Текст книги "Исполнитель Желаний"

– Настойка обнажает внутреннюю суть – показывает вам содержание вашей души, – услышала

Кирочка совсем рядом серьёзный и гордый голосок Лучезара. Он всё это время стоял в темноте у края

крыши и не был замечен ни ею, ни Биллом.

– Мы достаточно уже, по-моему, освежились… – немного смущённо произнесла Кира. Она ощутила

внезапную неловкость под пристальным взглядом Лучезара, упершимся ей в лицо. – Идёмте вниз.

Кирочке пришла в эту секунду мысль, что должно что-то произойти, и ей почему-то захотелось это

пресечь…

– Я могу оставить вас, – резко и, как показалось девушке, с обидой, произнёс Лучезар, – если хотите

побыть наедине.

– Нет. Ты нам нисколько не помешал. Тут просто немного свежо. – Поспешила уверить парнишку

Кира. Внезапно у неё появилось ощущение какого-то недоразумения, нависшего в воздухе, она чувствовала,

Лучезар появился здесь не просто так; всякий раз, когда она встречалась с ним взглядом, в ней вспыхивало

необъяснимое тревожное предчувствие. Длинные золотые волосы и загадочные тёмные глаза – это

сочетание пугало и завораживало.

– Все любовники так говорят, когда их застают вдвоём, – с отвращением в интонации произнёс Лучезар.

Билл рассмеялся; Кирочка застыла на месте, не в силах вымолвить ни слова от неприятного

обескураживающего удивления. Юноша стоял напротив неё; в ночи его глаза казались ещё больше, глубже

и темнее; нежная кожа белела в призрачном свете звёзд.

– Что тебе от нас нужно? – спросила она глухо.

– Я скажу это тебе только наедине, пусть он уйдёт, – объявил Лучезар, не слишком уважительно

кивнув с сторону Билла.

– Да что это за бесцеремонность! – Воскликнула Кира, уже не пытаясь скрывать возмущение.

– Ну! Не кипятись, – урезонил её Крайст, невозмутимо улыбаясь, – Неужели ты до сих пор не

догадалась, что у молодого человека к тебе нечто очень личное? Я тут, действительно, пожалуй, третий

лишний.

Видя, что Билл собирается уходить, Кирочка удержала его. Ей не хотелось оставаться наедине с

Лучезаром.

– У меня нет от тебя секретов, Крайст, – сказала она, постаравшись, чтобы фраза не прозвучала

испуганно или умоляюще.

Лучезар гордо вскинул голову и не произнеся ни слова направился к лестнице.

– Может, он в тебя влюбился… – задумчиво сказал Крайст, когда юноша отошёл так далеко, что уже

не мог его слышать, – знаешь, в таком возрасте это бывает. Один раз увидел и…

Кирочке не хотелось ничего говорить; она жадно глотала затяжки, чувствуя, как постепенно

успокаивается; прохладный майский ветер относил в сторону тёмные пряди волос и дым; звёзды сияли ярко.

Действие настойки прошло – в голове прояснилось – и Вселенная, связь с которой несколько минут назад

Кирочка ощущала всем существом, снова стала чем-то отдельным, внешним, почти враждебным.

9

Близился рассвет. По традиции в конце Карнавала сыновья и дочери Солнца снова расселись вокруг

стола. Верховный Шаман привлёк всеобщее внимание трижды ударив деревянной палочкой в специальный

бубен, обшитый по краям золотой бахромой.

– А теперь, мой солнечный народ, мы приступим к самой важной части нашего праздника -

торжественной церемонии вручения Прощальных Даров. На рассвете наши гости вынуждены будут

покинуть нас. Пусть каждый из вас сейчас подарит им что-нибудь на память, чтобы тепло нашего Солнца

пребывало с ними и впредь.

После этого жители общины начали по очереди подходить к Кире с Биллом и складывать перед

ними на стол всевозможные трогательные самодельные сувениры: нитяные фенечки, бусы из сушёных ягод,

деревянные фигурки, глиняные свистульки и прочую симпатичную, но совершенно не нужную мелочь.

– Как же мы раньше то жили без всего этого? – с неуловимой насмешкой шепнул Кирочке Билл.

