Текст книги "Саракш: Кольцо ненависти. Книга 1"

Глава шестая. По образу и подобию

Посадочная капсула шла на снижение. Рейсовый «призрак», доставивший Максима, остался на высокой орбите, а капсула блестящей искоркой падала в белый диск Саракша, занимавший почти всю переднюю обзорную полусферу.

Киберпилот запрограммирован с учётом границ опасной зоны, подумал Мак, и на сей раз меня не встретят зенитные ракеты, всё ещё таящиеся под опалёнными атомным огнём и изувеченными радиацией деревьями «железного леса» и всё ещё силящиеся выполнить своё смертоносное предназначение. «Метеоритной атаки в атмосфере» не будет, а будет мягкая посадка в заданном районе, где меня уже ждут, короткий перелёт в столицу на вертолёте, присланном Странником, и – здравствуй, Саракш, давно не виделись.

Да, давно. Год – это срок, как крути, особенно если у тебя за плечами всего-то чуть больше двадцати прожитых лет (даже если месяцы, проведённые на Саракше, считать один за два, а то и за три). Но этот год прошёл, и теперь он, Максим Каммерер, возвращается домой. Домой? Странно звучит… Мой дом – Земля, или всё-таки… Саракш? Рада…

…На Землю Максим отправился по приказу Сикорски. Вскоре после разгрома десанта островитян Рудольф жёстко и без обиняков заявил: «Собирайся на Землю, Мак, – и добавил, заметив, что Максим хочет что-то сказать. – Никакие возражения не принимаются. Ты давно уже не вольный стрелок ГСП, Каммерер, ты теперь по роду работы сотрудник Галактической безопасности, так что будь любезен выполнять все мои распоряжения. А Саракш от тебя не убежит: ты вернёшься. Я наблюдал за тобой все эти месяцы и пришёл к выводу, что тебе необходима хотя бы базовая прогрессорская подготовка, а то ты и впрямь устроишь здесь что-нибудь вроде Барканской резни. Нервная перегрузка, Максим, – тон голоса Странника неуловимо смягчился, – штука страшная, она может привести к очень тяжёлым последствиям и для тебя самого, и для других. Пройдёшь ускоренные курсы – это займёт год, не более, – и вернёшься обратно во всеоружии. Так нужно, Максим. Вопросы?».

Вопросов у Мака не было. Точнее, был у него один вопрос – можно ли ему взять с собой на Землю Раду? – но, поразмыслив, Максим не стал его задавать. Рада всё ещё не простила ему пандейскую историю (то есть простила, но не до конца), и он это чувствовал. И Мак поступил так, как поступали его далёкие предки, считавшие, что любовь проверяется разлукой. Поступил подсознательно: прагматичный техногенный мир Земли XXII века не уделял никакого внимания нюансам взаимоотношений между мужчиной и женщиной, и у Максима не было никакой информации по этой теме, да и быть не могло. И ему хватило слов Рады «Я буду ждать тебя» и её прощальной улыбки.

Год на Земле прошёл для Максима незаметно. Он учился, жадно впитывая всё, что было разработано специалистами планеты для подготовки её посланцев-прогрессоров, и сам превращался в прогрессора, носителя воли планеты Земля, призванного работать во славу её в чужих мирах. Именно так – за время обучения у Максима возникли серьёзные сомнения в девизе «просвещения аборигенов отсталых планет», под которым проходила прогрессорская деятельность землян. Максиму казалось, что Земля просто-напросто расширяет свою сферу влияния в космосе на манер старинных империй, и что «просвещение диких туземцев» здесь абсолютно не при чём. Он гнал от себя эти мысли – слишком уж они не согласовывались с громогласно декларируемым земных гуманизмом, – но они возвращались снова и снова, и он ничего не мог с этим поделать.

