Текст книги "Россия, которая могла быть"

Часть вторая
Два века упущенных возможностей

Петр I – южный вариант

«Судьба испытывает людей и государства многими неудачами на пути к великой цели».

Николай Карамзин

«Бог простит и рассудит Петра и Павла…»

Слова гетмана Павла Полуботько, по легенде сказанные им в заточении посланцу Петра I.

Спорить о личности Петра и о его делах, наверное, не перестанут никогда.

И, нередко, оценки царю – плотнику доставались нелицеприятные.

Даже рассматривающие реформы Петра как исключительно положительное явление отмечают «перенапряжение народных сил и сковывание народного труда и жизни».

Впрочем, назвать его «однозначно» плохим – как, к примеру, Иоанна Грозного, язык не повернется.

Говорить на эти темы можно долго. Развилка эта лежит в 1696 году.

Вместо Северной Войны царь Петр продолжает черноморскую экспансию начатую Азовскими походами.

После взятия турецкого Азова будущий император со свитой на казачьих лодках прибыл к мысу с широкими обрывистыми берегами: царь искал удобное место для будущей стоянки молодого Российского Флота на южных морях. Через два года тут закладывается город. В нашей истории он стал Таганрогом, и тоже активно строился – темпы его строительства превышали даже петербургские. И даже начавшаяся северная война не ослабила хотя и замедлила это движение на юг. Но неудача похода русской армии под предводительством Петра I против турок (Прутский поход) решила судьбу Таганрога – по соглашению с Османской империей в 1712 году город был разрушен и оставлен в запустении. А представим что этого не было – ни Северной войны, ни Карла под Полтавой, ни Петра, в погоне за ним вторгнувшегося в Османские пределы?

Что если мысль – начать продвижение России к морям на юге, а не на севере, посетила бы тогда, за два года до северной войны, импульсивного юного царя?

И вот на берегах Азовского моря, вместо Таганрога заложен город… Санкт-Петербург.

По всему северному побережью Азовского моря строились крепости и верфи, переселялись из центральной России и с Украины множество народа – одни распахивали целинную степь, другие занимались ремеслом и торговлей. Да, в конце концов – указ Боярской думы «Морским судам быть…» – относится именно к флоту на Азовском море.

Именно там был построен первый русский флот – сам Пётр Великий возглавлял его походы из Азовского в Чёрное море.

И именно Санкт-Петербург-на-Азове становится новой столицей России, и именно его называют Северной Пальмирой.

Что же дальше?

Итак, проходит всего лишь десяток-другой лет – и вот в прежней пустыне возникает прекрасный белый южный город, окруженный виллами знати в средиземноморском стиле, и пышными садами, подобный Триесту или Неаполю.

Развивается торговый капитализм, без особой спешки проникает западноевропейская материальная культура.

В гавани Санкт-Петербурга бросают якоря ежегодно сотни и тысячи кораблей – из стран Средиземноморья – от Испании до Турции.

На место чопорных самодовольных немцев приходят живые и общительные итальянцы и французы.

Не отвлекаясь на войну, правительство имеет возможность проведения не лихорадочных, а напротив – обдуманных и последовательных реформ. Без «апокалиптических эксцессов» по выражению Н.С. Трубецкого.

Может быть, именно десяток-полтора лет спокойных и мирных, и нужны были России, чтоб нормально провести реформы – пусть и такие сумбурные как петровские?

А какие перспективы открывались по части торговли Россия со странами Востока через Каспийское море?

Пока соседи истощают друг друга в бесконечной войне, Россия потихоньку накапливает силы, немало зарабатывая на продаже хлеба и других товаров воюющим сторонам.

И если уж России нужен был выход к Балтике, то она могла бы получить его спустя полтора-два десятка лет, без особого напряжения – просто забрав берега Финского залива у обескровленной долгой войной за Испанское наследство (куда она непременно бы влезла) Швеции.

Правда, возможно Петра Алексеевича к тому моменту уже не слишком занимали бы подобные дела.

Учитывая его страстную любовь к учености, он бы вполне вероятно, занялся бы школами, науками проводил бы время не на верфях и кораблях, а в лабораториях, открывал бы университеты… (Даниил Гранин в своей книге о Петре высказал мнение, что не стань он царем, он стал бы ученым). Фантазии? А царь-плотник разве менее удивительно?

