Текст книги "Разбитый калейдоскоп. Современная версия «На дне»"

Разбитый калейдоскоп
Современная версия «На дне»
Владимир Козлов

© Владимир Козлов, 2017

ISBN 978-5-4474-7602-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Владимир Козлов родился в 1950 году в городе Горьком. Всю свою жизнь работал в спорте. Автор трилогии Горькое молоко, Хвост фюрера, Розы для Магистра и других произведений.

Старый альбом
(часть первая)

глава 1

Переезд на другую квартиру всегда считается вторым пожаром, как бы этого не хотел новосёл.

Павел Алексеевич Тарасов, отодрав телевизионный кабель от плинтусов, скрутил его и засунул в бумажный мешок. Затем он, подставив табурет к антресолям в коридоре и начал перебирать годами нетронутые разные вещи. Всё летело в хлам.

– Зачем выбрасываешь нужные вещи? – спросила внучка Катя, подняв с пола старые часы с кукушкой.

– Не будем захламлять новый дом, утилём, – ответил ей дед, скинув сверху картонную коробку с бумагами. Пожелтевшая и деформированная временем коробка сразу развалилась и оттуда высыпалась кипа бумаг чертежей и черновиков институтской дипломной работы пропахшей затхлостью.

Катя стала собирать с пола бумаги, и складывать в кучу. Разгребая ворох ненужных бумаг, ей в руки попался фотоальбом. Она открыла первый лист альбома, на неё смотрел портрет маленького мальчика в пионерском галстуке.

– Дедушка, а это кто Павлик Морозов? – спросила она.

Дед с удивлением посмотрел на внучку:

– Ты откуда про Морозова знаешь? – и увидал в руках Кати открытый старый малинового цвета его альбом, о существование которого он давно забыл

– Передача по телевизору вчера была про него, – ответила Катя.

– Дай – ка я на него взгляну? Я ведь думал, что этого альбома в живых нет, а он вон, где отыскался, – обрадовался дед.

Он сел на табуретку и взял альбом в свои руки.

– Нет внучка, это не Павлик Морозов, а Павлик Тарасов, – ответил он ей, – это я в детстве.

– Как интересно дед. Дай я посмотрю все фотографии? – попросила Катя.

– Занимайся пока своим делом, я посмотрю, потом тебе дам, – сказал он ей.

Но Катю разобрало любопытство. Ей интересно было взглянуть на маленького дедушку. Она положила свою ручку на плечо деда и склонилась над старым альбомом, словно над самой любимой своей куклой.

Над фотографией была надпись. Павлику десять лет. День пионерии 1960 год.

Перелистав страницу, там была приклеена коллективная фотография третьего «А» класса вместе с учительницей Софьей Ивановной Рудковской и подпись двадцать второе апреля 1960 год. Это был день, когда их класс принимали в пионеры. И когда мать, работая во Дворце культуры художественным руководителем, привела его учиться играть в эстрадный оркестр на трубе, где он занимался с взрослыми музыкантами. Софья Ивановна учительница старорежимных взглядов, ревностно и осуждающе относилась к тому, что Тарасов, пренебрёг школьным духовым оркестром, который несколько лет существовал в школе, а пошёл в чуждый для пролетариата буржуазный джаз. При удобном случае она всегда напоминала ему об этом.

Софья Ивановна все года ходила в одном и том – же черном платье, какие носили монашки. На плечах у неё постоянно находился платок или косынка тёмных тонов. В праздничные дни она на платье прикалывала камею с непонятным изображением. И от этого её облик казался властолюбивым, как у Вассы Железновой. И если бы вместо камеи у неё висел крест, то она бы больше походила на игуменью из женского монастыря.

