять они молчали, а потом старший – надо отдать ему должное за справедливость – протянул Валерке мелкашку и сказал: «Пока ты, парень, живешь у нас, тозовка – твоя». А она их единственным оружием в стойбище была…

«Это к вопросу о легендарных оленеводах, – еще раз мысленно ответил Диметилу Валерка. – А у меня, надеюсь, еще будет возможность показать, что в стрельбе я не самый последний…»

Из воспоминаний его вырвал крик Зденека:

– Медведь! Медведь!

– Где медведь?! – крутанулся к чеху Диметил.

– Вон там, на горе! На горе стоит! Нет, сюда бежит! – Зденек тыкал рукой в вершину яра.

Теперь и Валерка увидел медведя, который, будто черный шар, быстро катился по склону в их сторону. Диметил принялся громко колотить геологическим молотком по котелку, пытаясь остановить зверя. Зденек то выкрикивал какие-то испуганные слова на чешском, то бросался раздувать костер. Но медведь не обращал на все это никакого внимания. Счет шел на секунды.

– Если не остановится вон у того дерева!.. – тоже прокричал Валерка и махнул рукой в сторону большой сосны метрах в семидесяти. – Я начинаю стрелять!

Он вдруг вспомнил, что медведь при кажущейся своей неуклюжести пробегает стометровку всего за семь секунд, но внутри у Валерки ничего не дрогнуло. Он опустился на колено, поднял карабин, привычно вывел мушку в середину прорези прицела, сравнял по высоте с его краями, вынес чуть вперед бегущего зверя и плавно нажал на спуск. После первого же выстрела медведь несколько раз перекувырнулся через голову и покатился по склону. Вторую пулю Валерка всадил в уже мертвого зверя. А третий выстрел просто не стал делать. Все произошло для него как-то слишком просто и буднично, хотя Зденек еще несколько минут не мог прийти в себя от пережитого потрясения. Под впечатлением был и Вадим.