Но главный итог «южного варианта» был бы не в тех открытиях, разумеется, какие мог бы совершить император, став на стезю науки, и даже не в развитии образования в России, где прежде с этим были, мягко говоря, проблемы.

При плавном развитии реформ не существовало бы того трагического раскола между верхами и низами, когда, фактически, существовали две России – Россия дворянская, чиновничья, интеллигентская, и Россия остальных 90 % процентов населения, чьи нужды и чаяния упорно игнорировались «первой» Россией. Россия французских салонов и остзейских баронов, и противостоящая ей, как презрительно выразился однажды Милюков, «Азеопа», на которую смотрели как на колонию первой. Проще говоря, не было бы того непреодолимого раскола между государством и обществом, ставшего едва ли не главной причиной социальных катаклизмов века XX.

Вместо этого, уже в XIX веке формируется своеобразная многонациональная российская (или, если угодно – северо-евразийская) цивилизация, стоящая на равных с цивилизациями Запада и Востока, занимая достойное место в мире.

И вот сейчас автор упомянет еще об одной виртуальной возможности, вытекающей из предыдущего сценария. Об успешном движении России в Иран, к теплым морям.

В 1721 году, после Ништадского мира, Петр отправил войска в Персию – для защиты шаха от афганских племен, нахлынувших в страну. Истинная цель похода была конечно иной – путь в Индию. Русскими стали Баку, Кизляр, Решт, Ленкорань. А через два года, шах Персии по договору уступает России Астрабадскую и Хорасанскую провинции на вечные времена – в обмен на военную помощь против афганцев (видимо, то был первый случай, когда эта страна оказала влияние на судьбу России), и противодействие турецкой агрессии.

Из всех замыслов Петра I именно это – самый малоизвестный, был и самым многообещающим.

Взят под контроль России сухопутного пути в Индию, расширены границы, поддержаны кавказские христиане, в распадающуюся Персию не пустили турок – все это сразу, одним махом! И это удалось!! Увы – лишь на десяток лет.

Как известно, Персидский поход Петра I в конечном счете закончился неудачей и вина в этом самого императора не так уж велика – четверть века тяжелой войны позади.

А если бы за дело взялась не пережившая изнурительную Северную войну, разоренная непродуманными истеричными реформами и строительством города в чудских болотах страна, а нагулявшая сил, так сказать «отъевшаяся», немало заработавшая на европейской войне Россия?

Как далеко бы простерся этот великий бросок на юг?

И вполне возможно, сегодня единомышленникам Жириновского, чтобы помыть сапоги в Индийском океане (себе, или еще кому) достаточно было бы просто купить билет на поезд до какого-нибудь Нового – Петербурга (бывшего триста лет назад Бомбеем).

Впрочем, не будем слишком сильно предаваться тоске по несбывшемуся, а тем более ругать за это несбывшееся Петра I. Ведь, в определенном смысле мы все его дети.

Ибо не кто иной, как Петр I определил своими трудами движение России, а значит и мира на века вперед, а значит – создал в числе других реальность, в которой мы обитаем.

Впрочем – а вдруг именно то, несостоявшееся развитие событий и было естественным путем истории? Вдруг Петр, «мощную рукою» как раз и свернул Россию, а с ней и всю нашу цивилизацию (!!!) с него куда-то на «глухие, окольные тропы».

«Быть пусту сему месту…»

Допустим году в 1702 или 1703 году Петр I отказался от мысли создать новую столицу на берегах Невы.

Причины не столь важны – сам Петр был человеком очень увлекающимся и мог резко поменять свои планы.

Например Ромодановский с Шереметьевым и Толстым услышав о намерениях Петра намекнули что в казне и на войско то денег не хватает. Или же вдруг царь счел что до победы строить «град Петров» на захваченных землях – можно гордыней Бога прогневить.

Но так или иначе «город заложон» не был.

Точнее – взяв Ниеншанц «Петер Примус» оставляет все как есть, и основывает лишь морскую военную гавань на Котлине – Кроншлот, и наскоро собрав какое-нибудь «Невское кумпанство» из попавшихся под руку купцов – для организации морской торговли возвращается в Москву.