Рудковская была строгой и требовательной учительницей. Не терпела, когда на уроках отвлекались её ученики. Если заметит шептунов, ни слова не говоря, брала с классной доски тряпку и клала её на парту перед нарушителем, давая понять, что если услышит повторные переговоры, то заткнёт рот тряпкой. Тут же в классе наступала тишина. Софья Ивановна не допускала, когда её ученики занимались посторонними делами, она сразу давала команду, – «Руки назад» и после этого все ученики, словно заключённые закладывали нехотя руки за спины. За плохое поведение и удовлетворительные оценки, полученные на уроках, она наказывала весь класс, отменяя уроки физкультуры и пения, заменяя их русским языком или арифметикой. Поэтому у неё никогда не было второгодников. Не было у неё и любимчиков. Для неё все ученики были равны. Она одинаково относилась к дочке дворника и к дочке директора завода.

На фотографии рядом с ней по одну сторону стоял Павел, – самый хулиганистый парень в классе, а по другую сторону Сашка Орехов, его первый помощник всех шалостей.

Софья Ивановна всегда на всех массовых мероприятиях держала их подле себя, боясь, чтобы эта парочка не выкинула очередную шалость.

Павел Алексеевич вспомнил, как Софья Ивановна расхаживая по классу, говорила:

– Сегодня канун девяностолетия В. И. Ленину, я хочу вам дать напутствие на будущее.

Она кратко рассказала об исторической роли Ленина в образовании пионерии, о символе галстука, и кто такой пионер Советского Союза.

Проходя мимо парт, она торжественно говорила:

– Дети у вас завтра в жизни наступит незабываемый и знаменательный день. Вам повяжут пионерский галстук, и вы будете с этого момента маленькими строителями коммунизма. А это значит, что учёба поведение и ваши поступки должны быть безукоризненны, так завещал великий Ленин.

Остановившись у парты Павла, которая персонально для него была установлена сзади окна, где он хорошо обозревался не только учителем, но и всем классом. Его Софья Ивановна, специально отсадила от общих рядов, чтобы он не смотрел мечтательно в окна и не мешал другим ученикам получать пятёрки.

– А тебе Павлик, – сказала она, – особенно надо подлечить твоё поведение и прекратить нас кормить нелепыми выдумками.

Павел Алексеевич с улыбкой вспомнил, какими изобретательными были его выдумки и проделки, в которые верили поначалу класс и учительница, а позже обман вскрывался, и его начинали стыдить все на школьной линейке. Особенно он опростоволосился с Сашкой Ореховым в день птиц. Всем мальчикам дали задание изготовить скворечники к птичьему празднику. Павлик и Сашка откладывали каждый день своё задание, а перед скворечным шествием бросились лазить по частным секторам, где сняли с вишен два птичьих домика, как после оказалось, что эти скворечники стояли во дворах Софьи Ивановны и однорукого учителя по истории Михаила Борисовича Нестерова. Тогда они сильно оконфузились, доказывая, что своими руками сделали жильё скворцам из старых досок.

В пятом классе, они сдали новую штангу в металлолом, которая была спрятана в складе с макулатурой. Пропажу в груде металлолома обнаружил преподаватель по физкультуре в этот же день. Их с Сашкой обвинили в подломе склада и воровстве школьного имущества. Обещали определить обоих в колонию, но на деле оказалось, что их просто попугали. Напомнили они о себе громко, когда наступил голодный 1963 год. Хлеб выдавали по карточкам в тот год. Поведение у Павла к тому времени улучшилось и родителей не так часто стали приглашать в школу. Когда у него, кто – то из знакомых спрашивал.– «Как дела»? – он отвечал: – Скучно, но зато спокойно.

Хлебная нехватка прошивала недоеданием каждый дом. У кого в семье были больные желудки, тем выдавали дополнительно по четыре французских булки или сайки. У Павла в доме было вдвое больше булок, чем в других семьях, так, как у отца была язва и у старшего брата Николая гастрит.

Павел тогда тайком по утрам намазывал бутерброды с маслом, заворачивал их в газету Советская Россия, которую выписывал отец и носил в школу для своих одноклассников Володи Смирнова и Альбины Мельниковой. Смирнов с благодарностью брал бутерброды, а Мельниковой он на переменах незаметно подкладывал в портфель, который лежал у неё в парте. И так продолжалось до тех пор, пока Смирнов не предложил свой бутерброд, завернутый в знакомую газету Альбине. Она догадалась, кто ей оказывал хлебную добродетель, и вместо спасибо отругала Павла. После этого он перестал подкармливать и Смирнова.

