Текст книги "Истреби в себе змею"

– Ладно, – решила Серпента, вылезая из машины. – Идём, сестрёнка. Поищем себе другой транспорт. Честно говоря, я бы предпочла маленький самолёт – быстро и удобно, и идти можно над самой землёй, чтобы было не так заметно. Спросим там, – она махнула рукой в сторону одноэтажных чистеньких домиков. – Здесь непременно должен быть какой-нибудь частный опылитель хлопковых плантаций… Пока, парни, – она повернулась к Стиву и Гарри, – счастливо оставаться! В следующий раз будьте осторожнее со случайными знакомствами – это может для вас очень плохо кончиться. Пока-пока!

– А… – робко произнёс Гарри. – А как же это? – и он показал глазами на змейку на своём запястье. Стив молчал, но чувствовалось, что этот вопрос его тоже очень волнует.

– Спасибо, что напомнил, – Серпента зловеще усмехнулась, и Мэй поняла, что сейчас произойдёт.

– Нет! – закричала она. – Нет, нет, не надо! Не убивай их! Как сказал тот воин, погибший на шоссе, – разве мы можем уподобляться обезьяноподобным?

– Они расскажут о нас другим несовершенным, сестрёнка Мэй, – нахмурилась Змея, – а до границы ещё далеко. Их нельзя оставлять в живых.

– Не расскажут! – настаивала Мэй, заслоняя собой посеревших парней. – Я заставлю их забыть обо всём, что они испытали за последние трое суток. Они если что и вспомнят, то не раньше, чем через несколько лет. А за это время многое может случиться… Серпента, не убивай их, пожалуйста, я прошу тебя! Они ведь всё-таки помогли нам, пусть даже не по своей воле!

Змея заколебалась. Мэй видела по её ауре, что предводительнице ньюменов очень хочется отдать команду «Куси!» своим змейкам-убийцам, но в то же время мнение Мэй она не могла не принимать в расчёт – ведь та ей нужна, очень нужна. И Серпента уступила.

– Ладно, – сказала она с неохотой. – Пусть живут. Благодарите эту девчонку, твари, и молитесь за неё! Впрочем, вы скоро забудете, кому обязаны своей никчёмной жизнью… Работай, сестрёнка. Оглуши их, и пойдём. Надо найти самолёт – нам надо на юг.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ГРЕМЛИНЫ

Джейк дотянулся до стоявшей на низком столике у ложа бутылки с коллекционным бренди, набулькал полстакана и выпил одним глотком. Привычка к крепким напиткам появилась у него давно, в те времена, когда он был ещё лейтенантом спецназа. «Добрый глоток виски, – говаривал его командир, – лучше всего прочищает глотку от набившегося туда песка пустыни. Расслабляться не только можно, но и нужно, особенно после того, как вдоволь пополоскал руки в крови. А транквилизаторы и стимуляторы – это для неврастеников и истеричных девиц, опасающихся нежелательной беременности».

Полежав с минуту, Блад чуть повернул голову и посмотрел на Стэрди. Она лежала с закрытыми глазами, но не спала – на губах «роскошной смерти» играла лёгкая улыбка.

– Ну, ты довольна? – негромко спросил Джейк. – Мы на вершине, а ты стала царицей, как и хотела. Клеопатра чешется от зависти в своём саркофаге…

– В первую очередь доволен должен быть ты сам, – Стэрди приоткрыла глаза. – Как там в том старом армейском анекдоте: «Думал ли ты, лейтенантик, что будешь спать с генеральшей?» А что касается вершины – приглядись, Джейк: лестница вверх только начинается, и у этой лестницы очень много ступенек.

Она протянула руку и ласково провела по щеке Блада тыльной стороной ладони.

