Текст книги "Телебайки. Занимательные истории из жизни съёмочной группы ТВ"

_{ШТАТ АЛЯСКА. ЛАБОРАТОРИЯ ДЖОНА. НОЧЬ ВОСЬМАЯ}

Дорогие друзья, я обращаюсь к излишне впечатлительным людям. В первую очередь, к тем из вас, кто подвержен нервным срывам или каким-либо фобиям. Не читайте это сообщение! Поберегите свою нервную систему! Речь пойдёт о моем ночном визите в тайную палату профессора. Честно говоря, меня до сих пор пробирает дрожь, стоит только вспомнить эту историю!

Свою вылазку я предпринял в двенадцать часов ночи. Для начала зашёл в холл, – убедился, что он пуст. Значит Джон в своих апартаментах. Следуя по тоннелю, я увидел, что над дверью блока №1 – в покоях профессора, через вентиляционную решётку пробивается свет. Так! Профессор не спит. В любой момент он может направиться в холл, в своё излюбленное место. Там он обычно предаётся размышлениям. Придётся рисковать – Джон мог и до утра не угомониться.

Подойдя к лаборатории, я достал карточку с магнитной полосой, открыл дверь и нащупал выключатель. Я понимал, что свет, в данный момент, мне не союзник. Если Джон выйдет в коридор, он сразу обнаружит, что в лаборатории кто-то есть. Поэтому действовать надо максимально быстро.

Я приблизился к двери с кодовым замком и стал быстро перебирать варианты. Только бы Линза не вышел из своего логова! Этот предательский свет меня сразу же выдаст! Казалось, время остановилось. Эх, надо было фонарик прихватить с собой! Замок сработал на коде: «3-1-4-7-2». Приоткрыв дверь в тайную палату, я вернулся к входной двери и выключил свет. Похоже, успел вовремя: я вдруг уловил звук приближающихся из конца тоннеля чётких шагов. Вцепившись в вентиляционную решётку, я подтянулся и посмотрел вниз. По коридору в направлении холла стремительно шёл профессор. Он был явно чем-то обеспокоен.

Я осторожно двинулся к приоткрытой двери. Из палаты через образовавшуюся дверную щель сочился приглушенный, красноватый свет. Открыв дверь, я ощутил тошнотворно-сладковатый запах тления. В центре комнаты стояла большая кровать и тумбочка с ночным светильником. Слышалось учащённое, хриплое дыхание постороннего человека. Вообще-то посторонним здесь был я, но кто там? На кровати? Очередная, несчастная жертва профессора?

На цыпочках, затаив дыхание, я осторожно приблизился к кровати и заглянул поверх решетчатого заграждения. Там в сонном забытьи, прижав куклу в груди, лежала старуха. Она была настолько древней, настолько иссохшей, что напоминала мумию. Старуха тяжело и хрипло дышала. Измождённое её лицо, испещрённое глубокими морщинами, в свете красноватого ночника вселяло ужас. Это состояние полного внутреннего оцепенения передать словами невозможно. Я чувствовал, как по спине струйками сбегает холодный пот. Не помню, сколько прошло времени. Оно как бы остановилось. Внезапно, старуха широко открыла глаза, будто интуитивно ощутила постороннее присутствие.

– Ты кто? – хрипло спросила она по-английски. – Ты мой папа?

И протянула ко мне руки.

Её пальцы, скрюченные старческим ревматизмом, вцепились в мою рубашку мёртвой хваткой. Я в ужасе отпрянул, пытаясь освободиться от её цепких захватов, и тут же устыдился своему малодушию. Это же просто больная, маразматическая старуха, впавшая в детство. Какая тут может быть мистика? Никакой мистики и в помине нет!

В ответ на мою отстранённую реакцию, старуха жалобно сморщилась, как бы ощутив полную заброшенность. Черные её глазницы наполнились слезами. Во мне острым осколком шевельнулась жалость. Сейчас она зарыдает и всех поднимет на ноги! И, пиши – пропало! Надо во что бы то ни стало предотвратить истерику. Я подошёл к ней поближе.

– Да, я твой папа. Успокойся, пожалуйста, – ответил я, с трудом подбирая английские слова (мне бы самому успокоиться!)

– А где моя мама? Я хочу к маме!

– Мама придёт завтра. Завтра! А сейчас ночь, сейчас надо спать…

Меня кольнул стыд. Как я могу говорить этому, по сути, ребёнку такую чудовищную ложь?! Увы, в таких случаях мы быстро находим себе оправдание. Нашёл его и я: маразматики быстро все забывают.

