Текст книги "Разбитый калейдоскоп. Современная версия «На дне»"

«По вредителям и предателям, нагло занявшим позиции страждущего народа пли!» И тут никто не ожидал, что на самом деле раздастся приличный залп. Он пиротехнику заготовил за пушкой и когда пли сказал, верёвку дёрнул. Из окон моментально все скрылись. Милиция приехала, хотели его оформить на пятнадцать суток за нарушение общественного порядка, но мужики отбили. У нас во дворе в кого не ткни футболист, бывший или артист оригинального жанра. Вот поэтому и зовут сейчас наш двор пьяным и смешным как кривое зеркало. Ваш брат дядя Коля, тоже бывает капканы мочит с мужиками. Вроде грамотный человек, одевается с иголочки. Как с нашими дворянами сойдётся, то можно задувать свечи. Там карнавал у них пышный проходит, с кадрилью и традиционной ухой. Пьют конечно с избытком, но наговаривать зря не хочу, потому что их праздничная схема вреда никому не приносит. Миролюбием и коммунизмом от их дружного общества отдаёт. Иногда я на них смотрю с огромной завистью, – хочется к ним присоединиться. Но обстоятельства меня не подпускают к ним на праздники. В их команде нет таких людей, чтобы своим хамством взрывали дружескую идилию.

– Что то не верится, чтобы Николай проникся к такой компании и соблюдал их законы. Он никого и не чего не признаёт.

– Если ваш братец начнёт неправильно плясать, на него Алевтина Кирилловна лассо накидывает и ведёт к себе домой.

– Кто такая? – полюбопытствовал Павел.

– Директор дома детства. Женщина приятная и серьёзная во всех отношениях. У неё квартира на втором этаже в подъезде Жиги. Без подзорной трубы обозревает карточный плацдарм и трапезный стол. Она женщина очень богатая. У неё ещё есть купеческий дом, в котором она дядю Колю и пригревает.

– А семья у неё где?

– Мужа я не помню, а дочь Анжелу убили два года назад отморозки на берегу Волги. Она у неё непутёвая была. Гуляла, наркотиками промышляла. Парадокс такой получается, чужих детей воспитывала, а свою дочку упустила, – рассуждал Заур.

глава 21

Машина въехала в большое село, половина которого находилось в ложбине. Заур подрулил к избе, рядом с которой красовался натуральный боярский терем.

– Это дом Беды, – показал он на терем, а в избе дядя Жора живёт и тётя Ира.

Жора стоял у калитки и встречал машину с гостем.

Если бы Павел встретил друга детства на улице, то едва – ли, узнал в нём когда – то подвижного весельчака Жору, который, как и Павел, своим балагурством много причинял неприятных моментов школе и улице. Перед ним стоял совершенно незнакомый старик с выдававшимся большим кадыком на шее. На его волевом морщинистом лице можно было прочитать всю его нелёгкую жизнь. И только не изменившие озорные глаза напоминали, что перед ним стоит его закадычный друг Жора Хлястик.

Они крепко обнялись, похлопывая себя по спинам, исключив все сентиментальности не присущие мужчинам.

– Ты хорош Паха, до тебя и дотрагиваться опасно, – прохрипел он, – не расскажешь мне за чаркой секрет своей молодости?

Он освободил из своих объятий Павла, обошёл вокруг него, будто это новогодняя ёлка и с не поддельным изумлением покачивал головой восхищаясь, добавил, – ты, наверное, свой салон красоты имеешь?

Павла немного смутили слова Жоры, но он быстро взял себя в руки и ответил:

– Секрет очень прост. – Не обращаю внимания на жизненные невзгоды, веду здоровый образ жизни и обязательно люблю женщин. В общем проще сказать – удача меня любит по жизни и нередко балует!

– Для меня это невыполнимо сейчас, – отмахнулся Жора.

– Почему? – не так уж много пунктов для того, чтобы старость отсрочить на долгие годы.

– Я нарушил важную заповедь, которую мне вдалбливал один близкий человек. Помнишь у нас во дворе инвалида безногого, который в карты постоянно играл у сараев?

– Смутно, но помню.