– Так что пойдём дальше, генерал, – о, простите, как там тебя теперь надо называть: лорд-протектор, да? Стоять на месте – скучно…

«Это да, это верно, – подумал Джейк, – стоять на месте – оно как-то не с руки…»

Процедуру передачи генералу Джейку Бладу чрезвычайной власти в стране досужие журналисты тут же окрестили «коронацией», хотя внешне она не имела ничего общего с этим средневековым ритуалом – не было ни помпезности, ни огромного скопления людей, ни даже короны как таковой. Просто в один прекрасный день по всем информационным каналам прошло сообщение о введении в государственном аппарате в связи с чрезвычайной ситуацией в стране и мире новой должности – лорда-протектора, коим назначался генерал Блад. Звучало внушительно, тем более что кое-кто из недобитых умников даже знал: был уже один лорд-протектор по имени Кромвель четыреста лет назад, в Англии, и вроде бы он оказался крутым парнем.

Генерал был именно назначен указом президента с одобрения конгресса, а вовсе не ворвался во власть на бронемашинах, битком набитых солдатами-клонами, как осмеливались болтать злые языки, – легитимность на радость поклонникам «демократии» была полной. Впрочем, особо громко болтать побаивались – новоявленный лорд-протектор в борьбе с «генетической эпидемией» заслужил репутацию человека, не слишком склонного к шуткам.

Джейк не претендовал на внешние атрибуты власти – он хорошо знал цену всем этим декорациям. Зато Блад получил прямой доступ ко всем реальным рычагам власти, включая контроль над бюджетом, право вето на разрабатываемые и принимаемые законы, «ядерный чемоданчик» и пост верховного главнокомандующего всеми вооружёнными силами (была принята соответствующая поправка к конституции). Формально (для неискушённого наблюдателя) почти ничего не изменилось, но фактически вся полнота власти перешла в руки лорда-протектора и «спасителя нации» Джейка Блада.

Ничего не изменилось и по сути, просто теперь тайная власть Правителей избавилась от помех: отпала необходимость соблюдать ненужные формальности вроде голосований и дебатов. Машина осталась всё той же – Блад лишь модернизировал её и сделал гораздо более эффективной и быстродействующей.

Змея сбросила старую кожу, стеснявшую движения. Завершив боевую трансформацию, она покачивала своей треугольной головой, обводя немигающим взглядом планету. Тускло поблескивала золотая чешуя, под которой переливались гибкие и сильные мышцы, – змея готовилась к броску, готовилась обвить кольцами весь этот мир и сделать его своим гнездом.

Да, генерал Блад имел все основания быть довольным – Стэрди была права.

«Ночные призраки» не приняли открытого боя, и это молчаливое признание ими своего поражения было объявлено победой генерала Блада. Великой победой, «достойной встать в один ряд с победами при Саратоге и Йорктауне[17]17
  В ходе войны за независимость США при Саратоге (1777 г.) и Йорктауне (1781 г.) восставшие американские колонисты нанесли поражения британским войскам.


[Закрыть]», как писала захлёбывающаяся от восторга пресса, был объявлен и ночной бой у автострады – единственное серьёзное столкновение армии с людьми-индиго.

На экраны страны вышли два новых фильма: «художественно-документальная» лента «Победитель демонов», имеющая так же мало общего с реальной биографией Джейка Блада, как костюмная мелодрама в античном антураже с настоящей историей, и эпический боевик «Раскалённое шоссе», в котором бравые солдаты доблестно сражались с прогрызающими танковую броню призрачными тварями и геройски погибали за свободу и демократию.

Однако Стэрди была права и в другом: захват абсолютной власти в одной отдельно взятой стране – это только начало. И лорд-протектор не собирался почивать на лаврах.

…Алкоголь действовал. И действовало горячее тело Стэрди – эта женщина прямо-таки генерировала зовущие флюиды. Джейк потянулся к ней, и она с готовностью ответила…

Спальня первого из Правителей таилась в подземельях Головного Центра, защищённая от всех мыслимых и немыслимых опасностей. Обнимая на своём огромном царском ложе «роскошную смерть», генерал медленно уплывал в дрёму, когда его вечно насторожённое подсознание отметило некую странность.

Мягкий интимный полумрак спальни прорезала узенькая полоска света: раздвигалась одна из стенных панелей. А странность заключалась в том, что открывался запасной, тайный выход, ведущий к вертолётному ангару, расположенному на вершине горы. Об этом отнорке почти никто не знал, а его код-пароль был известен только самому Бладу и Стэрди. И тем не менее, именно этот потайной ход сейчас открывался – медленно и беззвучно.

