Текст книги "Смена парадигм в лингвистической семантике. От изоляционизма к социокультурным моделям"

1.1. В отличие от амодальных символов, обладающих жестко организованной дискретной структурой, не зависящей от внешнего контекста, структура перцептивных символов изменчива, она чутко реагирует на контекст, перестраиваясь в зависимости от внешних воздействий; при этом, однако, перцептивные символы являются иерархически организованными системами, а не аморфными образованиями (там же, p. 584; ср.: Shapiro 2008, p. 63–74).

1.2. В отличие от амодальных символов, организованных по принципиально иным, чем обычные перцепции, законам, системы перцептивных символов качественно не отличаются от обычных перцепций, обладая, в целом, той же структурой (хотя определенные отличия все же существуют – например, более глубокая связь с долговременной памятью) (там же, p. 587, 641).

2. Совокупность перцептивных символов, зафиксированных в долговоременной памяти, образует фрейм (frame), т. е. рамку, определяющую восприятие объектов, принадлежащих одному классу, при следующем столкновении с ними. При этом процесс идентификации объекта и построения его перцептивного образа происходит путем взаимодействия двух потоков: от восприятия к сознанию (bottom-up) и от перцептивной символической модели к восприятию (top-down). Перцептивная и когнитивная информация располагаются не в параллельных плоскостях, не имеющих между собой общих точек, а в едином пространстве, дополняя и корректируя друг друга. Важное место в этом процессе занимают связанные с ситуационным контекстом фоновые эффекты, которые определяют специфику восприятия. Промежуточным звеном между внешней ситуацией и структурой перцепции оказывается селективное внимание, которое вводит в информационное поле те или иные ситуационные компоненты. Так, в приводимом выше примере с машиной категоризация для человека, наблюдающего за машиной со стороны, слышащего звук машины, но не видящего ее, и непосредственно сидящего за рулем будет осуществляться по различным моделям: в первом случае определяющим будет визуальный, во втором звуковой, в третьем, возможно, тактильный, проприоцептивный и интроспективный образ. Далее, ножницы в руках парикмахера и у ребенка на уроке труда будут вызывать различные ассоциации и, следовательно, возбуждать различные перцептивные структуры, связанные с этим понятием[120]120
  Интересные примеры, характеризующие значимость контекста для привлечения внимания к различным свойствам воспринимаемой категории, приводятся в работе: Yeh, Barsalou 2006. Испытуемым произносили предложение (например, Мужчина поднимал вверх пианино, в первом случае, и Мужчина играл на пианино, во втором), и через некоторое время они должны были вспомнить объект, о котором говорилось в предложении (в данном случае, пианино). В качестве прайминга использовались сочетания, коррелирующие с характеристиками объекта, задействованными в предложении (тяжелый в первом случае и с приятным звуком во втором) или, наоборот, не коррелирующие (тяжелый для второго случая и с приятным звуком для первого). Время, затраченное на воспоминание, было меньше, если сочетание в прайминге коррелировало с исходной ситуацией. Аналогично, характеристики, которыми испытуемые наделяли хорошую стиральную машину, непосредственно зависели от того, какой контекст (например, дорога или берег океана) задавался им перед этим (Yeh, Barsаlоu 2006, p. 363, 370).


[Закрыть] (Barsalou 1999, p. 588–590; Barsalou 2005, p. 398–414; Barsalou, Wiemer-Hastings 2005 p. 130–131; Yeh, Barsalou 2006, p. 354–376).

3. Предложенный Барсалоу подход принципиально изменяет и традиционный взгляд на понятия, категории и процесс категоризации. Понятие американский исследователь определяет как способность создавать когнитивные динамические модели (в его терминологии – имитации (simulations)) для родов вещей, называя его имитатором (simulator), порождающим соответствующую модель. Критерий отнесения объекта к той или иной категории носит у него вполне конкретный эмпирический характер: если имитатор дает удовлетворительную имитацию для воспринимаемой сущности, то она принадлежит данной категории, если нет, то не принадлежит. При этом важно, что процесс категоризации не носит универсального характера, он контекстно задан, различаясь для различных людей и не совпадая даже у конкретного человека в различные моменты времени[121]121
  В этом позиция Барсалоу отличается от позиции Рош, для которой, как уже отмечалось, структура категории представляет собой константу, и возможность временной эволюции категории ей не рассматривается. Ср.: Glebkin 2009.


[Закрыть] (Barsalou 1999, p. 588, 604; Yeh, Barsalou 2006, p. 353–354).

