Текст книги "Россию спасёт святость. Очерки о русских святых"

Святой преподобный Нестор Летописец

Нестор, летописец

Какие народы населяли землю? Что осталось от них в истории? А только то и осталось, что записано. Но записано не кое-как, а мудро и беспристрастно.

Велико и ответственно звание и назначение историка. Знаем мы и Геродота, и Плутарха, и Тацита, и Флавия, и Н. М. Карамзина. Но для нас, для русской истории нет выше авторитета, нет выше имени, чем преподобный Нестор-летописец. Он – отец русской истории. Он по праву причислен к лику святых, в земле Российской просиявших.

Если бы пророк Моисей, наученный Богом, не оставил известий о начале и строении мира, о прародителях человечества, то все бы предалось забвению. Слава Богу, Он вложил в людей потребность помнить и очевидцев событий, и любителей древности, вдохновил перелагать время в слово, записанное или переданное из уст в уста.

По образцу известных уже тогда позднеантичных и раннехристианских хроник русскую историю летописец Нестор начал вести от сотворения мира: от Адама и Вселенского потопа.

Келья, вместившая мир

Годы жизни летописца легли на самое начало второго тысячелетия: на XI столетие. Для него совсем недавно, в 988 году, воды Днепра приняли в себя крестящихся киевлян, еще живы были свидетели этого чуда. А уже сотрясали Русь междоусобицы, нападения врагов, потомки Владимира не смогли или не захотели быть едины. Из кельи Печерского монастыря взирал на мир монах Нестор. Мала его келья, но вместила весь мир, всю Русь Святую.

Кто был Нестор? По одним известиям, он пришел в обитель к старцу Феодосию в семнадцать лет. Есть и такое мнение, что это – митрополит Иларион, автор «Слова о Законе и Благодати», ушедший в конце жизни для трудов летописания в монастырь.

В то время, по словам преподобного Нестора, «чернецы, как светила, сияли в Руси. Одни были крепкими наставниками, другие тверды были на бдении или на коленопреклоненной молитве; иные постились через день и через два дня, другие вкушали только хлеб с водой, иные вареное зелье, другие – только сырое. Все пребывали в любви: младшие покорялись старшим, не смея и говорить пред ними, и изъявляли покорность и послушание; а старшие оказывали любовь к младшим, наставляли и утешали их, как отцы детей малых. Если какой-либо брат впадал в какое-либо прегрешение, утешали его и по великой любви делили епитимью на двух и на трех. Такова была любовь взаимная, при строгом воздержании».

Здесь настолько все понятно, что разъяснения требует, быть может, только словосочетание «делили епитимью»: наказание прегрешившего брали на себя также и его товарищи. Например, делили число ежедневных земных поклонов.

Дивно ли, что, вырастая в такой атмосфере молитвы, любви, согласия и воздержания, монахи были украшением Руси. Монастыри называли тогда рассадниками просвещения. Очень хорошее слово – «рассадники». То были парники – место, где выращивается рассада будущих растений, цветов. Там начинается жизнь нужная и полезная.

Труды и дни

Что может быть интересного в жизни монаха? Он не ходит в военные походы, не путешествует, не охотится на диких зверей, один его день похож на другой. Он не различает времен года, события жизни за монастырской стеной его не касаются. Что же он делает? Он спасает свою душу. Но – главное – он молится за ближних своих, за Отечество. Страшно представить, что будет, если молитва монахов прекратится. Все беды налетали на Россию тогда, когда шли нападки на православную веру.

Так же и дни монаха Нестора были неотличимы от дней других черноризцев. Только его послушание отличалось: он по благословению настоятеля писал историю Руси.

Всюду летописец называет себя «грешным», «окаянным», «недостойным рабом Божиим». В этих оценках себя нет рисовки: человек, достигший высот смирения, видит в себе мельчайшие прегрешения. Чтобы представить духовный уровень святых, попробуем вникнуть в изречение: «Святые принимали за грех тень мысли о грехе». Заметим, не сам грех и даже не мысль о нем, но именно тень мысли о грехе.

Первым по времени было сочинение Нестора «Житие святых князей Бориса и Глеба, во святом крещении Романа и Давида». В нем высокая молитвенность соединена с точностью описания, нравоучительность заключена в самом повествовании. Нестор говорит о сотворении человека, о падении его, о восстании его по милости Божией. Тяжко печалится он о том, что вера христианская медленно распространяется в Руси. Пишет: «Между тем как повсюду умножались христиане и идольские жертвенники были упраздняемы, страна Русская оставалась в прежней прелести идольской, потому что не слышала ни от кого слова о Господе нашем Иисусе Христе; не приходили к нам апостолы и никто не проповедовал слова Божия».