Рефлексы опередили сознание. Джейк вырвал пистолет из специального углубления в изголовье раньше, чем успел понять, что за тёмный силуэт прорисовался в слабо освещённом проёме. Но лорд-протектор не смог поднять оружие – каменная тяжесть пригнула его руку к пышному ковру, устилавшему пол.

* * *

Алан шагал за Диего по чуть наклонному широкому коридору, уходящему вглубь. Эта галерея была парадной: её стены покрывала выполненная «под древность» роспись на темы мифов разных стран и народов, через каждые несколько шагов встречались каменные статуи звероподобных богов тольтеков и ольмеков.[18]18
  Древние народы Центральной Америки.


[Закрыть] Света здесь хватало: на стыке стен и потолка были установлены скрытые электрические светильники, хотя экзальтированные визитёры считали, что это работает магия. Коридор незаметно поворачивал, возвращался к своему началу и в конце концов выводил к выходу из Катакомб; протяжённость его была не слишком велика, однако за время экскурсии, сопровождаемой ореолом мистики и многозначительно-таинственными комментариями гидов из агентства Мерседес, многим туристам зачастую казалось, что они прошли насквозь через сердце горы. Таковых не разубеждали – человек легче всего верит в то, во что хочет поверить.

Подавляющее большинство посетителей, прибывающих в Катакомбы за экзотикой, не знало, что кое-где в полутёмных нишах за спинами уродливых идолов находились проходы, ведущие во второй кольцевой коридор. В этом коридоре располагались жилые гроты адептов «горного братства», и сюда попадали немногие. А дальше в паутину узких ходов и тайных пещер из посторонних допускались вообще единицы – с ведома и согласия матери Эухеньи и только в сопровождении кого-нибудь из её молчаливых доверенных учеников.

Алан и Диего быстро добрались до середины парадной галереи. Там Рохо остановился, бросил быстрый взгляд на своего спутника, словно в последний раз задавая себе вопрос: «А правильно ли я поступаю?», а потом решительно шагнул в густую тень за выгнутой спиной громадного пернатого змея.

– Идёмте, Алан, – негромко сказал он, – нам сюда.

Узкая каменная щель показалась Алану тёмной после хорошо освещённого парадного коридора, но глаза Старика быстро привыкли к рассеянному голубоватому свечению. «Хм, – подумал он, – а вот это уже настоящий магический свет, хотя на первый взгляд он таковым не кажется. Хорошо сделано – у них здесь есть очень способные мальчики и девочки…». Алан ощущал пульсацию энергии, свободно текущей сквозь пласты базальта, и чувствовал: этой энергией здесь умеют управлять. «Жаль, – подумал он, – сколько времени потеряно зря. Мне надо было придти сюда ещё лет десять назад, а может быть, и раньше. Но что толку сожалеть об этом: хорошо, что я всё-таки сюда пришёл…».

За поворотом им встретились две молоденькие девушки. Они приветствовали Рохо почтительными кивками, одарив Алана лишь мимолетными взглядами – раз этот незнакомец идёт в сопровождении Того, Кто Слышал Крик, значит, так надо. Однако Алан почувствовал, что обе эти девочки мгновенно поняли, кто он такой – они явно хорошо умели чуять Силу. И снова Алан ощутил укол горечи – «Эх, надо было придти раньше!» – и даже зависти: кто-то делал дело, пока он, один из первых ортов этого мира, упорно от него отгораживался…

Путь по каменному лабиринту оказался недолгим. Диего и Алан свернули в одно из ответвлений второго коридора, миновали несколько пещер, встретив по пути ещё нескольких птенцов горного гнезда, и вошли в обширный грот. И там на деревянном кресле, украшенном причудливой резьбой, сидела женщина в чёрном одеянии.

– Миктекасиуатль, – позвал Диего, – я привёл человека, который хочет тебя видеть.

Эухенья неспешно повернула голову, и Диего поразили её глаза: они горели, светились раскалёнными огненными точками – Рохо уже и забыл, что глаза ведьмы могут быть такими.

– Ты поступил правильно, chico ruso, – медленно проговорила она. – Не бойся, это не враг. Но вот сможет ли он быть другом… Садись, пришелец, – и темная сухая рука колдуньи указала на плоский камень, прикрытый меховой шкурой. – Мы будем говорить.