И ещё Мак поймал себя на том, что родная планета, где он родился и вырос, стала для него чужой – нет, не чужой, конечно, а какой-то непривычной. Саракш обжёг Каммерера, сильно обжёг, и теперь Максим чувствовал себя не совсем уютно в благополучном мире Земли, где никто не носил оружия, и где никто никого не убивал. «Синдром «горячей точки», – объяснил ему преподаватель психотренинга, с которым Мак осторожно поделился своими ощущениями. – В двадцать первом веке солдаты, вернувшиеся из районов вооружённых конфликтов, – например, во время войны на Окраинах, – чувствовали себя примерно так же. Это пройдёт – со временем».

Не верить специалисту Максим оснований не имел, но пока что ощущение некоей чужеродности оставалось, и ему вдруг захотелось поскорее вернуться на Саракш, где он был, как это ни парадоксально звучит, своим.

Это желание обострилось у него после краткой встречи с Дженни, его первой и ещё полудетской любовью. Девушка ему обрадовалась, но разговор у них не получился: на все её вопросы Максим отвечал односложно, как будто каждое слово давалось ему с большим трудом, а рассказ Дженни о себе самой прошёл мимо его сознания – он так и не запомнил, где и кем она работает, и кто её спутник жизни (и есть ли таковой вообще). Они расстались недовольные друг другом, твёрдо зная, что больше уже не встретятся – зачем?

И мать, первое время радостно хлопотавшая вокруг сына, вернувшегося целым и невредимым из далёкого далека, вскоре почувствовала его настрой. «Опалённый ты какой-то, Максик» – обронила она спустя несколько месяцев. И осеклась: уж очень не вязалось это детское имя с обликом парня, глаза которого видели огонь, кровь и смерть. Осеклась, и с тех пор оставила попытки познакомить его с какой-нибудь хорошей девушкой: поняла извечным материнским чутьём, что это лекарство не поможет.

А Максим вспоминал Раду. Она снилась ему во сне, и он считал дни, оставшиеся до возвращения на Саракш. Но однажды ему приснилась Итана, и Максим проснулся в поту, сдерживая бешено бьющееся сердце, и долго лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к шороху листвы за окнами и пытаясь разобраться в своих ощущениях. Так и не разобравшись, он заставил себя заснуть (следующий день, как и все другие дни на курсах, обещал быть насыщенным напряжённой учёбой), облегчив душу привычным «массаракш».

Год прошёл. «Вы словно офицер ускоренного выпуска военного времени, – пошутил руководитель курсов после выпускных экзаменов. – Были когда-то такие, во время больших войн». «Во время войн? – подумал Каммерер. – А разве сейчас у нас война?». Но вслух он не сказал ничего, кроме традиционных слов благодарности учителям за полученные знания.

…Белый диск Саракша поглотил всё, не оставив и следа от первозданной черноты открытого космоса. «Здравствуй, обитаемый остров, – прошептал Максим, вглядываясь в густой облачный покров планетарной атмосферы, непроницаемой для солнечного света. – Я вернулся…».

* * *

– Два года, – Сикорски посмотрел в окно, где над кронами деревьев, казавшимися в сумерках застывшими тёмными волнами, причудливыми созвездиями горели огни столицы. – Два года, – повторил он.

Да, два года, подумал Максим, два года прошло с тех пор, как я, Максим Каммерер, разорвал сердце дракона: взорвал Центр, откуда пси-излучение через башни транслировалось на всю страну. Сердце дракона… Красивая метафора – её придумал Вепрь, и Маку Симу образца двухлетней давности нравилась эта метафора. Вот только за эти два года произошло слишком много всякого разного, и наивного драконоборца Мака Сима больше нет. Сердца дракона тоже нет, но капли драконьей крови, разбрызганные взрывом термической бомбы по всей стране Неизвестных Отцов (которых уже нет, и даже страны такой больше нет, а есть Республика), проросли ядовитыми цветами. Надо же, мысленно усмехнулся он, у меня прорезалась склонность к поэтике: «на брызгах ядовитой крови взошли дурманные цветы». Может, податься мне в литераторы, если уж прогрессор из меня никакой? Нет, не то чтобы совсем никакой – кое-чему меня научили, а кое до чего я и сам дошёл, – но… Я полагал, что через два года вся страна изменится неузнаваемо, и что нам останется только подправлять процесс, идущий в нужном направлении, а получилось… Процесс-то идёт, только что это за процесс, и в каком он идёт направлении?