Второй труд был «Житие преподобного Феодосия Печерского». Нестор совсем молодым послушником видел святого Феодосия, затем, долгие годы спустя, участвовал в обретении мощей преподобного и вот составил его жизнеописание. Оно написано просто и вдохновенно. «Цель моя, – пишет летописец, – чтобы будущие после нас черноризцы, читая житие святого и увидев доблести его, прославляли Бога, прославили и угодника Божия и укрепились на подвиг, особенно тем, что в стране Русской явился такой муж и угодник Божий».

Несторова «Повесть» дошла до нас в составе более поздних сводов: Лаврентьевской летописи (1377), Первой Новгородской летописи (XIX в.) и Ипатьевской летописи (XV в.). Предполагается, что Нестор использовал материал Древнейшего свода (IX в.), Свода Никона (70-е гг. XI в.) и Начального свода (1093–1095). В тексте очевидны переклички с византийской хроникой Георгия Амартолы.

Достоверность и полнота писаний летописца Нестора такова, что доселе к ним прибегают историки как к проверенному источнику сведений об истории Руси.

Святой Алексий, митрополит Московский и всея Руси Чудотворец

Главное дело жизни

«Повесть временных лет» – великое создание отца русской истории. Не вре менных, а временных лет – охвативших не какой-то малый период, а огромные годы русской жизни, целую эпоху. Полностью повесть называется так: «Се повести времяньных лет, откуда есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее княжити, и откуда Руская земля стала есть».

Мы не Иваны, не помнящие родства. «Повесть» Нестора, как и книги историков Карамзина, Иловайского, Татищева, Соловьева, должна быть нашим настольным чтением.

Нестор видит историю Руси в связи с мировой историей. Несомненно, он детально знал Священное Писание, греческий и латинский языки, философию и литературу античности, византийские сборники хроник и сказаний, монастырские записи, был знаком с воспоминаниями воинов, торговцев и путешественников. Все это он осмысливал с целью показать историю Руси как неотъемлемую часть мирового исторического процесса.

История осмысливается Нестором строго с православной точки зрения. Он рассказывает о святых равноапостольных Кирилле и Мефодии, показывает великое счастье Крещения Руси, роль просвещения. Киевский князь Владимир – главный герой «Повести» Нестора. Летописец сравнивает его с Иоанном Крестителем. Подвиги и жизнь Владимира изображены в «Повести» подробно и с любовью.

Но летопись Нестора нельзя назвать только историей Руси, ее Крещения, церковной или гражданской хроникой. Это история народа русского, размышление об истоках русского сознания и восприятия мира. И это было не простое перечисление ярких событий или привычное европейское жизнеописание, но глубокое размышление о месте в мире нового молодого народа – русского.

«Откуда мы?», «чем прекрасны?» и «чем отличаемся мы от других народов?» – вот вопросы, которые стояли перед Нестором.

Преподобный Нестор пережил пожар и разорение Киево-Печерской Лавры в 1196 году. Последние его труды говорят о главной его мысли: о единении Руси, о сплочении ее верой христианской.

Александр Сергеевич Пушкин, создавая своего летописца Пимена в «Борисе Годунове» (1824–1825, опубл. 1835), брал за основу черты характера реального летописца Нестора, стремящегося к правде, даже если она кому и не нравится и которая ничуть «не украшает пишущего».

Летописец завещал печерским инокам продолжать дело всей его жизни. Его преемниками в летописании стали преподобный Сильвестр, игумен Выдубицкого Киевского монастыря; игумен Моисей, продливший летопись до 1200 года; игумен Лаврентий – автор знаменитого Лаврентьевского Летописного Свода 1377 года. Надо вспомнить и епископа Владимирского Симона, описателя, как говорили раньше, Киево-Печерского патерика – книги о монахах Киево-Печерской Лавры. Все они ссылаются на преподобного Нестора, для всех них он высочайший учитель – и как писатель, и как молитвенник.

Мощи преподобного Нестора пребывают нетленными в ближних пещерах Лавры.

Память преподобного Нестора Летописца совершается 27 октября (9 ноября).

Алексий, спаситель отечества

Что такое история России? Это не только школьный предмет, это школа всей жизни. Мы учимся у тех, кто прежде нас хранил и прославлял Россию. Учимся силе, мужеству, терпению. Учимся поступать так, как поступали великие люди в дни испытаний и скорби. Аттестат зрелости в этой школе жизни – любовь к Отечеству.

Трудами и молитвами созидалась Святая Русь, становилась великой Россией.

Особенно поучительны для нас те периоды истории, в которые решалась судьба Отечества.

В истории всё рядом, всё близко. Это как натянутая нить – потяни за один конец, тут же отзовётся в другом.

И вот отзывается нам русское средневековье. XIV век. Недалеко от него стоят времена Крещения Руси и свершившие его равноапостольные Ольга и Владимир, невинно убиенные Борис и Глеб – первые русские святые, идут затем времена великих политиков и отважных воинов Ярослава Мудрого, Владимира Мономаха, Александра Невского, Даниила Московского, Иоанна Калиты.

Крепнет Русь. Но именно за это и ополчаются на неё и с Запада и с Востока.

Католическое нашествие было отбито Невским. Но явившийся новый враг – Золотая орда – огнём и мечом покоряла русские пределы. Им легко было побеждать, ибо не едина была Русь, разодрана на лоскутки удельных княжеств. Тверь не могла договориться с Ярославлем, Кострома – с Вологдой, Суздаль – с Рязанью, Нижний Новгород – с Владимиром. И всем не нравилось, что юная Москва начинала возвышаться, то есть заявляла права на главное русское княжество. Татары пользовались ссорами: одних князей поощряли, других – наказывали.

«Ловцом людей надлежит быть тебе»

Мальчик Елевферий был сыном боярина, то есть, как говорили тогда, был родознатным.

Отец его был призван из Чернигова московским князем Даниилом на службу. Но Елевферий ничем не отличался от сверстников. Ходил в школу при православном храме, зимой любил санки, летом купался в Москве-реке. А ещё он был птицеловом.

Ловил певчих птиц, но не для продажи, для радости тем, в чьих домах птицы поселялись. Особенно мальчик любил вместе с родителями приносить птиц 25 марта на Благовещение в храм. Птиц после службы выпускали. Брали из клеток, подбрасывали в воздух. Птицы кружились над крестами церкви, будто благодаря, а потом улетали в свою новую жизнь.

Елевферий сидел, плёл сетки из конского волоса и слушал. Малиновка, щегол, снегирь, синичка. У всех разные голоса.

«Диво дивное, – думает он, рассматривая птиц, их нарядное или скромное оперение, слушая различное пение. – А вот интересно, соловей так поёт, слушаешь, даже дыхание хочется затаить, а ловить соловья бесполезно – в клетке не запоёт. И воробей тоже. Хоть голосок и не соловьиный, чириканье, а в неволе будет молчать. Но щеглы, коноплянки, канарейки, иволги – эти Божии создания – словно и созданы для радости детям и взрослым».

А еще дивно ему и то, что нет ни на одном дереве даже и веточки, на которой бы не посидела пташка.

«И какие все эти веточки, все листочки разные. У рябины лесеночки, у клёна будто лапы, у дубов истинно как дубинки. Как всё необыкновенно! Дождь пошел, перестал. Прямо чудо – вода такая тяжелая, и как она поднялась вверх? Будто знает, как она нужна деревьям и травам. Но не всё же время дождь. Вот и солнышко выглянуло, обсушило. Ветерок шелестит листвой. А осина и без ветерка трепещет. Облака по небу идут. Нижние идут быстро, будто овечки, а верхние будто стоят».

Мальчик размышляет: «Но это всё мы видим. А есть еще невидимое – Иисус Христос, Матерь Божия, Ангелы. Священник в церкви говорил: “Видимое временно, невидимое вечно”».

Мальчик поел хлебушка, запил водичкой из березового туеска и улегся на пригорочке, глядя в синее небо. Стал думать о себе. Вот ему двенадцать лет, знает грамоту, читает книги. Знает и мировую историю, и историю Руси. Знает и то, что князь Даниил Московский – это сын великого Александра Невского, а его внук Иоанн Калита стал крестным отцом Елевферия.

«А что же дальше будет в моей жизни», – думает мальчик.

Плывут над ним облака, плещутся ветви березы. Тихая дремота одолевает его, и кажется ему, что он уже не лежит на траве, а плывет в синем небе вместе с птицами.

И вдруг отрок Елевферий слышит голос. Да такой ясный, такой четкий: «Алексий! Оставь труд свой, не лови птиц, ловцом людей надлежит быть тебе».

Мальчик очнулся. Кто это говорил? Какому Алексею? Рядом никого не было, только ветер шумел в листве, да тревожно шевелились в корзине пойманные птицы. Но так ясно звучал в памяти этот голос. Так запал в душу, что мальчик выпустил на волю птиц.

У старца

То, что так долго созревало в душе отрока, что поселилось в ней, когда он пришел первый раз в Богоявленский монастырь, наконец, вылилось в решимость пойти в монахи. Он уже знает всех в монастыре. Знает и церковные службы, прислуживает в алтаре. Выносит свечу, подает кадило. И после службы совсем не хочет уходить домой – убирается в алтаре, подметает паперть. С радостью трапезничает вместе с братией. И ему очень по вкусу простая монашеская еда.

И вот он бросается в ноги старцу Геронтию, самому уважаемому старцу в Москве. С ним даже сам великий князь часто и подолгу беседует, именно у него исповедуется.

– Отче! Благослови пойти в послушники. Я знаю всё, что ты скажешь. Скажешь, что жизнь монахов трудна, тяжела, знаю и это. Но она мне в радость. Не мила мне другая жизнь, скучны игры и забавы, постоянной молитвы хочется. А здесь я прямо как в раю!

Старец молчал. Он как на стёклышке видел ангельскую, чистую душу отрока, он давно любил его и чувствовал, что Елевферий рано или поздно примет на себя великий подвиг монашеской жизни. Но что скажут его родители, боярин Феодор и мать Мария?

Геронтий подошел к красному углу кельи и опустился на колени. Отрок встал рядом. Молча молились оба. Молча делали земные поклоны. Встали. Старец перекрестил Елевферия:

– Чадо, слышал нас Господь. Слышал. Но не могу я благословить тебя, пока не дадут тебе благословения твои родители. Пади к ним в ноги. – Старец вздохнул: – Не рай здесь, чадо, а битва непрестанная. С врагом рода человеческого. Все мы – рабы Божии, воины Христовы. Ряса монашеская – доспехи бранные.

– Отче, – признался Елевферий, – я укрепился в решении идти в монастырь, когда слышал голос.

– Какой голос? Уж не поблазнилось ли тебе?

– Нет, отче. Голос. Ясный такой. Среди бела дня. Я плел сетки для птиц, а голос сказал: «Ловцом людей надлежит быть тебе». Никого не было вокруг. Один я под всем небом. Только вот почему-то голос назвал меня Алексеем.

Старец вновь перекрестился. «Именно так, – подумал он, – только такие ангельские души, как у Елевферия, могут слышать ангельские голоса». И добавил вслух:

– Господь призывает тебя, чадо.

У родителей

Боярин Феодор сразу понял, почему в такое неурочное время обеспокоил его сын. Все в доме давно знали, где искать Елевферия, если того долго не было дома. Он в эту весну даже жил в монастыре всю Страстную седмицу. Звали домой, но он не мог оставить дневные и ночные службы. И откуда в нем, таком юном, брались силы?

– Не плачь, сын. Всё понимаю, – сказал отец, крепко обнимая Елевферия. – Но подумай, как это сказать матушке твоей. Ты ведь для неё, да и для меня, – боярин не выдержал и прослезился, – для нас ты, милый наследник, как свет в окошке. Ну, перекрестимся на святые иконы и пойдем к боярыне.

Чего опасался боярин, то и случилось. Жена сразу заголосила, будто хоронила своего любимца. Повалилась на лавку. Ей стало плохо. Принесли воды, открыли окна.

– Жена моя венчанная, – ласково говорил боярин, – не умер наш сын любимый, а воскресает для Жизни Вечной, в услужение Богу идет. Не печалиться, не рыдать нам с тобою подобает, а радоваться – дом наш посетил Господь, призывает наше чадо послужить и Ему, и Руси нашей, единственной. Будем ходить мы на службы церковные в Богоявленский монастырь. Внесем мзду посильную на его строения. Будем Богу молиться и на монаха… – и заплакал горько боярин, и прервался его голос, – на монаха, нашего сыночка ясноглазого, любоваться.

– Матушка, – говорил Елевферий, – и Писание назидает нас не любить мира и того, что в мире, жить в Дому Господнем вся дни живота, зрети красоту Господню.

– И меня, значит, не любишь?

– Люблю! – горячо сказал сын. – Люблю и всегда молюсь, и всегда буду за тебя молиться.

И за батюшку, и за всех родных. И мир оставляю ради молитв за мир.

Спустя время, когда боярыня успокоилась, боярин спросил:

– А каково будет имя твое монашеское?

– Не знаю пока, отец.

Монастырь

Пять лет послушания. Долгими они были для боярыни и краткими для послушника. Летели дни, похожие один на другой. Суточный круг молитвы, годовой. Труды. Часто очень нелегкие. Скудная пища. Жесткое ложе. Малое время сна. Праздники. Но праздники в монастыре – это тоже труд, тоже молитва, только усиленная и увеличенная. Но зато же и награда велика – сердечное веселие, легкость на душе, спокойная совесть.

Другом в монастыре стал монах Стефан, опытный молитвенник и человек образованный.

Сбылось речение таинственного голоса, назвавшего Елевферия Алексием. Именно такое имя он получил при посвящении в монахи.

Друзья, Алексий и Стефан, хорошо зная греческий язык, византийское богослужение, стали учителями для других. Именно с того времени пошла традиция, когда правый клиросный хор во время Литургии пел по церковно-славянски, а левый – по-гречески.

Знаменитый хор монахов Богоявленского монастыря участвовал в митрополичьих службах в Успенском соборе Кремля. Митрополита Петра, строившего Успенский собор и перенесшего митрополичью кафедру из Владимира в Москву, сменил грек Феогност.

Феогност очень любил Богоявленскую обитель. Приблизил к себе монаха Стефана, ставшего игуменом обители, и монаха Алексия. А этим монахом и был как раз юноша Елевферий. На его постриге митрополит сам возложил на послушника монашеские одежды, вручил крест, Евангелие, подарил четки. То есть вооружил его в борьбе с врагом рода человеческого.

И отец Алексий, так отныне звали его, остался в обители и жил в ней в трудах и молитвах следующие двадцать лет.

Монастыри ранее назывались рассадниками. Слово очень точное: рассадник – это начальная пора в жизни растений. В эту пору они укореняются, крепнут, получают правильное питание. Так и монах: через послушания, труды и молитвы вырастает, как говорили ранее, «в мужа совершенна».

Богоявленские монахи славились грамотностью. Именно они, выполняя послушание, несли труд переписывания Священных и Богослужебных книг. В тишине монастырских келий, при слабом свете трепещущего пламени свечи свершалось великое дело – рождались книги. И доселе испытываешь робость и благодарение, когда посчастливится взять в руки и перелистать страницы тогдашних церковных фолиантов.

А как украшали Евангелия, Псалтири! И как были щедры вкладчики, принося в монастырь деньги на спасение души. Эти вклады превращались в золото и серебро окладов, в камни и кирпичи для создания новых обителей!

Шум жизни редко перелетал через монастырские стены. Но окончательно отстраниться от забот московского княжества монахи не могли. Стефана избрал в крестные отцы князь Симеон, который, кстати, первый из московских князей вырезал на своей печати слова «Великий князь всея Руси».

Стефан стал и духовником князя, прозванного Гордым за неуступчивость Москвы перед другим княжествами. А монах Алексий был привлечен митрополитом Феогностом заведовать церковными судами.

Должность огромная. Разбирательство ссор, имущественных притязаний, разделы наследства, нарушения церковной дисциплины – всё разумно и мудро оценивал и взвешивал Алексий. Он перебрался в Кремль на владычное подворье. Его утвердили в высокой должности митрополичьего наместника. Здесь он продолжал начатое в монастыре дело – сличение русских богослужебных книг с их греческими подлинниками.

Сопровождая митрополита Феогноста в поездках, монах Алексий был незаменим в разбирании конфликтных дел, разрешал многолетние тяжбы своей способностью мудро и с любовью относиться и к правым и к виноватым.

Вместе они совершают странствие в Константинополь, участвуют в патриарших службах в Софийском соборе. Именно в нем приняла Святое Крещение святая равноапостольная Ольга. Ее путем, через Херсонес и Киев, возвращаются в Москву.

Блаженный Феогност советуется с великим князем Симеоном и возводит Алексия в сан епископа Владимирского. Об этом дают знать в Константинополь: всё высшее русское духовенство обязательно утверждалось в этом городе. Не случайно его называли Вторым Римом.