«Что за чёрт, – подумал Алан. – Почему мне кажется, что я уже слышал этот голос? Правда, это было давно. Очень давно…»

Он опустился на указанное ему место и откашлялся. Ощущение было странным – Алан ждал этой встречи, добивался её; он многое хотел сказать, а вот теперь, когда пришло время говорить, все слова куда-то делись, и даже язык стал чужим и непослушным. И ещё – Алану было неловко под пронзительно-испытующим взглядом ведьмы, словно эта Миктекасиуатль знала о нём что-то такое, о чём он сам предпочёл бы забыть.

– Говори, я слушаю, – напомнила Эухенья.

– Я пришёл с севера… – начал Алан.

– Там стало холодно, и тебе захотелось тепла?

Как ни странно, но лёгкая тень иронии, притаившаяся в этом невинно-двусмысленном вопросе, помогла Алану справиться с собой и преодолеть замешательство. И он рассказал обо всем, что знал – обо всём. Он рассказал о Попечителях и о ньюменах, о детях-индиго и о той чёрной тени, которая густела и расползалась. Алан знал многое: он годами и десятилетиями внимательно следил за всем происходящим, причём методами, недоступными обычному человеку. Он контролировал ментальное поле огромной страны на севере, чутко фиксируя все его изменения, и отмечал энергетические всплески с точностью, далеко превосходящей точность самой совершенной аппаратуры. Алан знал о конечных целях Правителей, знал он и о том, какими способами они намерены их добиваться. Он знал о работе профессора Люка Чойса и его коллег, об инкубаторах и о штампах; знал о проекте «Индиго». И сейчас Алан не просто рассказывал – он излагал выводы, сделанные на основе собственных наблюдений.

«Да, – подумал Рохо, слушая рассказ сеньора Ансиано, – если бы я писал шпионские романы, я бы сделал из этой истории бестселлер мирового уровня! Какую титаническую работу проделал этот человек! И какая мрачная картина вырисовывается в итоге…».

– Единственное, о чём у меня нет точных сведений, – речь Алана текла свободно, от его скованности не осталось и следа, – это о том, куда девались выпускники Приютов. А они были, в этом нет никаких сомнений. Среди ньюменов есть те, кому за двадцать, а возраст воспитанников Приютов ограничен пятнадцатью годами. Но Приюты существуют уже около двадцати лет! Вопрос: где первые их воспитанники – те, кому сейчас двадцать пять? Просто ушли в большой мир и живут обычной жизнью? Возможно, но… маловероятно. Я наблюдал сильнейшие возмущения психополя, когда присматривался к Приютам, – значит, там были настоящие таланты. И я уверен, что эти самородки не остались незамеченными. Значит…

– Значит, они у элов, – сказала Эухенья. Она произнесла это спокойно, и только глаза её тревожно мерцали.

– У кого? – не понял Алан.

– У элов, пришелец с севера. У элиты – у тех, кого ты называешь Правителями. Новое поколение – элы растят себе смену. Приходит время новых людей, и носители древнего зла не могут этого не понимать. Штампы – это слуги. Чёрные индиго – хозяева.

– Чёрные индиго?

– А ты разве не видел цвет? Ты ведь знаешь о древнем проклятье, и знаешь, откуда оно взялось. Круг замыкается – змея пожирает свой собственный хвост. Кто такой этот Блад?

– Человек, – Алан слегка пожал плечами. – Обычный человек, хоть и незаурядный. Энергичен, властолюбив, свободен от всех этических понятий вроде чести, совести и тому подобного. Можно сказать, орудие судьбы. Скоро он станет диктатором, и тогда… Тогда на севере, да и во всём мире, станет не холодно, а очень даже жарко. Змея готовит жало, мать Эухенья.

– А эти «истинные новые люди» – кто они, и чего добиваются?

– Индиго-экстремисты. Добровольные помощники эволюции. Сторонники эвтаназии, образно говоря: если старые люди упорно не хотят умирать, значит, им надо помочь. Я знаю кое-кого из них – опосредованно, конечно. Есть такая Серпента: её можно назвать одержимой, хотя можно назвать и магиней – очень способной магиней. И она, как и Джейк Блад, тоже не остановится ни перед чем.