– Ну вот не можешь ты, Крайст, пакость не сказать, – обиделась за солнечный народ она, – по-моему

всё это довольно мило.

Последним к гостям должен был подойти сам Верховный Шаман Белозар, а перед ним – два его

сына, старший – Светозар со своей невестой Златоярой, и младший – златокудрый Лучезар.

– Я не знаю, как благодарить вас, – пафосно приложив руку к расшитой рубахе слева, там, где

сердце, произнёс старший сын шамана-Отца, – много слов было сказано, но ни одни слова не смогут в

полной мере выразить мои чувства. Как говорят у нас в общине: я бы с радостью подарил вам солнце,

друзья мои, но оно и так светит всем.

Златояра, стоявшая рядом с женихом, чинно поклонилась, этим жестом как бы подтверждая его

слова. В руках у Светозара появилась небольшая деревянная шкатулка с искусно вырезанным на крышке

изображением солнца, благостно и сыто улыбающегося, с расходящимися со все стороны волнистыми

лучами. Златояра осторожно приподняла крышку и всыпала внутрь горсть неочищенных лесных орехов.

– Примите, пожалуйста! Эти дары само Солнце доносит до вас нашими скромными руками, -

сказала девушка и снова поклонилась.

– Теперь ты, Лучезар, – Светозар кивнул младшему брату, – скажи нашим гостям добрые слова и

подари им что-нибудь.

Лучезар вышел вперёд. В руках у него ничего не было.

– Несносный мальчишка! – Вознегодовала Златояра. – Ты не приготовил спасителям твоего брата

прощального подношения? О, Милосердное Солнце! Как же это неучтиво!

Шаман-отец сердито сдвинул густые брови.

Юноша молчал. Вид у него был дерзкий и решительный. Он медленно обвел глазами стоящих

широким кольцом людей и произнёс, указывая на Билла:

– Мне всё равно никто не поверит, если я скажу, что ждёт этого человека.

Потом он перевёл взгляд на Киру, внутри у которой с каждой секундой рос, становясь всё

оглушительнее, всё нестерпимее, звонкий трепет тревожного предчувствия. Все части её тела стали будто

бы намного легче; в животе поселилась наэлектризованная пустота.

Лучезар сделал шаг назад, резким движением выдернул из круглого праздничного каравая, который

должен был поднести гостям его почтенный отец, длинный хлебный нож с деревянной ручкой – обнажённая

сталь ударила по глазам молниеносным бликом – прежде чем кто-либо из присутствующих успел осознать

происходящее, Лучезар со звонким стуком положил нож на пол прямо к ногам Кирочки.

Крайнее изумление отразилось на лицах всех членов общины. По живому кольцу, сомкнувшемуся

вокруг гостей, волной прокатился неопределённый испуганно-жалобный вздох.

– Лучезар! – сорвавшись со своего места в кольце и выскочив вперёд, в панике выкрикнула

Златояра, – Он не ведает, что творит! Ему всего пятнадцать лет! – срывающимся голоском запричитала она,

обращаясь к Кирочке, – Он ведь как брат мне теперь стал, я как о родном о нём пекусь… Прошу вас, отдайте

этот нож мне…

Некоторое время Кирочка стояла в нерешительности; она не имела ни малейшего представления о

том, что ей надлежит делать. В первый момент она, конечно, не собиралась поднимать брошенный нож, но

по мере того, как Златояра подбиралась всё ближе и ближе к нему, тянулась к рукоятке своими бледными

тонкими руками, в душе Кирочки уверенно назревал протест; причитания блондинки были ей неприятны, да

и большинство странных обычаев общины не вызывало у неё тёплого отклика.

– Насколько я поняла, – произнесла она, наклоняясь за ножом, – это подарок, и теперь только я

решаю, как мне им распорядится.

Солнечные шаманы потрясенно молчали. Лучезар стоял, глядя в пространство; гордое юное личико

его было бледно.

– Понимаешь ли ты, сын, что это для тебя означает? – раздался в гнетущей тишине громовой голос

Верховного Шамана.

– Да, отец, – тихо ответил юноша. Он опустил голову; широкая золотая прядь соскользнула как

лента, заслонив половину его лица.