Он тоже посмотрел в окно. Вечерняя столица переливалась морем огней – вывески ночных клубов, роскошных ресторанов и магазинов и реклама, реклама, реклама. Бегущие строки, танцующие строки, строки, извивающиеся червяками, – они залили улицы столицы, когда-то тёмные и унылые, потоками света; они выгнали дымную тьму с улиц и площадей и загнали её… Куда? И Максиму вдруг показалось, что темнота, жившая на улицах, спряталась туда, где её никто и никогда не будет искать – в души людей, суетившихся в ярком свете рекламных панно и подстёгиваемых неуёмной жаждой удовольствий: удовольствий здесь и сейчас, нам, а не грядущим поколениям, удовольствий острых и терпких, солёных и сладких, на любой вкус. И на любой кошелёк – а как же иначе?

Да, что ни говори, жить – если под этим слово понимать простейший комплекс «есть, спать, развлекаться» – стало легче. В столице (да и в других городах) полно всяких лавочек, кафе, магазинов, развлекательных центров; общественные автобусы вытеснены множеством элегантных машин, сходящих с конвейеров военных заводов вместо танков; строятся новые дома, и люди одеваются ярче, и зарабатывать они стали больше, и есть им на что потратить заработанные деньги – поток туристов в Пандею вырос в несколько раз. Однако за всем этим внешним великолепием (сконцентрированном к тому же по большей части только в столице) происходит что-то не совсем понятное (во всяком случае, ему, Максиму), и эта непонятность тревожит.

Экономика в руках «доказавших свою состоятельность»; они готовы финансировать что угодно, но при одном маленьком условии: прибыль должна быть большой и быстрой. И потому расчистка ржавых лесов за Голубой Змеёй идёт черепашьими темпами, не говоря уже о дезактивации заражённых территорий. Если бы не пленные островитяне, там вообще бы всё замерло: не слишком много находится желающих лезть на минные поля под боевые автоматы даже за большие деньги (которые к тому же не особо охотно платят – какой навар с таких вложений?). А «доказавшие состоятельность» упорно рвутся к власти, сращиваясь с окостеневшим в своей непробиваемости чиновничьим аппаратом и с покрывшимися лаком респектабельности главарями криминальных кланов. За ключевые государственные посты идёт звериная драка, в которой все средства хороши: если не удалось обойти конкурента набором (или покупкой) голосов избирателей или подорвать его реноме публикацией фото, где оный конкурент, добропорядочный семьянин, запечатлён в голом виде в компании голых девиц в процессе учинения коллективного непотребства, соперника можно взорвать вместе с его роскошной новенькой машиной или попросту пристрелить. Из капель драконьей крови не цветы выросли – из них вывелось множество гадёнышей калибром помельче, но тоже так и норовящих занять вакантный драконий трон. И если бы не Сикорски, который зачастую действовал методами, смущавшими Максима, и не вторжение айкров, сплотившее страну и народ реальной внешней угрозой, явление нового дракона случилось бы ещё полгода назад. Люди – настоящие люди, вроде Аллу Зефа, Дэка Потту или Тика Феску, есть, но их мало, слишком мало, и смотрятся они белыми воронами в галдящей серой стае, готовой заклевать их при первой возможности. Да, что-то идёт не так, сказал себе Максим, но что именно?

Он вспомнил визит инспектора-координатора КОМКОНа, побывавшего на Саракше месяц назад. Они – Максим, Рудольф и координатор – долго сидели втроём в этом самом кабинете, в кабинете Сикорски, и обсуждали ситуацию, сложившуюся на планете. Внешнее положение Республики беспокойства не вызывало: Островная Империя притихла, хонтийцы тоже поджали хвост (особенно после того, как контрразведка Странника нещадно проредила их агентуру), а отношения с Пандеей не оставляли желать лучшего: кёниг (и кёнигин) Энгу неукоснительно соблюдали договор, подписанный у развалин Гааг-До. Дикий Юг не подавал признаков жизни, поэтому обсуждалась в основном внутренняя ситуация в бывшей Стране Неизвестных Отцов, и по данному вопросу к единому мнению придти не удалось.

