Текст книги "Истреби в себе змею"

Голос пришельца по тембру походил на голоса штампов, но манера речи… Ни один биоробот не употреблял таких сложных и вычурных оборотов – клоны были солдатами, а не ораторами.

– Это он, Джейк, – спокойно сказала Стэрди, – один из них.

– Кто? – спросил Блад, не сводя глаз с незнакомца. – Что ты имеешь в виду?

– Это один из «детишек» Арчи – тех самых, о которых я тебя говорила.

– Леди Стэрди совершенно права, – штамп вежливо поклонился. – Именно так.

Ощущение тела вернулось – Блад снова управлял своими мышцами. Ему захотелось тут же вскинуть оружие, но генерал преодолел мгновенный соблазн. Джейк давно перестал быть тупым исполнителем, действующим по принципу «Сначала стреляй, а потом думай!» – он предпочитал действовать в обратной последовательности.

Блад положил пистолет и сел на ложе, опустив ноги на ковёр. «Вести переговоры, сидя без штанов, – промелькнула неуместная и нелепая мысль, – это круто…». Джейк нагнулся, поднял с пола свой халат, накинул его и повернулся к Стэрди.

Женщина уже не лежала, а сидела, завернувшись в покрывало и опершись спиной на подушку. При этом она выглядела совершенно спокойной, словно была одета в роскошное платье и находилась на званом приёме в кругу элиты – самообладанию «роскошной смерти» могли позавидовать все без исключения древние властительницы. Блад вновь перевёл взгляд на штампа.

– Ну и за каким чёртом понадобилось устраивать весь этот спектакль? Унаследовали от Эссенса любовь к театральности?

– Я человек-индиго, – пришелец оставил без внимания реплику Джейка. – Вы никогда не задавали себе вопрос, генерал, а действительно ли среди воспитанников Приютов так и не нашлось ни одного достойного? Ньюмены вырастили настоящих бойцов, а среди тщательно отобранных Попечителями детей-индиго…

– Ньюмены?

– «Ночные призраки», как вы их называете. Свободные индиго. Но в отличие от них, мы вам не враги.

– Кто это «вы»?

– Я ведь уже сказал, – гость говорил по-прежнему ровно и безэмоционально. – Мы – это те из воспитанников вашей системы Приютов, которые проявили свои способности, не уступающие способностям дикорастущих индиго. – Несмотря на употребление несколько ироничного термина, в голосе «штампа» не прозвучало ни тени иронии – казалось, с Бладом беседует не живое существо, а очень совершенная одушевлённая машина.

– Арчибальд Эссенс очень внимательно следил за теми из нас, кто подавал надежды. И он позаботился о том, чтобы эти сведения не стали достоянием слишком многих – даже из вашего круга.

«Так вот он, козырный туз Мумии, припрятанный в рукаве… – подумал Джейк. – Чёрт, а ведь можно было догадаться! Да, я знал, что выпускники Приютов – способные физики, математики, управленцы – работают в научных центрах и в преуспевающих корпорациях, но не предполагал, что сливки господин Эссенс припас для себя – на сладкое…».

– Лучший способ надёжно что-то спрятать, – продолжал «штамп», – это положить это «что-то» на самое видное место. Нас внедряли в партии готовых клонов – штампы крайне нелюбопытны: их не интересует ничего, кроме поставленной перед ними задачи. Мы даже проходили обучение вместе с клонами – получение базовых навыков, – и никто из людей не обратил внимания на наше отличие от массовой продукции инкубаторов. Но у нас была своя задача.

Джейк почувствовал острое желание выпить. Он протянул руку – «штамп» следил за его движением, – взял бутылку с бренди и отхлебнул прямо из горлышка.

– И какая же это задача? – спросил генерал, вытирая губы.

– Мы те самые новые люди, которые придут на смену старым. Воспитанников никто не обманывал – лучшим из них действительно предстояло властвовать. Среди мессиров есть адепты тайного древнего знания. Эти люди работали с нами, и мы восприняли это знание.

– Да кто вы всё-таки такие, чёрт побери? – не выдержал лорд-протектор.

– Чёрные индиго. Разрушители. Хотя нам больше нравится называть себя гремлинами – это в традициях этого Мира. Вы ведь знаете историю Эксперимента?