– Он мне всегда говорил, «Жора никогда не пей с людьми, которым ты не доверяешь». Стоило мне один раз нарушить эту заповедь, и четырнадцать лет выкинул из своей жизни. Мало того здоровье на зоне серьёзно подорвал. А ещё у нас был родственник Лимон Балта, – того нагло подставили и на пятнадцать лет осудили. На зоне крыша съехала очень серьёзно и вскоре помер.

– Племянничек, – обратился Жора к Зауру, – иди, отнеси тёте Ире продукты? Пускай она в микроволновой печи приготовит кролика, и стол накрывает в беседке.

Жора открыл калитку. Мимо терема провёл гостя в густой сад, где в виде ротонды была сооружена необыкновенной красоты беседка. Она была умело, вырезана хорошим специалистом с элементами русской старины, и если пристально не вглядываться, то можно было подумать, что над этим произведением искусства корпели лобзиком.

– Красота, какая, – оценил беседку Павел, – есть же мастера у нас хорошие.

– Это рукотворная работа, кого – то из местных селян, – объяснил Жора, – в ней мы с тобой будем уничтожать кролика и предаваться воспоминаниям юности. Присаживайся? – показал он рукой на резной диван.

Павел сел под крышу беседки. Увидав на столе пепельницу, он подтянул её ближе к себе и закурил.

– Я вначале не понял, почему ты именно кролика решил приготовить, – сказал Павел, – и только сейчас вспомнил, как мы с тобой лазили по ночам к одному кролиководу с рюкзаком, а потом шли с пацанами на берег. Жарили их на костре, а вместо хлеба отваривали капустные листья в ведре.

– Всё правильно и ходили мы за кроликами к живодёру Горбунову, который собак и кошек убивал, – до тех пор, пока я не порезал большой палец на ноге.

Он бросил осуждающий взгляд на курящего Павла и сказал:

– Ты – же сказал, что здоровый образ жизни ведёшь, а сам тютюн в себя тянешь.

– Сигарета помогает мне не уснуть ночью за рулём. Знаю, что это зараза, но без неё нельзя, а ты, что не куришь? – спросил Павел.

– Курю мало, но обязательно с травкой. Я сижу на системе. Лечусь сильными препаратами уже много лет. Выхода никакого нет, и эти лекарства прописаны мне до конца моих дней. Здесь я себя чувствую отлично, благодаря природе и заботе племянников. Иногда по хозяйству работаю, хотя они мне все запрещают напрягаться. Ты знаешь, мне пятьдесят пять, а у меня нет профессии. В футбол играл и числился на заводе подснежником. Зимой нас спортсменов прикомандировывали к работам не требующей квалификации. Почти тридцать лет отдал зонам да тюрьмам. Если трудовой календарь убит, откуда профессии взяться?

– А на зоне, разве вас не заставляли работать?

Жора иронически улыбнулся и сказал:

– Паха мы не в ту трубу базар дуем. Расскажи лучше про себя. Как у тебя жизнь, чем занимаешься? Пожалуй, в оркестре знаменитом играешь сейчас?

Он вдруг тихонько ударил ладонью себя по голове, будто вспомнив что – то:

– Постой ты же на медика в институте учился, как я забыл, потом я слышал, что тебя отчислили за спекуляцию шмоток. И после этого наши с тобой стёжки – дорожки разошлись.

– Как врач я не состоялся, и с музыкой давно завязал. Уехал отсюда по путёвке на Комсомольскую стройку. Создал там семью, окончил заочно институт народного хозяйства, но работаю сейчас вольным художником. Ненавижу дураков и идиотов, особенно тех, которые кресла для умных людей занимают. Не в моём характере дуракам подчиняться, поэтому нашёл себе работу, я бы сказал, не совсем интересную, но прибыль неплохую от неё имею. Обеспечиваю аптеки лекарствами. У меня два сына и уже две внучки школьницы. В целом я своей жизнью доволен и даже очень, а если объективно посмотреть, то жизнь дрянь у нас. Мне по характеру моей деятельности часто приходится мотаться по разным областям. Ты представляешь, едешь мимо небольших населённых пунктов, людей почти не видать, как будто всё вымерло. Вечером света в окнах нет. Не понимаю, как люди живут, наверное, кроме радио ничего нет.