– Ты действительно многое знаешь, пришелец, – задумчиво проронила Эухенья. – И ты владеешь Силой… Чего ты хочешь?

– Меня зовут Алан, – спохватившись, запоздало представился Старик. – Я хочу быть с вами, с детьми Катакомб. Я многому могу научить твоих питомцев, мудрая Миктекасиуатль, – я могу быть полезен.

– Можешь, – кивнула ведьма, – …Алан, – добавила она с непонятной интонацией и вдруг напряглась и застыла. – Подождите, меня зовут.

Она прикрыла глаза, притушив их нестерпимый блеск, и Диего с Аланом несколько минут наблюдали, как Эухенья сидела неподвижно, уйдя в медитативный транс. Наконец она глубоко вздохнула и открыла глаза.

– Я говорила с Родриго, – объяснила колдунья, – он в городе. Началось – на улице Колдунов погромы. Бьют стёкла, переворачивают и поджигают машины – всё как обычно. Безумие пришло в Пуэбло-дель-Рио…

«Мерседес!» – мелькнуло в голове у Рохо, и Эухенья тут же это заметила.

– Иди, Диего, – мягко сказала она, опуская привычное «chico ruso», – с нашим гостем – bruja посмотрела на Алана, и взгляд её снова загадочно замерцал, – я разберусь сама. Иди, позаботься о своей жене и детях, – ты хорошо сделал, приведя сюда этого человека. Я скажу Фернандо – он возьмёт с собой нескольких мальчиков и поможет тебе. Иди и возвращайся.

– Спасибо, мать Эухенья, я скоро вернусь.

Беспокойство за Мерседес и детей, оставшихся на том берегу, в опасной близости от охваченного нарастающим безумием Города-на-Реке, вытеснило из сознания Диего все прочее, но всё-таки ему показалось, что Миктекасиуатль хочет остаться наедине с Аланом и поговорить с ним с глазу на глаз. Однако мысль эта была мимолётной – мелькнула искоркой и погасла.

Алан проводил Рохо взглядом и, когда шаги Диего затихли, повернулся к Эухенье. Повернулся – и наткнулся на жгучий взгляд ведьмы.

– У тебя короткая память, пришелец, – очень короткая… Алан.

– Я не понимаю тебя, – растерянно пробормотал Старик. – Ты о чём?

– Не понимаешь? – ведьма усмехнулась. – Смотри…

Она ссутулилась, опустила голову и закрыла лицо ладонями. Просидев так минуты три, колдунья выпрямилась и отвела руки.

– К-кармен?!

– Кармен умерла – умерла сто лет назад, так и не дождавшись возвращения того, кого она так любила, пришелец с севера. Меня зовут Эухенья – мать Эухенья, хотя у меня нет своих собственных детей.

– Кармен… – прошептал Алан. – Кармен…

Перед ним сидела молодая женщина лет двадцати пяти: гладкая матовая смуглая кожа, блестящие чёрные волосы без малейшего намёка на седину. И только взгляд бездонных чёрных глаз остался тем же – на Алана смотрела Миктекасиуатль.

– Кармен…

– Это ненадолго, – изящно очерченные губы Эухеньи раздвинулись в горькой улыбке, обнажая великолепные белые зубы. – Иллюзия скоро растает – красавица исчезнет, уступая место высохшей древней старухе. Это я так, освежить твою память, Алан, – не хочу даже произносить твоё прежнее имя.

– Я никогда не забывал тебя, не забывал с того самого дня, когда мы встретились у пирамид мёртвого города в джунглях, и с той самой нашей ночи…

– Не забывал? Я ждала двадцать пять лет, ждала, что с восхода придёт корабль, и с него сойдёт белокожий бородатый человек, обнимет меня и скажет: «Здравствуй, вот я и вернулся!». Но я не дождалась…

– Кармен, за эти годы случилось столько всякого! Войны, революции, потрясения… Меня швыряло, как щепку в водовороте, и порой я даже забывал, кто я такой!