В дальнейшем события так и идут в этом направлении – в устье Невы строятся верфи, крепости, Адмиралтейство, казармы и коммерческий порт – правда до окончания Северной войны он мало используется. Но не более.

Петр летом воюет а зимой живет в Москве – правда пренебрегает Кремлем (с ним связаны неприятные воспоминания детства на тему бунта и кидания бояр на копья). Зато государь строит Царское Село в районе Кукуя или в Коломенском где жил его отец.

Впрочем и в нем он бывает нечасто – все больше на театрах войны.

Заканчивается Северная война – может чуть раньше, и вопрос о столице.

Вновь встает – но Петр увлекается Каспийским (а может и Черноморским – зависит от наличия отсутствия в новой реальности Прутского похода) проектом, и в итоге умирает в свой черед и погребается в Архангельском соборе Кремля-как и его отец и дед.

После чего – то ли при его внуке – Петре II то ли при Анне Иоанновне – но окончательно постановляется что столица была есть и будет

Москва (собственно это и в реальности планировалось). Разве что императорская резиденция вероятно возвращается в Кремль.

Ниеншанц (в XX веке – Невоград) остается главной базой Балтийского флота – минимум до присоединения Курляндии и одним из крупных торговых портов – но всего лишь базой и всего лишь портом а не центром страны.

К каким последствиям это приводит?

Наверное прежде всего надо иметь ввиду что Петербург был городом заметно нерусским («самым нерусским из русских городов»(с) и по духу и даже чисто этнически.

Конечно немецкая (точнее – европейская) община Москвы по результатам петровских реформ сильно разрастается – но независимо от численности она не влияет на характер города – напротив – обрусение иноплеменников заметно сильнее.

А характер столицы это в огромной степени характер страны…

Еще одно – это более рациональный характер размещения промышленности – кроме верфей по сути в Ниеншанце ничего нет.

Наконец – сильно меняется и стратегическая ситуация – как описывал в свое время академик Крылов – внешний враг благодаря Петербургу получал уникальную возможность разбить континентальную державу морскими силами – ударив по столице. А Дени Дидро касательно Петербурга в письме Екатерине II сообщал – “Весьма нецелесообразно помещать сердце на кончике пальца”

А тут любому английскому лорду на ультиматум можно ответить в духе Горчакова – «Среднерусскую возвышенность броненосцами не завоюешь” (а вот Индию пехотой – можно попробовать.)

Только один пример – Россия трижды в XVIII веке помимо Северной войны воевала со шведами стремившимися отнять у России Петербург.

При наличии на его месте города вроде Ревеля или Архангельска шведам в послепетровское время нет особого смысла на него наступать. Ибо если взятие столицы решает войну в их пользу то в данном случае даже ценой адских потерь скандинавы захватят Ниеншанц – у России остается вся прочая Ингрия до Нарвы а сверх того – еще Эстляндия и Лифляндия.

И еще о геополитике. Вот что про Петербург писал К.Маркс “Одним словом, Петр – по крайней мере в данном случае – захватил лишь то, что было абсолютно необходимо для естественного развития его страны.

С этой точки зрения Петр Великий намеревался в результате своей войны со Швецией лишь…создать русский Ливерпуль… и обеспечить его необходимой полосой побережья… Но здесь упускают из виду одно важное обстоятельство… он перенес столицу империи из континентального центра к морской окраине, ту характерную смелость, с которой он воздвиг новую столицу на первой завоеванной им полосе балтийского побережья почти на расстоянии пушечного выстрела от границы, намеренно дав, таким образом, своим владениям эксцентрический центр. Перенести царский трон из Москвы в Петербург значило поставить его в такие условия, в которых он не мог быть в безопасности даже от внезапных нападений, пока не будет покорено все побережье от Либавы до Торнио… Петербург, эксцентрический центр империи, сразу же указывал, что для него еще нужно создать периферию.»