4. Язык принципиально не отличается от других способов воздействия на перцептивную систему человека, порождая динамические имитации. В данном случае место мультимодальной перцептивной информации занимают слова, аккумулирующие в себе эту информацию. Понимание речи и текста может быть описано как создание динамических имитаций, репрезентирующих значение высказывания или совокупности высказываний. Эти имитации соответствуют тому, что другие исследователи часто называют ситуационными моделями или ментальными моделями[122]122
  Мы сталкивались с этими моделями в описанных выше языковых экспериментах с восприятием фиктивного движения.


[Закрыть] (Barsalou 1999, p. 605; ср. Zwaan 2008).

5. В последних работах Барсалоу с коллегами развивает свои идеи, оформляя их в виде Language and Situated Simulation (LASS) Theory (теории языка и ситуационно заданных имитаций) (Barsalou et al., 2008). Важное дополнение к изложенным выше положениям представляет собой появившееся в этой теории утверждение о том, что в языке можно выделить лингвистическую и концептуальную системы. Первая обеспечивает поверхностные связи между понятиями, основанные исключительно на языковой информации, которая не предполагает взаимодействия с природным и социокультурным окружением (фонетическое сходство, таксономические связи и т. д.), вторая прочно связана с перцепцией, проприоцепцией и интроспекцией. При выполнении различных задач, связанных с пониманием высказывания, сначала доминирует лингвистическая система и лишь затем, если содержащаяся в этой системе информация оказывается недостаточной для адекватной реакции, к процессу осмысления подключается концептуальная система, запускающая мультимодальные имитации.

Не имея возможности здесь анализировать теорию Барсалоу подробно, можно еще раз отметить, что она заметно эволюционирует, сохраняя при этом базовый методологический каркас, который оказывается весьма продуктивным для построения различных теорий в области когнитивной психологии и когнитивной лингвистики. Одним из ключевых для нее является вопрос о статусе абстрактных понятий, которому Барсалоу уделяет достаточно много внимания. Его позиция выражается в тезисе, что абстрактные понятия также имеют основу в перцепции и связаны с конкретными ситуациями, но за ними стоит гораздо более широкий спектр разнообразных ассоциаций, и важнейшее значение в их случае имеет интроспекция, существенно менее заметная в конкретных понятиях (Barsalou 1999, p. 647; ср. Barsalou 2005, p. 424–426; Barsalou, Wiemer-Hastings 2005 p. 134–137)[123]123
  Другие исследователи говорят о необходимости разделять телесные проекции (embodiment) первого и второго уровней: проекции первого уровня непосредственно связаны с текущей перцептивной информацией, для проекций второго уровня связь гораздо более опосредованна. Так, мы используем разные стратегии для объяснения дороги до места, которое мы видим или которое нам знакомо из предыдущего опыта, и до места, которое мы никогда не видели. Также по-разному организован процесс понипошел дождь, мы не пошли бы гулять) (de Vega et al. 2007; de Vega 2008). мания фактических (Если будет дождь, мы не пойдем гулять), ментальных (Он подумал, что если будет дождь, они не пойдут гулять) и контрфактических высказываний (Если бы


[Закрыть].

Указанное выше выделение двух систем в языке имеет значение и для когнитивных процессов в целом. Так, можно найти ему прямые соответствия в когнитивных стратегиях, используемых при решении абстрактных задач (например, математических или физических). В данном случае есть основания говорить о не предполагающей использования телесных проекций поверхностной стратегии, при которой мы можем находить решения ряда близких по типу задач, но у нас отсутствует чувство их интуитивного понимания, и более глубокое осознание, дающее ощущение понимания, которое связано с формированием мультимодальных имитаций, соотносящихся с непосредственным перцептивным опытом (Goldstone et al. 2008; Goldstone et al. 2010).

В заключение хотелось бы остановиться на работах Майкла Томаселло, соединяющих в себе высокую культуру экспериментального исследования с фундаментальностью и широтой теоретических обобщений. Его подход изложен в значительном числе статей и монографий (Tomasello et al. 1997; Tomasello 1999; Tomasello 2000; Carpenter et al. 2002; Tomasello 2004; Tomasello et al. 2005; Moll, Tomasello 2007 и др.) и подытожен в рассчитанной на широкую аудиторию книге Tomasello 2008 (русский пер.: Томаселло 2011). Методологически подход Томаселло имеет много точек соприкосновения с традицией культурно-исторической психологии и, как мы увидим, развивает отдельные идеи, намеченные Выготским в его поздних работах[124]124
  Взгляды Томаселло на работы Выготского изложены, напр., в: Moll, Tomasello 2007. Ср. с его характеристикой работ Пиаже (Tomasello 2000, p. 37).