– Потрясения? Если любишь, тебя ничто не остановит! Ты пройдёшь через все бури и вернёшься к той, которая ждёт. А ты – ты не вернулся… – Лицо ведьмы быстро старилось, увядало, как цветок под порывами холодного ветра. Алан опустил голову, чтобы не видеть трансформации.

– А почему ты не… не сохранила себя? – спросил через некоторое время, не решаясь поднять глаза. – Ведь ты же могла это сделать – точно так же, как я?

– Могла, – согласилась Эухенья, уже вернувшаяся к своему привычному облику, – но не захотела.

– Почему?

– Почему? А ты не догадываешься? Я любила тебя – тебя! – и не хотела принадлежать никому другому. Всё очень просто… Когда ты молода и полна сил, трудно бывает устоять перед зовущими взглядами мужчин и перед собственной плотью. И я уступила времени – так родилась Миктекасиуатль, колдунья Миктекасиуатль, хранительница древнего знания. А дети – дети, которым ты так и не стал отцом, – у меня всё-таки есть. Там, – она кивнула в сторону узкого хода, по которому ушёл Диего Рохо и который вёл к жилым пещерам. – Они называют меня мать Эухенья, и я им действительно мать. Хотя мне жаль, что среди них нет наших с тобой детей, пришелец с севера…

– Прости меня, Кармен.

– Эухенья. Меня зовут Эухенья, Алан. Оставим горько-сладкие воспоминания. Мы с тобой изменились – оба. Мы многое знаем, и нам многое надо сделать. Ты пришёл – поздно для любви, но не поздно для боя. И бой будет – зло наступает. Змея шипит – она накопила слишком много яда.

* * *

Серпента вела самолёт уверенно, словно профессиональный пилот высокого класса, и Мэй долго не могла понять, как ей это удаётся. Наконец она догадалась: Змея вмешивалась во все процессы, протекающие на борту крылатой машины, – в работу мотора, в пульсацию слабых токов в электрических цепях, в тугие усилия гидроприводов. Энергия, напрямую воздействующая на поведение механического летательного аппарата, компенсировала все неизбежные ошибки, свойственные малоопытному новичку. Серпента просто чувствовала самолёт, она слилась с ним и управляла машиной, словно мышцами своего собственного тела – одним усилием воли.

Подходящий самолёт – лёгкую спортивную авиетку – они нашли в небольшом частном аэроклубе в том самом городке, на окраине которого остался джип с неисправными мотором и с двумя растерянными парнями – после сеанса Мэй Стив и Гарри никак не могли понять, что они здесь делают, и каким ветром их сюда занесло.

С владельцем самолёта девушки договорились без особого труда. Мэй побаивалась, как бы Змея не дала воли своей кровожадности, однако обошлось без трупов. Серпента не хотела по пустякам ссориться со своей «младшей сестрёнкой», но главное – она прекрасно понимала: не стоит оставлять за собой чересчур заметный кровавый след. Даже если они покинут страну, длинные руки Правителей дотянутся до любого укромного уголка планеты. Чутьё подсказывало предводительнице ньюменов, что ими обеими – и ею, и Мэй, – всерьёз заинтересовались. А раз так, совсем ни к чему привлекать внимание загадочными смертями к этому богом и людьми забытому захолустью (тем более сейчас, когда по всей стране идёт охота на людей-индиго).

По этой же причине она рассчиталась наличными, не желая засвечиваться в банковской сети. Доллары были настоящими (неважно, что час назад их и в природе не существовало), а кто будет проверять всю находящуюся в обращении огромную денежную массу только для того, чтобы с удивлением обнаружить: номера некоторых переданных хозяину аэроклуба банкнот почему-то совпадают с номерами купюр, которыми в это время расплачивались в каком-нибудь супермаркете Чикаго или в баре на Филиппинах?

Документов на право управление легкомоторным самолётом у них не спросили (после того, как Мэй мельком посмотрела на клерка, заполнявшего бланк-анкету). «Летим в прерии, – объяснила Змея, – хотим полюбоваться с воздуха на величественные каньоны», и этого оказалось вполне достаточно. В конце концов, как здраво рассудил владелец машины, более чем удовлетворённый сделкой, «у богатых свои причуды». Им дружелюбно помахали, когда авиетка поднялась в воздух, и Мэй облегчённо перевела дух. Нет, девочка вовсе не боялась каких-то осложнений – она до последнего момента опасалась, как бы Серпента напоследок не решила всё-таки подбросить парочку золотистых змеек в офис аэроклуба.