«Не надо драматизировать, – сказал инспектор КОМКОНа, выслушав соображения Сикорски, доказывавшего, что ситуация выходит из-под контроля, и что дело может дойти до гражданской войны, инициированной, с одной стороны, представителями промышленно-финансовых кругов, владеющих деньгами, а с другой – военно-чиновничьей кастой, цепко держащей власть. – То, что происходит на Саракше, не выходит за рамки базисной теории эволюции социума. Буржуазно-демократическая республика – это необходимый этап, в её недрах постепенно взращиваются элементы социализма. Историческое развитие – процесс длительный, вам ли этого не знать? А вот когда они, эти элементы…». «Пока эти элементы созреют, – перебил его Странник, – здесь может начаться кровавая вакханалия, в результате которой в стране установится фашистская диктатура. А фашистская диктатура любого типа – тут уже не важно, кто возьмёт верх, олигархисты или администраты, итог один и тот же, – это война, война ядерная, и уже не континентальная, а глобальная, благо противник имеется. Вам ли этого не знать?» – добавил он ядовито, повторяя слова инспектора. «И что же вы предлагаете?» – спросил тот. «Я предлагаю нестандартные меры, – отрезал Странник. – Саракш – не Земля, тут своя специфика: я понял это, пробыв здесь семь лет». «Мне кажется, – заметил координатор, – что вы за эти семь лет немного устали, Рудольф. Не хотите ли вы отдохнуть на Земле месяц-другой? Или, скажем, полгода-год?». «Нет, не хочу, – спокойно ответил Странник, хотя Максим видел по блеску его зелёных глаз, что Сикорски близок к бешенству. – И ещё я не хочу, чтобы весь наш многолетний труд на этой планете пошёл насмарку: если на Саракше снова поднимутся ядерные грибы, нам останется только улетать отсюда и наблюдать с орбиты, как планета догорает на атомном огне. А зачем тогда вообще мы сюда прилетели? Я понимаю, – продолжал он, прожаривая инспектора взглядом, – что вам из вашего благополучного далёкого далека мои опасения кажутся безосновательными и не вписывающимися в базисную теорию развития социума. Предлагаю сделать следующее: через месяц мы подготовим вам математическую модель вероятностного развития ситуации на Саракше. У меня в институте есть и необходимые машины, и толковые специалисты, – он посмотрел на Максима, – и сам объект моделирования у нас прямо под рукой. Мы учтём все коэффициенты, причём примем самые благоприятные их значения. И тогда…».

К некоторому удивлению Максима, представитель КОМКОНа согласился почти сразу (вероятно, он просто устал выдерживать железный натиск Сикорски – уж что-то, а давить логикой Странник умел). А Максим получил задание на футурологическое моделирование, которым он и занимался без малого месяц. Его заинтересовала упоминание о нестандартных мерах, которые предлагал Рудольф, но Сикорски пресёк его любопытство короткой фразой: «Сделаешь – поговорим».

– Итак? – Странник оторвался от созерцания заоконных огней и перевёл взгляд на Максима, точнее, на папку, которую тот держал в руках. – Что возвестила нам сивилла, и что гласит пророчество её?

Надо же, подумал Мак, никогда бы не подумал, что Рудольф увлекается пандейской поэзией. Вопрос был риторическим: Сикорски внимательно следил за ходом моделирования и был знаком с его неутешительными промежуточными выводами. Приговор уже вынесен – оставалось лишь его огласить.

