Текст книги "Саракш: Кольцо ненависти. Книга 1"

– Что вы имеете в виду?

– Публичную казнь. Меценат Каришту, злой гений всей этой истории; Пацу Кредитор, готовый ради пополнения своего кошелька уложить в могилу половину населения планеты; атомный маньяк Воевода Иксу Дзингу, намеревавшийся использовать на улицах столицы ядерные бомбы; обезумевший церковный фанатик Буржа Епископ; Ментор Адру Эдереш, вложивший в руки путчистов пси-оружие; и кое-кто рангом пониже – все они будут казнены на центральной площади. Естественно, по приговору верховного суда, при соблюдении всех формальностей судопроизводства, а вовсе не по произволу «теневого диктатора» Странника – я всего лишь посодействую принятию такого решения.

– Вы уверены, что это необходимо, Экселенц? – сумрачно спросил Максим. – Это же средневековье, варварское средневековье!

– Это варварский мир, Максим, варварский, несмотря на кое-какие его технические достижения! Здесь нельзя по-другому – или мы спасаем этот мир, не занимаясь витиеватым словоблудием и не беспокоясь только лишь о том, чтобы наш земной гуманизм не получил пару лишних болезненных царапин, или садимся в «призраки» и улетаем к чёртовой матери, оставив здесь всё как есть. Помнишь, я рассказывал тебе сказку про посланника Мирового Света, разрушившего башню злого колдуна? У этой сказки есть и другой конец, не слишком оптимистический – злой колдун не умер: он сделался невидимым, он затаился среди людей, он питается тьмой, живущей в людских душах, и он ждёт своего часа – часа, когда он сможет вернуться и начать всё сначала. В древних легендах есть рациональное зерно – дорога в рай лежит через чистилище. Преддверие рая – Город Просвещения – у нас есть, а чистилищем станет вся страна; хотя бы одна страна, если уж нельзя пока охватить всю планету. И в этом чистилище тебе придётся иметь дело с грязью, а если ты возишься с грязью, то не надейся, что руки твои останутся чистыми, без единого пятнышка, будь ты хоть трижды бог. Грязь – она прилипчива, Максим, и с этим ничего не поделаешь. Главное – не дай этой грязи влезть к тебе в душу.

Весь облик Странника дышал уверенной непримиримостью, и Максиму показалось, что он видит перед собой ротмистра Чачу, которой точно так же был непримиримо уверен в своей правоте – в своей собственной правоте. Сравнение было неуютным, но Максим никак не мог отделаться от этого ощущения. Неужели дикие миры способны превращать в дикарей даже богов?

– Я полетел к себе, – сказал Сикорски. – У меня много дел, и у тебя тоже. Хорошо, что у тебя есть такая помощница, Святой Мак. Я теперь постоянно буду на связи – надеюсь, мой коммуникатор снова не откажет.

Он повернулся и пошёл к своему вертолёту, поджарый и жилистый, словно хищник, а Максим смотрел ему вслед. Помощница… Наверно, Рудольфу уже известно, как вела себя Рада во время нападения толпы и после того как толпа обратилась в бегство. Да, у Сикорски наверняка есть свои люди среди моих учеников, подумал Максим. Как их там называют – информаторы? Галактическая безопасность и КОМКОН-2 широко используют опыт своих предшественников, спецслужб прошлого – как же иначе? Но то, что задумал Странник – это зло во имя добра, в чистом виде. Допустимо ли такое зло? Что-то я запутался, думал Максим, наблюдая, как Сикорски забирается в вертолёт, совсем запутался…

Вертолёт, рокоча, поднялся в воздух и, заложив вираж, полетел к столице, а Максим, немного постояв, направился к развалинам, где копошились его ученики – ему надо быть с ними, как же иначе?