– Но это же немыслимо… Это…это… ужасно! – Беспомощно всплеснув руками, Златояра горестно

всхлипнула.

– Одумайся, брат, – строго сказал Светозар.

– Оставьте его. Пусть он сам сделает свой выбор.

Как на выстрел все обернулись в сторону произнесшего последние слова. Это нарушил своё

молчание сребровласый старик, тот самый, что отпирал и запирал ворота замка, топил печи, мёл лестницы,

мыл полы, стёкла, стены и делал много другой тяжёлой неприятной работы. Во время длительных трапез он

безмолвно следил за порядком на столе. Приносил и уносил глиняные чаши, разливал морсы и настойки.

Много лет он прожил не произнеся ни единого слова, ему запрещено было разговаривать с "чистыми"

детьми Священного Солнца, и от долгого молчания голос старого слуги был скрипучим и страшным.

– Я о своём выборе не пожалел ни разу, – продолжил он, тяжело и надрывно откашлявшись, – Я

встретил свою единственную женщину много-много лет назад. Её звали Элайза Грэйн, и она была "серым"

лейтенантом. Когда я увидел её, моё сердце забилось сразу по всему телу, размножилось, разлетелось на

тысячи осколков. Я понял вдруг, что если она не станет моей, то жизнь не будет иметь никакого смысла,

будет пустой и напрасной, вся, до самого конца, что бы ни происходило вокруг и кто бы ни находился

рядом. Мне тогда только исполнилось семнадцать лет, и я знал, что меня ждёт…

Старик, устав говорить, прервался. В груди у него что-то зловеще заскрипело. Он откашлялся снова

и продолжил говорить, ещё глуше, ещё страшнее. Звуки, которые неохотно выпускало на волю его иссохшее

горло, расправлялись, летели, настигали внезапно притихших людей, вея на них холодом, безнадёжностью,

смертью – словно неожиданно разверзлась посреди огромного зала забытая могила.

– Несмываемое клеймо "блудник", долгие годы позора, всеобщее презрение, вся самая тяжёлая и

чёрная работа, может быть, даже смерть – вот что обещала мне единственная ночь, проведённая в объятиях

возлюбленной. Настолько скверной, непозволительной, недопустимой кажется нашему солнечному народу

связь без будущего, без привязанности, и с женщиной, у которой она, эта связь, не первая и не последняя.

Они не подают вам руки… – Старик обернулся и посмотрел на Билла. – Потому, что они не признают

никаких обычаев кроме своих, и невыносимо горды тем, что сами свои же обычаи исполняют. И какое бы

великое добро вы ни сделали для них, какой бы подвиг ни совершили, они будут вас благодарить в глаза, но

на душе у них будет одно – презрение к вам, бесконечное презрение в детям Тёмного Неба, к вашим мерзким

обычаям, поощряющим насилие над животными, чревоугодие и неразборчивый блуд…

Старик снова замолчал. Скрипучий рвущий нутро кашель согнул его. Но он нашёл в себе мужество

говорить дальше. Билл и Кира чувствовали с каким трудом даётся ему каждое слово.

– Мне тогда было только семнадцать лет. Впереди у меня была вся жизнь – длинная жизнь в любом

случае без неё. И единственный шанс на счастье. То, что ждало меня впереди, было не важно. Существовал

только миг – непостижимый в своей остроте и насыщенности – единственный миг, в котором я по-

настоящему жил… И я подарил ей себя не задумываясь, не рассуждая, не заглядывая вперёд. Мы провели

божественные сутки в маленьком домике лесника на берегу реки. А потом она исчезла. Так, как всегда

исчезают, чтобы ничего не объяснять и не прощаться – ушла, пока я спал. …Элайза забыла остричь мои

длинные волосы. Так я и проходил с ними всю жизнь.

В подтверждение своим словам он слегка качнул головой. Серебристо-седые пряди ниспадали до

самого пола словно пенистые струи водопада, обволакивая всё дряхлое, высохшее, измученное

непосильным трудом тело старика.