То есть с отсутствием С.Петербурга и появлением вместо него “русского Ливерпуля” – торгового города наподобие Риги или Одессы, изменяется и главная доминанта послепетровской внешней политики – стремление (замешанное на необходимости оборонять столицу) активно участвовать в европейских делах и играть в «европейском концерте” (даже фигурально выражаясь сидя на приставном стульчике и стуча в турецкий барабан) – и тем самым попадая в зависимость от мнения европейской “Марьи Алексеевны”(с)

Помимо русофобства и желания быть к Европе поближе у Петра есть еще одна причина для переноса столицы – моремания. Вспомним как царь мосты в Питере строить запрещал, чтобы «к морю народ приучить». То, что главная база флота находится в столице, для развития Балтфлота очень полезно.

Престиж службы выше, проще денег на развитие просить (а не добираться до царя 800 верст от Питера или Кронштадта до Москвы).

Если столица в Москве, то и армия приоритетней, чем флот. Для сухопутной страны, как Россия, уменьшение доли флота в общих расходах на оборону – это позитив однозначный.

Еще из последствий – не захиреет Славяно-Греко-Латинская Академия и видимо университет будет создан раньше и именно на ее базе.

Также продолжает свою работу в полном объеме “Навигацкая школа” – так что есть шанс что прообраз МВТУ в России появится уже в XVIII веке.

Вообще то СГЛА просуществовала формально до 1814 года а Петр как раз то и придал ей в 1701 году государственный статус. Кроме того ее сильно подкосило учреждение мертворожденного “Академического университета” в С.Пб – а тут этого нет.

Алексей II Тишайший или краткая история царствования сына Петра I

Развилка – примерно в 1712-13 годах – когда Петр Великий устав мучатся с неудачным как ему казалось сыном отправил его в ссылку в Архангельск или Пермь а может вообще на Урал – авось хоть там поумнеет – опять же всякие Долгорукие и Кикины воду мутить не будут.

Петр возможно даже иногда с сердцах думает что невредно бы этого неудачного отпрыска Лопухиных удавить как щенка паскудного – но с другой стороны – сын все таки. Опять же наследников мало – только один малыш Петр «Шишечка»– но тут как раз доходят до «Петра Михайлова» очередные слухи что Катерина то погуливает…

(Может быть и иной сценарий – Алексей своим всё-таки немалым умом понимает что как ни крути а придет и его время – а пока терпи аки Иов Многострадальный – благо и Святое Писание учит чтить волю родительскую – и отправляется на войну как хотел отец: но пусть лучше будет ссылка).

В общем так или иначе Алексей удален от соблазнов столичной жизни, от двора и знати, от возможной оппозиции, от «девки Ефросиньи» и как кажется многим – от престолонаследия.

(Впрочем в реальной истории он считался официальным наследником до самого ареста)

Алексей Петрович в ссылке ведет довольно праздную жизнь, пытается заниматься какими то делами понукаемый грозными письмами Петра – с большим или меньшим успехом, от скуки даже занимается самообразованием, но в политику не лезет, да и не имеет такой возможности.

(Он и в известной истории в нее не очень лез и особым властолюбцем не был – властолюбец за границу бы не сбежал, а скорее попытался бы к отцу подольстится)

После скоропостижной смерти малолетнего сына Петра от Екатерины Скавронской – «Шишечки» Петр даже думает с горя вернуть старшего сына, но потом переключается на внука – и даже высказывает мысль оставить именно ему престол (предвосхищая мысли Екатерины о Павле).

Но как говорили древние «Все люди смертны, Петр – человек…». Петр I умирает в 1725 году или даже чуть раньше. Перед смертью он вспоминает, что престолонаследие толком не обеспечено и даже на смертном одре говорит «Отдайте все Петру…»

Но последнего слова он не успевает написать… (А если и успевает – то ловкие люди из аристократической партии Голицыных – Долгоруких истолковывают это либо как что «Петер Примус» был не в своем уме и говорил о своем рано умершем сыне от Екатерины Скавронской, либо вообще про апостола Петра.

В итоге гонцы мчаться в далекую Чухлому или Пермь и на русском престоле воцаряется Алексей II, позже прозванный как и дед – Тишайшим.

Как могло выглядеть его царствование?

Собственно – у нас есть пример на который можно ориентироваться – это царствование Анны Иоанновны – приход к власти никогда к ней не готовившегося и малопригодного человека с массой московских старозаветных пережитков в мозгах.