– Хорошо, папа. Спой мне песенку!

Я не знал ни одной английской песенки. Уснула она под песенку русскую, крепко прижав свою «Барби» к груди. Я перестал раскачивать кровать и огляделся. Моё внимание привлёк большой фотоальбом. Он лежал на полке среди игрушек. Я поднёс альбом к ночнику и открыл. Какое знакомое детское лицо. Где же я видел… эту девочку? Так это же… У меня похолодело сердце; альбом выпал из рук.

Да, дорогие друзья, на фотографии была она! Это была Саманта Нельсон, девочка, пропавшая два года назад… Я вспомнил её отца Майкла Нельсона, с которым познакомился в местной церквушке. Знал бы он, что сделал профессор с его дочерью! Она тут умирает от старости, а её отец чистит стекла этого сатанинского капища!

Подняв альбом, я стал его перелистывать, рассматривая фотографии, со всё нарастающим, леденящим душу ужасом. Перед глазами крупно мелькали лица, вернее, это было одно лицо – все более и более стареющее. Тщательно задокументированная в снимках, ужасающая картина! Бежать отсюда! Скорее бежать!

Я вытащил из альбома фотографию Саманты и засунул за пазуху. Не помню, как в потёмках закрывал двери, как шёл по коридору, как попал в свой блок. Не помню… Думаю, если б на пути, мне встретился Джон, я бы придушил его собственными руками! Да, это бы сделал Я – «добродушный от природы» человек! Да много ли мы о себе знаем, по сути? Часто прозреваем, лишь оказавшись в критической ситуации. Когда жизнь припрёт!

У дверей меня встретила Елена Михайловна. Она не спала.

Я, молча, прошёл к холодильнику и достал непочатую бутылку водки. Зубы мои клацали о стеклянное горлышко; я видел только испуганные, широко раскрытые глаза Елены Михайловны, да портрет Ричарда Кеннеди на стене. Она, молча протянула мне бутерброд с сыром. Так же молча, я достал из-за пазухи фотографию и положил на стол. О, это бесценное, многоговорящее молчание! Как много оно значит, и как о многом, порой, говорит…

– Успокойся, прошу тебя! Успокойся! Все потом, потом расскажешь… А сейчас, ложись спать.

– Елена, страшно… как же страшно жить! Вот эта девочка… Ей было всего лишь три года. Три года всего! А теперь ей все сто! Сто лет, представляешь? Я, сумасшедший, да? Или мир вокруг сумасшедший? Объясни мне…

– Ну, какой ты сумасшедший. Не смеши меня. Тогда и я тоже!

– Знаешь, Елена, я слышал, так бывает на войне.

– А, что бывает на войне?

– А вот, живут люди, в каком-нибудь военном гарнизоне. Есть там рядовые, есть и начальники. И субординация, конечно же, присутствует: «Товарищ майор, разрешите обратиться?» И вдруг нападает противник: вокруг убитые, раненые. И этот самый майор, будучи раненым, оказывается с тем солдатом, в каком-нибудь выгоревшем здании, под обстрелом. И кричит ему: «Петя, пригнись!», а солдат в ответ: «Ничего, Степа, прорвёмся! Я тебя вынесу!». Так вот рождается святое слово «ТЫ». Ведь «ТЫ» – это душа, «ТЫ» – это Сам Бог, а вы… вы – это бесы вокруг. Враги!

– Да, интересно… А я и не заметила, как мы перешли на «ты». В таких обстоятельствах, глупо об этом говорить. И смешно!

– О да! И глупо и смешно, и все в одной корзине.

– Владимир… вот эта фотография девочки… ты принёс её оттуда? Из той самой палаты?

И я рассказал ей, дорогие друзья, всё, о чем поведал вам.

_{ШТАТ АЛЯСКА. ЛАБОРАТОРИЯ ДЖОНА. ДЕНЬ ВОСЬМОЙ}

С утра побрился, глядя на своё гнусное отражение. Как там Пушкин говорил: «Не люблю моложавых лиц. Есть в них что-то незрелое!». Ах, Пушкин, Пушкин! Ты, как всегда прав! Да, незрелые фрукты не вызывают аппетита. Исключение – дети, но они, скорее – цветы.

Помню, как с двумя малыми детьми, впервые, пришёл в Елоховский собор, и у входа увидел вывеску: «Здесь венчался А. С. Пушкин с Наталией Гончаровой». И мы поставили свечки об убиенном поэте. Сейчас дети стали уже взрослыми. Как воспримут они меня в моем новом обличии?