Осенью перед Октябрьскими праздниками по школе бросили клич. Кто принесёт в школу золы или помёту для удобрения земли, тому будут выдавать по буханке белого хлеба и по килограмму лимонных пряников. Павел знал, где находятся большие залежи этого добра. Он взял с собой Смирнова и Орехова, где совместными усилиями очистили вначале у сарая героя Советского Союза Мочалова закуток, набитый кроличьим помётом. А на приёмке стояла его жена, – учительница начальных классов, которая выдавала за удобрения талоны, не позабыв при этом похвалить ребят за их пионерский вклад в развитии сельского хозяйства страны. В буфете ребята получили ароматные жёлтые пряники и буханке кукурузного хлеба. Тщательно очистив закуток героя войны, Павел повёл ребят на школьную котельную, где в бочках кочегары складировали золу. Словно шахтеры, изрядно припудренные золой, они довольные несли удобрения из своей родной школы в свою же школу.

Четыре ведра они сдали, заработали на пряники и массу лестных слов в свой адрес от приёмщицы Валентины Ивановны Мочаловой, а на пятом ведре их заметили председатель пионерской дружины Анюта Липовская и Васька Золотов, – внук известного революционера. Оба они учились в параллельном классе. Увидав мальчишек поднявших чёрный смерч вокруг себя, ковырявшихся детским совком в школьных бочках, они поняли, что эта компания пытается добыть пряники нечестным путём. Они, не раздумывая, побежали, жаловаться в школу директору.

Ребята тем временем быстро отоварили свои талоны. Часть своих пряников Павел попросил Смирнова положить Мельниковой под подушку, а остальные решили раздать малышам детского дома, поручив выполнить эту работу Володе Смирнову. Вечером в этот день Павел поймал Ваську на улице и разбил ему в кровь нос и губы.

После праздников на школьной линейке за эту золу и избиение Золотова их выстроили перед строем всей школы, и тогда слово взял завуч школы Березин:

– Ребята, хочу вам сообщить, что вот эти три супчика, не явились на праздничную демонстрацию седьмого ноября, за что они получат неуд по поведению. Но не краше их поступок был шестого числа. Они решили нечестным путём заработать себе на пряники, украв из школьной котельной четыре ведра золы.

– А что школа в заплатках теперь будет ходить за четыре килограмма пряников, – выкрикнул старшеклассник Стас Толкачёв.

– Не перебивай Толкачёв, – одёрнул его завуч, – у нас половина школы в латаной одежде ходит. Тарасов и Орехов уже можно сказать совершили школьный рецидив. Вы должны помнить все, когда они похитили новую штангу со склада и принесли её в металлолом. Шестого ноября, они повторили свой мерзкий поступок. И получили нечестным путём мучное довольствие, насытив свои животики лимонными пряниками, не подумав, что в нашей школе много детдомовских ребят и учеников из малообеспеченных семей.

– Золу, как и штангу, они принесли в родную школу, а не продали конголезскому народу, – вновь разнёсся басовитый голос Стаса. По строю пронёсся заливистый и продолжительный смех.

– Станислав прекрати паясничать, – выкрикнула через строй его мать Галина Анатольевна, – учитель математики.

Шум в актовом зале не утихал. Завуч поняв, что может сорваться важное мероприятие, стал быстрым шагом обходить ряды и успокаивать всех.

– Они себе не взяли ни одного пряника, – неожиданно для всех громко сказала Мельникова.

Шум моментально затих.

– Они все пряники отдали в детский дом, – пояснила Альбина, выйдя из строя линейки.

– Видите, как они красиво поступили, а вы им трибунал решили учинить, – вновь вылез со своей критической ремаркой Стас. – Их премировать за это надо праздничным пирогом, – добавил он.