Правда «с двумя большими разницами» как говорят в Одессе в его пользу.

Во-первых – какие бы не были у Алексея Петровича тараканы в голове, но он все таки зрелый нормальный мужчина с некоторым образованием, а не климактерическая бесплодная туповатая закомплексованная баба иногда именуемая «Салтычихой на троне»(с) В.С.Пикуль).

«Она исключительно ядовитая гадюка, да к тому же еще и вульгарная. Слыхали, будто она считает яблоки на деревьях из страха, что садовники могут ее обмануть. Я желаю этой варварской России хорошо повеселиться с ней» – приводим свидетельство современника даже в общем расположенный к Анне историк Детлеф Йена.

Во-вторых – рядом с ним нет Бирона.

С чего новый царь начинает? С наведения порядка в ближнем кругу, и прежде всего в семье.

«Катьку в монастырь, Алексашку на плаху!» – так в фильме про нашего героя советует ему Долгорукий-мл.

И в самом деле Меньшикову пришлось бы пожалуй куда кислее чем в реальности – как бы он сам не сбежал за кордон как в реальности Алексей.

А не сбежит – висеть ему на дыбе на предмет казнокрадства и возвращения то ли пяти то ли десяти миллионов рублей. Арестуют еще каких-то деятелей к нему близких – тут то Ушаков со своей Тайной канцелярией и развернется. Так или иначе род Меньшиковых исчезает если и не физически то из истории России.

Что до Марты Скавронской то ее отправят в какой то из загородных дворцов в почетную ссылку. Со всем уважением – ибо Алексей мог не любить отца, но не почитать его не мог. Плюс – их отношения были не такими однозначно скверными как описывают романисты и сценаристы – Екатерина бывало заступалась за Алексея перед отцом.

Наследником-цесаревичем объявляется само собой Петр Алексеевич-младший.

Главной вдовствующей царицей назначают возвращенную из ссылки Евдокию Лопухину. Мать императора (так Алексея называют впрочем нечасто предпочитая «царь» или малороссийское «его царское величество») живет как и в реальности при Петре II – в подмосковном дворце получая все положенные почести.

Дочери Петра и «ливонской прачки» опасности не представляют – так что само собой Алексей не стал бы их казнить и или сажать в тюрьму – особо он их не любит – но все ж кровь не водица – незачем отягощать душу лишними грехами уподобляясь Каину.

Все проще: Сенат руководствуясь Уложением 1649 года принимает новое постановление насчет них – раз они родились вне брака то они никакие не царевны, а всего лишь графини Скавронские. Они получают достаточно скромное содержание – Наталью за кого-нибудь потом выдадут замуж – хоть за Бутурлина какого-нибудь, или кого-то из Долгоруких ну а Елизавета в конце концов (как предвещали иностранные послы) таки попадет в монастырь – за блуд и аборты. (Хотя скорее ей будет стоить свободы попытка совратить наследника престола – сугубый реал).

Алексея сильно занимает вопрос женитьбы сына – будущего Петра II-го дабы надежнее обеспечить будущее династии. Тут вариантов собственно три – Голицына, Долгорукая (не обязательно реальная Екатерина) и какая то из иноземных принцесс.

На последнем варианте он и скорее всего и остановится – во первых он сам состоял в таком браке, во вторых – зная историю своего семейства и то как бодро полезли в политику Нарышкины и Лопухины и до чего дело дошло – он может выбрать его просто чтобы не усиливать и без того сильную старую знать. (Наконец – раз сбежал за границу то таким уж фанатичным поклонником «варварской Московии» не был).

Он прибегает к посредничеству венского двора – и тамошняя родня довольно быстро подыскивают Петру Алексеевичу невесту – скорее всего что то не очень знатное – этакое брауншвейг-люнебургское – хотя уж и не ангальст-цербтское.

Сам Алексей II второй раз не женится (хотя возможно его к этому будут подталкивать) – предпочитая связь без брака(с).

Фавориток знатных он скорее всего не заводит – предпочитая как это ему свойственно смазливых простолюдинок или мелких помещиц – впрочем «царские амантши» не особо многочисленны – и потомки от этих связей становятся простыми дворянами получая «именьица» в дальних губерниях.