[Закрыть]. Основной проблемой для него является процесс эволюции от высших приматов к человеку, процесс формирования характеристик, отличающих человека от других живых существ. Томаселло выделяет три ключевые особенности, присущие людям: а) создание и использование конвенциональных символов, включая лингвистические символы и их производные, такие как письменный язык и математические системы; б) создание и использование комплексных орудий и других инструментальных технологий; в) создание сложных по структуре социальных организаций и институтов и участие в их деятельности (Tomasello 1999, p. 510). Несмотря на то, что другие приматы обладают довольно разветвленным набором когнитивных навыков, включающих способность запоминать расположение пространственных объектов, их окружающих; предсказывать, опираясь на определенные подсказки, в каком месте появится пища; распределять объекты по категориям на основании их внешнего подобия; осуществлять мысленное вращение предметов в пространстве; находить нестандартные решения разного рода задач, иногда используя для этого вспомогательные орудия и т. д., – три выделенные выше характеристики присущи только людям (Tomasello et al. 1997; Tomasello 1999, p. 510–511; Tomasello 2000; Tomasello 2005, p. 1–19; Tomasello 2009, p. XIII–XIV; Tomasello 2009a; Callaghan et al. 2011, p. 2–5). Отвечая на вопрос о причинах эволюционных процессов, которые привели к указанным отличиям, Томаселло, следуя в этом вопросе за Выготским, видит эти причины в культуре, которая рассматривается в его работах прежде всего как сложноорганизованное коммуникативное пространство[125]125
  Гипотезу Томаселло о причинах и ходе этой эволюции можно сформулировать так: изначальные различия в структуре и видах коммуникации среди наших предков и других приматов носили, вероятно, не качественный, а количественный характер. Постепенно большая интенсивность коммуникации между людьми привела к превышению «критической массы» и запуску механизмов, которые для других приматов не срабатывали изза их недостаточной интенсивности. Далее эти механизмы породили новые процессы, все более и более сложные по структуре и по форме, т. е. культура уже действовала как саморазвивающаяся система с положительной обратной связью (Tomasello 1999, p. 524, 526).


[Закрыть]. Важнейшими элементами этого коммуникативного пространства являются язык и другие связанные с ним коммуникативные системы. Формирование естественного языка, по Томаселло, может быть представлено в следующих тезисах:

1. Решающим фактором для появления человеческой речи является не языковая коммуникация животных, а их жестовая коммуникация. Жесты животных вариативны и могут меняться в зависимости от ситуации, «подстраиваться» под нее. Издаваемые животными звуки жестко фиксированы и не эволюционируют. Промежуточным элементом между системами жестов, которые используют животные, и человеческой речью оказывается язык жестов, употребляемых людьми в непосредственной коммуникации. Это подтверждается и наблюдениями в онтогенезе: ребенок осваивает устный язык, уже активно используя жесты в социальном общении (Tomasello 2008, p. 13–34, 109–143, 165–167)[126]126
  Ср. с приведенными выше соображениями Выготского о роли жестов в формировании письменной речи.


[Закрыть].

2. Можно говорить о трех базовых коммуникативных сюжетах: запросы (requests), информирование о чем-то (pointing), стремление разделить с другими свои чувства или переживания (shared intentionality). Для высших приматов характерен, в основном, первый тип, крайне редко – второй и почти никогда – третий (там же, p. 123, 175–178).

2.1. Приматы в своих действиях исходят из собственных интересов, они не предполагают возможности альтруистических действий и не понимают альтруистических действий других (например, когда кто-то указывает им на спрятанную еду).

2.2. Приматы в состоянии понимать намерения других, но не в состоянии действовать в поле общих с другими намерений (shared intentionality). При этом у людей дети уже после года участвуют в совместной с взрослыми деятельности и делятся с ними опытом (там же, p. 108, 181).

3. Язык формируется как реакция на все усложняющиеся коммуникативные запросы, замещая определенные области жестовой коммуникации. Можно выделить два вида жестов: указание на объекты, находящиеся в поле зрения (pointing), и изображение отсутствующих объектов (pantomiming). Первому типу в языке соответствуют дейктические конструкции и императивы, второму – семантически нагруженные части речи (существительные и глаголы) (там же, с. 271–294).

3.1. Синтаксис языка формируется как отражение конкретных коммуникативных ситуаций. Жесткость синтаксических структур является отражением жесткости коммуникативных моделей, жесткости социальных норм, их регулирующих (там же, с. 290–292).

И в данном случае необходимо подчеркнуть, что в наши цели не входит критический анализ идей Томаселло. Для нас важнее общая мировоззренческая установка, рассматривающая язык как среду, создающую поле общих стремлений и намерений, а также выводящая законы формирования и развития языковых структур из коммуникативных задач, возникающих в процессе социокультурного взаимодействия. Эта мировоззренческая позиция будет востребована нами в третьей части книги.