Что натворили, скоты, думал он, пробираясь среди остовов разрушенных коттеджей и оглядываясь по сторонам, что натворили. А ведь прав Странник, массаракш, нельзя здесь по-другому, нет, нельзя. Вот только не превратились бы бесповоротно боги милостивые в богов карающих…

Он шёл, отвечая на вопросы учеников и отдавая распоряжения, а потом, уже почти у самой ограды, он увидел труп, и ему показалось, что его с размаху ударили по голове чем-то тяжёлым. Максим всякого уже насмотрелся на своём обитаемом острове, особенно во время вторжения айкров, но это…

Это был даже не труп, это были остатки трупа, разодранные в клочья и превращённые в кровавое месиво ударами дубин и камней. Кажется, здесь погибла девушка из числа его учеников – Максим понял это по обрывкам светлого комбинезона и по длинным волосам, втоптанным в расквашенную землю. Максим не мог сказать, была ли она красивой – от лица убитой не осталось ничего, – но ему почему-то казалось, что девушка эта была красавицей: он помнил лица своих учениц, с восторгом смотревших на Просвещающего. И эта девушка тоже смотрела на Святого Мака и не знала, что её ждёт уже в самом скором времени…

Пророков и святых всегда распинали и побивали камнями, думал Максим, глядя на растерзанные останки, так было во все времена и, наверное, во всех обитаемых мирах. И не только пророков: люди охотнее всего – всегда и везде – убивали тех, кто пытался им доказать, что они люди, что они могут и должны жить лучше, чище и красивее, доказать это собственным примером. И вот именно за это пророков и их учеников и последователей убивали, убивали с неимоверной тупой жестокостью, чтобы убедить самих себя в том, что сказок не бывает, и что серое болото – это единственная среда обитания человека, по чьёму-то капризу наделённого беспокойным разумом. Толпа ведь шла на Город Просвещения не в беспамятстве (иначе в ней было бы не сто тысяч человек, а миллион), она шла сознательно, а пси-поле – оно всего лишь подтолкнуло эту толпу, сняв последнее табу. Серая топь шла убивать с большой охотой, и ещё неизвестно, пошла бы она при прочих равных условиях с такой же охотой драться с себе подобными, с таким же двуногим зверьём.

Прав Странник, подумал Максим, прав – нельзя здесь по-другому. Воспитывать – да, но вместе с тем нужно изымать таких вот трудновоспитуемых, так и норовящих втоптать в грязь всё самое светлое, чем от рождения наделён любой человек. Изымать, чтобы они не уродовали своих детей и не продолжали плести бесконечное кольцо ненависти. Вот только по плечу ли нам, людям Земли, труд богов, и не слишком ли мы самоуверенны? Ведь даже боги, похоже, могут ошибаться – если Всевышний действительно создал людей по своему образу и подобию, то или он сделал эту свою работу из рук вон плохо, или… Или эталонный образец был очень далёк от совершенства.

Глава восьмая. Дети гор, дети пустынь

Горы приближались, но, как это бывает, они казались ближе, чем есть на самом деле. Выглядели они величественно – внушительные, основательно расположившиеся, – и высота их благодаря особенностям атмосферы Саракша казалась непомерной: вершины упирались в тусклое небо и выгибали его своими каменными мышцами – неудивительно, что эти места издревле считали сакральными. Однако нашлись и те, кого эта сакральность раздражала – незыблемую плавность контура горного хребта нарушал пролом, нелепый и уродливый, как дыра от выбитого зуба, и Максим вспомнил слова дядюшки Каана «в ту войну долбанули по этому хребту супербомбами». Ну да, конечно, подумал Мак, это у нас тут в порядке вещей: если что-то красиво, да ещё и непонятно, да ещё и трепет внушает, мы это что-то сразу бомбами – чтобы, значит, не внушало. Никакого военного смысла в атомной бомбардировке хребта не было – горцы, насколько мне известно, всегда жили особняком, практически не общались с внешним миром и уж наверняка не являли собой угрозу ядерным державам, сцепившимся в самоубийственной общеконтинентальной сваре. Кто, интересно, нанёс удар по горам Зартак – имперцы или эти, из центральных держав, от которых остались одни лишь развалины да пустыни, заражённые радиацией? Хотя – какая разница, все они тут одним миром мазаны…