С утра позвонил Доктор Алекс и сообщил, что процедуры на сегодня отменяются. Профессор уехал в город и вернётся только к вечеру. Хорошая новость. Извёл уже меня этот «молодительный» процесс! Наконец-то Джон привезёт необходимые ингредиенты, сварганит своё зелье, и я снова стану жить, как прежде (как прежде ли?)

После обеда, неожиданно, зашёл доктор. Он выглядел осунувшимся и очень бледным.

– Мистер, я должен вам нечто сказать…

Я нажал в кармане халата кнопку диктофона и позвал Елену Михайловну.

– Лена, помоги, пожалуйста, с переводом. Доктор Алекс нам хочет что-то сообщить.

– Мой визит к вам, носит конфиденциальный характер. Произошло, крайне неприятное событие, мистер. И я не могу больше молчать! Не могу! Сегодня утром скончалась одна наша пациентка. Это так ужасно! Так ужасно!

Я, молча, достал фотографию Саманты Нельсон и протянул доктору.

– Она?

Доктор отшатнулся:

– Откуда… откуда вы знаете? Откуда у вас эта фотография?

– От верблюда, док!

– Мистер… Владик, я был уверен, что нам удастся повернуть процесс вспять. Профессор работал над этим, говорил, что близок к разрешению проблемы. Меня не оставляла надежда на благоприятный исход, потому, я и продолжал работать. А теперь, когда надежда исчезла, я больше не могу здесь находиться!

– Куда вы дели тело покойной?

– Профессор распорядился утопить труп в озере. Мы привязали гирю к ногам и бросили в воду. Мистер, вы должны срочно бежать! Бежать отсюда! И вы, мисс, тоже. Завтра будет уже поздно! Рядом с Джуно есть островок Кают. Там находится русская старообрядческая община. Вас там приютят на время. Я должен спасти, хотя бы вас!

– Но завтра мне профессор обещал нормализовать естественный процесс старения. Вечером он должен привезти необходимые ингредиенты.

– Этот препарат коррекции давно создан, он у профессора в сейфе. Профессор вам солгал! Завтра, под видом препарата, он введёт вам микрочипы. Собственно, для этого он и привёз вас сюда.

– Доктор, а вы можете сейчас ввести нам этот препарат коррекции? Пока Джон отсутствует…

– У меня нет доступа к сейфу. Послушайте! Я не сказал вам главного. Профессор поехал за опытной партией микрочипов. Он собирается опробовать эти чипы на вас, воздействуя через них на ваше сознание! Вы будете лишены собственной воли и, соответственно, свободы выбора – станете полностью подконтрольны профессору.

– Зачем это ему? И о каких чипах вы говорите?

– На вас он будет отлаживать свою систему, обкатывать модель управления людьми. Это секретная разработка, очень дорогая. Она обошлась профессору более чем в миллиард долларов. Эти сверхчипы способны не только отслеживать поведение людей, но и управлять ими. Скажу больше, они способны даже считывать мысли, связанные с негативными желаниями и блокировать их. Абсолютный контроль над человеком!

– То, что вы говорите, доктор, больше похоже на фантастику. Как это, вообще, возможно – считывать мысли?

– Мистер, кто же вам откроет такие вещи! Кто даст хотя бы малейший намёк на результаты подобных исследований? Интернет? Телевидение? Пресса? Ведь, вы оттуда черпаете информацию? Эти вещи настолько засекречены, что смешно говорить, даже, о самой ничтожной утечке! Есть вещи, которые никто не должен знать…. Такие знания – привилегия знати. В данном случае – верхушке избранных!

– Доктор, насколько я поняла, вы в курсе того, что задумал профессор. Он делился с вами своими планами? – спросила Елена Михайловна.

– Да, мисс Бережная! Я скажу одно: просто подарить людям бессмертие – не входит в его планы. Он считает, что мало дать человечеству бессмертие, человечество надо контролировать. В том числе и его численность. Оставшиеся, будут купаться в материальных благах и в роскоши. Они получат почти все, о чем мечтали: здоровье, достаток, всевозможные развлечения…. Это будет сообщество неких сверхлюдей, аскарид, купающихся в изобилии. Земной рай! О Небесном никто и помышлять не будет. Но при этом все люди будут пребывать в страшном унынии и страхе пред своим повелителем.