Да, Джейк Блад знал эту историю – в общих чертах.[19]19
  Роман «Криптоистория Третьей планеты».


[Закрыть]

– Тысячи лет назад наш древний прародитель дал жизнь одной незаурядной особе, – при этих словах гремлин посмотрел на статую богини. – Она наделила особыми свойствами некий народ этого мира и дала ему Великую Цель: поравняться с богами. Собственно говоря, именно об этом и мечтал покойный мессир. Он ждал появления новых людей, и дождался – пришли мы. И он позаботился о нас.

– А почему же вы тогда не вмешались, когда я… когда мы со Стэрди…

– Не было необходимости – это нерационально. Мы не испытываем привязанности ни к кому из людей, и мессир Арчибальд Эссенс не составлял исключения из этого общего для нас правила. Более того, вы нас больше устраиваете, лорд-протектор Блад.

– И зачем же я вам нужен? Судя по тому, с какой лёгкостью вы сюда проникли, вам очень многое доступно. Лишние мешают – это же аксиома власти!

– А вы не лишний, генерал. Великолепная структура, идеально отвечающая нашим целям и задачам, прекрасно функционирует под вашим руководством. Нас очень мало, – это было сказано с обескураживающей прямотой, – и поэтому нам нужен фундамент, на котором мы будем строить наше здание. Нам нужны и вы, Блад, и мессиры, и хайерлинги, и штампы, и… вы, леди Стэрди.

– Благодарю за комплимент, – отозвалась «роскошная смерть».

– Это не комплимент – это констатация факта. Ваша женщина, лорд-протектор, она… Я не могу сказать с полной уверенностью, но… – гремлин пристально посмотрел на Стэрди. – В её прошлом – в цепи её инкарнаций – есть что-то такое… Я бы на вашем месте, генерал, завёл бы от неё детей – они с высокой вероятностью будут детьми-индиго с очень высоким уровнем способностей.

– Может быть, вы ещё посоветуете мне, когда и как часто нам с ней заниматься любовью? – ядовито осведомился окончательно пришедший в себя Джейк.

– Ни в коем случае, – невозмутимо ответил чёрный индиго. – Это исключительно ваше дело.

– Если вы уж меня столь высоко оценили, – вмешалась Стэрди, – могу ли я задать вам вопрос?

– Конечно, леди.

– Вы что-то тут говорили о целях и задачах. Для нас этот предмет ясен: власть над миром… для начала. А вам что нужно? Того же самого? Или ваша цель многограннее?

– Многограннее, леди Стэрди, – вы нашли очень точное определение. Кто такие гремлины? Духи разрушения. Они не могут ничего созидать, они только возвращают любые упорядоченные системы к первозданному хаотичному состоянию. Это и есть наша цель.

– Не понял… – Блад приподнял брови. – Это что же получается, вы воплощение абсолютного вселенского зла? Вырастили на свою голову…

– Абсолютного зла не существует, – равнодушно сказал гремлин. – Можно ли считать злом океанскую волну, мерно крушащую береговые утёсы? Есть созидание, и есть энтропия. И есть носители этой энтропии – мы. В результате долгих и причудливых извивов истории на этой планете возникнет новое гнездо чёрных эсков, вот и всё.

– Чёрные эски? – в свою очередь удивилась Стэрди. – Это ещё кто такие?

– Я тебе потом объясню, – бросил Джейк, – восполню этот пробел в твоих знаниях о Мироздании. Раньше мне всё недосуг было – то стрельба, то интриги, то секс… – спадающее напряжение и алкоголь сделали генерала несколько более разговорчивым, чем обычно.

– Ну хорошо… – протянул он, сделав ещё один глоток и отставляя подальше бутылку. – И какое же место вы намерены занять в нашей – моей – структуре?

– То, которое мы уже занимаем – малозаметное. Будут сменяться поколения, и нас, гремлинов, будет становиться всё больше. Это естественный процесс – его нельзя ускорять или замедлять во избежание ненужных осложнений. Всё пойдёт своим чередом – главное, что начало положено. Мы станем вашей гвардией, лорд-протектор, в преданности которой вы можете не сомневаться. Говорю это от имени всех гремлинов – я признан ими старшим.