Встречный ветер, втекавший в открытые боковые стёкла кабины, ерошил волосы. Максим наслаждался глайдером – приятно после примитивных и уродливых саркашианских машин ощутить привычную и удобную мощь земной техники. Сикорски, словно подслушав мысли Каммерера (а может, следуя своим собственным соображениям), вытребовал с Земли флаер и пару глайдеров, тщательно замаскированных под армейские колёсные вездеходы-внедорожники саракшиан. В обычных условиях эти машины трудолюбиво топтали асфальт шоссе и грунт просёлочных дорог рубчатыми покрышками, однако при необходимости их можно было перевести в антиграв-режим – колёса отрывались от земли и лениво шевелились в воздухе, превращаясь в некое декоративное украшение. У отрогов Зартака, на окраинных землях, не приходилось опасаться чрезмерно любопытных и профессионально-опытных глаз, и Максим полетел, как только последние убогие посёлки бывшей Империи и бывшей Страны Отцов остались позади (держась на минимальной высоте и следуя изгибам местности – разыскивая обитателей предгорий, не стоило уходить высоко вверх).

Рада смотрела по сторонам с детским любопытством – юность её пришлась на тяжёлые послевоенные времена, и девушка почти ничего не видела, кроме столицы и центральных областей страны, унылых и далеко не живописных. А здесь посмотреть было на что: атомное эхо докатилось до западных отрогов хребта Зартак, но не опустошило эти места, и за прошедшие годы природа залечила раны – выросли новые леса, в которых гнездились птицы и шныряла мелкая живность, а в многочисленных ручьях и речушках (чистых, не радиоактивных) плескалась рыба. До нетронутых пандейских лесов верховьям Голубой Змеи было, конечно, далеко, но даже по ним можно было понять, каким был несчастный материк до начала ядерного безумия. И река здесь была другой – отравной она становилась ниже по течению: там, где начинались ржавые леса, и где в воды Голубой Змеи попадали активные изотопы, вымывавшиеся дождями из опалённой земли. И Максим вдруг подумал, как было бы здорово просто пожить в этих краях вдвоём с Радой хотя бы месяц, забыв обо всём, что осталось там, позади. Не получится такая идиллия, сказал он себе, нет, не получится, а жаль…

Адаптированный глайдер легко скользил над самой землёй. Дорог здесь уже не было, но машина с равнодушной лёгкостью оставляла позади рытвины, невысокие холмы, топкие низины, огибая плотные заросли кустов и лавируя между древесными стволами там, где они не смыкались в сплошную стену. Квазиживой организм очень естественно вписывался в этот мир, близкий к первобытному, и Максиму порой даже казалось, что машина мурлычет от удовольствия, петляя между деревьями и перепрыгивая через узкие прозрачные ручьи, тихо бормотавшие что-то своё. А горы становились всё ближе, их призрачная голубизна густела и наливалась синевой, в которой постепенно проступала чернота обнажённых скал.

Ближе к вечеру, когда горы уже нависли над головами, Максим почувствовал чьё-то пристальное внимание. Вокруг не было видно ни души, и тем не менее ощущение чужого взгляда не проходило – за глайдером явно наблюдали. Мак остался спокоен: он был уверен, что справится с любой угрозой, да и наблюдали за ними без враждебности, а всего лишь с интересом – это чувствовалось. Нас заметили, подумал Мак, и это хорошо – было бы хуже, если бы на нас не обратили никакого внимания, и нам пришлось бы наматывать круги по предгорьям в поисках горских поселений, о которых говорил Ирри Арритуаварри. Вот тебе и контакт – тот самый, которым ты грезил три года назад, попав на обитаемый остров, – надо только немного подождать.

Ждать пришлось недолго. Глайдер, вспенивая несущим полем воду, перемахнул пруд, раздвинул носом колышущуюся завесу высоких стеблей, напоминавших земные камыши, и оказался на небольшой полянке, окаймлённой сочной зеленью. И на этой поляне, скрестив на груди руки в позе спокойного ожидания, стоял человек в кожаной куртке – безоружный.