Змея выплеснула свою накопившуюся ярость в огненной вспышке, озарившей стены безлюдного каньона в трёхстах милях к югу от городка. Перед этим она отчаянно заорала по радио: «Мотор! Мотор! У нас что-то с мотором! Мы падаем! О, боже…», а потом с видимым наслаждением влепила в клыкообразный острый утёс заряд энергии и долго следила за посыпавшейся на дно ущелья грохочущей каменной лавиной. Служба спасения запросит данные с орбиты, и им ответят: да, именно в это время и как раз в этом месте, откуда пришёл сигнал бедствия, наблюдался взрыв. Похоже, самолёт врезался в скалу – ищите обломки и трупы, парни. А искать что-то в этих каменных лабиринтах можно очень долго…

После этого они снизились и накинули на самолёт экранное поле. Вуаль держала Мэй – Серпента вела машину. По расчётам, горючего должно было хватить, тем более что они умудрились между делом позаботиться и о том, что авиатехник аэроклуба забросил им на борт несколько канистр с бензином – понятное дело, тут же забыв об этом своём странном поступке и никому ничего не сказав.

– Куда мы летим? – спросила Мэй, наблюдая, как под крылом авиетки тянется унылая степь, постепенно переходящая в пустыню.

– На юг, сестрёнка, – ответила Серпента, с искренним любопытством следя за танцем приборных стрелок на панели управления. И пояснила: – Там, в одной стране, есть наши… гм… сородичи. Надеюсь, они нас примут.

– Хочешь пересидеть там какое-то время?

– Не только. Один индиго всегда поймёт другого – нам нужны союзники. Война – она ведь только начинается.

«Опять война, – подумала Мэй, вспомнив грохот пушек и рёв огня. – Интересно, она может думать о чём-нибудь ещё?»

– Могу, – отозвалась Змея. – Например, о победе и о том, как хорошо будет жить на этой планете после того, как мы очистим её от обезьяноподобных.

Мэй не ответила – ей не хотелось беседовать на эту тему. Вместо этого она задала Змее давно интересовавший её вопрос:

– Послушай, а тогда, на шоссе: я раскисла, а ты вела себя так, словно поля и не было? Транспортёр взорвался уже потом, а до этого? На тебя что, не действует «глушилка»?

– Не действует. Точнее, я научилась её обходить. Моё сознание будто скользит между силовых линий электромагнитного поля, не пересекая их. Нет, не так, ведь силовая линия – это понятие условное. Как бы тебе объяснить… Я мыслю в другом измерении, и меня там не достать: на поверхности океана бушует шторм, а в глубине всё спокойно, рыбки плавают. Я тебя тоже научу – это будет приятный сюрприз для нашего друга-генерала! – И она весело рассмеялась…

…Они приземлились под вечер в пустынной местности, чтобы дозаправиться перед броском через границу и дождаться ночи. Серпента принялась колдовать – в прямом смысле слова – над причудливой системой сотворённых ею гибких прозрачных трубок, добиваясь того, чтобы бензин пошёл из канистр в топливный бак авиетки самотёком. Мэй хотела было помочь, но Серпента сказала:

– Отдохни, сестрёнка. Ты почти целый день держала вуаль – посмотрела бы ты сейчас на себя со стороны! А нам ещё далеко. Так что отдохни, а я скоро закончу и сотворю что-нибудь поесть.

Девочка и сама чувствовала опустошающую усталость. Она расстелила найденную в самолёте куртку и прилегла, глядя в чёрное небо, усеянное яркими звёздами. «Интересно, – подумала она, – те, кто живут там, они тоже постоянно воюют? Эти, как их, эски – они что, тоже убивают друг друга? Или у Внешних всё по-другому?».

Мэй почти задремала, но её разбудил восхитительный запах жареного мяса – Змея сдержала своё обещание «сотворить что-нибудь поесть».