Тогда директор школы вывел из зала Стаса, а Смирнова и Сашку поставил в строй, оставив стоять Павла одного, словно приговорённого к голгофе. Завуч кашлянул в кулак, многозначительно обвёл взглядом линейку. Строй поутих. Он достал из газетного свёртка белый шарф Золотова залитый кровью, и стал проносить его по рядам, показывая кровь.

– Видите. Вот полюбуйтесь, – это результат хулиганской выходки Тарасова. Своему близкому товарищу он сделал кровопускание. Разве допустимо носить такому школьнику почётное звание пионера Советского Союза. Вы думаете, отчего он голову в пол опустил? Думаете, пробрало его? Нет, дорогие мои, – он в это время раздумывает, какую бы очередную пакость сотворить.

И действительно в голове у Павла в это время был сплошной ералаш, одна мысль вытесняла другую. Он был зол на Анюту Липовскую и Золотова – мысленно планируя, как будет им мстить. Потом перешёл на директора и очкастого завуча, похожего на гестаповского офицера, только без формы. – Хотя в школе за глаза его все называли Берия.

Павел стоял посередине зала и кусал губы, чтобы от обиды не расплакаться и не опозорится перед всей школой. Его взрослый сосед Толик Бухара, который отслужил четыре года во флоте на Баренцевом море, всегда ему говорил, лучше кровь на губах, чем слёзы в глазах.

– Негодяй, маленький паскудник, – донеслось до Павла – мы за кого боролись? – За кого кровь проливали? – Это был прокуренный голос однорукого историка. Он дал волю своим эмоциям, вспомнив Павлу и скворечник и штангу. Схватив единственной рукой за галстук Павла, он начал трясти его, как грушу, так, что пустой рукав, вылез из кармана пиджака начал описывать круговые движения вокруг историка.

– Ты враг народа, ты замахнулся на колыбель революции. Ты белогвардеец, прикрывшийся пионерским галстуком. От тебя корниловщиной пахнет, – хрипел он. Снять немедленно надо с него пионерский галстук.

Эти слова тогда больно задели Павла. Он схватился своими маленькими руками в руку историка и вонзил у всех на глазах свои острые зубы в единственную волосатую конечность Нестерова, от чего тот на весь зал матерно выругался, а потом заголосил, что есть силы, и отпустил галстук Павла.

Павел оттолкнул его и бросился к дверям, но ему вход перегородила дородная учительница пения Рима Владимировна. В школе все её называли Зыкина. Она своим телом перекрыла двойные двери, сделав стойку футбольного вратаря. Павел мешкать не стал, он изловчился и бросился ей в ноги, пытаясь беспрепятственно проскользнуть между них. И у него бы получилось это, но ей на помощь подбежал завуч, схватив мальчика за ноги. Павел не видал, кто его взял за ноги и тащил назад в зал. Он брыкался, как мустанг и иногда его удары достигали цели. В пылу борьбы Павел схватился за накладной карман юбки певички и сам того, не ведая, дернул за него так, что он ей и карман порвал и содрал с неё юбку, заставив Риму показать всей школе огромные василькового цвета рейтузы – парашют.

Стены школы задрожали от хохота, смеялись не только школьники, но и некоторые учителя. Рима Владимировна залилась от стыда краской, затем подобрала быстро юбку с пола и в развалку заспешила в учительскую. А юркий Павел, воспользовавшись секундным замешательством, вырвался из цепких тисков завуча, и рванул по лестнице на первый этаж. Выбежав раздетый на улицу, где лежал уже снег он, не глядя под ноги, запнулся об обрешётку, для чистки обуви и рыбкой съехал по лестнице парадного входа. Павел быстро поднялся и влетел на всех парусах опять в школу. Раздумывая куда можно спрятаться, он забежал в кружок духового оркестра. Там находился руководитель кружка его тёзка Павел Алексеевич Василенко и Стас Толкачёв. На свободном стуле около Стаса на газете лежала целая гора пирожков.