Для профессора главное – получить абсолютную власть над людьми, обрести мировое господство. Деньги его уже не интересуют. А бессмертие – это не более чем наживка. И люди будут жадно её хватать, отпихивая друг друга, не подозревая, что вместе с препаратом им вводится микрочип. В штате Аризона профессор строит завод по массовому производству чипов. Хватит на всех!

– А, что будет с теми, кто откажется принять земное бессмертие, кто не прельстится на эту приманку? – спросил я. С теми же христианами, мусульманами, которые, в силу религиозных убеждений, не захотят предать свою веру? Для кого Царствие Небесное – не пустой звук. Эти люди, ни за какие «земные коврижки» не променяют его на ущербный рай земной!

– Думаю, таких людей найдётся немного, мистер. И все они, вскоре, туда и уйдут – в свой Рай Небесный! Ведь без чипа человек ничего не сможет приобрести, даже элементарных продуктов питания. Такие люди, просто, вымрут! Дело в том, что когда чипизация охватит большинство населения, люди, по воле правителя, начнут «добровольно» расставаться со своими сбережениями и капиталами. В итоге, мировая финансовая система рухнет. Исчезнет само понятие – «деньги».

Рухнет все, что составляет основу государства, все её институты: армия, судебная и охранительная система, военная промышленность. … В них, просто, больше не будет нужды! Да и все общественные системы рухнут. Будет единое государство. В результате, освободятся колоссальные средства. Их-то правитель и направит на цели всеобщего «процветания».

– И это все реально?

– Более чем! Потом, через спутники будет запущена программа самоуничтожения, для отдельных категорий людей. Количество населения будет постоянно контролироваться и поддерживаться на одном уровне, чтобы избежать перенаселения и гарантировать оставшимся в живых высокий уровень жизни.

– Какую страшную, фантасмагорическую картину вы нарисовали, доктор! Но, мы-то тут для чего, хотела бы я понять? Я и Владимир?

– Да, доктор, объясните! Как Джон собирается нас использовать? Какова во всем этом наша роль?

– На вас он будет обкатывать эту технологию. Когда человечество будет чипизировано, никто из людей уже не сможет вести себя неподобающим образом, но лишь по правилам, предписанным диктатором. Каждый неверный шаг будет пресекаться на корню, на уровне мысли. Это будет высокоморальное общество. Внешне! Все будут честно работать, уважительно относиться друг к другу. Но все это будет «из-под палки»! Невозможно будет ни украсть, ни дать взятку, ни… да, просто, голос на кого-то повысить! И ничего тут не поделаешь… Человек будет напрочь лишён собственной воли! Попробуй только допустить какой-либо брак на производстве или, скажем, ослушаться приказа… У такого человека мгновенно будут блокированы дыхательные центры. Для начала – минуты на две-три. А у кого-то будут парализованы двигательные или зрительные центры. Возможности воздействия тут не ограничены… Захочет ли человек, после этого, воровать, лгать или симулировать болезнь, к примеру? И, вообще, вести себя против воли правителя? Но, для того, чтобы эту систему внедрить в массы, её нужно апробировать. Для этого вы и нужны профессору.

– Доктор, мне кажется, вы не сказали главного, – ответил ему я. – В таком принудительном, высокоморальном обществе не может быть места счастью. Человек будет раздираем своими страстями! Ведь все его пороки, все негативные устремления останутся при нем, только выхода им не будет. Как и возможности бороться со своими страстями. Люди будут жить под дамокловым мечем страха. Страх и уныние навечно овладеют людьми. О каком внутреннем мире, душевном покое тут может идти речь, когда не будет свободы выбора между добром и злом.

Навязанное добро, добро по принуждению – не есть добро. Эти люди, доктор, будут лишены главного, что характеризует человека – свободы. Это уже не люди будут, а марионетки, которыми управляют, дёргая за ниточки.

– Я, в этой связи, вспомнила одну историю, – подключилась Елена Михайловна. – У одного гипнотизёра был сын, который вёл себя неподобающим образом. Он был неуправляем: не слушался отца, хамил, пропускал занятия в школе. И этот гипнотизёр решил воздействовать на него своими методами. После сеанса гипнотического внушения, сын стал послушным, вежливым, снова стал хорошо учиться. Но гипнотизёр скоро пришёл в ужас от такой внушённой, навязанной им любви, и снял с сына своё внушение. «Да, пусть он лучше меня ненавидит, но будет самим собой!»