Мягко спружинив, машина опустилась на траву, снова превратившись в обычный автомобиль. Максим выключил двигатель и вышел, бросив Раде негромкое «Не волнуйся, всё в порядке». Уже темнело, но он ясно видел, что перед ним горец, очень похожий на Ирри и на самого Максима – ошибиться было трудно.

– Мы ждали, – сказал незнакомец, вежливо наклоняя голову, когда Максим показал ему «ладонь птицелова». – Я покажу дорогу, Святой Мак.

* * *

Каменный лабиринт казался бесконечным. Час за часом узкие коридоры ущелий сменялись долинами, зажатыми со всех сторон могучими телами утёсов, по которым змеились пенные нити водопадов; едва заметные тропки, петлявшие по крутым склонам, рассекали пропасти, таившие гулкое эхо. Никаких дорог здесь не было и в помине – по этим диким горам не то что проехать, пройти было совсем не просто. Выручал глайдер – если бы не эта антиграв-машина, путь к сердцу Зартака продлился бы неопределённо долго. Глайдер удерживался на гранях скал, перелетал через провалы, пересекал коварные осыпи, грозившие при первом же неосторожном движении породить грохочущую каменную лавину. Максим догадывался, что путешествие по горам окажется непростым, и хорошо знал возможности земной техники (поэтому, собственно, он и отправился на глайдере), однако заметил, что их провожатый, сидевший рядом (Рада перебралась на заднее сидение), отнюдь не выказывал безмерного удивления при виде головоломных пируэтов глайдера, которые явно не могла выполнить ни одна саракшианская машина. Можно было предположить, что горцы просто далеки от цивилизации и не слишком сведущи в технике, но Мак подозревал, что причина индифферентности проводника совсем другая. Несмотря на своё отшельничество, горцы были неплохо осведомлены о жизни внешнего мира, знали, что там и как, и если их не удивлял глайдер, значит… Значит, или они считают, что Святому Маку подвластна магия, или же они знают, с кем имеют дело – без всякой мистики. Второе предположение вызывало множество вопросов, но Максим надеялся, что скоро получит на них ответы.

Однако пока ответов не было – наоборот, возникали всё новые вопросы. Проводник был сдержанно молчалив – он не то чтобы уклонялся от беседы, но умудрялся отвечать так, что его ответы можно было толковать как угодно. При этом горец отнюдь не скрытничал – он всего лишь очень естественно жил в каком-то своём мире, который имел слишком мало точек пересечения с больным и суетливым миром Саракша, хорошо известным и ставшим уже привычным землянину Максиму Каммереру.

Не добавила ясности и ночёвка в селении у подножья гор, куда они прибыли вчера вечером. Десяток хижин, сложенных из дикого камня, огонь очагов, смуглокожие мужчины и женщины, ненавязчиво любопытные дети, простая еда и ночлег, аура доброжелательного гостеприимства, и всё – спустя час после того, как утром они покинули селение, Максиму казалось, что никакого посёлка и не было, и что всё это ему только приснилось.

Загадочное племя, думал Мак. Откуда они взялись, так не похожие ни на один народ Саракша? Они ведь не мутанты, жертвы ядерной войны, нет – в них дремлет что-то древнее, бережно хранимое тысячелетиями. Загадочный народ… Зато теперь я знаю, как им удалось сохранить в неприкосновенности свой мир – по этим горам (он поглядел на мрачные пики, со всех сторон обступавшие глайдер) не пройдёт никакая армия, не говоря уже о технике, да и летать здесь сможет только очень опытный пилот: вершины затянуты туманом, и врезаться в них проще простого. Интересно, как они сами здесь ходят? Или легенды говорят правду, и горцы в самом деле умеют левитировать? Да нет, вряд ли – скорее всего, они (он посмотрел на проводника) просто великолепно развиты физически и прекрасно тренированы; для них эти горы – дом родной. А вот незваным пришельцам – да, тем тут приходилось несладко.

– Скажи, почтенный, – спросил Мак у проводника, огибая очередной каменный клык, – часто ли люди долин тревожили покой людей гор?