– Угу, – буркнул генерал, – могу не сомневаться до тех пор, пока у меня не появится конкурент, который покажется вам ещё более подходящей кандидатурой для строительства вашего Храма Разрушения…

– Не исключено, – признался чёрный индиго. – Но это уже ваша забота не допустить появления такого конкурента. А мы поможем вам добиться власти над всем этим Миром. Поможем и собрать здесь всех детей-индиго со всей планеты – это полностью совпадает с нашими интересами. Как видите, я с вами откровенен. И как подтверждение… – гремлин извлёк из нагрудного кармана небольшой кристалл памяти для компьютера и положил его на стол.

– Что это?

– Здесь вся информация обо всех гремлинах, лорд-протектор. Идентификация, точные сведения о способностях каждого из нас, личные коды, местонахождение, каналы связи. Мы готовы выполнять все ваши приказы в любое время – вы ведь, кажется, мечтали иметь в своём распоряжении бойцов-индиго? Теперь они у вас есть. А мне стоит сменить статус – вы не будете возражать, если ответственным за безопасность уровня «Z» теперь будет новый хайерлинг третьего ранга?

– Не буду – приказ будет завтра же, то есть уже сегодня. И вообще – всех гремлинов я переведу сюда, в Головной Центр. Гвардия вы или нет? Вот и будьте рядышком – на всякий случай.

Чёрный индиго сдержанно кивнул в знак согласия с этим решением и встал.

– Договорились, генерал. Я удовлетворен результатами нашего разговора.

– Будем считать, что я тоже удовлетворён, – пробормотал лорд-протектор. – В первом приближении…

– Разрешите идти? – спросил гремлин, входя в роль исполнительного подчинённого.

– Идите. Хотя постойте – у штампов серийные номера, а у вас – у вас есть имена? Как тебя… вас зовут?

– Меня зовут Энней. Имена всех остальных – там, – чёрный индиго показал глазами на кристалл памяти, лежавший у ног светоносной богини. – Я могу идти?

– Идите, – повторил генерал Блад. – Можете выйти обычным путём.

– Я бы предпочёл удалиться прежним. У охраны на выходе могут возникнуть лишние вопросы. Да и системы наблюдения внешнего контура…

– Хорошо, – согласился Джейк, подумав с нарастающим раздражением: «Гвардеец, так твою… Настоящий солдат не обсуждает приказы командира – он их выполняет! А твоя внешняя покорность – маска, за которой кроется чёрт знает что. Однако выбора у меня нет, к тому же мы действительно нужны друг другу. Вот это поворот – прощальный привет от Арчи, чтоб ему в аду не спалось… Этот Энней обставил наше знакомство именно таким образом не только для сохранения тайны или из любви к искусству театра – ему надо было сразу же показать мне, что в случае чего гремлины достанут меня где угодно, хоть на дне морском. Демонстрация силы, дьявол его подери!».

А Стэрди, провожая глазами исчезающую в стенном проёме тёмную фигуру, подумала: «Штампы, насколько мне известно, создания бесполые. А как с этим делом у гремлинов?».

* * *

Хайк быстро освоился в Катакомбах – он даже не ожидал, что это окажется так легко и просто. Первое время он ещё дичился, ожидая подвоха, но уже через несколько дней его настороженность прошла – Волчонок оттаял. Он впервые в жизни ощутил себя равным среди равных и нужным. В Приюте, где дети-индиго были объектом изучения (не говоря уже о Трущобе), такого чувства возникнуть не могло – оно появилось только здесь, в Катакомбах, где царила атмосфера дружелюбного внимания и интереса каждого к каждому. Если ты принят, если ты живёшь в пещерах Миктекасиуатль, значит, ты свой, ты часть единого целого, и твоя судьба небезразлична всем членам «горного братства». Никто не будет докучать тебе излишней назойливостью, но если тебе что-то нужно – спроси, и тебе ответят; попроси, и тебе помогут. Это простое правило имело в Катакомбах силу закона, хотя никто никого не принуждал неукоснительно выполнять этот закон – следование неписаному правилу пещер Миктекасиуатль получалось как-то само собой.

И Хайк был горд, когда Родриго (Волчонок про себя называл его «военным вождём», хотя официально этот парень не имел такого титула), увидев в действии «огненную плеть» Хайка, положил ему руку на плечо и сказал с уважением:

– Молодец. Ты – воин.