– Да, очень показательный пример, мисс Бережная. Теперь вы знаете все! Это страшный человек! И он ни за что не отступится от вас, надо будет – и силу применит. Есть у него такие люди – скрутят вас и насильно введут чипы! Так что собирайтесь… Дверь наружную я вам открою.

Я посмотрел на Елену Михайловну. В голове у меня стал созревать план. Теперь у нас появился союзник, как минимум, доброжелатель. И этим надо воспользоваться!

– Знаете, доктор… пусть, пока все останется, как есть. Будем считать, что вы к нам не приходили и ничего не говорили. А главное, пусть так профессор считает.

– Что вы задумали? Не глупо ли вот так, с ходу, отвергать моё предложение?

– Утро вечера мудренее, док! Глупость – это такая… разновидность ума. Завтра вы все узнаете.

Так, дорогие друзья, закончилась эта головокружительная беседа. Много чего в жизни приходилось слышать, но такое вряд ли забудется!

После ухода доктора, я рассказал Елене Михайловне о своём плане. Подумав, она одобрила его. Да, пожалуй, это единственный выход из сложившейся ситуации. Если вы спросите, почему я отказался от предложения убежать из этой тюрьмы, то я отвечу, что, во-первых, – не хочу оставаться вечным апгрейдом. А, во-вторых, с нами, или без нас, но работы все равно будут продолжены. Профессор найдёт других подопытных крыс, вместо нас. А этому надо положить предел!

_{АЛЯСКА. ЛАБОРАТОРИЯ ДЖОНА. ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ}

Спал очень плохо, всю ночь ворочался на диване под жёстким пледом. А тут ещё, под утро, такой жуткий сон приснился! Будто, захожу я в холл, посмотреть на рыбок, но вместо них, вижу вверху утопленную старуху. Она прильнула к куполу, с той стороны, и смотрит, смотрит на меня через стекло обезумевшими глазами. Я оцепенел!

А она, вдруг признав меня, ощерилась своим беззубым ртом и начала яростно стучать кулаками в купол. По стеклу, во все стороны, начинают струйками бежать трещины. Сначала мелкие, а потом все более крупные, в виде молний. Стекло вот-вот окончательно треснет – надо бежать, но ноги точно приросли к полу. И вот все это, со страшным грохотом, обрушивается на меня, сбивает на пол, окатывает ледяной водой, перемешанной с осколками стекла. А в довершение – сверху набрасывается бесноватая старуха! Она впивается мне в горло своими костлявыми фалангами и истошно верещит: «Ты лжёшь! Ты не папа! Не папа ты, мне!»

Ну как, друзья, по вкусу вам такая ночная фантазия? Вот и мне – нет. Чушь все это! Впереди – страхи реальные. Главное, что предстоит пережить, ещё впереди. И это главное гораздо страшнее!

В лабораторию я пришёл вместе с Еленой Михайловной. Джон сидел в кресле, и нетерпеливо постукивал костяшками пальцев по крышке стола.

– Радуйся, Владик! Приготовил я тебе обещанный препарат. А, вы, Елена Михайловна, что пришли? Тоже решили снять с себя бремя бессмертия? Не жалко будет красоту такую терять? Ведь знаете по себе, как бежит время…. Не успеете оглянуться, как снова станете дряхлой и никому не нужной! Сбил вас неразумный соотечественник, с вечного пути! Потом будете жалеть. Ну да, будь, по-вашему! Вольному – воля! Так у вас, кажется, говорят?

В углу, с резиновым жгутом в руке, понуро стоял доктор Алекс.

Профессор достал из лотка небольшой шприц, и с улыбкой предложил мне присесть. В его улыбке я уловил нечто омерзительно-хищное.

Я стоя, расстегнул манжет на рукаве и, закатывая рукав, поднял руку. Затем быстро схватил, стоящий на сейфе кофейник и ударил профессора по голове. Удар пришёлся в самое темечко – Джон рухнул, как подстреленный. Похоже, он даже не успел ничего понять.

– Мистер… Владик, что вы делаете? – пролепетал доктор.

– Ничего! Он скоро очухается. Помогите лучше его поднять!

Мы положили профессора на кушетку. Я нащупал в его куртке массивный ключ и открыл сейф.

– Доктор, вы говорили, что в сейфе есть корректирующий препарат. Достаньте его.

Порывшись в сейфе, доктор, молча, достал две ампулы. Он набрал шприц и стал мне вводить лекарство в вену.

– Да не тряситесь вы так, доктор! Вы мне вену порвёте!