…Границу они пересекли на предельно низкой высоте. Щадя выбившуюся из сил Мэй, Серпента сама занялась «шапкой-невидимкой», одновременно управляя авиеткой. Делать два дела сразу ей было не так просто, но они всё-таки проскочили. Никто не обратил внимания на пару раз мелькнувший на экранах радаров слабый импульс и на быструю крылатую тень на мониторе видеонаблюдения – сюда частенько залетали с гор здоровенные кондоры.

Добравшись до первых островков леса, они бросили самолёт, забрались в чащу и долго отдыхали – долгий перелёт в итоге вымотал и Серпенту. Выспавшись и почистив перышки, девушки-индиго двинулись дальше. Они шли на юг, шли, стараясь быть незаметными, и Мэй даже не подозревала, что этим же путём месяц назад прошли Хайк и Алан.

* * *

– Не надо делать резких движений, генерал. Вам ничего не угрожает.

Тёмная тень выскользнула из стенного проёма, который тут же закрылся за её спиной. Джейк попытался перехватить оружие левой рукой – тщетно, мышцы его не слушались. «Кто же это такой? – лихорадочно соображал лорд-протектор. – Неужели «призраки» добрались и сюда, в святая святых? Если они способны на такое, нам остаётся только покорно поднять руки и сдаться…»

Он почувствовал, что Стэрди тоже не спит, и невольно восхитился её реакцией на происходящее – ни криков, ни визгов, ни других бессмысленных действий. Впрочем, другого от «роскошной смерти» Блад и не ожидал.

Бесшумно ступая, пришелец пересёк альков и опустился в мягкое кресло, придвинутое к стоявшему в углу спальни овальному столу с бутылками и остатками пиршества – перед тем, как отправиться в постель, Джейк и Стэрди праздновали победу. Вспыхнул неяркий свет.

На столе стояла причудливая статуэтка какой-то древней богини с вытянутыми вперёд руками – свет истекал из её ладоней. Стэрди очень нравился этот оригинальный светильник: «Мне кажется, эта наша древняя прародительница, – сказала она однажды, – указавшая нам Путь. И мы пройдём этот путь – до конца». И сам Блад смутно ощущал нечто мистическое, исходящее от статуэтки-ночника, – длительное и тесное общение с мессирами научило его серьёзно относиться к ирреальному.

Генерал уже понял, что их со Стэрди не собирались убивать – в противном случае они уже лежали бы бездыханными. Значит, с ним – с ними – хотят поговорить. Кто и зачем – это мы скоро выясним, а пока главное – держаться спокойно и уверенно, невзирая на дикую абсурдность ситуации: среди ночи в одно из самых тайных и недоступных мест планеты, нарушая брачный покой первого из Правителей Земли, без особого труда вламывается некто, обездвиживает лорда-протектора, а потом непринуждённо усаживается возле стола, словно желая поднять тост за его здоровье! Чушь какая-то…

Света от ладоней богини было немного, но достаточно для того, чтобы Блад наконец-то смог разглядеть загадочного незнакомца, сидевшего всего в нескольких шагах от ложа. И рассмотрев пришельца из-за стены, Джейк не поверил своим глазам.

Перед ним сидел штамп – обычный солдат-клон в обычной форме штампов: в чёрном облегающем комбинезоне. И лицо его было стандартно-типовым, обычным для выходцев из инкубаторов. Обычным? Нет! Необычным было выражение глаз этого странного штампа, разительно отличающееся от тусклых взглядов биороботов. В глазах этого клона (человека? существа?) светился интеллект – очень высокий интеллект.

– Пожалуйста, не пытайтесь разрядить в меня всю обойму, – бесстрастно произнёс штамп, – это ни в ваших, ни в моих интересах. Извините за столь бесцеремонное вторжение, но мне было необходимо поговорить с вами в предельно конфиденциальной обстановке. Согласитесь, лорд-протектор, ваша спальня с блокированными вами же системами слежения – идеальное место с этой точки зрения. Не надо в меня стрелять. Я мог бы прикрыться отражающим полем, но мне не хочется вносить возмущения в энергетический фон – здесь повсюду слишком много чувствительной аппаратуры. Положите пистолет и поговорим.