Всего три слова, но сколько они значили!

Алана Хайк теперь видел лишь изредка – Старик почти всё время проводил в обществе Эухеньи. Его явно что-то связывало с Матерью-Ведуньей – Хайк случайно заметил тонкие светящиеся нити, соединяющие их ауры. Алан тоже быстро стал своим в Катакомбах – даже быстрее, чем Хайк. Старик учил птенцов горного гнезда настоящим боевым заклятьям, и уже через неделю его называли здесь не иначе как «Наставником». Хайк вспомнил, как он сдуру кинулся на Алана в контейнере, и почувствовал стыд – Старик при желании мог справиться с глупым мальчишкой одним движением мысли. И Волчонок старался из всех сил, перенимая у Старика секреты боевой магии – ему очень хотелось заслужить похвалу Наставника.

Хайк стремительно сроднился с обитателями Катакомб, врос в братство, и в немалой степени (хотя в этом он упорно не признавался даже самому себе) ему помогла Наташа. Дочь Диего Рохо умудрялась как-то ненавязчиво оказаться рядом с Хайком именно тогда, когда ему нужно было с кем-нибудь посоветоваться или просто поговорить. Всего через неделю мальчик настолько привык к этой шустрой девчонке, что её отсутствие уже воспринималось им как нечто необычное. Наташа умела слушать – редкий дар для людей вообще и для детей-индиго в особенности, – и Хайк рассказывал ей о себе. Девочка слушала внимательно, она сопереживала, и Волчонок рассказал почти всё: о детстве, о свалке, о Приюте. Но именно почти – о Мэй Хайк умолчал: он инстинктивно чувствовал, что этой темы лучше не касаться. А когда он рассказал о своём побеге и о кровавом столкновении с шайкой Злыдня, Наташа прошептала:

– Бедный ты мой… Это ведь так страшно – сжечь живых людей…

Потом она несмело протянула руку и осторожно погладила Хайка по жёстким волосам, и это было так неожиданно и… приятно, что у мальчишки перехватило дыхание. Наташа тут же сконфузилась и отняла ладонь, но они ещё несколько минут сидели рядом, старательно глядя в разные стороны. К счастью, неловкость разрядило появление Андрея, позвавшего их ужинать. Сын Диего прекрасно видел, что творится с его сестрой, но великодушно делал вид, будто ничего не замечает – с него хватило и того, что Наташа перестала донимать его постоянным упоминанием «прекрасной аргентинки» к месту и не к месту.

Охватившее Публо-дель-Рио безумие не коснулось Катакомб, да и размах волнений в Городе-на-Реке был далеко не тот, что на севере. Жители этих мест вообще скептически относились к «россказням гринго», считая, что «всё зло идёт с севера». Погромы устраивали в основном разношёрстные уличные банды, надеявшиеся половить рыбку в мутной водичке, и полиция быстро их утихомирила. А в Катакомбах за несколько дней прибавилось учеников – сюда бежали опасавшиеся за свою жизнь и за жизнь своих детей. По большей части это были самые обычные люди, но среди них оказалось и несколько детей-индиго – Эухенья вдвоём с Аланом распознавали таких за считанные мгновения.

Разведчики Родриго вели себя в городе очень осторожно, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания и всячески избегая любых конфликтных ситуаций. «У вас в руках Сила – не обрушивайте её на беспомощных, – говорила Эухенья. – Если на вас бросается безумец – отойдите в сторону, и он пробежит мимо. Бойтесь зря лить кровь – её запах пьянит, и очень легко войти во вкус». Но однажды взбудораженная кем-то толпа переправилась через реку и двинулась к пещерам Миктекасиуатль.

Встревоженный Родриго вызвал наверх на помощь воинам всех мальчишек и девчонок, владеющих боевыми заклятьями, и Хайк, глядя сверху вниз на приближающуюся толпу, уже предвкушал, как он будет хлестать это многоголовое тупое стадо огненными плетями. Но до этого дело не дошло – навстречу людям вышла сама мать Эухенья. Колдунья остановилась в нескольких шагах от волнующейся человеческой массы, негромко что-то сказала, и… толпа дрогнула: люди, виновато опустив головы, поспешно двинулись обратно к реке. Хайк не мог сказать, пускала ли ведьма в ход магию – во всяком случае, он ничего не почувствовал.