– Вы были правы. С вероятностью девяносто восемь процентов – и это при самых мягких значениях ключевых процессообразующих факторов – через шесть-восемь месяцев Республику ждёт гражданская война и установление диктатуры фашистского толка, а через год-полтора, с вероятностью девяносто шесть процентов, на Саракше начнётся термоядерная война. Глобальная. Дальнейший прогноз – полное разрушение всей цивилизации саракшиан, включая и континент, и архипелаги. Вероятность – девяносто три процента, а с вероятностью восемьдесят восемь процентов на планете будет уничтожено всё живое, – Максим подошёл к столу и положил на него папку.

– Садись, – негромко сказал Сикорски, качнув лысым черепом. Раскрыв папку отчёта, он пробежал глазами несколько листов, хмыкнул, поднял глаза, и Максима поразила горькая усталость во взгляде шефа. Но это продолжалось секунду, не более, а затем он снова увидел перед собой прежнего Странника, собранного и готового действовать.

– Что мы будем делать, Рудольф? Вы упоминали о каких-то нестандартных мерах – что вы имели в виду?

– Кристаллографировать твой отчёт и отправлять его на Землю, – ответил Сикорски, игнорируя второй вопрос. – И ждать ответа.

– О каких нестандартных мерах вы говорили? – повторил Максим.

– В сложившейся ситуации имеется только один выход, – произнёс Странник голосом робота, – полная реактивация всей сети башен и включение пси-излучения на всю страну.

– Что?!

* * *

Максим даже привстал – ему показалось, что он ослышался. Включить излучатели? Да ещё централизовано? Нет, этого не может быть!

– Сядь, – приказал Сикорски, холодно глядя на Максима снизу вверх, – и слушай. Неспешная телега прогресса социума, о котором так любят поговорить в КОМКОНе, здесь, на Саракше, заехала в кювет, и выбраться из него без посторонней помощи она уже не в состоянии. Общественная психология саракшиан изуродована ядерной войной, во время которой погибли сотни миллионов людей, и двадцатью годами правления клики Неизвестных Отцов. Ценность человеческой жизнь близка к нулю, а позитивные этические императивы являются исчезающе малыми величинами. В ходе развития любого социума бывают взлёты и падения, когда верх берут то негативные, то позитивные нравственные тенденции, но все эти колебания вписываются в рамки базисной теории. А на Саракше атомная война и башни, вторгшиеся в сферу сознания, вызвали запредельный всплеск негатива. Амплитуда всплеска превысила граничное значение, ниже которого ещё возможен самовозврат. То, что творится там, – он кивнул головой в сторону окна, раскрашенного мельтешением огней столичного мегаполиса, – это пир во время чумы. Наслаждайтесь сегодняшним днём, и не думайте о дне завтрашнем: завтра не наступит, а если и наступит, то не для всех – вот их девиз.

– И вы хотите…

– Я хочу вышибить клин клином – точно так же, как это делает Аллу Зеф, излечивая пси-шизофреников. Я хочу вымыть из мозгов саракшиан всю накопившуюся там грязь, пока ещё не поздно. Мы на Земле давно применяем биоблокаду, резко повысившую физическую сопротивляемость наших организмов любым болезням, так почему нельзя при помощи пси-излучателей реализовать биоблокаду нравственную?

– Но манипуляция сознанием, это…

– Это одно из древнейших занятий человечества, начиная от заклинаний шаманов и кончая заклинаниями средств массовой информации. И даже система воспитания со всеми её составляющими представляет собой манипуляцию сознанием, направленную на создание и закрепление установленных стереотипов, причём любых, от «не убий!» до «убей его, потому что он враг!». С этой точки зрения, пси-излучение – это всего лишь техническое средство, только более совершенное, чем все предыдущие. Так почему же мы, признавая классические методы манипулирования сознанием, должны отказываться от метода новейшего и самого эффективного? Ты станешь добывать огонь трением, если тебе нужно развести костёр, или воспользуешься для этого скорчером?