– Такое случалось нередко, – степенно ответил горец. – По нашим ущельям шагала панцирная пехота имперцев, скакала баронская конница, по склонам гор карабкались южные варвары. Они приходили и уходили, не найдя того, что искали, и оставляли своих мёртвых на наших камнях.

– А чего же они искали?

– Золота, – спокойно пояснил горец, – и богатства вообще. Но они его не находили, потому что мы никогда не собирали богатств – у нас нет такого понятия. И они уходили ни с чем, а хищные птиц гор так отъедались мясом погибших, что не могли летать, и мы ловили их голыми руками. Отсюда и пошло имя нашего народа – Птицеловы. А танкам Империи, которые пришли позже, здесь было не пройти, они, – он посмотрел на Максима без улыбки, – не умеют того, что умеет твоя машина. До нас трудно добраться, и главное – мы сумели стать ненужными людям долин: то, чем мы владеем, не представляло для них никакой ценности – они им непонятно. Мы сами по себе – зачем ловить ладонью дым костра, если его нельзя положить в кошелёк?

Значит, это дитя дымных костров заметило необычность глайдера, подумал Максим, заметило, однако не подало виду. Он хотел было спросить напрямик «А чем же таким вы владеете?», но удержался: что-то ему подсказывало – Святой Мак не должен задавать этот вопрос.

– А последняя война, ядерная, она тоже обошла вас стороной?

– Почти. Остался Атомный Шрам, – горец махнул рукой туда, где, как знал Максим, зиял в хребте пролом, оставленный ядерным взрывом, – но горы наши велики и крепки, их трудно разрушить. Мы пересидели огненную бурю и незримую смерть в пещерах – мы жили, пока люди долин бессмысленно убивали друг друга. И мы выжили, потому что должны были выжить, чтобы свершить Предначертанное.

Опять пророчество наподобие пандейского, подумал Максим. Щедр мой обитаемый остров на древние предания – остаётся надеяться, что в горах Зартака не спит в хрустальном гробу прекрасная принцесса, которую Святой Мак должен разбудить страстным поцелуем, а заодно провести с разбуженной красавицей брачную ночь. Никаких принцесс, хватит с меня принцесс (и кёнигинь), у меня есть Рада! А если Птицеловы будут настаивать…

Он не успел додумать эту мысль – скалы раздвинулись, и за кряжистой каменной глыбой, молотом нависшей над ущельем, открылась округлая зелёная долина, точнее, горное плато, огороженное зубцами остроконечных утёсов.

– Сердце Зартака, – с оттенком благоговения произнёс проводник. – За последние три столетия сюда ни разу не ступала нога чужеземца – ни гостя, ни пленника.

Если бы это орлиное гнездо было освещено лучами закатного солнца, это было бы очень красиво, подумал Максим. К сожалению, это не Земля, это Саракш, где Мировой Свет с трудом сочится через плотную атмосферу, и где не знают дивных закатов и восходов. Здесь вообще не знают многих красивых вещей и понятий – к сожалению…

– Туда, – проводник вытянул руку, показывая направление. – Нас встречают.

* * *

Глайдер зализывал раны – квазиживой организм регенерировал шрамы, оставленные на его декоративной оболочке острыми камнями головоломного пути через горы. Отдыхай, малыш, сказал ему Максим, похлопав машину по гладкому тёплому боку, ты сегодня славно потрудился.

Куда идти, было понятно, – вверх по склону, там, где отчётливо были видны тёмные зевы пещер, горел высокий бездымный костёр, и стояли люди, десятка два, – однако Максим с Радой, соблюдая ритуал, неспешно последовали за проводником. В первобытных ритуалах есть своя польза, думал Мак, шагая за горцем, – ещё до начала разговора можно спокойно рассмотреть тех, с кем будешь говорить. Так, пока я не вижу ничего необычного – костёр, разостланные на земли шкуры (первобытная мебель), торжественность на смуглых лицах. Еда-питьё – ну, это само собой, как же без тостов и прочего. А вот это у нас, надо полагать, вождь-старейшина – седой, и держится с достоинством императора. Хм, честно-то говоря, я ожидал большего… Чего именно? Не знаю – во всяком случае, не примитивного заседания возле костра у входов в пещеры – горцы всё-таки, легендарное племя Птицеловов. Ладно, посмотрим, что будет дальше…