Василенко прекрасно знал, что Паша отлично играет на трубе, и при каждой встрече старался его переманить с джаза к себе, обещав для него персонально приобрести настоящую помповую трубу чешского или немецкого производства. Но выдувать на демонстрациях марши и играть на смотрах художественной самодеятельности Ивана Сусанина Глинки, ему было не в радость.

– Павел Алексеевич, вы ко мне? – спросил его руководитель.

Он намеренно всегда Павла называл по имени и отчеству, давая понять, что относится к нему с большим уважением.

– Нет, я до Стаса.

Стас сидел за барабанами и аппетитно поглощал пирожки. К Стасу он был привязан с первого класса. Ему нравился этот здоровый и спортивный парень, который зачастую на переменах сажал Павла себе на плечи и носился с ним по школьному коридору, так, что у маленького Паши дух захватывало.

Стас был весел и остроумен везде и всюду, будь то спортивная площадка или трагический фильм в кинотеатре. Он любому мрачному скептику мог поднять настроение. Увидав взмыленного Павла, он встал со стула, улыбаясь, подошёл к нему и протянул пирожок. Пирог был с капустой и ещё тёплый. Пашка незамедлительно запихал себе его в рот.

– Что галопом по Европе проскакал? – спросил он.

– Культя сказал, что я враг народа и отпрыск белогвардейца Корнилова. А я за это его укусил и с Зыкиной стащил юбку, – прошептал он тихо, чтобы музыкант не слышал.

– Так это рёв стоял по этому поводу в школе? – спросил игриво Стас.

Павел разговаривал со Стасом тихо и поглядывал иногда на руководителя духового оркестра, но тот не вникал в их разговор, занимаясь своим делом.

– Да, но первый заревел Мишка Культя, а потом все остальные, – ответил на последний вопрос Стаса Пашка.

– Не унывай, всё обойдётся. Посидим здесь пока не съедим все пирожки. Поверь мне, тебе за это ничего не будет. У нас не царские времена. Погоди ещё сами прибегут к тебе вину заглаживать.

– Никто не придёт. Зыкиной я юбку порвал, а у неё она единственная. Мне Индюк, – её сосед рассказывал, что она покупает две одинаковые юбки сразу. Потом приносит сшивать их, его матери. У неё попенгаген, как Медведь – гора в Артеке. Я на неё в прошлом году целый месяц смотрел, – они точно близнецы.

– Я не понял на кого ты смотрел на задницу Зыкиной или на гору? – спросил Стас.

– Конечно на гору, – ухмыльнулся Павел, – а на жопу певички я с первого класса наблюдаю. Наверное, она дудит сильнее, чем я на трубе играю. Муж с кровати точно падает. Вот кого Павлу Андреевичу надо в духовой оркестр записывать, а она с баяном по классам ходить.

Стас весело залился от сказанных Павлом слов.

– Тебе смешно, а за юбку мне точно влетит.

– Что ты расстраиваешься, купит она себе новую юбку, – успокоил его Стас.

– Таких размеров в магазине не бывает. Если она только простынёй себя обвяжет, как индианка. А Культя перед Лавром Корниловым никогда не будет заискивать, он бывший пламенный революционер. Напрасно ты говоришь, что прибегут вину заглаживать.

– Поздравляю, тебя Паха! – ты произведён в ранг главнокомандующего. Лавр при Керенском занимал такой пост. Так что у тебя большое будущее, – с серьёзной миной на лице объяснил ему Стас.

О Корнилове он мало, что знал, но слова Стаса его позабавили и взбодрили. Они доедали по последнему пирожку, когда в инструментальную комнату вошла его классный руководитель Александра Викторовна.

– Вот ты где прячешься, решил в духовой оркестр записаться? – спросила она.

– Думаю пока, – сказал ей Павел, – если Павел Алексеевич возьмётся меня на тромбоне учить, то запишусь в кружок, но на уроки пения и истории ходить не буду.

– Какой ты гордый, как я посмотрю. Натворил сам дел и виноватых ищешь среди учителей, которые образование тебе дают.