– Понятно всё, – произнёс Жора, – здесь у нас примерно та – же картина. Это село ещё ничего, живое, дышит. Потому, что город рядом, а если отъехать километров за десять увидишь не засеянные поля и безлюдные деревни. В них староверы раньше жили, а сейчас даже бомжи не хотят обитать там. Я в городе редко бываю, но племянники мне рассказывают, что раньше, когда знакомые на улицах встречались, от радости, чуть не обнимались. Радушие исходило от людей, – не передать. Интересовались здоровьем и делами, а сейчас без всякой искренности сунут пять и спрашивают, где работаешь, и сколько платят. В этих разных приветствиях племянник Вовка Колчак говорит, скрывается унизительная судьба русского народа. Племянники у меня все начитанные, любую тёрку на философский лад разведут. Они сейчас подгребут сюда, только Серёги Беды не будет, – он в отъезде. У нас неуклонное правило существует, если гость в доме, все собираемся за столом. Германа Колчака, не забыл, наверное?

– Как можно, – сказал Павел, – я всех футболистов помню, но мне кажется он капитаном был на судне.

– Нет его уже давно. Сейчас Заур привезёт его сына Вовку. Он ниже дом себе строит. Не сам конечно, а мужики наши со двора помогают. Дал им возможность подзаработать. А то они совсем там заколобродили с вином.

У беседки, незаметно, словно тень, появилась пожилая миловидная женщина, одетая под молодёжный стиль в короткие шорты и лёгкую блузку, оголявшую живот. В руках у неё была необычайного переплетения корзина с продуктами. Она приветливо поздоровалась с Павлом и начала выкладывать содержимое из корзины.

– Все овощи свежие, – сказала она, – ранним утром с грядки собрала.

Она выставила литровую бутылку водки и сухого вина.

– Григорий мясо готово, нести сейчас или позже подавать? – спросила она у Жоры.

– Ирина неси всё, что у тебя там осталось и присоединяйся к нам, – сказал он ей, – не забудь Надежду пригласить?

Павел смотрел внимательно на женщину, поражался её красотой и прокручивал в голове диск памяти, где он мог видеть раньше эту женщину?

«Такое красивое лицо если, хоть один раз встретишь, то никогда не забудешь, – подумал он, – возможно, она работала преподавателем в школе или в народном театре в спектаклях играла у матери во дворце», – рылся он в своей памяти.

Когда она так – же незаметно скрылась, как и появилась, Павел спросил.

– Где я мог видеть эту красивую женщину?

– Нигде, – ответил Жора.

– Ты, что из тюрьмы её привёз?

Хлястик расхохотался на весь сад, потом внезапно схватился за шею и побледнел:

– Жора, тебе, что плохо? – привстал с дивана Павел.

Но тот не убирая руку с шеи, свободной рукой показывал, чтобы Павел сел на место.

– Ничего страшного, – выдавил он из себя, – мышцу свело. А женщину ты эту ты вряд ли знал. Она нас с тобой значительно старше. Была супругой близкого друга Деда, так мы все звали Ивана Романовича. А так же Ирина являлась по церковной линии матерью его дочки, то есть крёстной. После смерти Беды, нам с Ириной отошёл его дом. Перед уходом в мир иной он написал нам дарственную. Теперь получилось так, что она мне приходится сожительницей. Она хоть и солидного возраста, но ещё в соку. За мной, как за нашей малышкой ходит. У нас здесь племянница Надежда живёт с маленьким ребёнком, сейчас увидишь. Необычайно красивая женщина. Она Дочь небезызвестного Захара Минина, тоже покойный свет. – Он мне двоюродным братом приходился. По воровской линии пошёл, а у них, как известно век шаткий. Где, то рядом и я по этой тропке гуляю. Но у меня кроме величественного титула, никакого криминала нет. Жду своего рокового часа. Он открутил пробку с водки и разлил по стопкам:

– Давай пропустим по одной, пока они сбруи свои примеряют, – поднял стопку Жора, но выпить им не дали. Раздались голоса в саду, и на тропе ведущую к террасе Павел увидал миловидную молодую женщину в розовом сарафане с неповторимой ослепительной улыбкой. За ней, с детской коляской пригибая голову, от раскинувшихся в разные стороны яблоневых веток, шла Ирина.

– Здравствуйте, меня Надя зовут, – протянула она свою нежную руку гостю и села вместе с ним рядом. – А я Павел Алексеевич Тарасов, – немного смутившись, ответил он.

– Неужели родственник дяди Коли? – спросила она. Павлу стало не по себе, от заданного вопроса. «Наверное, придётся не лестные отзывы выслушивать о Николае»? – подумал он.

– Брат он мой родной, – ответил он робко.

– Известная личность. Он прописался в нашем дворе, – игриво хихикнув, сказала она.

– Если такие молодые девочки знают его, видимо он не важно себя зарекомендовал, – произнёс Павел.

– Я бы не сказала, – прошептала Ирина, откатив детскую коляску в тень. – Его у нас зовут вдовий любимец. Не позволяет скучающим дамам завянуть от тоски. Ирина резко развернулась и засеменила обратно в дом:

– Побегу, жаркое наверное уже готово, – на ходу бросила она. Павел посмотрел ей вслед и облегчённо вздохнул. «Хорошо, хоть, что о его неумеренном пристрастии к вину не заикнулись», – подумал он.

– И с нашими мужиками – кудесниками, постоянно винчестер попивает, – словно прочитав мысли Павла, сказала Надежда. – Я сама сколько раз видала, как он из сарая Жиги выходил на бровях.

– Ты Паха не удивляйся? – улыбнулся Жора. – У Ирины и Нади квартиры в одном доме, откуда тебя доставил Заур и по старым служебным обязанностям Надя обязана знать всех дворян, кто и чем занимается, так как работала в органах.

– Ну, в милиции я, допустим, немного побыла. Я больше работала в инспекции по делам с подростками. Только позже меня перевели в уголовный розыск, – поправила она Жору. – В настоящее время нахожусь в законном декретном отпуске. И о работе разговаривать не желаю. Она поставила перед Хлястиком два пустых фужера и игриво произнесла:

– Дядя Жор, будь добр, налей нам с тётей Ирой вина? – попросила она, подвинув к его носу не раскупоренную бутылку. Это я мигом, – прохрипел он, но, осмотрев стол, встал и сказал:

– Штопора нет, наверное, в бане вчера оставили. Пойду, схожу. Он скрылся в густых зарослях сада. Надежда нежно прикоснулась своей ладонью к руке Павла и произнесла:

– Павел Алексеевич, расслабьтесь? Что вы поникли как лютик, когда речь зашла о вашем брате. Ничего страшного нет. Обычное житейское дело. Я его хорошо знаю и он меня тоже. Николай Алексеевич, большой друг Алевтины Кирилловны директора детского дома. А я с ней дружу, не только, как бывшая воспитанница, но и по необходимости моей профессии.

– Как так можно иметь такую многочисленную родню и воспитываться в детском доме? – спросил Павел.

– Всё в жизни может быть, – мило улыбнулась она. – Мы много лет все жили рядом, почти в одном доме. Но никто не подозревал, что я их родовому клану прихожусь самой ближайшей родственницей. Эта история длинная и интересная, её так сразу не расскажешь. Она неплохим бы материалом послужила для литератора.

– Вот и штопор, – вынырнул из зарослей Жора, – там, в бане их скопилось несколько штук.

Он вонзил его в пробку и с хлопком извлёк её из бутылки.

– А может водочки тебе? – посмотрел он на Надежду.

– Нет, в такую жару я лучше вина выпью, – отказалась она.

«Прелестная девушка, – подумал Павел, – и зачем такая красавица пошла, работать в милицию? Она там загрубеет и свою очаровательность потеряет»

– Я дохожу, свой декретный отпуск и пойду работать по специальности учителем, – вновь удивила Надежда Павла своей прозорливостью, – я педагог, окончила институт.

– Учителя в наше время самый обиженный народ, – посмотрел на неё Павел.

– Обиженны не только учителя, но и вся Россия, – многозначительно заявила она, но милиция это не моё, я уже поняла это.

Появилась Ирина с подносом, на котором, стояли горшочки с жарким.

– Всё готово, – сказала она, – я кролика приготовила по восточному рецепту не только с капустой, но и с другими овощами на курдючном сале. Такого блюда откушаете, ни какая водка, не сморит в такую жару.

– Давайте за встречу и за знакомство выпьем, – предложил тост Жора, – а кто не успел, тот опоздал.

Они выпили и принялись за горшочки.

– До удивления вкусно! – расхвалил приготовленное блюдо Павел, – мне такое блюдо уже приходилось пробовать, и неоднократно в небольшом ресторанчике «Платан» на юге. Я первый раз там попробовал, – понравилось, и после зачастил туда каждый день, пока отдыхал там.

– Спасибо, – расплылась в довольной улыбке Ирина, – сейчас Заур привезёт Вовку, время уже к обеду. Они тоже пускай оценят мои кулинарные способности. Я первый раз приготовила такое жаркое по восточному рецепту, – призналась она.

Павел, ел с аппетитом кролика и не отводил взгляда от женщины.

«Нет, я не могу ошибаться, явно, я её где – то видал. Всё можно стереть с памяти, но эти глаза, словно хорошо огранённые огненные опалы, прожигающие человека насквозь забыть невозможно».

– Вон наши работяги идут, – сказала Надежда, – увидав своих родственников, показавших в гуще сада.

Первым на узкой тропинке показался Заур, а за ним шёл молодой парень крепкого телосложения, тоже в рваных джинсах и голым торсом. В левой руке он держал майку, а правую протянул Павлу.

– Владимир, – назвался он. – А о вас я уже кое – что знаю. Мне по дороге Заур кратко рассказал кусочек вашей биографии.

– Как ты похож на своего отца? – произнёс Павел, – примерно таким он мне запомнился в молодости.

– Ничего мудреного нет, – произнёс Вовка, – начинка одна у нас с ним.

– Колчак, – обратился Жора к Вовке, – всёго тебе Заур не мог рассказать, – они в молодости с твоим отцом не только вместе в футбол играли, но и по девкам бегали. Был бы жив отец он тебе бы полную картину их молодости нарисовал. И я конечно, могу добавить свои краски.

Жора поперхнулся, затем в кулак несколько раз прокашлялся и к сказанному добавил:

– Я конечно тоже с ними к шедеврам ходил, но безрезультатно. Со своей обезьяньей рожей постоянно получал отказ от красоток, а после по этому профилю стал держаться от них на отлёте.

– Полно тебе Георгий из себя Мефистофеля строить, – попрекнула его Ирина, – это не ты некрасивый был, а девки по причине своей молодости не могли ещё разбираться в истинной красоте настоящего мужчины.

Жора ещё раз откашлялся в кулак и с довольной улыбкой погладил её по плечу.

– Действительно, наверное, надо мне и себя похвалить, что окружил вокруг себя заботливыми, родными и хорошими людьми, вот за это мы сейчас выпьем по полной чарке, не оставляя на дне ни капли.

Он начал заполнять бокалы и стопки спиртным, приговаривая:

– Благодаря вам всем я и живу. Дай вам бог всем отменного здоровья и денег кучу. Будут бабки, будет и здоровье. И не слушайте, что деньги за здоровье не купишь. Всё за них купишь. Мне уже рассказали, что когда кладут в стационар, если крупную ассигнацию врачу в халат не положишь, то и лечения надлежащего не получишь.

– Да это верно, – поддержал Жору Павел, – такое обслуживание во многих больницах практикуют, но это опять не от хорошей жизни врачей. Их винит в этом, язык не поворачивается говорить.

– Возможно, вы и правы Павел Алексеевич, – сказал Владимир. – У нас в порту, где я работаю, одному шкиперу врач посоветовал сделать сложную операцию на сердце. Гарантировал ему успешный исход. Наш шкипер начал собирать деньги, взял ссуду небольшую, продал гараж, машину и кое – что из дому. Набрал нужную сумму с трудом. Потом перед операцией ему посоветовали добрые люди обследоваться в нашем санатории, там главный врач женщина. Очень добропорядочная дива, и специалист хороший. Она каждый его волосок обследовала и сказала, что операция по сердцу ему не нужна, а вот гланды необходимо вырезать. Он последовал её совету – сегодня жизни не радуется!

– Врачебные ошибки иногда случаются, – поддержал разговор Заур, – у меня один раз вместо больного зуба здоровый вырвали.

– Это другой случай, – недовольно заявил Колчак, – со шкипером не ошибка произошла, а наглое выбивание денег с вполне здорового человека. Ты, что думаешь, лепила – шарлатан не знал, что у шкипера сердце здоровое? Сделал бы ему надрез в области сердца, зашил, а после снабдил его при выписке банальными рекомендациями по уходу за «обновлённым сердцем» и гуляй Вася, а денежки в карман бы себе положил.

Колчак вопросительно на всех посмотрел и спросил:

– А знаете, почему, такие безобразия творятся?

– Как говорят в семье не без урода, – сказала Надежда.

– Такое сравнение годится, но во множественном числе, – сказал Владимир, – я вам сейчас очень толковые рассуждения наших мужиков расскажу, которые сейчас у меня на стройке работают. Они говорят, что раньше в думу избирали доярок, ткачих, шахтёров, ну короче рабочего люду хватало там, которые знали нужды народа. А сейчас кто там заседает, в основном финансовые воротилы и жулики, которым нужна собственная неприкосновенность, но не нужны проблемы обездоленных и обманутых людей. Я вначале смеялся над их бесконечными спорами, а потом вспомнил Ивана Романовича. Ведь он рассуждал совершенно также, а Иван Романович это и был народ с большой буквы. И когда такие люди, как он и эта честная женщина врач будут сидеть в думе, тогда ни на работе, ни на кухне мы не будем вести разговоры о влачившейся за нами нищете.

– Мне кажется, что мы с тобой Жора, знаем этого врача с санатория. – подал голос Павел. – Это Альбина Мельникова. Она работает главным врачом в санатории. Вчера я с ней встречался. Альбина поехала отдыхать с мужем на туристическом теплоходе по Волге.

– Нет, фамилию он называл другую, но точно не Мельникова, – сказал Владимир.

– Это в девичестве она носила такую фамилию, – уточнил Жора, – я эту девчонку уважал, она в детском доме жила. Хорошо играла в волейбол и шахматы.

– Какая разница, кто она и какую фамилию носит, – сказала Ирина, – главное, что есть в России люди, которые совесть не потеряли, несмотря на все жизненные невзгоды. Ты Володя правильно изложил мужской разговор, но понимаешь в чём дело, чтобы стать депутатом, нужно иметь деньги и не малые. Они являются главным ключом к входным дверям думы. Забыть мужикам надо про старые созывы. Мы все понимаем и ужасаемся, когда узнаём, что даже в местный совет попадают такие страшные люди, о котором каждый встречный прохожий скажет, что он сволочь и за него не голосовал.

– Давайте учитывать, что мы не одни здесь? – сказал Владимир, – с нами хоть и не видимо, но всегда сидит Иван Романович. Он любил, разговоры на политические темы. Давайте мы свернём в присутствие гостя политику и не стукаясь, выпьем за Ивана Романовича. Все без разговора подняли бокалы и молча помянули Деда.

Надежда выпила свой бокал с сухим вином. Посмотрела на Владимира, как показалось Павлу не как на брата, а как на любимого человека.

Владимир тоже заметил этот взгляд, после чего встал и подошёл к детской коляски. Заглянул в неё, умилённо посмотрел на ребёнка и вернулся.

– Ох, и речистый, ты Вовка, – сказала с подковыркой Надежда, – скоро со своими строителями, наверное, политическую партию создашь со звонким названием.

– Ты тоже не меньше меня языком молотишь, – парировал он ей, – тебе хлеба не надо, дай только про политику потрещать. Или забыла, что краше тебя у нас в классе никто не мог выбрасывать патриотические лозунги и проводить политинформации.

– Не забывай, я же Надежда Константиновна Крупская, – улыбнулась она.

– Ты Минина, а не Крупская, – вмешался в их перепалку Жора.

Надежда пристально взглянула в глаза Павлу и, надкусив румяное яблоко, сказала:

– Вот вам Павел Алексеевич ещё один загадочный эпизод из жизни бедной девочки, которая училась с первого класса с мальчишкой – хулиганом и не знала, что это её брат, превратившийся с годами в купчишку.

– Надя, какой – же я купец? – возмутился Колчак.

– Купец, самый настоящий, – игриво передразнивая его, повторила она, – пакли машину целую продал, значит, купец.

– Не продал, а обменял на гвозди, – вмешался Заур.

– Всё равно он купчишка, – не унималась она, – я его сейчас представила себе с пробором по средине головы, в длинной ситцевой рубашке по колено, поверх которой надета жилетка со свисающей цепью от карманных часов и широкие штаны, заправленные в сафьяновые сапоги.

– Это тебя в милиции научили так язвить? – осадил её спокойно Колчак, после чего она надула свои малиновые губки и сразу сникла.

– Хватит вам ёрничать при госте, – сказала Ирина, – взрослые оба, а ведёте себя, как малые дети.

– Тётя Ира, не обращай внимания, – сказал Владимир, – для нас это не ссора, а своеобразная ласка.

– Ничего себе ласки мне нашли, между купцом и знаменитой революционеркой, – уже в шутку пробормотала тётя Ира. После чего Надежда прыснула от смеха, зажав рот ладонью, чтобы не разбудить ребёнка.

– А я бы ещё такой горшочек не отказался съесть? – изъявил желание Владимир, – тётя Ира можно повторить, если вам не трудно?

– Двадцать минут подождите, и будет готово, – обрадовалась она, что блюдо её понравилось, – а вы можете пока на озеро сходить искупаться.

– У вас здесь и водоём есть? – спросил Павел.

– Ещё какой, – подал голос Заур, – прямо за садом и рыбку можно удить ради спортивного интереса. Пойдёмте, Павел Алексеевич? – Мы вам покажем нашу природу, – вы будете в восторге от увиденного ландшафта.

– И я с вами пойду, лето проходит, а я ни разу не купалась, – захлопала как ребёнок в ладоши Надежда, – подождите меня минутку, я только купальник на себя натяну.

Владимир подошёл к Надежде, нежно обнял её и на ухо ей произнёс, так, что слышали все, кто находился в беседке:

– Дорогая кузина, с высшим педагогическим образованием. Пойми одну простую вещь, что натягивают контрацептивные средства на производительный орган, которым преумножают прирост нации, а купальник надевают, но никак не натягивают.

– Спасибо за ликбез, – сказала она, легонько щёлкнув его пальцем по носу, – посмотри за дочкой? – и бросилась в дом, оглашая своим задорным смехом весь садовый участок.

Колчак вытянул коляску с тени, отодвигая рукой ветки яблони, и поставил её на тропу, ведущую в густые деревья сада.

– Лару возьмём с собой, – сказал он, – пускай прокатится с нами. И он, бережно толкая впереди себя коляску, пошёл первым к озеру. Заур прихватив с собой со стола бутылку минеральной воды, бросился за ним. А Павел и Жора выпили ещё по стопке и не спеша, подошли к озеру.

– Мы когда были молодыми, не видали раньше и не ценили красоту природы, – широко развёл рукой Жора в сторону озера, – и ведь нас в школе учили любить природу, проводили разные юннатские слёты, и мы слепо верили, что нельзя убивать птичек и ломать деревья. Мы этому следовали, но истинной красоты не понимали и только с возрастом начинаем понимать, что это всё живое, как и мы. Вот она стоит голубушка ольха, ювелирное и благородное дерево. Он подошёл к ней и погладил её по стволу своей разрисованной в наколках рукой. – Её шелест листьев, всегда меня успокаивает. Я иногда беру с собой покрывало ложусь под неё и засыпаю, видя приятные сны. И просыпаюсь, как перчик, срезанный утром с грядки. Иду в дом, полностью заряженный прекраснейшим расположением духа. Вот такое самочувствие мне дарит эта кудряшка. А её чешуйчатые серьги лечат от многих недугов.

– Твои слова мне сейчас знаешь, кого напомнили? – спросил Павел.

– Кого? – переспросил Жора.

– В фильме, Семнадцать мгновений весны, когда Штирлиц шёл около озера с провокатором Клаусом, который стучал гестапо на пастора Шлага. Этот Клаус рассказывал о людях приговорённых к смерти. Он говорил, что все смертники находили красивые слова к природе. Я раньше думал, что те люди по жизни были или варвары ко всему живому, или за кулисами своей политической борьбы не замечали истинной красоты природы. И только перед смертью взглянули на голубое небо с белоснежными облаками и начали вспоминать, как жестоки были к тому, что их предохраняло от вредных экссудатов разбрасываемыми промышленными трубами. Сейчас я думаю по иному. Наверняка все эти великомученики любили жизнь и природу. Поэтому и отдавали себя не щадя своих жизней, чтобы сохранить баланс природы и человечества. Не помню, кажется, Спиноза сказал, что человек – часть природы, а душа его модус мнений.

– Паха ты мне такого наворочал, что я месяц буду разбираться в этой белиберде. Ты мне сейчас настрочил, как профессиональный лирик. Тебе в самый раз философский базар вести только с Колчаком или Бедой. Они любят умные базары. А я сейчас больше люблю покой. Как мне Серёга Беда сказал, что для меня нежелательна экзальтация. Я это слово запомнил, и знаю, что оно является первым врагом спокойствию. А ты друг мой, наверное, стихи пишешь, как Гоголь?

– К сожалению я стихов Гоголя никогда не встречал. Мне приходится часто задумываться над грядущей жизнью, когда, колеся лунными ночами по разодранным российским дорогам, я вижу нашу неповторимую природную красоту, которую губят сволочи с раздутой мошной. Им ничего не стоит под корень спилить несколько гектаров леса, чтобы на этом месте возвести шинок с туалетом для автотуристов, стоянку для плечевых девочек. Ты вот Жора, сколько за свою жизнь посадил деревьев? – спросил Павел у Жоры.

глава 22

Жора наблюдал за плавающими в озере племянниками и, не проявляя никакой реакции, на слова Павла, спокойно сказал:

– Советую Паха меньше ездить лунными ночами на машине. Заболеть идиотской болезнью можно, а имел я ввиду не того Гоголя, с Миргородского уезда, а нашего местного стихоплёта, который экспромты выдаёт во дворе у сараев с малых лет, сколько его знаю. Он на любую тему, может загнуть такие верши, что мне порой кажется, Луку Мудищева он написал, а не Барков. И слова, посадил, сажал, я не люблю с некоторых пор. Это термин годится для прокуроров и судей, а я занимался озеленением. Поэтому перед природой у меня долгов не осталось. Сам знаешь, как в былые времена нас осенью и весной выгоняли на субботники. Конкретного счёта я не вёл, но знаю, что мой вклад был весомый в обогащении природы.

– Вот тебя ольха и благодарит за то, что ты был всю жизнь великодушен к природе. У нас один чудик, ночью взял и спилил высокое дерево около подъезда, так, что оно упало и раздавило детский грибок. Грибок на следующий день поставили новый, сваренный из металла, а милиции он сказал, что это было не дерево, а вороний базар, который не давал ему по ночам спать. Милиция его оштрафовала, но он им ничего не заплатил. Потому, что, вскоре его во время грозы под новым грибком поразила молния. Как тут не поверишь в потусторонние силы.

– Я давно уже во всё верю, – согласился с ним Жора, – лишь бы пожить подольше, не хочу быть пессимистом, у них, как и у наркоманов век одинаково короткий. Смотрю на Вовку Колчака с Бедой и стараюсь так – же на жизнь смотреть, как они. Помогает очень сильно. Беда и Колчак мои племянники, – они по матери родные братья. Оба хороши, но я уважаю больше Колчака. Он сделан из самого прочного металла, я с ним несколько лет сидел на одной зоне. Он поднялся скромно на зону, когда я был на больничке. Никто не знал, что он племянником мне приходился. И он, в первые дни себя так показал, не апеллируя мной, что все отсидевшие по десятку лет странники сразу его зауважали. Грамотные они оба, как академики. Колчак, учится в институте на тренера, а Беда после первой судимости окончил факультет журналистики. Немного поработал, – загремел на зону вторично. Он мне недавно сказал, любую науку может изучить без профессоров. Не желает учиться, Купил себе Оксфордский диплом бакалавра, каких – то наук на всякий случай. Хотя он ему без надобности пока.