Зато сама Мать-Ведунья почувствовала: проходя мимо учеников, она коснулась их аур, прочла возбуждённые мысли готовых к бою людей-индиго и сурово сказала Волчонку:

– В тебе растёт змея – берегись.

Алан бросил на Хайка укоризненный взгляд, и мальчишке снова стало стыдно – так стыдно, что ему захотелось забиться в самый тёмный закуток Катакомб и не высовываться оттуда неопределённо долгое время. Его спасли от этого жгучего стыда только понимающие и ласковые глаза Наташи, очень вовремя – как всегда – оказавшейся рядом с ним.

Шли дни. Минуло около трёх недель.

* * *

– Был и есть Вечный Хаос, откуда вышло всё Сущее и куда оно уйдёт, когда придёт Срок; уйдёт, дабы возродиться вновь, и так без Конца и Начала. Была и есть Вселенная, сотканная из мириадов Миров, связанных между собой. Были и есть Миры, разделённые неизмеримыми безднами; у каждого Мира своё солнце, своя звезда, и россыпь этих звёзд украшает ночное небо. Миры эти далеки, но дойти до них можно, надо только научиться ходить…

Голос Матери-Ведуньи заполнял весь Зал учеников, втекая в каждый его уголок. Она говорила – её слушали. Понимали. Запоминали.

– Были и есть Миры, которые и далеки, и рядом. Они невидимы, неощутимы, но они есть. Они сцеплены в единое Целое и пронизывают друг друга; они привязаны к нашему Миру, как тень к её обладателю. Точнее, как множество теней, отбрасываемых одним и тем же предметом, освещённым с разных сторон. Вот только трудно сказать, что есть тень, а что есть то, что отбрасывает эту тень – все Миры равнозначимы. И этих Миров можно достичь, надо только научиться летать…

– Прости меня, мать Эухенья, – плечистый парень переминался с ноги на ногу у входа в Зал, явно сожалея, что ему пришлось прервать Мудрую. – Меня послал Гонсало, старший вечерней стражи. Пришли две девушки – одна постарше, другая помоложе. Обе – индиго. Сильные – особенно та, что постарше. Они с севера, мать Эухенья, – Гонсало считает, что это важно.

По пещере пронёсся лёгкий шорох: о том, что творится на севере, здесь знали все. И если оттуда пришли индиго-беглянки, то Гонсало прав – это действительно важно. Эухенья и Алан обменялись быстрыми взглядами.

– И ещё, мать Эухенья. Они обе гринго…

– Это неважно, Луис.

– …и у одной из них – у той, что постарше, – на шее такое странное ожерелье: змея, свившаяся в кольцо и чуть приподнявшая голову.

– Что?! – Алан побледнел – это было заметно даже в призрачном освещении Зала – и вскочил с места. – Что ты сказал?

– На шее у неё… Браслет такой, в виде змеи, – повторил Луис, не понимая, что могло так встревожить Наставника, к невозмутимости которого все уже успели привыкнуть.

– Так, – спокойно сказала Миктекасиуатль. – Всем: оставаться здесь. Настройтесь на меня – возможно, мне будет вам что сказать и показать. Ты, ты и ты, – она указала на Андрея, Наташу и Эстреллу, – пойдёте со мной и Аланом. Вам будет полезно.

– А я? – неожиданно для себя самого вскинулся Хайк. – Я ведь тоже недавно пришёл с севера! Я могу пригодиться, мать Эухенья!

– Хорошо, – ответила ведьма после секундного размышления, – ты тоже. Идёмте.

…После полумрака пещер яркий солнечный свет показался ослепительным – несмотря на то, что глаза вышедших на поверхность успели привыкнуть к свету в парадном коридоре. У самого выхода из Катакомб Эухенью, Алана и четверых подростков встретил встревоженный Гонсало.

– Они мне не очень нравятся, Мудрая, – напрямик заявил он, – особенно старшая.

– Та, что со змеёй?

– Да. Она умеет читать мысли – поэтому я и послал Луиса, а не стал обращаться прямо к тебе.

– Так. Где они? – негромко спросила ведьма. Алан молчал.

– Там, – юноша мотнул головой, – на лужайке перед главным входом. Ждут.