– Чего это выкинул мой будущий тромбонист? – спросил Василенко.

– Покусал Михаила Борисовича Нестерова на школьной линейке, – сказала она Павлу Алексеевичу, – теперь ему будут делать сорок уколов против бешенства.

В её голосе Павел почувствовал нотки юмора и немного успокоился.

– Да серьёзный выпад ты сделал против ветерана двух войн, – сказал музыкант. – Он на фронте одну руку оставил, теперь не дай бог, инфекция попадёт и вторую отхватят. Что он будет тогда делать? – сказал музыкант.

– Возьмёте его в свой духовой оркестр. На свирели наяривать будет, – сострил Стас.

– Станислав, ты школу заканчиваешь. Тебе этим летом в институт поступать, а серьёзности у тебя ни на толику нет, – пристыдила его Александра Викторовна.

– А чего вы Паху пугаете. Вся школа знает, что историк по пьяной лавочке себе клешню отморозил, когда занимался продразвёрсткой в двадцать первом году. А за продразвёрсткой скрывался замаскированный грабёж народа, – это любому мальчугану известно сейчас, – сказал Стас.

– Возможно, и известно, – но вслух говорить об этом не полагается. Неприятности могут быть, – предостерегла Стаса учительница.

Она в тот день забрала Павла раньше из школы и лично отвела его домой, где с матерью они долго о чём – то беседовали.

….После этого случая историка в школе никто больше не увидит, его отправят на пенсию. А Зыкину переведут в группу продлённого дня, находившуюся в торце школы с отдельным входом. Вместо неё пение будет преподавать молодая выпускница Культурно – просветительного училища, стоявшее позади их родной школы.

глава 2

Павел Алексеевич Тарасов приятно улыбнулся, вспомнив времена, связанные со школьной порой и перевернул следующею страницу альбома. Там была вклеена фотография хоккейной команды мальчиков, в которой основная масса была его одноклассники. Тогда им было по тринадцать лет и в те года не проводились турнир «Золотая шайба». Были команды взрослые и юношеские, а младший возраст постигал науку хоккея самостоятельно. Создавали в классах команды и играли класс на класс. Начинали играть, не дожидаясь, когда выпадет снег, а когда первый лёгкий мороз сковывал льдом пруд или небольшую речку. И как только начинали заливать каток на стадионах, у всех мальчишек наступала хоккейная эпидемия. Забрасывали всё на свете, пропадая с утра до вечера на стадионе, отставляя школу на второй план. Трудно было встретить пацана в то время, который бы не мог играть в хоккей или девчонку плохо стоящую на коньках. Павел Алексеевич вспомнил тогда, как он собрал всех тринадцатилетних мальчишек со стадиона и школы и они всей гурьбой направились в завком Судостроительного завода.

– Мы хотим быть командой? – выдвинули мальчишки своё требование, – нам нужен тренер и форма?

На их просьбу завод охотно откликнулся.

Похвалив ребят за хорошую и нужную идею, они пообещали в течение двух дней решить вопрос по команде мальчиков. Мальчишки безгранично были рады, когда им назначили тренера из взрослой команды. Тогда им выдали, старую, рваную экипировку, которую они после каждой тренировки штопали и латали. Но они чувствовали, что команда состоялась, гордились этим и несли ответственность на льду за свою игру.

В лютые морозы, когда по радио передавали, что по седьмой класс занятия в школе отменяются, для мальчишек это был праздник. Ни одно радио и телевидение, не сможет им запретить ходить на стадион. В один из таких морозных дней с Родионом Пуховым, одноклассником Павла произошёл курьёзный случай, после которого он получил кличку «отмороженный». Увлёкшись игрой, он не заметил, как на паховом месте, старое, почти истлевшее трико незаметно расползалось и его мальчишеское достоинство, которое с возрастом имеет перспективу продолжать род человеческий, было изрядно обласкано морозом. Придя в раздевалку на перерыв, Родион ощутил колющую ломоту в причинном месте. Он сидел на лавочке и требовал у всех, чтобы ему делали согревающий массаж, иначе, через день он непременно почернеет у него и отвалится. Мальчишки поначалу смеялись от всей души, но когда на глазах у мальчишки появились слёзы, забеспокоились, кто за снегом побежал, растирать его, кто кипятку в кружку налил, для согревающего эффекта. После контрастных процедур, лучше подростку не стало, тогда Павел пошёл за стадионным врачом. Через десять минут после осмотра, пострадавшего увезла скорая помощь ремонтировать замороженный аппарат. Ремонт был выполнен успешно и свои функции он в будущем выполнял ударно.