Глава 4
Теория концептуальной метафоры Лакоффа – Джонсона

Наверное, не будет большим преувеличением утверждать, что теория концептуальной метафоры, созданная американским лингвистом Дж. Лакоффом и философом М. Джонсоном – одно из оснований и, можно сказать, один из прототипических образцов для современной когнитивной лингвистики[127]127
  В различных книгах по когнитивной лингвистике Лакофф упоминается как один из ее основателей, наряду с Р. Лангакером и Л. Талми. См., напр.: Geeraerts, Cuyckens 2007, p. 3; ср.: Winters 2010, p. 3, 5.


[Закрыть]. Некоторые авторы (напр., Kövecses 2005, p. 9) даже называют ее интеллектуальной революцией. Хотя многие положенные в ее основу идеи выдвигались ранее и самим Лакоффом, и другими лингвистами, в систематическом виде теория была впервые изложена в монографии: Lakoff, Johnson 1980, и затем развита в других работах этих авторов[128]128
  Наиболее важными из них являются: Johnson 1987; Lakoff 1987; Lakoff and Johnson 1999; Johnson 2007.


[Закрыть]. Говоря о когнитивных основаниях теории концептуальной метафоры, Лакофф воспроизводит весь спектр связанных с embodiment идей, делая особый акцент на концепции «зеркальных нейронов» и работах Барсалоу [129]129
  См.: Gallese, Lakoff 2005; Dodge, Lakoff 2005, p. 72–75.


[Закрыть]. Джонсон, эксплицируя философские основания теории, находит их в трудах И. Канта, В. Джеймса, Дж. Дьюи, а также в экологической парадигме Дж. Гибсона (Gibson 1979)[130]130
  См.: Johnson 2005, p. 15–18; Johnson 2007, p. 10–12, 96, 103.


[Закрыть]. Другими словами, авторы вполне осознанно опираются на изложенный в третьей главе мировоззренческий фундамент[131]131
  На мой взгляд, Лакофф в определенной степени эклектичен в описании мировоззренческих оснований и методологического базиса теории, и в этом аспекте гораздо более убедительны и системны работы Джонсона (Johnson 1987, Johnson 2007).


[Закрыть]. Более того, в своих работах они резко выступают против базовых установок изоляционистского подхода, что принимает у них форму критики объективизма и объективистской теории значения.

Как утверждают авторы, объективизм представляет собой взгляд на мир «с точки зрения Бога», претендующий на выявление объективной, существующей независимо от человека структуры мира и выражение ее в явном виде с помощью точных пропозиций, подчиненных правилам формальной логики. Такие пропозиции связаны с деятельностью рассудка, тело не участвует в когнитивных операциях. Предложенное описание, как можно заметить, воспроизводит основные черты философских теорий, анализируемых в первой и второй главах.

Этому подходу авторы противопоставляет иную систему координат, в которой невозможен взгляд с точки зрения Бога, а представление о мире складывается из набора возможностей, предоставляемых миром человеку для его существования. Образ мира рождается в повседневном взаимодействии человека и мира, осуществляющемся в значительной степени бессознательно[132]132
  Лакофф и Джонсон используют здесь понятие когнитивного бессознательного (cognitive unconscious) (Lakoff, Johnson 1999, p. 12–13; Johnson 2007, p. 139).


[Закрыть]. В языке эти взаимодействия отражаются, главным образом, в понятиях базового уровня (стол, стул, дом, дерево), соответствующих по своей структуре обычным перцепциям[133]133
  Авторы уделяют понятиям базового уровня большое внимание, в целом, воспроизводя здесь позицию Э. Рош (см.: Lakoff 1987, р. 39–48, особ. 46–47; Lakoff and Johnson 1999, p. 27–28). С их точки зрения, при использовании понятий базового уровня возбуждаются «некоторые из тех же сенсомоторных нейронных кластеров, которые активируются и при реальной перцепции или движении, вызванном взаимодействием с соответствующими данным понятиям объектами» (Johnson 2007, p. 160), что прямо отсылает к концепции «зеркальных нейронов» и работам Барсалоу.


[Закрыть].

В отличие от понятий базового уровня абстрактные понятия не соотносятся непосредственно с нашими органами чувств, их содержание не дано нам в ощущениях. Идеальные объекты не обладают телами, и для включения их в структуру нашего опыта, для подлинного понимания и закрепления в сознании связываемых с ними смыслов требуется их «материализация», наделение их перцептивными и проприоцептивными характеристиками. Главным средством для этого, по мнению авторов, является концептуальная метафора. Примеры метафор такого рода многообразны, и работы Lakoff, Johnson 1980 и Lakoff, Johnson 1999 представляют собой попытку системного описания первичных концептуальных метафор, лежащих в основе более сложных метафорических конструкций. Ниже я проиллюстрирую методологию авторов на примере метафор, связанных с понятиями идея, мысль, по-другому систематизировав их и по возможности дополнив собственными наблюдениями на русском материале:

Идеи (мысли) – это объекты, имеющие размеры и вес.