– Мой народ был жесток ко мне – меня наказали обетом молчания, и в моей жизни не промелькнуло

больше ни единого радостного мгновения… Но я ни разу, слышите, ни разу, не пожалел о том, что был с

ней… На свете возможно такое великое, невыразимое, ослепительное счастье, что испытав его всего на

мгновение, можно оправдать сколь угодно долгий срок ожидания или расплаты.

Старик замолчал, и все поняли, что больше он не скажет ни слова. Кирочка шагнула вперёд. В руках

у неё сверкнул в свете множества ламп нож, подаренный Лучезаром.

– То, что когда-то было так красиво начато, должно быть достойно завершено.

Она подошла к старику, собрала в пучок его поредевшие, белёсые волосы и одним легким

движением отсекла их. Длинные, тонкие, невесомые – они остались у неё в руке – серебряные нити,

паутинки, их кончики слегка колыхались, захватываемые воздушными потоками.

– Пусть теперь вместе с волосами с этого человека будет снят весь позор, пусть заботой и

уважением окупятся все его мучения – это единственный подарок, который я хочу получить от вашего

Щедрого Солнца, – проговорила Кирочка, с трудом подавляя негодование, – Не нужны мне ваши фенечки.

Всё это фальшь, невыносимая фальшь, если вы способны на такую бессмысленную жестокость. И

здоровым, и больным, и красивым, и кривым, и чистым, и блудным – солнце с неба светит всем одинаково.

Вам ли не знать о этом…

– Звезду на погон, чёрт подери, – пробормотал себе под нос Крайст, глядя на Кирочку с искренним

восхищением.

Верховный Шаман, привыкший ко всеобщему почтению и никогда раньше не сталкивавшийся с

подобной дерзостью, просто не знал, как себя вести. Он растерялся.

Кирочка подошла и, присев на корточки, аккуратно положила хлебный нож перед ним на пол.

– Не ради вас, а только ради него, – сказала она, указав взглядом на Лучезара, потом, не дожидаясь

ответа, отвернулась и обратилась к Крайсту так, словно кроме него вокруг больше никого не было, – идём к

машине, всё, хватит…

Билл кивнул, и они вместе покинули залу. Никто больше не заговаривал с ними и не навязывался в

провожатые. Когда они очутились на улице, одна половина неба уже золотилась рассветом. Оглянувшись,

Кирочка увидела несколько силуэтов на крыше замка – они замерли, молитвенно приложив руки к груди,

прозрачные одежды шаманов слегка трепетали на прохладном утреннем ветру.

– Встречают рассвет, – ехидно констатировал Крайст, – каждый рассвет может стать последним.

Услышав шуршание ног по гравию за своей спиной, Кирочка обернулась. Их догонял Лучезар. Она

решила никак не реагировать и продолжила путь, даже слегка ускорив шаги. Парнишка, она поняла это по

более тревожному чем прежде шороху гравия, тоже пошёл быстрее.

– Стой… Послушай, пожалуйста…

Он взял её руку удивительным жестом: и решительность и робость сочетались в нём. Так могло

получиться только у очень юного, неискушённого, но весьма пылкого юноши.

Обернувшись, она увидела его глаза. Что-то яростное и зловещее плескалось в них.

– Он убъёт тебя! – сказал Лучезар очень тихо, но так твёрдо и страшно, что Кирочка вздрогнула, – у

меня есть дар предвидения, но о нём никто не знает, пожалуйста, поверь мне…

– Кто? – спросила она, машинально пытаясь высвободить свою руку.

– Не знаю… Он представляется мне чёрным облаком, смерчем, я не вижу его лица… Просто не

делай этого, не служи в Особом Подразделении, выйди замуж за хорошего человека, забудь всё… Тогда

ничего не будет.

– И ты дал мне этот нож потому что хотел спасти меня?

– Да, – сказал он и вспыхнул, пряча лицо в длинные волосы; Лучезар краснел совсем как Саш Астерс

– ярко, скоро и почти всей кожей сразу… – Я смотрел на тебя во время ужина, ты не замечала, а потом мне

всё это приснилось… Я вижу вещие сны, клянусь; когда он пришёл, чернота заволокла всё небо, в Городе

поднялся небывалый ветер, и фонарный столб упал на машину какого-то мужчины…

– Тебе не следует злоупотреблять настойкой, – осторожно произнесла Кирочка. Списать странные

слова юноши на непредсказуемое действие шаманского напитка было куда проще, чем попытаться

прислушаться к ним.