Этот случай, для Родиона, долго служил объектом насмешек и издевательств, не только у мальчишек и девчонок, но и у бабок, – дворовых посиделок. Во дворе и в школе за свои страдания он заработал кличку Эскимо.

В зимние каникулы у мальчишек должны были состояться первые соревнования, но медицинская комиссия, не только не допустила Павла до хоккейного турнира, но и вообще запретила заниматься спортом. Для Павла это была трагедия. Начались длительные походы по врачам, где у него признали нефрит и положили в больницу. Два месяца провалявшись на обложенной книгами, больничной койке, он выписался сильно поправившийся и чуть повзрослевший. Сашка Орехов обрадовал его приятным сообщением. Пока он лежал в больнице, в школе решили создать эстрадный оркестр. Сашка тоже, на пару с Вовкой ходил во дворец и постигал кларнет и саксофон. И у него неплохо получалось.

– Сыграем один раз на школьном вечере, потом от девчонок отбоя не будет, – говорил Сашка. – Я знаю одного негритоса Боба Цимбо из Ярославля. За ним весь дамский пол, в городе бегал. Ты тогда в больнице лежал, а он с гастролями приезжал. А мы наружно красивее его будем. И когда мы с тобой исполним соло «Когда девушка грустит», увидишь чудо! Посмотришь, как стерва Липовская к тебе причалит на туфлях – лодочках, а ты её по борту пошлёшь небрежно. Напомнишь ей про коварное пряничное предательство. Скажешь ей, ты меня Анюта за пряники продала. Теперь тебе веры нет, хоть ты и красивая, как актриса Быстрицкая, но дюже продажная. Я понял, у вас красивых подлости больше чем у Мани Батыровой уродства. Вот тогда она позавидует Мане.

Маня Батырова была самой старшей в их классе девочкой. У неё была большая квадратная голова и маленькое туловище с короткими ногами и когда она передвигалась, голова её постоянно качалась, как маятник. Создавалось впечатление, что ей тяжело носить голову на своих плечах. Маня несколько раз оставалась на второй год в разных классах и в будущем она восьмилетку так и не закончит, хотя и считалась самой лучшей шахматисткой школы.

– Орех, чтобы девчонки заинтересовались тобой, ты должен Маленький цветок, как Питер исполнять. Я тоже пока не Армстронг. А Анюта Липовская мне не интересна. Так иногда смотрю на неё, потому что девчонки с нашего класса все надоели, кроме Альбины Мельниковой. С ней и в шахматы можно сыграть и поговорить на любую тему приятно. Она мне такой же друг, как и ты, только вместо фургона косынку носит на голове, – говорил Паша.

К Павлу в школе после больницы учителя стали относиться лучше, добрее и терпимее. Александра Викторовна сразу его предупредила, что если посреди урока ему необходимо выйти из класса, он может это сделать легко, при помощи поднятия руки. Такое послабление ему было на руку, особенно когда не выучены уроки и Паша частенько к этому прибегал. От уроков физкультуры он был освобождён, и по этой причине чувствовал себя полу человеком, которому позволено только есть, спать и играть на трубе. А ему страстно хотелось движений и обязательно играть в хоккей. Но коньки на эту зиму были спрятаны от него так далеко, что в последующей жизни ему их не придётся, ни разу одеть на себя. Но был футбол, где коньки не нужны были. На футбол его затащит парень классом старше, – Жора Хлястик. (С ним, впоследствии они вместе не один год будут играть за команду Водник).