I gave you that idea. – Я подал тебе эту идею. Ср.: Эти больные часто высказывают депрессивные бредовые идеи, легко принимающие чудовищные размеры (Т. Гейер. К вопросу о пресенильных психозах); Надо жить для тех, кто делает будущее, кто томится сейчас тяжестью грузных мыслей, кто сам весь – будущее, темп и устремление (А. Платонов. Эфирный тракт).

1. Эти объекты могут обладать острыми гранями и использоваться как режущие или колющие инструменты.

That is an incisive idea – Это проницательная (букв., режущая, острая) мысль. – Ср.: Я попала в мастерскую к Александру Алову и Владимиру Наумову. Мысль одна пронзает как жало. Мозг растревожен одной лишь думой – Если учить меня будет Алов, Что со мной будет делать Наумов?! (А. Сурикова. Любовь со второго взгляда); Я сажусь на диван, и вдруг острая, как нож, мысль пронзает душу: «А к чему эта гонка?» (С. Есин. Имитатор)

2. Эти объекты могут перемещаться в пространстве, совершая поступательное и вращательное движение, причем иногда – с большой скоростью:

А мысль крутится, крутится, никак не останавливается. (Е. Гришковец. ОдноврЕмЕнно); Кому-то могло показаться, что мысли у старушки скачут как голодные блохи, но Анна Фёдоровна знала об удивительной материнской особенности: она всегда думала о нескольких вещах одновременно, как будто плела пряжу из нескольких нитей. (Л. Улицкая. Пиковая дама); У меня тут же мелькнула мысль: наверное, скучает со своей женой, вот и звонит бывшей любовнице с дурацкими воспоминаниями и разговорами: «Ну как ты?» (О. Зуева. Скажи что я тебе нужна…)

3. Можно выделить два рода таких объектов, обладающих при этом весьма разветвленной видовой структурой:

3.1. Предметы и вещи, составляющие социокультурное окружение людей, имеющие ценностное и нормативное значение (в частности, наделенные новыми смыслами природные объекты). Процесс их создания представляет собой определенные культурные (технологические) практики, они обладают стоимостью, представляют собой ресурсы для осуществления разнообразной деятельности, могут быть обменены на другие товары, быть модными или немодными и т. д. Видовое разнообразие этих объектов представлено одеждой, пищей, предметами интерьера, стройматериалами и другими ресурсами (в частности, природными) и т. д.

We are really turning (churning, cranking, grinding) out new ideas. – Мы действительно производим («штампуем», «гоним одну за другой», «отшлифовываем») новые идеи. Ср.: Вольная жизнь в санчасти, куда он попал с ангиной, не пошла Лисичке на пользу: он пополнел, посвежел, заблестел глазками, перестал вздрагивать от каждого шороха, но растревоженное пережитыми страхами сознание, освободившись от ежеминутной заботы о безопасности, навязчиво и неустанно производило идеи дезертирства, одна заковыристей другой. (Г. Сабуров. Пешком по волнам); То, что Куусинен думал, ощущалось почти физически: ты чувствовал, что за каждым словом собеседника стоит работающая, все время проверяемая и шлифуемая мысль… (Г. Арбатов. Человек Системы).

He is rich in ideas. – Он богат идеями. Ср.: Он поистине был богат этими идеями и свободно мог бы снабжать ими целый институт (А. Чижевский. Вся жизнь); Это было необходимо потому, что великий физиолог после своей смерти оставил огромное наследство, выражающееся в неисчерпаемом запасе творческих идей, обогащающих не только биологию и практическую медицину, но и философию диалектического материализма. (П. Гончаров. За торжество идей И.П. Павлова); Новые и оригинальные мысли возникают тогда, когда кажется, что исчерпаны все мысли и ассоциации (В. Ельмеев, В. Овсянников. Прикладная социология. Очерки методологии).

Это потому, что у писателя (классика) все сковано единой идеей: и фундамент, и стены, и кровля – все сцементировано единой мыслью. (Б. Шергин. Слово устное и слово письменное).

That idea is old hat – Эта идея немодна (букв., старая шляпа). Ср.: Для чего надо было во всеуслышание примерять на себя мысли толстовского князя Андрея: «Я хотел бы умереть в бою под развернутым знаменем». (Г. Фукс. Двое в барабане)

All this paper has in it are raw facts, half-baked ideas, and warmed-over theories. – В этой статье можно найти только необработанные факты, полуготовые идеи и набившие оскомину (букв., перегретые) теории. Ср.: И как бы в оправдание проглоченной мысли, что в Москве уже нет бога, опальный советник пожаловался Максиму на московского митрополита… (В. Ключевский. Русская история).