…Серпента смотрела на синюю ленту реки и нервно грызла травинку – оказанное им здесь гостеприимство разочаровало предводительницу ньюменов. «Они просто настороже, – успокаивала она сама себя, – поэтому и не спешат пускать нас внутрь. Мы с севера, а они ведь прекрасно знают, что там происходит. Это всё из-за войны». Но чем больше она себя убеждала, тем яснее понимала: дело не только в этом, точнее, совсем не в этом. Этот воин у входа – у него был очень странный взгляд…

От этих невесёлых мыслей Серпенту оторвал елё уловимый шорох, донёсшийся из-за прикрывавшего вход в пещеры густого полога листвы – сюда шли люди. «Ага, – подумала Змея, подбираясь, – вот и хозяева этих подземелий. Поздороваемся…». Сидевшая рядом Мэй встала и отряхнула джинсы от налипшего на них сора. Серпента осталась сидеть на травяном холмике, всем своим видом выражая оскорблённое достоинство гостя, которого непонятно почему заставляют торчать у порога.

Зелёный занавес зашелестел, пропуская сухощавого светловолосого мужчину и старую женщину в чёрном. Серпента едва заметно вздрогнула и поднялась с земли.

– Это она, – жёстко произнёс Алан, бросив быстрый взгляд на змеиное ожерелье.

Эухенья молчала, но её глаза были красноречивее слов – Змее стало не по себе. Мэй ощутила резкий энергетический всплеск. Нет, это был не удар – скорее это походило на рукопожатие, которым обмениваются при встрече мужчины, пробуя крепость рук.

Секунды разматывались бесконечной лентой, обвивая раскалённые клинки взглядов. Серпента хотела что-то сказать, но тут лиственный полог пробило гибкое мальчишечье тело.

– Мэ-э-э-эй!!!

– Хайк… Хай-й-йк!

Волчонок бросился вперёд так стремительно, что едва не сбил Серпенту с ног – при всей своей нечеловечески быстрой реакции Змея успела лишь чуть посторониться.

– Мэй…

– Хайк…

– Я же говорил ему, – пробормотал Алан, – что мы найдём его подружку…

Миктекасиуатль промолчала, только на её тёмном, словно вырезанном из дерева лице промелькнула лёгкая тень улыбки.

Серпента оставалась Серпентой – она очень быстро опомнилась.

– Мы пришли с севера, – сдержанно сказала Змея. – Мы пришли к вам. И похоже, – она посмотрела на крепко обнявшихся Мэй и Хайка, – нам здесь рады…

– Рады не тебе, – Эухенья медленно покачала головой, – рады ей.

– Вот как? – глаза Серпенты недобро блеснули. – И почему же это?

– Я знаю тебя, – голос Алана звучал сухо и ровно, но в нём чувствовалось напряжение натянутой струны, – и я знаю о тебе, Змея. И мать Эухенья – она тоже знает: я рассказал.

– А теперь я и сама видела, – добавила Миктекасиуатль, – и знаю: он рассказал мне правду.

– Я не понимаю, – Серпента лихорадочно соображала, что же ей делать. – Мы пришли с севера, оттуда, где людей-индиго гонят, как диких зверей, а вы…

– Тебе нет здесь места, Змея, – слова Матери-Ведуньи были каменно тяжелы. – Ты можешь подкрепиться и отдохнуть – мы не откажем путнику в ночлеге, – но остаться – нет.

– Но почему?

– В тебе слишком много зла, – бесстрастно объяснила ведьма, – и я не хочу, чтобы это зло вползало под своды моих пещер. Тебе нет здесь места, Змея, – повторила она.

– Хорошо, – Серпента умела держать удар, – я уйду. Мы уйдём.

– Нет. Ты – уйдёшь, она – останется. Их, – Эухенья посмотрела на прижавшихся друг к другу Мэй и Волчонка, – нельзя разлучать. И ты ещё не до конца отравила эту девочку – она ещё сможет стать человеком.

«Какая глупость! – подумала Змея с бессильной злостью. – Если бы я только знала, что её приятель здесь… Хаос бы побрал эту дурацкую детскую любовь… Какая глупость – вытаскивать эту бестолковую девчонку из немыслимых передряг, и так нелепо её потерять! Какая глупость…».