Такой же укол он сделал Елене Михайловне. Я вздохнул с явным облегчением – впереди забрезжила надежда. Скоро мы будем на свободе. На свободе!

– А теперь, доктор, достаньте ампулу с «ноугранулином-плюс-супер».

– Это зачем? Такой препарат мы больше не используем! Он не поддаётся коррекции!

– Делайте то, что вам говорят! Так надо, доктор Алекс!

Алекс, в недоумении, достал из сейфа большую ампулу.

– Сейчас вы введёте этот препарат профессору.

– Нет! Я больше не хочу никого убивать! Тут двойная доза, поймите! Это же конец! За три дня он превратится в полную развалину…

– А вы хотите, чтобы он помучился подольше? Как та девочка? За это время, монстр, обязательно что-нибудь придумает, для своего спасения. Этот гад чрезвычайно талантлив… Вводите препарат!

Доктор, поколебавшись, набрал полный шприц и сделал укол профессору. Потом, поднёс к лицу ватку с нашатырём и похлопал его по щекам. Джон судорожно вздохнул и сел на край кушетки. Он недоуменно посмотрел на Алекса:

– Что это со мной? Приступ? Я, внезапно, провалился… в темноту…

Я показал профессору на лежащий у его ног кофейник.

– Это я проводил тебя в темноту, Линза! И кого ты там встретил? Может, бездомного Даниеля Кинга, которого ты отправил на тот свет? Или Саманту Нельсон, что вчера умерла от старости, и сейчас покоится на дне озера? Кстати, она мне приснилась сегодня. А тебя кошмары не мучают?

Джон попытался встать, но схватился за голову и застонал. Потом повернулся к доктору:

– Алекс, это ты все рассказал? А я тебе так доверял! Зачем ты это сделал, Алекс? Ты же подписал себе смертный приговор!

Потом посмотрел на Елену Михайловну:

– Этот бездомный был обречён… он бы все равно умер. А так, умер не зря – послужил науке! Девочка же эта…

Тут, он увидел, лежащую на кушетке пустую ампулу, посмотрел её маркировку и неуверенно продолжил: Так, что «не судите о книге по её обложке!» – так у нас говорят в Америке. В серых глазах его, вдруг, мелькнула жуткая догадка. Он резко поднял рукав рубашки, посмотрел на изгиб руки и, мгновенно стал бледный, как стена.

– А в России говорят: «Не рой другому яму – попадёшь в неё сам!». Слышал такую поговорку, Линза?

– Да, вы же меня убили! Убили! Что вы сделали со мной?! И это на пороге таких великих свершений!

– Вот и ты, Линза, получил свою инъекцию! И по заслугам получил! Не надо было тебе с русскими связываться. Мы, народ непредсказуемый. Варвары, одним словом! Так, быстро давай мне пульт от выходной двери! Быстро!

Профессор, даже не шевельнулся, – его взгляд был прикован к пустой ампуле. Наверное, так, смертельно раненый человек мог бы смотреть, на пустую гильзу, пуля от которой уже находилась в его сердце. Он был в полной прострации. Встрепенувшись, он медленно открыл ящик стола и протянул пульт.

Мы вышли с Еленой Михайловной в коридор.

– Лена, подождёшь меня на улице, у входа. А я, тем временем, уничтожу всю документацию из компьютера, а также ампулы из сейфа. И прихвачу с собой доктора.

Я протянул пульт к выходной двери и нажал кнопку. Дверь не открывалась.

– Что-то не открывается, сейчас посмотрю… Да в нем батареек нет! Этот гад подсунул мне какой-то другой пульт! Ну, сейчас я с ним разберусь! Жди меня здесь.

В досаде, я с размаху бросил пульт в металлическую дверь и вернулся назад. Вставил карточку в щель, но дверь не открывалась. Эта сволочь, заперлась изнутри! Я забарабанил в дверь.

– Линза, открой! Открой!

Никакой реакции. Ну, конечно, он не откроет! Что он, дурак, что ли… открывать… Хитрая бестия, хитрая! Как же я так прокололся? С этим пультом! Подпрыгнув, я схватился за вентиляционную решётку, подтянулся и заглянул в помещение. За столом, спиной ко мне, положив руки на голову, сидел профессор. Но, что это? Какие-то ноги…. Я подтянулся повыше, и увидел, лежащего на полу доктора Алекса. Он лежал на спине, в луже крови, глядя в потолок остекленевшими глазами.

А в груди его торчала рукоятка большого скальпеля…