3.2. Живые существа (животные, люди, растения), которые могут оказывать непосредственное воздействие на людей (мучить, преследовать, очаровывать и т. д.), вступать с ними в процесс непосредственной коммуникации.

Those ideas died off in the Middle Ages – Эти идеи умерли в Средние века. Ср.: Вот почему идея не только не умерла в Петербурге, но прямо признана была как бы русским назначением всеми преемниками Петра. (Ф. Достоевский. Дневник писателя).

Я опять возвращаюсь к идее, которая мучит меня и не может не мучить, – к идее нашего назначения. (Давид Самойлов. Общий дневник); Как видите, идея синтеза в искусстве преследует меня всю жизнь. (Л. Утесов. «Спасибо, сердце!»); Она взяла его под руку и вдруг засмеялась без причины и издала легкий радостный крик, точно была внезапно очарована какою-то мыслью. (А. Чехов. У знакомых); Он было увлекся модными тогда идеями Пролеткульта, но внешние приемы в искусстве были ему всегда чужды, и он остался верен Художественному театру. (В. Давыдов. Театр моей мечты).

It will take years for that idea to come to full flower. – Пройдут годы, прежде чем эта идея расцветет пышным цветом. Ср.: Где много работы рабов, там не может быть места для свободной, творческой мысли, там могут цвести только идеи разрушения, ядовитые цветы мести, буйный протест животного. (М. Горький. Заграничные впечатления).

Подобного рода наблюдения, относящиеся к широкому спектру абстрактных понятий (эмоции, время, мышление, понимание, жизнь, душа, время и т. д.), показывают, что описание этих понятий опирается на перцептивные схемы, связанные с категориями базового уровня, что основу для них составляет перцептивный и проприоцептивный опыт человека. Концептуальная метафора и является средством переноса перцептивных структур на абстрактные понятия, осуществляя их материализацию, наделяя их характеристиками, присущими материальным объектам.

Приведенные наблюдения в результате формализуются авторами и их последователями в схеме, состоящей из трех базовых элементов: область-источник (source domain), для первичных концептуальных метафор – структура, задаваемая категориями базового уровня;

область-цель (target domain), в случае концептуальных метафор относящаяся к абстрактным понятиям; система соответствий, задающая метафорическую проекцию (mapping) области-источника на область-цель. Приведу в качестве иллюстрации фрагмент описания З. Ковечешем метафоры Социальные организации – это растения:

Примеры:

He works for the local branch of the bank – Он работает в местном отделении (букв., ветви) банка.

Our company is growing – Наша компания растет.

There is a flourishing black market in software there. – Там теперь процветает черный рынок в области программного обеспечения.

Область-источник: растение.

Область-цель: социальная организация.

Соответствия:

Целое растение – Вся организация.

Часть растения – Часть организации.

Рост растения – Развитие организации.

Цветение растения – Высшая, наиболее успешная стадия развития организации. (Kövecses 2010, p. 10)

Непосредственным механизмом для осуществления метафорической проекции являются образные схемы (image schemas)[134]134
  Понятие образной схемы было предложено Джонсоном (Johnson 1987), поддержано Лакоффом (Lakoff 1987) и затем развито авторами в работах Johnson 2005; Dodge, Lakoff 2005 и др. Благодаря несомненной эвристической продуктивности и одновременно терминологической неопределенности оно породило множество разнообразных интерпретаций (Clauser, Croft 1999; Grady 2005; Talmy 2005; Roher 2005; Gärdenfors 2007), одним из определяющих моментов для которых является смысловая нагрузка слова image. Непосредственное обсуждение этого вопроса с Джонсоном показало, что он имеет в виду простые по своей структуре схемы, воспринимаемые на перцептивном уровне и наглядно представимые в виде простых образов. Другими словами, image говорит, скорее, о наглядности представления, чем выражает сущностную составляющую понятия.


[Закрыть], которые по сути представляют собой «синтаксические» конструкции, допускающие возможность различного содержательного наполнения. Именно относительная свобода от содержательных факторов дает возможность использовать подобные схемы при описании абстрактных объектов.

М. Джонсон выделяет следующие образные схемы: Вместилище (Сontainer), Силовое воздействие (Compulsive Force), Баланс (Balance), Исходная точка – Путь – Цель (Source – Path – Goal), Вертикальность (Verticality или Up – Down), Центр – Периферия (Center – Periphery) и др.[135]135
  См. Johnson 1987, p. 18–138; Johnson 2007, p. 21–24, 136–152. Названия схем в этих работах частично различаются, и в этих случаях я привожу наиболее поздний вариант.