– Каждому предсказателю приходится делать этот выбор: говорить или молчать; предупредив тебя я

исполнил свой долг, – лицо Лучезара вдруг будто бы окаменело, разом утратив нежные краски. Он

развернулся и энергично зашагал прочь; полотно его шикарных волос мягко переливалось в лучах рассвета.

– Ну и как ты находишь этих красавцев? – спросил Крайст задумчиво, когда они уже выехали на

скоростную трассу.

Кирочка брезгливо повела плечами.

– В первый раз вижу, чтобы нечто, весьма благообразное внешне, имело настолько отвратительную

суть. Им жалко куриц, которых продают в супермаркетах, но при этом они даже особенно не задумываясь

могут так страшно мучить живого человека… Причём даже не преступника, нет, обыкновенного живого

человека…

– Так обычно и бывает. Добро и зло не существуют сами по себе, как два яблока разного цвета, в

реальности всё перемешано, границы стёрты, и зло – чаще всего оно есть просто неуместное преувеличение

чего-либо, иногда вполне благородного… Такая гипертрофия любого начала, самого доброго и светлого -

это зло – ведь в связи с неумеренным вниманием к чему-то одному неминуемо вырождается всё остальное…

Некоторое время ехали молча; вдалеке виднелись уже первые свалки санитарной зоны, утренняя

заря поднималась над ними, небо нежно розовело, а первые лучи солнца, отражаясь от битого стекла и

металла, делали гигантские мусорные кучи похожими на горы сокровищ; солнце действительно щедро и

милосердно, теперь Кирочка видела это воочию, оно даже свалку способно превратить в величественное,

достойное восхищения зрелище.

Кирочке некоторое время уже не давал покоя один вопрос, но она не решалась напрямую задать его

Крайсту. Девушка чувствовала потребность заранее составить представление о том, что она может

испытать, когда однажды ей самой придется соблюсти Правило Одной Ночи… Ей казалось, что спрашивать

об этом не только неприлично, но и бесполезно. Ведь каждый человек уникален, и впечатления Крайста,

даже если он согласится подробно их описать, вряд ли помогут ей встретить её собственные переживания во

всеоружии. Желание спросить, однако, только усиливалось от того, что Кирочка пыталась его в себе

подавить.

Крайст курил; шёпотом играл автомобильный приёмник, и внезапно Кирочка решила, что,

возможно, ей больше не представится шанса поговорить о Правиле.

– Билл, – осторожно начала она, – а что если тебе придётся встретится с Аннакой Кравиц ещё раз?

Вдруг она совершит какой-нибудь проступок, или просто в силу обстоятельств окажется необходимым

вступить с ней в контакт? Будет ли это нарушением Правила?

Вопреки ожиданиям Крайст отнёсся к её вопросу на столь деликатную тему так же просто, как если

бы она поинтересовалась маркой его любимой зубной пасты.

– Нет. Вынужденные встречи могут случаться. Никто не в силах полностью исключить их

вероятность. Запрет распространяется только на инициированные нами самими встречи или любые другие

способы сообщения – письма, звонки… Другое дело, что нужно правильно повести себя, если пришлось

встретится снова.

– Ты не боишься, что тебе придётся часто видеться с Кравиц? Ведь мы постоянно контактируем с

магами, а они с нами, наше общество довольно замкнутое, вероятность встречи выше… Вдруг после

нескольких случайных встреч всё же возникнет привязанность? Ведь каждая из них, пусть на мгновение,

пусть мимолётной случайной мыслью, но будет воскрешать в твоей памяти то, что было? Ты не боишься

влюбиться в Аннаку?

– Ну что за странные фантазии? – Крайст самоуверенно тряхнул своей лохматой после недавней

необычной стрижки головой, – Влюбиться в Кравиц? Мне? О чём ты…

– Ты не допускаешь такой возможности?