На следующий год половина их класса заболеет желтухой, а ещё через год он сломает себе ногу, не дождавшись зимы. А потом их джаз – оркестр, отличится на областном смотре, и их захлестнёт волна конкурсов, где они будут становиться лауреатами и победителями различных конкурсов.

Павел Алексеевич вглядывался с болью и сожалением в хоккейную команду мальчишек, четверо из них играли не только в хоккей, но и в джазе. Серёжка Платов, – защитник и гитарист, – повесился, ощутив себя после перестройки никчемным человеком.

Вовка Макар, – защитник и тромбонист, – умер в психбольнице от белой горячки. Юрка Осипов, – кларнетист и нападающий сидит за убийство в тюрьме. Остался один Орех, которого Павел Алексеевич видал последний раз год назад. Остальные музыкантами не были, но двое из них впоследствии стали хорошими спортсменами и играли за команды мастеров. Славка Оленин, – считавшийся одним из лучших игроков города, спился. Последний раз, Павел его встретил деградированным и оборванным. Он тогда у него попросил на полбуханки хлеба и очень долго извинялся. Усов Виталька, – спалил свой организм стеклоочистителем. Единственные, о ком он знал, что они в норме, – это Лёшка Марков, – главный инженер завода. А так – же Пётр Рогожин начальник крупного цеха этого – же завода.

– Надо будет съездить, на родину, после новоселья. Проведать свою родню, – с друзьями детства встретится, – подумал Павел Алексеевич и перевернул следующую страницу альбома. Следующая фотография была подписана 1966 годом, она была сделана на небольшом речном судне, на фоне родной реки Волги. Это была совместная фотография двух девятых классов.

Тогда завершился учебный год, май припекал не весенними лучами солнца, он с сумасшедшим напором рвался в лето, пытаясь изменить климатический календарь, и это ему удавалось. В городе повсюду распустилась сирень и черёмуха, а ребята уже купались в прохладной волжской воде, или тёплой небольшой речке «Огурец». Александра Викторовна, с 9 «А», и 9 «Б» классами дождавшись последнего звонка, прозвеневшим на линейке колокольчиком, который больше был похож на корабельную рынду, повела ребят на берег Волги. На многолюдном Перевозе, всегда пахло воблой и пивом, и Павлу тогда казалось, что такой запах издавали барыги, торгующие дрожжами и рыбой, а так – же выпивохи и цыгане. Этого люду там было предостаточно, хоть зимой, хоть летом.

Обходя их стороной, ребята спустились вниз к берегу усыпанному галькой, где стояли несколько дебаркадеров и облепивших эти дебаркадеры кочующих цыган.

С голубого дебаркадера учительницу окликнули:

– Саша, проходите по мосткам сюда.

Пожилой мужчина в тельняшке и белой форменной фуражке речника подзывал их рукой.

Зайдя на дебаркадер, морячок расцеловал учительницу в обе щеки, бегло рассматривая учеников.

– Это что – же дочка, все твои будут? – поинтересовался он.

– Мои папа, все мои пушистенькие и пернатые. Привела прокатиться, как мы с тобой договорились в назначенный час, но что – то обещанного судна не вижу.

– Пяток минут подождите, речной трамвайчик вышел от Стрелки и на всех узлах спешит к вам.

– Вы кто капитан будете? – полюбопытствовал белобрысый Серёжка Бобров.

– В прошлом, я был капитаном, водил вон такие суда, – он показал рукой на стоящий на рейде допотопный колёсный пароход «Нахимов», а сегодня работаю шкипером.

– А шкипер главнее капитана? – не отставал от него плохо осведомлённый Бобров.

– Шкипер – это командир несамоходного речного судна, а капитан, командир речного или морского судна, – пояснил он.

Речной трамвайчик пришвартовался к пристани с небольшим опозданием. Школьники успели за это время сбегать в магазин купить батонов и крюшону.