[Закрыть] Для более глубокого понимания предложенного им термина я приведу описания схем Вместилище и Путь.

Рис. 3. Образная схема Вместилище (приводится по Johnson 1987, p. 23).

Джонсон выделяет в схеме Вместилище три элемента: (1) граница, которая отделяет (2) внутреннее пространство от (3) внешнего[136]136
  См. Johnson 2007, p. 141.


[Закрыть]. Эта схема предполагает не только присутствие во вместилище, но и пересечение его границ, описываемое предлогами в – из (in – out). Джонсон обращает внимание на повседневность такого рода действий, осуществляемых нами по большей части бессознательно: мы находимся в комнате, входим в или выходим из нее, смотримся в зеркало, выдавливаем пасту из тюбика, наливаем чай в чашку и пьем из чашки, достаем одежду из шкафа и т. д.[137]137
  Имеет смысл привести здесь целиком данный фрагмент из книги Джонсона, затем «разобранный на цитаты» другими авторами: «Consider just a small fraction of the orientational feats you perform constantly and unconsciously in your daily activities. Consider, for example, only a few of the many in-out orientations that might occur in the first few minutes of an ordinary day. You wake out of a deep sleep and peer out from beneath the covers into your room. You gradually emerge out of your stupor, pull yourself out from under the covers, climb into your robe, stretch out your limbs, and walk in a daze out of the bedroom and into the bathroom. You look in the mirror and see your face staring out at you. You reach into the medicine cabinet, take out the toothpaste, squeeze out some toothpaste, put the toothbrush into your mouth, brush your teeth in a hurry, and rinse out your mouth. At breakfast you perform a host of further in-out moves – pouring out the coffee, setting out the dishes, putting the toast in the toaster, spreading out the jam on the toast, and on and on. Once you are more awake you might even get lost in the newspaper, might enter into a conversation, which leads to your speaking out on some topic» (Johnson 1987, p. 30–31).


[Закрыть] Повсеместность и будничность этих схем, закрепленных на перцептивном уровне, ведет к тому, что они начинают интенсивно переноситься на абстрактные понятия и использоваться для «матриализации» абстрактной сферы, проявляясь в таких, например, моделях, как: с л о в а – в м е с т и л и щ а д л я м ы с л е й (в твоих словах мало смысла; его речь была пустой и бессодержательной), у м – в м е с т и л и щ е д л я м ы с л е й (эта мысль крепко осела в его уме), с е р д ц е (д у ш а) – в м е с т и – л и щ е д л я э м о ц и й (Ужас и страх наполнили разом сердце Гали.

(Л. Чарская. Галина правда); Но кристаллизация гнева в душе этого родственника уже началась почти с химической неизбежностью. (Ф. Искандер. Сандро из Чегема)) и т. д.[138]138
  Ср. с приведенными в первой главе наблюдениями Ж. Пиаже и упомянутыми там же наблюдениями В.Н. Романова.


[Закрыть]

Рис. 4. Образная схема Исходная точка – Путь – Цель (приводится по Johnson 1987, p. 28).

Аналогично организована и схема Исходная точка – Путь – Цель. Она также укоренена в нашем повседневном опыте на уровне закрепленных перцептивных моделей. При всех своих вариациях (путь от постели в ванную, от плиты к кухонному столу, от дома к магазину, из Сан-Франциско в Лос-Анджелес, с Земли на Луну) она организована единым образом: источник, цель и набор непрерывных локаций, связывающих одну точку с другой (Johnson 1987, p. 28–29, 113). Ее проявления в области абстрактных понятий также легко узнаваемы: Его путь искания истины и смысла в лабиринтах существующих мифов и чужих (чуждых ему) интеллектуальных провокаций – одновременно завораживающ и мучителен (Рецензии, «Неприкосновенный запас»; НКРЯ); «Как путь эта идея не имеет себе равной по силе в европейской методологии, – настаивал Л.С. Выготский. (А. Сурмава. Психологический смысл исторического кризиса; НКРЯ).

Менее очевидна, но не менее важна образная схема Баланс, которой соответствует несколько видовых структур и, как следствие, несколько зрительных образов. По Джонсону, за ней стоят три базовые перцептивные модели: способность к прямохождению и удерживанию равновесия в различных ситуациях (например, при езде на велосипеде); ощущение равного веса или равной нагрузки в каждой руке; ощущение гомеостаза (можно сказать, проприоцептивной гармонии) в телесных органах, нарушение которой в ту или иную сторону выражается в чувстве голода, жажды, переедания и т. д. Первой метафорической проекцией этих перцептивных моделей является идея зрительного равновесия, т. е. способность воспринимать некоторый объект как равновесный, даже если в нем нет жесткой симметрии[139]139
  Джонсон приводит интересные иллюстрации этого утверждения: африканскую маску kifwebe и скульптурные изображения (Johnson 1987, p. 91–92). Ср. предложенную им модель корреляции перцептивных и визуальных моделей с концепцией «зеркальных нейронов».