– Не допускаю. Я считаю, что большая часть переживаний человека может контролироваться его

разумом. Любви никакой нет. Она продукт излишне разгулявшегося блудливого воображения поэтов,

художников, бродячих певцов, одним словом, разных бездельников, склонных в силу обостренного чувства

собственной важности придавать своим эмоциям исключительное значение. Веками они, эти подлинные

служители культа любви, складывали в её копилку по словечку, по песенке – вся культура человечества, всё

искусство выросло на этой благодатной почве – только ленивый не внёс свою лепту во взращивание великой

легенды. Что, скажи мне, первым делом приходит в голову тонкошеему тринадцатилетнему юнцу, когда в

его крови начинают бушевать гормоны? Ну, конечно же, посвятить тайной даме сердца какое-нибудь

корявенькое стихотворенийце! Полет души… А на деле всё куда грубее и проще. Неодолимость влечения

полов обусловлена животным началом в каждом из нас. Мы всего лишь разумные приматы, Кира. И нет

абсолютно никакой разницы, какие конкретно две особи – мужская и женская – дадут общее потомство, это

случайность, природа диктует живым организмам комбинировать гены так, как только возможно, и выбор

того или иного индивида имеет значение постольку, поскольку он ценен биологически. Жизнеспособное ли

получится потомство? Удачна ли эволюционно комбинация тех или иных родительских признаков? А

любовь – есть великая иллюзия человечества, божественный идол, созданный разумом для оправдания

собственного существования и им же возведённый на пьедестал. Всякому мыслящему существу просто

необходимо во что-то верить, во что-то высокое, идеальное, вечное. Ведь жизнь большинства людей

бессмысленна и полна страданий, Кира, без мощного стимула её тяготы неподъёмны. Бедность, тяжёлая

работа, болезни, увечья, потеря близких – всё это отвращает людей от реальности, побуждая их обратиться к

миру идей – нерушимых и прекрасных. Одна из них и есть любовь: «Ради неё стоит держаться, мы всё

примем, всё стерпим, всё преодолеем…» Но любая медаль о двух сторонах; та же любовь способна и

погубить: самые болезненные переживания индивида связаны, как правило, с неудачным любовным

опытом. Особенно впечатлительные навсегда остаются душевными калеками после единожды нанесённой

раны. А сколько самоубийц указало именно эту причину ухода в мир иной в прощальной записке?

Получается, мы всю жизнь тешим себя иллюзией, и она же нас разрушает. Вот если бы мы подходили к

любви исключительно с позиции здравого смысла, логики, анализа – селекционеры знают, как лучше всего

скрещивать растения и животных – мы были бы избавлены от всех страданий, обусловленных

романтизацией инстинктов.

– Но это же цинизм…

– Нет, – Билл рассмеялся, – нет. Это всего лишь рациональное мышление. Запомни: человек,

живущий эмоциями и ощущениями, всегда поигрывает человеку, живущему по разуму. Большинство

странных и опрометчивых поступков, совершенных людьми самыми разными, в том числе фигурами

масштабными, историческими, скажем прямо, большинство глупостей во Вселенной, Кира, совершено

было, заметь, «во имя любви» … Я долгое время пытался понять, что она такое, я верил в неё как в Деда

Мороза, я думал она есть нечто конкретное, как эликсир бессмертия или живая вода… Я копил знания о

любви. Но так ни черта и не понял. Каждый видит в ней своё, вот в чём штука, как в зеркале, и оправдывает

ею свои поступки, не важно, добрые, злые… Из любви к человечеству, знаешь ли, некоторые сочли

возможным совершать геноцид… Впрочем, Кира, можешь благополучно выкинуть из головы всё, что ты

сейчас услышала от меня. Я, наверное, просто не умею любить.

– Ты веришь в Бога, Крайст?

– Если считать, что та удачная комбинация разных случайностей, благодаря которым я родился и всё

ещё жив, есть воля божья, то до сих пор Он нехило мне помогал, – сказал Билл и рассмеялся.

Кирочку немного смутило, что он обратил в шутку разговор на столь серьёзную и для многих даже

болезненную тему, и она решила больше не говорить с ним об этом; кто знает, может, Крайст прячет за

своим непробиваемым щитом вечного стёба глубокие религиозные чувства…

– А сколько лет Кравиц? – спросила она некоторое время спустя.