– Вы помните, что я сказал вам сразу же после разрушения Центра, когда мы с вами впервые встретились? – медленно проговорил Максим. – Никто и никогда, даже…

– Мне казалось, – перебил его Странник, – что Саракш уже успешно ободрал с тебя весь цыплячий пушок, и ты оперился. Излучатели на Саракше используются, – он с силой опустил на стол жилистый кулак, – и будут использоваться! Или ты забыл, как нам удалось остановить вторжение айкров, и с помощью чего пленные воины-островитяне удерживаются в повиновении и работают, а не кидаются на охранников с голыми руками? Или ты уверен на сто процентов, что следующая попытка хонтийцев или каких-нибудь наших заговорщиков завладеть излучателями и использовать их в собственных целях окажется безуспешной? Мне бы твою уверенность, Мак. Но самое главное – нет у нас другого выхода.

– Вы уверены, что этот выход – единственный?

– Есть ещё один, – Странник осклабился и стал похож на демона из «Хроник» отца Туку. – Массовая резня – физическое уничтожение всей так называемой элиты, готовящей Республике братоубийство с последующим атомным апофеозом. Между прочим, этот метод неоднократно применялся на Земле – был, например, такой римлянин Сулла, составлявший проскрипционные списки – списки людей, подлежащих казни, – и в более поздние времена были у него последователи и подражатели. В нашем случае речь идёт об уничтожении от трёхсот тысяч до полумиллиона людей, тянущих планету в пропасть. А потом – потом мы назначаем Тика Феску Исполрешем, Дэка Потту – военным министром, Аллу Зефа – главой Департамента общественного здоровья, и начинаем всё сначала.

– Вы серьёзно? – ошарашено спросил Максим.

– Нет, конечно, – Сикорски потёр лицо ладонями. – На это не пойдёт даже такое, – он усмехнулся, – чудовище, как я, и Земля никогда не санкционирует подобную акцию. К тому же это абсолютно бессмысленно – на смену казнённым «врагам прогресса» придут новые люди, такие же, если не хуже, и всё повторится с унылой безысходностью. Пойми, Максим, дело не в многочисленных «измах» и «кратиях», а в людях, в их внутренней природе, в их ценностных ориентирах и в их дифференциации событий, поступков и явлений на «хорошо» и «плохо». В истории Земли были абсолютные монархи и даже диктаторы, пользовавшиеся всенародной любовью, и были демократически избранные президенты, которых проклинали. И кто-то идеализировал феодализм с его рыцарской честью, кто-то – капитализм, давший небывалый толчок развитию науки и техники, а кто-то ностальгировал по первобытному коммунизму в чистом виде. А наша земная коммунистическая технократия стала возможной только потому, что изменились мы, земляне: двести лет назад подобное обернулось бы всего лишь очередной утопией или, хуже того, жесточайшей диктатурой.

Да, помню, подумал Максим – я пришёл к такому же выводу, когда размышлял, а не ввести ли нам здесь систему распределения по образу и подобию земной.

– С точки зрения этики саракшиане столь же примитивны, как обитатели Саулы или арканарцы. В Республике ненавидят олигархов и государственных чиновников, погрязших в коррупции, но посади почти любого из этих ненавидящих на место ненавидимых… Их праведная ненависть – это ведь самая заурядная зависть: несправедливо не то, что богатство нажито нечестным путём или награблено, а то, что оно награблено кем-то, а не ими самими. Это как у первобытных племён: если наше стойбище разорили, это плохо, а вот если мы разорили чужое – это хорошо, это очень хорошо. И пока в сознании саракшиан господствуют подобные императивы, здесь ничего не изменится – ни-че-го. Поэтому я считаю абсолютно необходимым включение излучателей, – Сикорски откинулся на спинку кресла. – Болезнь зашла слишком далеко – нужна радикальная терапия, а то как бы не пришлось прибегнуть к хирургии, причем к хирургии без анестезии.

– А вы уверены, что такую акцию КОМКОН санкционирует? Это же масштабное вмешательство в историю чужого мира, чего прогрессоры стараются всячески избегать!

– Так любил свою собаку, что отрезал ей хвост по кусочкам, – буркнул Странник.

– Какую собаку?