[Закрыть]. Следующий уровень метафоризиции этой структуры образуется перенесением идеи равновесия на абстрактную область, например, на описание спора: эти аргументы имеют равный вес, это уже более весомый аргумент, он был раздавлен тяжестью моих аргументов и т. д.

Важно отметить, что не только отдельные понятия и высказывания, но и сложные теоретические конструкции, на первый взгляд носящие абстрактный характер и не предполагающие никакой телесной метафоризации, с точки зрения авторов оказываются основанными на концептуальных метафорах. Так, интересен анализ ими философии Декарта, идеи которого (противопоставление мыслящей и протяженной материи, теория врожденных идей, cogito как самодостаточная реальность) кажутся полностью противоречащими тезису об embodiment и используются как знамя идеологическими противниками Лакоффа и Джонсона, в частности, Хомским. Авторы показывают, что Декарт опирается на ряд концептуальных метафор, таких как «знание – это видение объекта», «мышление – это движение», «видение объекта – это прикосновение к объекту» и т. д., которые становятся не фоном для его рассуждений, но скрепами, связывающими их в единое целое, скрепами, без которых система Декарта распадается на набор «атомарных», не связанных между собой высказываний. Другим показательным примером является выведение аристотелевских силлогизмов, составляющих основу формальной логики, из отношения «находиться в», т. е. из метафоры контейнера[140]140
  См.: Lakoff, Johnson 1999, p. 380–381, 393–409. Метафора контейнера отчетливо проявляется в кругах Эйлера, составляющих графическую иллюстрацию к аристотелевским силлогизмам.


[Закрыть].

Тем не менее, критический взгляд на аргументацию авторов при их обращении к философии Декарта показывает также проблемные точки и ограничения теории концептуальной метафоры, к анализу которых мы и переходим.

Не оспаривая важность телесных метафор при описании Декартом когнитивных операций, следует отметить, что из анализа авторов не вытекает их сущностное значение для понимания картезианской философии. В принципе, тот же набор метафор («знание – это видение объекта» и т. д.) мог бы быть использован и при описании индуктивного метода мышления, и в рамках эмпирических философских теорий. Зная суть философии Декарта, мы найдем в его текстах множество перцептивных метафор, но мы не можем пройти обратный путь: опираясь исключительно на данный набор метафор, вывести базовые положения картезианства. Другими, словами, выступая в качестве скреп философии Декарта, данный набор концептуальных метафор может играть роль скреп и иной философской системы, в частности, системы, опирающейся на принципиально иные основания. Поэтому тезис об их значимости для философии Декарта требует уточнения.

Гораздо более сомнительными кажутся другие интерпретации авторов, например, описание ими метафорических оснований аналитической философии, базовых установок Хомского, или описание Лакоффом и Нуньесом метафорической природы различных разделов высшей математики. Вот как, например, Лакофф и Джонсон описывают систему соответствий, задающих метафору формального языка:

Письменные знаки естественного языка – Абстрактные формальные символы.

Естественный язык – Формальный «язык».

Лингвистические элементы – Индивидуальные символы.

Предложения – Правильно построенные последовательности символов.

Синтаксис – Принципы комбинирования формальных символов или трансформации одних последовательностей в другие (Lakoff, Johnson 1999, p. 445).

Обсудим, до какой степени корректно для данного соответствия используется понятие метафоры. Продолжая заданную логику, мы можем говорить о метафоре материальной точки при описании поступательного движения тела (физическое тело – материальная точка; путь, пройденный телом – траектория материальной точки и т. д.) или даже о действительных числах как метафоре для коллинеарных векторов с общим началом (вектор – действительное число, длина вектора – модуль числа, сумма векторов – сумма чисел и т. д.)[141]141
  Хочется отметить, что почти все примеры метафор из книги Лакоффа и Нуньеса организованы либо по первой, либо по второй из указанных схем. См., напр.: Lakoff, Núnňez 2000, p. 300, 311, 371 и т. д..


[Закрыть]. Однако языковая интуиция сопротивляется такому расширению значения. Если следовать ей, понятие концептуальной метафоры предполагает три условия: а) понятие-источник и понятие-цель организованы по разным принципам, их структуры не тождественны; б) структура понятия-источника по каким-то причинам более понятна говорящему, чем понятия-цели, в большей степени укоренена в его опыте; в) перенос элементов структуры понятия-источника на понятие-цель проясняет организацию понятия-цели, задает наглядный образ для ее восприятия. Проиллюстрирую это утверждение примером из «Войны и мира» Л.Н. Толстого: