Текст книги "Россию спасёт святость. Очерки о русских святых"

«Черная смерть»

Страшная моровая язва вышла из Китая и достигла русских пределов. В Китае она унесла тринадцать миллионов жизней и заслужила название «черная смерть». Обошла Среднюю Азию, достигла Европы, поразила и Скандинавию. Во Пскове язва так свирепствовала, что некому было хоронить умерших. Святитель Новгородский Василий бесстрашно обходил с крестными ходами и чудотворными иконами дома заболевших, кропил их освященной водой.

Горе поразило град Москву – скончались почти в одно время и князь Симеон, и митрополит Феогност. Кто будет преемником власти княжеской и духовной?

О духовной узнали в день кончины митрополита. Он оставил завещание, в котором называл преемником епископа Алексия. Да и при жизни митрополит неоднократно называл его будущим Первосвятителем.

Власть великокняжеская легла на плечи брата Симеона – Иоанна Иоанновича. Многие, особенно новгородцы, были за то, чтоб место Симеона занял князь Константин суздальский, но хан Джанибек, властвующий в Орде, утвердил Иоанна.

С Ордой спорить не будешь. Воевать? А где взять силы? Да и разрознены эти силы. Пойдет на татар Рязань, Тверь не поддержит, пойдет Тверь, Новгород не поднимется. А начнешь сговариваться о совместной борьбе, кто-нибудь да выдаст, и пойдут суды и казни.

Орда сама для России как «черная смерть». Не умеющая, не желающая заниматься земледелием, она шла на русские хлеба. Налетали обычно к осени, когда сено стояло в стогах, хлеб был убран и обмолочен. Собрались зимовать, а вот они у ворот, захватчики и грабители. Обчистят запасы, накажут непокорных и назначат непосильную дань.

Вот тут-то и вспомнишь Иоанна Калиту. Он сумел убедить хана, что не нужно в Руси так много баскаков для сбора дани, он сам будет собирать ее с князей и передавать в Орду. А не стало Калиты, и опять по русским городам и весям рыщут сборщики дани. О, как опротивели эти остроконечные лисьи шапки, эти гортанные крики степняков, их корысть и жадность.

А куда денешься? Приходится терпеть.

Начало великого служения

Первые шаги нового русского митрополита Алексия сразу же были омрачены. Патриарх Болгарский самовольно назначил на русский митрополичий престол своего епископа Феодорита. Константинополь признал решение незаконным, утвердил Алексия. Но болгары не успокоились. Зная отношение литовского князя Ольгерда к Москве и его нежелание, чтобы христиане Литвы зависели от московского митрополита, болгарский патриарх поставил для Литвы какого-то Романа. Тот тут же стал притязать на Тверскую епархию. Оказался очень корыстным.

Святитель Алексий просто вынужден был отправиться в град царя Константина, чтобы добиться правды. Патриарх Филофей расставляет всё по местам. Роману велено заниматься церковными делами Литвы и Волыни, Алексий же отныне носит высокое звание митрополита Киевского и всея Руси с проживанием в стольном граде Москве.

Страшная, небывалая буря настигает посольство на обратном пути. Будто все силы диавольские злобствуют на возвышение Великой Руси. Выносят по слову митрополита на палубу хоругви и иконы. Молятся. Шквальный ветер, холодный ливень, удары грома глушат слова молитв.

Вода заливает палубу. Ночь прошла, день настал. Да и день ли это – чернота туч не дает свету пробиться. Корабль падает в провал между волнами, и страшно, сможет ли подняться на следующую волну, не захлестнет ли его. Поднимается и опять падает в провал следующей морской бездны. Но, как древний пророк, в сверкании молний стоит первосвятитель. Взгляд на него ободряет даже робких духом. Святитель благословляет молящихся и корабельщиков крестом и возглашает:

– Братие! Господь и Матерь Божия нас не оставят. Скажем мы Господу свой обет – воздвигнуть церковь во имя того святого, день которого будет, когда мы пристанем к берегу.

Они вышли на землю, уставшие, измученные, но еще более поверившие в могущество Божие. На небольшом суденышке они в такую бурю пересекли море, и все остались живы. А пристали они к берегу 16 августа. Это день празднования Нерукотворенного образа Спасителя. И не просто церковь, а целый монастырь во имя Спаса Всемилостивого был создан на высоком берегу реки Яузы, недалеко от ее впадения в Москву-реку.

И поныне стоит он, радуя наши сердца. Именно здесь встречали московские люди героев Куликовской битвы. Но это будет уже после кончины митрополита.

Да, всё более и более на Руси называют Москву Первопрестольной. Успенский собор Кремля становится главным храмом Московии. В нем усыпальницы митрополитов. Архангельский собор Кремля – усыпальница княжеских семей. Деревянные стены Кремля становятся более обширными и заменяются на дубовые, прочные.

В храмах по всей Руси читается архипастырское Послание Алексия. Ссылаясь на Священное Писание, на евангельские притчи, Алексий, как добрый, но строгий отец увещевает русских людей жить в мире и согласии, напоминает слова Христа о любви друг ко другу. Пишет:

«Соблюдение Заповедей Божиих заключается в чистом раскаянии о своих согрешениях, в милостыни, удалении от худых дел, от краж, пьянства, блуда, насилия, ворожбы, колдовства, от погони за богатством. Имейте, дети, в уме память о своей смерти, ибо всякий получит воздаяние по своим делам».

Святитель говорит о прилежании к учению, о посещении храма Божия, об усердии к труду, о повиновении властям, поставленным от Бога.

Письмо в Москву из Орды

Игумен монастыря стоит в полном подчинении у митрополита. Но нельзя было представить, что митрополит Алексий будет командовать игуменом Троицкой обители Сергием. Они были братьями во Христе. Тем более Сергий – родной брат монаха Стефана, сподвижника Алексия в его первых монашеских трудах.

Митрополит всецело поддерживал Сергия. Надо сказать, что до Сергия таких удаленных, уединенных монастырей не было. Привыкли, что они всегда в городе. Но, и это заслуга Сергия, он, по примеру ранних христиан, избрал и для себя, и для братии пустынножительство. Конечно, трудно жить, когда кругом лес, звери, когда каждую сажень земли для посева хлеба и овощей приходится отстаивать с огромным трудом, когда нескончаемы ночные службы и дневные труды. Но и награда велика – спокойная совесть, спасенная душа.

Любил митрополит бывать у Сергия. У Сергия и застала его срочная депеша от князя – тот просил срочно быть у него. Ясно – что-то случилось. Несмотря на близкую ночь, поскакали в Москву. В митрополичьих покоях Алексий уединился в молитве, решив пойти к князю утром, но тот не спал, пришел сам.

– Владыко Святый, не знаю, как сказать тебе. Слава о твоей жизни разнеслась повсюду. Читай сам. – Он протянул ханскую грамоту, написанную тушью на пергаменте.

«Слышали мы, князь, – писал Джанибек, – что на Москве есть служитель Божий Алексий, и что его любит Бог, и что Бог его слушает, когда он о чем попросит. Отпусти его к нам. Если по его молитвам исцелеет моя царица Тайдулла, то дарую Москве мир. Если не отпустите, приду и опустошу вашу землю».

Они молчали. Тихонько потрескивала горящая у икон свеча, блики света от нее колебались на золотых и серебряных окладах икон.

– Помнят в Орде, как епископ Кирилл Ростовский исцелил сына хана Берке, – заговорил князь, – помнят, верят силе русских священников.

– Да, – подтвердил Владыка. – С Кириллом ушел на Русь племянник хана и принял Православие, и стал Петром. Купил землю, построил храм во имя Петра и Павла в Ростове. И правнук Петра Игнат сказал об этом хану Ахмылу, который при крестном моем отце Иоанне Калите намеревался грабить Ростов. «Это земля ханская, значит, и твоя. Как ты будешь грабить свою землю?» А Владыка Ростовский исцелил сына хана Ахмыла. – Владыка взглянул на князя: – Опять на то выходит. Только болезни их были исцеляемые. А слепота? Это же только Спаситель мог.

– Тайдулла – любимая жена Джанибека. Давно ослепла. Видно, что дорога ему. – Князь снова помолчал. – Отпустить тебя, владыко, или не отпустить – не моя воля, решать тебе. Если б моя, никуда бы не отпустил. Оборонимся.

Святитель подошел к красному углу, посмотрел на святые лики, молясь и спрашивая у них совета.

– Как же не отпустить? – спросил он. – А Москва? А Русь? А русская кровь?

Напутный молебен

Молились в Успенском соборе. Перед Литургией святитель возжег большую восковую свечу у мощей святителя Петра, строителя Успенского собора. Те, кто уезжал с митрополитом, причастились.

Служится водосвятный молебен, в котором каждый раз вспоминается о чуде, происшедшем в Иерусалиме, у Овечьего источника. Окропляются молящиеся святой водой. Начинают читать молитвы «О путешествующих». Рядом с Великим князем любимый сын его, Митенька, светлый отрок, наследничек. Он и у митрополита все время бывает, и грамоте у монахов учится. Видно, как усердно молится.

И вот – все свидетели – сама собою загорается свеча у гробницы Петра. Какой добрый, какой радостный знак Божией милости!

– Слава Тебе, показавшему нам свет, – возглашает Владыка.

Хор грянул:

– Хвалим Тя, благословим Тя, кланяемтися, славословим Тя, благодарим Тя, великия ради славы Твоея!

И все молящиеся по знаку архидиакона запели «единым сердцем, едиными усты» молитву Святому Духу: «Царю Небесный, Утешителю, Душе Истины, Иже везде сый и вся исполняяй, Сокровище благих и жизни Подателю, прииди и вселися в ны и очисти ны от всякия скверны и спаси, Блаже, души наша!»

Владыка зажигает от благодатного огня лампады в соборе. Затем отделяет от свечи частицу воска, изготавливает из него небольшую свечку и берет с собой.

Долгая дорога. Долгие дни, краткие ночи. До Нижнего посуху, в Нижнем молебен, начало водного пути по матушке Волге. Полноводная, чистая, обильная рыбой, неостановимая в своем мощном течении, несет она путников в низовья, в неизвестное.

Начались татарские кордоны. Скачут по берегу, приказывают остановиться. Требуют дани. Останавливает их жадность только ханский ярлык – пергамент с ханской печатью.

Однажды наскочили на них в утреннем густом тумане татарские лодки. Разбойная ватага лезла на митрополичий корабль, кричала: «Выкуп давай! Выкуп! Бакшиш! Таньга давай! Урус, секим башка будет!»

Успели сбегать за Владыкой. Он вынес пропуск. Его надменно принял толстый невысокий татарин. Ударил себя в грудь, объявил:

– Пристав я. Я – пристав. – Стал читать вслух:

«Вышняго и безсмертного Бога волею и силою, величеством и милостию… Да никто не обидит в Руси Церковь соборную Петра митрополита и людей его, архимандритов, игуменов попов и прочая… Да пребывает и нынешний митрополит в тихом и кротком житии, да правым сердцем и без печали молит Бога за нас и за детей наших. Кто возьмет что-нибудь у духовных – заплатит втрое… – тут пристав закряхтел и перестал читать, только заглянул в конец: – Писано Заячьего лета, осеннего первого месяца, в четвертый день ущерба луны».

Поплыли дальше.

Орда

Как копны сена, раскиданы по берегам татарские жилища. В пыли копошатся ребятишки. Бродят собаки, верблюды, лошади. Горят костры, варятся в котлах кушанья. Это, в основном, мясо. Тут же женщины выделывают кожи, шьют обувь, одежду, стирают. У мужчин более важное дело – сидят кружочком на корточках, пьют кумыс – напиток из кобыльего молока. Иногда хрипло, но громко поют.

Оружие, однако, аккуратно составлено в пирамиды. Луки, копья, стрелы в кожаных расшитых колчанах, мечи, кривые сабли. Рядом охранники. С завистью поглядывают на пирующих, но службу несут доблестно.

Огромный ханский шатер сияет великолепием. Столбы, его несущие, обиты золотом, украшены резьбой из слоновой кости. Весь устлан дорогими персидскими коврами. И чего только тут не увидишь: драгоценности со всего света. Украшения палестинцев и евреев, оружие кавказцев и венгров, шелка из Индии, Китая, венецианское стекло… Всё это, конечно, награблено. Садится хан за стол – в кубок ему льют лучшие вина Италии, Испании. Прислуживают диковинные для Руси маленькие люди – черные арапы…

…Незрячи глаза у Тайдуллы, но внутренним зрением видела Тайдула вещий сон. Предстал пред нею старец в длинных блестящих одеждах и сказал: «Веруй и спасешься!»

– Повелитель мой! – обратилась она к мужу, когда тот пришел в ее покои. – Едет к нам русский главный священник…

– Да, едет, – подтвердил Джанибек. – По слову моему едет. Моё слово – меч.

– Повели привести сюда мастериц, я расскажу им, какие облачения видела на нем, надо к его приезду сшить ему такие же в подарок.

– Надо мною небо и Всевышний, подо мной земля и войлок, царица. И твое слово – меч. Как пожелаешь, так и будет исполнено. Лучшую парчу, тафту, шелк, любые жемчуга, бисер, яхонты, – всё возьми, лишь бы тебе вновь увидеть солнце.

Перед ханским шатром справа и слева от ковровой дорожки горели жаркие костры. Все, кто шел на поклон к хану, обязательно должны были исполнить «обряд очищения», пройти меж огней. Татары считали огонь священным, верили, что он отгоняет злых духов, почитали огонь за божество. Московитяне, прибывшие с митрополитом Алексием, знали из недавнего прошлого, когда русских князей и их сподвижников казнили в Орде за то, что они отказывались проходить этот обряд. Митрополит всегда поминает князя Черниговского Михаила и вельможу Феодора, которые не поклонились монгольким идолам, не пошли меж огней.

«Огонь горит, пока есть дрова, – сказал князь-мученик, – мы поклоняемся вечному огню – Святой Троице, которая делает бессмертной душу». Он сбросил княжеское одеяние, сказав: «Не хочу славы земной, хочу Небесной!» И принял кончину от рук ордынцев.

Вспомнил митрополит и то, как после этого бежала от Батыя любимая жена, решившая принять христианство и уйти в монастырь. Но догнали ее ханские воины, по приказу Батыя изрубили ее на куски и бросили в реку, которая с тех пор стала называться Царицей, а поселение на ней – Царицыным.

А сейчас? Как поступить им сейчас? Митрополит мучительно размышлял, что делать, если прикажут идти по «очистительной» дорожке? Покориться судьбе? Он знал, что его люди поступят, как он. Непрестанно молясь в душе, он решил положиться на волю Божию.

Но невиданное дело – хан сам, лично, встречал московского священника. Дивное дело – Орда видывала у себя послов всяческих: от калифов багдадских, от папы римского до грузинских князей, венгерских, польских воевод – весь мир шел на поклон хану. Как сказал поэт: «В те дни состав народов мира был перепутан и измят. И был ему за командира незримый миру азиат».

И вот этот азиат сам приветствовал русского митрополита. Вышел из ханской юрты. Мало того, сам провел Владыку по специальным подмосткам, около которых не горели костры.

В юрте гостей встречали тринадцать сыновей хана. Кто улыбался, кто смотрел приветливо, кто не очень. Запомнился один, с толстыми скулами, взглядом исподлобья. И имя запомнилось – царевич Бердибек.

Исцеление

– Ты приехал испросить здравие моей супруге? – начал разговор хан Джанибек.

– Приехал по воле твоей и князя Иоанна Иоанновича, – отвечал Владыка. – А исцелить болящую – дело выше моих сил. Но верую в Господа, давшего зрение слепорожденному.

– Слышал о чудесах твоих, верю, что поможешь. Не смогли помочь царице ни заклинания волхвов, ни молитвы главного жреца, ни обильные жертвы.

– Будем верить в милость Божию, – смиренно произнес владыка.

– Прошу тебя разместиться в специальной гостевой юрте, отдохнуть с дороги, – предложил Джанибек.

– Нет, – решительно ответил Алексий. – Идем к болящей.

Он повернулся к сопровождающим его и повелел готовить все к молебну: облачение, богослужебные книги, иконы, кадило, чашу с водой, кропило, свечи.

Тайдулла всё это утро плакала. Она ощупывала руками изготовленные для святителя одежды, гладила дорогие ткани, касалась пальцами драгоценных камней, представляла их красоту и сияние и так хотела не только представлять, но и видеть.

Она почувствовала, что в ее покои входит тот, на кого она надеялась все это время – русский священник. Голос его спокоен и приветлив. Он здоровается с нею и на русском и на татарском языке, говорит о том, что Господь послал хорошую погоду, что путь их был спокоен и быстр. От волнения Тайдулла молчит и только вытирает слезы шелковой тканью.

Святитель устанавливает свечу, привезенную из Успенского собора, в изголовье больной и начинает молебен:

– Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

– Аминь! – стройно и согласно подтверждает маленький хор православных.

Красивое пение нравится татарам, всем, кто допущен в юрту на богослужение. Запах ладана тоже нравится. А ладан святитель привез с собою трех видов: и Иерусалимский, и Константина-града, и Афонский. Также и свой, русский, с запахом медового хвойного благоухания. Под пение хора свершается архиерейское каждение. Алексий обходит пространство юрты по кругу. Благовонный кадильный дым восходит к небесам через верхнее отверстие юрты.

Святитель становится на колени и начинает читать молитву об исцелении царицы Тайдуллы. Молит Спасителя, Божию Матерь, всех святых о милости.

Стоят на коленях и приехавшие с ним. Видно, что некоторым татарам хочется молиться так же, как молятся русские.

Владыка освящает воду. Громко, нараспев произносит:

– Спаси, Господи, люди Твоя.

Хор подхватывает и продолжает:

– …и благослови достояние Твое. Победы православным христианам на сопротивные даруя и Твое сохраняя крестом Твоим жительство.

И так троекратно, с погружением креста в чашу с водой.

И вот – на третьем погружении, при всем честном народе, на виду у всех сама загорается привезенная из Москвы свеча.

– Ва-а-а-а! – восхищенно враз произносят татары.

Святитель погружает кропило в чашу и, произнося: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь!» крестообразно кропит Тайдуллу. Святая вода каплями светится на ее бледном лице. Она садится на постели, она… она видит!

– Супруг мой! – восклицает она. – Дети мои любимые! Русский священник! Ты такой, как видела во сне! Вот, смотри! Прими в дар. – Она показывает сверкающие драгоценными камнями одеяния. – Я такие видела на тебе во сне, мои мастерицы их сшили и разукрасили.

– Царица, – говорит потрясенный и взволнованный Джанибек. – Разве только это мы подарим дорогому гостю, спасителю нашему? Алексей, ты батыр, каких не видел еще подлунный мир! Слава солнцу, слава земле за твой приезд.

– Слава Богу, – смиренно отвечает митрополит Алексий.

Боковым зрением он видит, как из юрты торопливо выходит верховный жрец и с ним сын хана Бердибек.

Возвращение

Перстень заоблачной дороговизны на руку, соболью шубу на плечи подарили Владыке. Но не это радовало Владыку, он никогда не стремился к богатству, тем более, что на перстне был изображен дракон и Владыка сразу снял перстень, – он вез в Москву самое драгоценное – бумагу, ханский ярлык на владение землей в Кремле, именно той, которую доселе занимал татарский конюшенный двор.

Когда Владыка услышал о подаренной ему земле, сразу в нем что-то сказало: это место для Чудова монастыря, для храма во имя святого Архангела Михаила. Прозрение царицы произошло в день памяти о Чуде Архангела и, конечно, этот день будет еще и памятью о чуде, происшедшем в Орде.

– Хан задерживал, и царица просила погостить, – рассказывал князю Иоанну святитель, – но я торопился. Дел много. Хотел еще сказать, что хоть и немного там был, но много видел.

– Что же?

– Велики притязания Орды. Не оставили они мысли Чингиз-хана владеть Вселенной. Показывал мне хан письмо монголов французскому королю, в нем повелевается подчиниться Орде. И все повторяет свою присказку: «Слово мое – меч! Бог на Небесах, я – на кошме на земле!» Правда, чую, и в Орде много зреет внутренних раздоров. Но Тайдулла, знаю, всегда будет сторонницей Москвы.

От отца и митрополита не отходил отрок Димитрий. Он все расспрашивал про Орду. А быстры ли татарские кони, а какое у татар оружие?

Ах, как весело застучали топоры плотников там, где недавно ржали татарские низкорослые кони, как оживленно стало место, где вскоре ударили колокола Чудова монастыря. Владыка, как только позволяли дела, обязательно приходил сюда, и так полюбил монастырь, что завещал похоронить себя именно здесь.

Кроме Спасского и Чудова монастырей святитель ознаменовал свое служение строительством Алексеевского и Симонова монастырей в Москве, Владычного монастыря в Серпухове, Благовещенского в Нижнем Новгороде. В память о посещении Царь-града близ Владимира был воздвигнут Константинопольский монастырь. Вот сколько появилось обителей в матушке Руси.

Продолжал митрополит и книжные подвиги. Именно он – первый переводчик на русский с греческого всего Нового Завета.

Владыка участвует в мирских делах князя, заседает с боярами, решая государственные дела. Когда возникают трения с нижегородским князем, Владыка благословляет игумена Троицкого монастыря Сергия пойти в Нижний и закрыть церкви.

Неслыханное, казалось бы, жестокое наказание. Но справедливое и целебное. Владыка направляет усилия священства и служивых людей только на то, что помогает возвышать Москву и сплачивать вокруг нее Русь. Именно этим начинает коваться будущая, уже близкая победа на поле Куликовом.