– Народ Зартака и я, Хранящий Память, – звучно произнёс седовласый на хорошем имперском, когда Максим с Радой приблизились к огню, – приветствуют Святого Мака и ту, что идёт с ним рядом. Люди племени Птицеловов рады, что вы приняли наше приглашение. Садитесь, гости, – он широким жестом указал на шкуры, – ваши места здесь, рядом со мной.

Максим почувствовал лёгкое разочарование – очередной мелкий первобытный царёк, рудимент давно минувших эпох, представляющий интерес лишь для космоантропологов, но не для прогрессоров. А я-то размечтался, поверил в сказку, подумал он с досадой, стараясь, однако, чтобы разочарование не слишком явственно проступило на его лице – зачем обижать хозяев? И потом, не стоит делать поспешных выводов – всё ещё только начинается.

– Я и моя жена рады, что нашли дорогу к вашим кострам, – ответил Мак, адаптируя речь под ритмику голоса старейшины. – Прости, что нам неведом язык племени гор.

А мех мягкий и густой, подумал он, усаживаясь вместе с Радой на звериные шкуры. Интересно было бы поохотиться на носителей этих шкур – такая охота наверняка будет не хуже пандорской охоты на тахоргов или на панцирных волков.

– То, что тебе неведом язык племени гор, – медленно проговорил вождь, – это не так важно. А знаком ли тебе этот язык, пришелец со звёзд? – и старейшина произнёс длинную тираду на певучем языке, абсолютно незнакомом землянину Максиму Каммереру.

Хорошо, что я сижу, подумал Максим, а то можно было бы упасть от изумления. Во-первых, «пришелец со звёзд» – это значит, что Птицеловы прекрасно знают, кто я такой (не говоря уже о том, что им известно само понятие «звёзды»). А во-вторых – язык, на котором заговорил вождь, не саракшианский: он не похож ни на один из известных мне языков этого мира – слишком уж нетипичная у него тональность. Эх, сюда бы хорошего структурального лингвиста, он бы разобрался, что к чему.

– Нет, Хранящий Память, – ответил он с видимым сожалением (что было нетрудно – ему действительно был жаль, что он не знает этого певучего языка), – этот язык мне неведом. А чей он, вождь Птицеловов?

– Жаль, – старейшина не скрывал своего разочарования, – мы надеялись, что ты тот, кого мы ждали и ждём. Это язык Детей Неба, наших прародителей, давших жизнь племени гор и обещавших вернуться, когда придёт срок, и мир наш окажется на грани гибели. Жаль, пришелец… Хотя это может означать только то, что ты из другого племени звёздных людей – обитаемых миров бесконечное множество, и они населены множеством разумных рас.

Спокойно, сказал себе Максим. Потомки небесных богов – это обычная мифология, знаем мы про таких детей, читали. А вот абориген замкнутого мира, с поверхности которого даже не видно звёзд, рассуждающий о множественности обитаемых миров так, словно речь идёт о чём-то обыденном и само собой разумеющемся – это уже серьёзно. Очень серьёзно, так что не зря я сюда приехал, и лучше мне спрятать подальше снисходительность и мысли о примитивных дикарях, рудиментах прошедших эпох.

– А где Ирри Арритуаварри? – спросил он, чтобы получить маленькую передышку и собраться с мыслями. – Ваш посланец, приходивший к нам в Город, – я его не вижу.

– Ирри нет – он ушёл к живущим в личине зверя. Он разведчик – у него своя тропа. Разве тебе, – в голосе горца прозвучала едва уловимая ирония, – не хватает собеседников? – он обвёл рукой сидевших у костра. – Мы все готовы говорить и слушать, Святой Мак.

– Ирри был первым человеком твоего народа, которого я встретил, – пояснил Максим (это что ещё за звероликие такие, и где они живут?), – поэтому я о нём и спросил. А людей для беседы здесь достаточно, Хранитель Памяти (кажется, получилось нормально – вежливо, но с достоинством). Расскажи мне о ваших прародителях, вождь, – может быть, мне известно это звёздное племя.

Рассказ вождя был обстоятельным, и хотя он очень напоминал типичные легенды, широко распространённые во многих мирах, Максиму удалось извлечь из него рациональное зерно. Если отбросит мифологию, заключил он, можно предположить, что примерно десять-пятнадцать тысяч лет назад какая-то высокоразвитая цивилизация – Небесные Отцы, как называли их горцы, – провела на Саракше генетический эксперимент, изменив дикое горное племя и получив из него Птицеловов – тех самых, которых он сейчас видит. Возможно, хотя мотивы неясны – зачем это было нужно? И главное – кто они такие, Отцы эти Небесные? Кто они, эти генетические экспериментаторы? Во всей известной человечеству части Галактики нет настолько развитых цивилизаций, а сами земляне пятнадцать тысяч лет назад бегали в звериных шкурах, гоняясь с дубинами за мамонтами. И тем не менее – факт налицо, вот он, этот факт, сидит себе у костра и смотрит на меня золотистыми глазами, в которых светится зрелый разум – такой же, как и в глазах моих учеников, прошедших очищение. Да, вот это открытие…

– И Небесные Отцы, – торжественно закончил Хранящий Память, – завещали нам зажечь огонь настоящего разума на этой планете – это и есть Предначертанное. Я всё сказал, Святой Мак, теперь я хочу послушать тебя.

– Люди моего мира недавно вышли на звёздные дороги, – начал Максим, взвешивая каждое слово, – и мы не знаем тех, кого вы называете Отцами Небесными. Но это ещё ни о чём не говорит – Вселенная бесконечна, и может быть, ваши прародители ещё вернутся. Ну, а пока – пока мы, люди Земли, готовы вам помочь, если, конечно, вы примете нашу помощь.

– Нам нужна помощь, – веско произнёс старейшина, – потому что… – и вдруг перебил сам себя, обращаясь к женщине в длинном плаще, сидевшей по другую сторону костра: – Ты хочешь что-то сказать, Слышащая Тишину?

– Да, Хранящий Память. Меня зовёт Мать Матерей – она хочет поговорить с той, что идёт рядом со Святым Маком.

С этими словами она встала, подошла к входу в ближайшую пещеру и сделала Раде приглашающий жест рукой.

– Пойдём со мной, женщина долин, – тебя хочет видеть наша Мать Матерей.

К удивлению Максима, Рада, всё это время сидевшая молча и молча слушавшая, так же молча встала и спокойно пошла к пещере.

Это ещё зачем, забеспокоился Мак, что им нужно от моей Рады? Помнится, Ирри, как его там, настаивал, чтобы мы приехали вдвоём…

– Не беспокойся, – произнёс старейшина, заметив встревоженность гостя, – с твоей женой не случится ничего дурного. С ней хочет поговорить наша Мать Матерей – это важно.

– О чём?

– Не всё сказанное женщиной женщине надо знать мужчине, равно как и женщинам не нужно знать всё, о чём говорят между собой мужчины.

Голос вождя Птицеловов звучал ровно и спокойно, однако Максим – впервые за все три года своего пребывания на Саракше – испытал довольно странное чувство. Землянин Каммерер привык смотреть на саракшиан сверху вниз, как на неразумных детей, которых при случае не грех поучить и ремнём (а то и автоматом), но тут он вдруг понял, что с ним говорят на равных. Ощущение было странным, Мак испытал даже лёгкий укол самолюбия – как это так, ребёнок, оказывается, может вести себя по-взрослому и не испытывать никакого пиетета к старшему «брату по разуму». Хотя это ещё вопрос, кто тут из нас старший, а кто младший, подумал Максим, взглянув на неподвижное лицо старейшины, на котором плясали багровые отсветы пламени. Дети Неба, надо же… И я, получается, вовсе не из племени их Небесных Отцов, я тут так, случайно заблудившийся, и совсем не тот, кого они ждали. Но кто же всё-таки эти самые Отцы Небесные? Вот тебе и дикие горцы-аборигены – интересный расклад, очень интересный… Не удивлюсь, если они и в самом деле могут читать мысли, пусть даже не всегда.