– Не обращай внимания, это такое старинное выражение, ирония над полумерами. Никогда не понимал такого подхода: или уж делай дело, или… Ладно, не будем спорить с авторитетами, тем более заочно. А насчёт согласия КОМКОНа – знаешь ли ты, что подобный проект уже существовал?

– Первый раз слышу, – Максим недоуменно посмотрел на Сикорски. – Когда? Где? Что за проект?

– Неудивительно, что ты о нём не слышал – ты был ещё мальчишкой. Проект этот был выдвинут целой группой арканарских прогрессоров, трезво оценивших положение дел на планете и понявших, что «гомеопатией» они будут вырвать аборигенов из серой трясины средневековья тысячелетиями, причём любая флуктуация развития социума будет сводить на нет все их многолетние кропотливые усилия и отбрасывать прогресс на исходные рубежи – что, собственно, и получилось в Арканаре в пятьдесят втором… А суть проекта – массовая позитивная реморализация всего населения с помощью гипноизлучателей, установленных на трёх экваториальных спутниках планеты. Гипноиндукция – это тебе ничего не напоминает?

Максим потрясённо молчал.

– Но этот проект так и не был принят? – спросил он, справившись с изумлением.

– Не был, но лишь по одной причине: в КОМКОНе сочли, что применение передовой земной техники нарушит естественный ход истории – это всё равно что вооружить крестьян-повстанцев скорчерами для выжигания замков тамошних феодалов. А на Саракше ситуация несколько иная, принципиально иная: пси-генераторы изобретены самими саракшианами, это факт их истории, а не подарок могучей земной науки и техники. И факт этот можно использовать по всякому, как огонь Прометея – и для приготовления шашлыков, и для аутодафе. У нас на Земле внутриатомная энергия использовалась и в ядерных бомбах, и в ядерных реакторах, так почему же применять пси-генераторы для зомбирования – можно, а для позитивной реморализации – нельзя ни в коем случае? Конечно, должна быть проведена всесторонняя проверка с учётом возможных последствий – ущерб здоровью облучаемых, и так далее, – но принципиального запрета на использование излучателей «в мирных целях» я не вижу. Если таковой видишь ты – я готов выслушать твои доводы, только, пожалуйста, без общих фраз о «неэтичности воздействия на мозг»: ты ведь не приходишь в ужас при мысли о том, что земная медицина лечит воздействием на мозг целый ряд тяжелейших заболеваний, а те же прогрессоры с помощью гипноза походя изучают инопланетные языки.

– Предположим, вы меня убедили, – сказал Максим, подчеркнув первое слово. – Но остаётся вопрос: кому можно доверить такое? Кто будет сидеть за пультом пси-генератора?

– Мы, земляне, – спокойно ответил Сикорски. – Я – или ты, Максим.

– Мне это претит, – Каммерер вскинул голову. – Логика у вас, конечно, железная, но есть ещё и моё эмоциональное восприятие такого решения.

– Эмоции, как говорит один небезызвестный тебе саракшианин по имени Колдун, должны контролироваться разумом, – холодно заметил Странник. – Ты у нас живая легенда Саракша – Мак Сим, сокрушитель Зла и носитель Сбывающихся Пророчеств, – кому как не тебе управлять пси-излучением, дабы сеять в душах людских Мировой Свет? Ну, об этом мы с тобой ещё поговорим.

– Не понимаю, – пробормотал Максим. – Какие ещё пророчества?

– Забыл тебе сообщить за всеми нашими делами, – извиняющимся тоном произнёс Сикорски. – На годовщину заключения мирного договора с Пандеей – ты в это время был на Земле, на курсах, – на твоё имя пришёл оттуда ценный подарок: Изумрудная Ветвь, это высший пандейский орден и одновременно памятный знак, с гравировкой «Пророчество исполнилось». А какое пророчество имеется в виду, тебе лучше знать. Возможно, – Странник уколол Мака зелеными иглами глаз, – это как-то связано с тем, что через девять месяцев после переговоров у Гааг-До у великого кёнига Торира Энгу родился наследник, рождение которого чуть ли не целый месяц пышно праздновала вся Пандея.

– Я пойду, Рудольф, – сказал Максим, поднимаясь. – Мне надо подумать.

– Думай, время ещё есть. Ответ с Земли всё равно придёт не раньше чем через месяц после получения нашего прогноза и моего предложения по запуску пси-излучателей – они там в КОМКОНе тоже будут думать.

Выйдя в коридор, Максим какое-то время стоял неподвижно, собираясь с мыслями.

Мыслей было много.

Существует теория позитивной реморализации. Из неё следует, что любое существо, обладающее хоть искрой разума, можно сделать порядочным.

Они налезали друг на друга.

Ваш затуманенный и оглушённый совестью разум утратил способность отличать реальное благо масс от воображаемого, продиктованного вашей совестью.

Но одна из них была очень простой и чёткой.

В этом мире растёт мой маленький сын, и если этот мир погибнет, вместе с ним погибнет и мой сын.

* * *

– Ваш мир совсем не таков, как вы его себе представляете. Нет никакой монолитной небесной тверди, окружающей вас со всех сторон наподобие кокона, в середине которого горит Мировой Свет. Вы живёте не внутри сферы, а на поверхности шара, летящего в чёрной пустоте, где плавает ещё великое множество подобных шаров. И Мировой Свет не один – их тоже великое множество, просто они очень от вас далеки, а специфика вашего мира – вашей планеты – такова, что не видите бездонного неба над головой, неба, в котором сияют звёзды. Но вы сможете увидеть эти звёзды, если разорвёте цепи тяготения, приковавшие вас к вашей земле, оторвётесь от неё и взлетите высоко вверх – так высоко, что ваш мир, оставшийся далеко внизу, под вашими ногами, превратится в шар, и будет уменьшаться по мере того, как вы будете подниматься всё выше и выше.

Его слушали, затаив дыхание. Он выворачивал мир наизнанку, но ему верили – как можно не поверить самому Маку Симу, живой легенде Саракша? И вера эта подтверждалась: давно известные формулы, переворачиваясь с ног на голову (точнее, с головы на ноги) вдруг обретали истинный смысл, и казалось странным, как это раньше не замечалось очевидное. А землянин Максим Каммерер видел, как в глазах его слушателей вспыхивали искры разума – разума пробудившегося, способного понимать, сопоставлять и делать выводы. Позитивное излучение не зомбировало – оно очищало разум, как очищают от камней и древесных пней поле перед посевом. И семена, которые сеял Мак Сим, падали на подготовленную почву.

Интересно, подумал он, а что ощутили бы древние греки (или не греки?), если бы они узнали, что Земля вовсе не покоится на трёх слонах, стоящих на спине исполинской черепахи? А слоны – что испытали бы слоны, почувствовав, как у них из-под ног уходит такой надёжный и привычный черепаший панцирь? Мак представил себе трёх здоровенных слонов, растерянно перебирающих ногами в космосе, среди звёзд, и недоумённо хлопающих ушами – большими, как у Рудольфа Сикорски. Ему стало смешно, он даже чуть было не улыбнулся, но вовремя сдержался: не к лицу Просвещающему, на которого смотрят сотни глаз, улыбаться непонятно чему – глуповато выглядит. К тому же в истории Земли, как он знал, изрекателям подобных откровений, опрокидывающих тысячелетние стереотипы, порою было совсем не до смеха, особенно когда их объявляли еретиками и волокли на костёр. И на Саракше тоже было что-то в этом роде: Святой Престол преследовал пытавшихся вывернуть мир – недаром слово «массаракш» стало здесь самым расхожим ругательством, появившимся ещё в незапамятные времена. Но вообще-то удивительно: создать авиацию и даже ракеты, не имея ни малейшего представления об истинной сущности окружающего мира! Хотя – чему тут удивляться? Земляне умудрились создать электротехнику и электронику, не понимая толком, что же такое есть электрический ток, и ничего, работе вычислительных машин это как-то не мешало.