Серпента чувствовала, как в ней растёт и набухает тёмная ярость, однако холодный разум индиго взял верх. Змея видела, кто эти двое, и хорошо понимала: против этой пары ей не выстоять и нескольких секунд. И старик, и ведьма сильнее её, а уж если они вдвоём…

– Хорошо, – повторила она, едва сдерживаясь, – я уйду. Но я вернусь, – и голос её сорвался на шипение. – Я вернусь…

Лицо Алана дрогнуло. Он хотел ответить, но Миктекасиуатль остановила его.

– Послушай меня, Змея, – тебе этого больше никто не скажет. Да, ты сильна – очень сильна, и ты многое можешь. Но ты пьёшь из запретного источника, и тебе придётся за это платить. Нельзя черпать силу Тьмы и не раствориться в ней без остатка. Подумай, Змея, пока ещё не поздно.

– Не пугай меня, ведьма, – Серпента стиснула пальцами маленькую змеиную головку с крошечными бусинками глаз. – У меня своя дорога, и поводыри мне не нужны. И никому не советую становиться на моём пути! – Последние слова она почти выкрикнула, резко повернулась и пошла к реке, не оглядываясь и даже не посмотрев на притихшую Мэй.

– Может, зря мы с ней так? – тихо спросил Алан, провожая взглядом удаляющуюся фигуру предводительницы ньюменов. – Может быть, нам надо было разрешить ей остаться? Она ведь сильная – настоящая магиня… От неё могла быть польза.

– Да, она сильна, – согласилась Эухенья, – но сила эта слишком недобрая. От неё куда больше вреда, чем пользы. Серпенту нельзя было здесь оставлять – юные души нестойки, и легко могут поддаться соблазну. Всевластие – это ведь так заманчиво… А если тебе говорят, что ты выше и лучше других, и что ты имеешь право смахнуть этих других, как пыль, – это подобно яду, Алан. И этот яд нельзя пробовать на вкус – он может понравиться.

– А ведь она действительно вернётся, – задумчиво произнёс Старик, – и вернётся со злом…

– Всё может быть, – ведьма чуть пожала плечами. – Будущее – оно вероятностно.

Мэй и Хайк сидели на траве, взявшись за руки, и говорили, говорили, говорили, словно боясь не успеть сказать всё, что они хотели сказать друг другу. Красный шар солнца уползал за зубчатую кромку гор, и на траве вытягивались длинные тени, постепенно сливающиеся с вечерними сумерками.

…А внизу, в теплом живом магическом свете просторной жилой пещеры, безутешно рыдала Наташа, уткнувшись мокрым от слёз лицом в колени Мерседес.

– Эта бледная кукла с неживыми серыми волосами… А он… А я… У неё красные пятна в ауре – она убивала людей! А он кинулся к ней, как… как… Мама!

Андрей растерянно топтался рядом, не зная чем тут можно помочь, пока Мерседес не сделала ему досадливый жест рукой – иди, мол, отсюда. Крутившаяся поблизости Эстрелла тут же ухватила его за руку, сердито прошипев: «Ты что, совсем глупый, да? Идём, не мешай им!». Андрей вздохнул, отступая под натиском женской солидарности, и послушно нырнул вслед за Эстреллой в тёмный зев узкого извилистого прохода.

– Как же так, мама? Ведь я же с ним…

– Ш-ш, моя девочка… – шептала Мерседес, ласково проводя рукой по русым волосам и вздрагивающим от рыданий плечикам Наташи. – Успокойся, всё пройдёт…

– Не пройдёт! – Наташа вскинула голову и посмотрела в глаза матери. – Я больше никого никогда не полюблю – это у меня на всю жизнь!

– Глупая ты моя… – успокоила её Мерседес. – Сколько тебе лет? Вот то-то же… Я встретила твоего отца, когда мне было почти тридцать, и только тогда я поняла, что такое настоящая любовь… А всё, что было до этого – всего лишь бледная тень этой любви… Не плачь, у тебя ещё всё впереди. Любовь – она приходит к каждому, кто сумеет её заслужить, дождаться, заметить и не потерять…

Наташа прижалась к матери, всё еще продолжая всхлипывать, но с каждым разом её всхлипывания становились всё тише и реже…