– Попробуй угадать.

Кирочке представилась величественная красота Аннаки, необыкновенно сочные краски её лица.

– Тридцать пять?

– Не угадала. Ещё варианты?

– Пятьдесят? – с явным сомнением в голосе предположила Кирочка. Возможности косметологии и

пластической хирургии в нынешнем веке возрастают день ото дня, но всё же…

– Около двухсот, если судить по взгляду. У колдунов определить возраст иначе невозможно. Они

могут трансформировать тело по своему желанию. Только глаза их выдают. Когда смотришь неотрывно, за

ними точно открывается пространство, и чем оно глубже и обширнее, тем старше маг…

Билл насладился Кирочкиным изумлением и продолжил:

– Вот именно поэтому мои чувства к Кравиц, если бы они вдруг возникли, оказались бы абсолютно

бесперспективными. Только представь, сколько у неё таких было. Я для неё как шоколадная конфета – съел

и забыл. Она видела уже так много, что я совершенно ничем не способен её заинтересовать. И, главное, она

вполне проживёт ещё лет двести. А я? Маги такого уровня как Аннака Кравиц вообще не принимают людей

всерьёз…

– И тебе не обидно?

– С чего бы?

– Разве ты не хотел бы ей запомнится, Крайст, запасть в душу?

– Зачем?

– Ну… чтобы знать, что ты для кого-то существуешь… как нечто прекрасное… неповторимое… Как

яркое впечатление, как мечта…

– Это гордыня. Одна из главных человеческих слабостей. Запомни раз и навсегда, Кира: ты

обыкновенна, ты повторима, ты заменяема. И, главное, в этом нет ничего страшного… Чем глубже ты

вобьёшь данную концепцию себе в голову, тем легче и радостнее тебе будет жить на свете.

Солнце поднялось высоко; за окном автомобиля уже мелькала молодая изумрудная зелень частных

садов, чешуйчатые крыши дач, металлическая паутина заборов.

– Все маги живут так долго, Крайст?

– Нет, конечно. Большинство колдунов проживает обыкновенную человеческую жизнь. Некоторые

даже имеют семьи, ничего не подозревающие об их причастности к миру магии. Долгожителями становятся

только практикующие колдуны, ведь они постоянно пополняют свою жизненную энергию за счёт

Источника. А практикуют, как правило, только сильные. Слабым гораздо труднее пробиться к Источнику,

они быстро растрачивают свои ресурсы и окончательно превращаются в людей…

Кирочка вдруг подумала о Нетте. Эхом этих воспоминаний всегда была лёгкая неизъяснимая

грусть.

Интересно, а что теперь делает рыжая? Как она живёт? Кирочка внезапно ощутила острое желание

снова где-нибудь случайно встретить школьную подругу, несколько недель назад в центре Города это почти

произошло. Тогда они сидели в небольшом уютном кафе с Аль-Марой, и Кирочка увидала сквозь высокие

стеклянные двери Нетту, проходившую по улице. В первый миг ей захотелось выбежать на крыльцо,

помахать ей, прокричать что-нибудь, догнать и начать сумбурно расспрашивать про всё-всё… Может быть,

даже обнять после долгой разлуки… Кирочка метнулась к дверям, жалобно звякнул маленький колокольчик

над входом, порыв прохладного ветра прижал к телу тонкое шерстяное платье. Она немного постояла, глядя

в спину уходящей Нетте, но так и не решилась её окликнуть.

Вернувшись за столик, Кирочка подумала, что Нетта вряд ли обрадовалась бы этой неожиданной

встрече; наверняка она торопилась куда-нибудь, или вдруг воспоминания об их школьной дружбе никогда

не казались рыжей чем-то значимым, и она была бы неприятно изумлена Кирочкиным внезапным порывом

нежности, или, возможно, это вовсе оказалась бы какая-то другая женщина, просто очень похожая…

Когда о ком-то вспоминаешь с грустью, он может иногда померещиться в случайном прохожем;

сознание часто так играет с людьми, склонными к сожалениям о прошлом, то ли неумело утешая, то ли

желая подразнить – будто бы эта мнимая встреча способна дать шанс что-то вернуть или исправить.