Он почувствовал на себе внимательный взгляд вождя и успел заметить лёгкую тень улыбки на его губах. Неужели они действительно умеют… Мысль была очень неуютной (как будто тебя выставили голым на всеобщее обозрение), но Максим быстро взял себя в руки. Даже если так, то что из этого? На Земле есть ридеры, феномен известный, так почему бы ридерам не быть и на Саракше? Вспомним дисциплину мысли, а то разбаловал тебя твой обитаемый остров, разбаловал, прямо скажем. Понравилось быть Святым Маком, да? Вот то-то и оно, Максим Каммерер…

– Твой народ когда-нибудь видел звёзды? – спросил Максим, подчиняясь какому-то внезапному внутреннему импульсу.

– Нет, – ответил старейшина. – Но мы знаем, что они есть. Там, – он поднял лицо к тёмному слепому небу. – И когда-нибудь мы увидим эти звёзды – обязательно. Но пока у нас много дел здесь, на земле – на этой земле.

Где вы – хозяева, мысленно добавил Максим, а я всего лишь гость, и гость незваный. Вы тут в своих горах разбирались с такими гостями просто и без затей – что будет, когда вы станете хозяевами всей планеты (именно «когда», а не «если»)?

– Вам известно, что являют собой башни противобаллистической защиты?

– Мы знаем о Тёмном Голосе, – спокойно отозвался Хранящий Память. – Но нам он не опасен – мы его не чувствуем.

Вот это да! Птицеловы иммунны к пси-полю! Кем бы ни были ваши Небесные Отцы, они постарались на славу… Какой сюрприз для Рудольфа – саракшиане (не один, не десять, а целое племя, причём достаточно многочисленное), невосприимчивые к пси-излучению! И что теперь будет делать Сикорски со своей позитивной реморализацией всея планеты? Мы просто зазнайки, растеряно подумал Максим, зазнайки, считающие себя умнее всех…

– Нас мало, – все так же спокойно проговорил старейшина, – и если мы спустимся с гор, мы растворимся бесследно среди людей низин. Люди долин живут во власти тьмы, люди островов – во власти злобы, а люди песков…

– Ты говоришь о мутантах?

– Нет. Мутанты – это жалкая тень людей, умирающий упрёк атомным безумцам. Я говорю о диких варварах, живущих в пустынях Юга.

– Пустыни пропитаны радиацией – как там могут жить люди?

– Эти люди, варвары, – могут. Ты сам это узнаешь, Святой Мак, и скоро.

Вождь помолчал, глядя в огонь костра, и добавил с еле уловимым оттенком грусти:

– Наш мир качается на краю пропасти, и я не знаю, сумеем ли мы его удержать. Мы надеялись на твой совет, пришелец со звёзд…

Что я могу им посоветовать, подумал Максим, ощущая гадкое чувство бессилия. Что мы вообще можем сделать? Мы лечим бывшую Страну Неизвестных Отцов, а ведь есть ещё Островная Империя, которая наверняка пополняет свои арсеналы термоядерными бомбами и готовит дальнобойные ракеты для запуска с белых субмарин. И что тогда? Ракеты пси-полем не остановишь, массаракш!

– Мы можем помочь вам техникой, – хрипло произнёс он. – И мы можем вывезти всё твоё племя с этой планеты, если случится худшее.

– Нет, – старейшина отрицательно покачал головой. – Это наш мир, мы будем жить с ним и умрём вместе с ним, если он умрёт. А за предложение помощи – спасибо, Святой Мак. Может быть, она нам понадобится.

И тут вдруг Максима осенило.

– Тебе известна лесная страна Пандея, Хранящий Память?

– Конечно.

– Время спускаться с гор скоро придёт.