ГЛАВА 8

1

Роман с ведьмой или с колдуном – самая банальная неприятность из всех, которые подстерегают

офицера Особого Подразделения. За годы службы Билл Крайст успел наслушаться душещипательных

историй на эту тему – магнетическое притяжение полов одинаково властно над всеми, вне зависимости от

причастности к сверхъестественному – с момента своего возникновения Особое Подразделение накопило

порядочную коллекцию дерзких, красивых, пронзительно-грустных любовных трагедий, которые

передавались шёпотом из уст в уста или, напротив, торжественно пересказывались на лекциях в назидание

новым поколениям курсантов.

О своей возможности угодить в подобную переделку Билл до поры до времени даже не думал. Он

вообще не имел привычки заранее примерять на себя какие-либо обстоятельства или ситуации. «Будут бить

– тогда и плакать начнём» – говаривал он, легкомысленно отмахиваясь от обсуждения каких бы то ни было

теоретических перспектив.

Правило Одной Ночи работало безотказно. Ни одна женщина не задерживалась в памяти Билла

Крайста дольше, чем на пару суток. Ни одна… Кроме Магдалены и… Аннаки Кравиц. О маленькой

продавщице он иногда думал с жалостью и тревогой – хорошо ли ей живётся там, в мире обыкновенных

людей, оставленном им, Биллом, навсегда? А Аннака… это было нечто совершенно другое. Возможно,

первое семечко прорастающего в нём чувства заронила Кира Лунь, так запросто заговорившая с ним тогда, в

машине, по дороге из замка шаманов-солнцепоклонников, о существующей для него возможности

влюбиться в могущественную ведьму…

– Дурные идеи – они ведь заразнее гриппа. – Журил Билл Кирочку, – Если бы не ты со своим

девичьим романтизмом, так я бы уснул, проснулся и не вспомнил бы на другой день ни о какой Кравиц! Эта

твоя любовь теперь прорастает во мне как сорняк какой-то!

– Это тебя, Крайст, наказал бог, в которого ты не веришь, – отпарировала Кирочка, постепенно

привыкающая быть бойчее в словесных дуэлях, – вот теперь и попробуй выкорчевать из своего сердца

любовь, которой не существует!

Началось всё с того, что будто бы само Мироздание ополчилось на Билла, начав прямо-таки

навязчиво напоминать ему о существовании Аннаки. Как-то утром, приехав на работу, он обнаружил среди

бумажной корреспонденции небольшой рекламный проспект. Обычно Билл сразу выбрасывал их в

мусорную корзину, никогда не рассматривая. Так он планировал сделать и теперь… Но… Корзина для

бумаг куда-то таинственным образом пропала – Билл не обнаружил её на привычном месте, вероятно,

уборщица забыла поставить её обратно после того, как опорожнила. Отложив проспект на край стола, Билл

приступил к чтению писем. Он не вспомнил о нём до самого конца рабочего дня, и уже уходя, заметил

злосчастный проспект на краю стола и решил прихватить с собой, чтобы выбросить на улице. Спускаясь на

лифте от скуки Билл заглянул в него.

«Строительная компания „БОЛЬШОЙ ДОМ“

Мы ценим ваши идеи. Индивидуальные планировки. Загородные квартиры в живописных жилых

комплексах. Коттеджи. Летние домики. Бани. Ваше дело – мечтать, воплощение – доверьте нам!

Наши менеджеры с радостью ответят на любые ваши вопросы»

Далее следовал список имён, фамилий и телефонов, лениво пробежав его глазами Билл уже

собирался скомкать проспект, как вдруг уперся взором в знакомое до невольного замирания сердца

сочетание букв:

«Кравиц Аннака, тел…»

– Чёрт! – сказал он сам себе, невольно зажмурившись, точно от яркой вспышки. И тут же подумал о

ней.

Аннака возникла перед его внутренним взором со сверкающим хлебным ножом, со своими

нежными холодными руками. По телу Билла пробежала лёгкая дрожь – эхом воспоминаний о её