Текст книги "SWRRF. 20?? (воспоминания из будущего). Кн. 6. Часть 1"

А тут, как раз, стала подниматься шумиха вокруг, так называемого, «аргентинского лошадиного гриппа». На нескольких животноводческих фермах на юго-западе Пампы в то время произошёл падёж лошадей из-за, судя по первоначальным анализам, нового агрессивного гриппа. Одновременно в том же районе из-за на редкость холодной для тех мест зимы наблюдался сезонный всплеск респираторных заболеваний, гриппа и прочих подобных хворей. Было несколько летальных исходов, ненамного превышавших «среднестатистические». Но тут какой-то, мало кому до того времени известный, «эксперт» высказал предположение о возможной связи между падежом лошадей и смертями людей. Некоторые медийщики, блогеры и прочие падальщики «информационного пространства» тут же стали развивать эту тему, ради поднятия своих рейтингов. И уже через неделю мало кто сомневался, что люди умирают, заразившись неизвестным страшным вирусом от лошадей. «Информационное пространство» быстро заполнялось сообщениями о страшной угрозе, нависшей над человечеством…

Через некоторое время выяснилось, что число смертельных случаев и среди людей, и среди лошадей во всех этих новостях было преувеличено в несколько раз, а самой связи между заболеваниями лошадей и людей выявлено не было.

Но это выяснилось через несколько месяцев. А тогда у босса Саймона сорвался контракт на продажу двух лошадей. На приличную сумму, на которую босс очень рассчитывал.

Контракт не совсем чтобы сорвался. Но покупатель сначала потребовал предоставить данные о вакцинации продаваемых ему лошадей от «аргентинского гриппа». Саймону пришлось для него составлять подробное пояснение, что вакцины пока нет и быть не может: возбудитель только изучается, вакцина от него, конечно, скоро будет, но не раньше, чем через несколько месяцев. Но особо переживать не стоит: случаев проникновения вируса «аргентинского лошадиного гриппа» в Германии, и, вообще, в Европе не зафиксировано…

Покупатель, в общем-то, был человеком не глупым, и, в целом, принял эти пояснения, но, как человек острожный, предложил приостановить реализацию контракта. И, даже, хоть какой-то аванс отказался выплачивать. И давить на него, обращаться в суд не имело смысла. Тогда любая апелляция к «биологической опасности», «угрозе здоровью» любым судом принималась как несомненный форс мажор…

Свидетельств о прививке от «аргентинского лошадиного гриппа» стали требовать и многие обычные посетители, приезжавшие просто прокатиться на лошадках. Информация об обязательных прививках и их проведении была на видных местах и на сайте фермы, и на видных местах гостевой зоны самой фермы. Все лошади были чипированы. И любой посетитель с помощью своего «дивайса» мог проверить любую лошадь по этому чипу: какие она прошла прививки, её текущее состояние здоровья…

Босс пытался пересказывать, как мог, посетителям аргументацию, сформулированную Саймоном. Но немало из них, на словах соглашаясь с этой аргументацией, тоже решали подождать до «прояснения ситуации».

А ту ещё одну из лошадок что-то там укусило. У неё начался небольшой озноб… В общем, ничего особенного. Такое случалось регулярно, два-три раза в год, с той или иной лошадью. Ничего опасного. Ей прописали стандартное лечение. И на несколько дней «отстранили от работы». Но у многих постоянных посетителей были свои предпочтения, любимые лошадки, на которых они желали проводить прогулки. Один из посетителей как-то и поинтересовался, где его любимица. Ему, как могли, объяснили ситуацию. Но объяснение дало обратный эффект…

Дело в том, что ещё одной из тем, которая тогда активно муссировалось в «социальных сетях», было, вызванное сдвигом на север климатических поясов, появление в северной Африке, на африканском побережье Средиземного моря мухи це-це. Единичные случаи стали наблюдаться на юге Испании. И в данном случае этот «хайп» опирался на реальные данные наблюдений… Но, как обычно, слегка «раздутые». Этих мух заносило раскалёнными ветрами, приносившими в Европу жару из Сахары. Но размножение и широкое их распространение делали невозможным арктические вторжения, приходившие через несколько месяцев и проникавшие тоже до средиземноморских побережий…

Тут же по ближайшей округе прошёл слух, что на лошадиной ферме появились эти самые мухи це-це…

В общем, и с обычными посетителями стало туго. Доход от них тоже существенно упал.

Небольшая гостиница уже и так последние пару лет, считай, работала в убыток.

Ресторанчик держался «на пределе рентабельности». Всё больше посетителей фермы предпочитали перекусывать принесёнными бутербродами. В лучшем случае, выпивали по бокалу пива…

В довершение всего навалились семейные неурядицы.

У босса Саймона было трое детей. Старшего сына Саймон никогда не видел. Он ещё до появления на ферме Саймона уехал «искать себя». И ни разу после этого на ферме не появлялся.

Младший сын до недавнего времени послушно выполнял поручаемые ему работы. Но особой любви к этой работе, как и к самим лошадям, явно, не испытывал. И было очевидно, что через два-три года он пойдёт по стопам старшего брата.

На кого тогда оставлять ферму, когда босс состарится?

К тому же как раз в это время младший сын вступал в бунтарский возраст «тинейджерства». И как-то в один из выходных дней вместо того, чтобы начать выполнять свои обычные поручения по ферме, вдруг, заявил, что он договорился с друзьями поехать «оттянуться» в Мейнхорст. А, когда отец попытался ему что-то возразить, заявил – явно заранее кем-то наученный, – что, если его не отпустят, он пожалуется на незаконную эксплуатацию детского труда, да ещё в выходные дни…

У босса, конечно же, были все необходимые бумаги на работу в выходные дни и членов семьи, и наёмных рабочих. Но среди этих людей его несовершеннолетний младший сын не упоминался. Для этого требовались специальные разрешения… И, вообще, работа младшего сына на ферме, с точки зрения закона, никак оформлена не была. Босс, конечно, платил сыну, сколько считал нужным. Но это было намного меньше, чем он должен был платить за этот труд по закону… В общем, иметь дело с «ювенильной юстицией» было совсем некстати. Применять «средства воспитания», которые когда-то к нему самому применял его отец, когда он по молодости иногда тоже взбрыкивал, босс тоже не мог… Пришлось смиряться. После этого младший сын всё чаще вместо помощи на ферме стал на выходные уматывать со своими дружками в Мейнхорст…

Средним ребёнком была дочь. В её лице Бог компенсировал всё, что недодал сыновьям. Работящая, организованная, она помогала везде, где ни попросят, не считаясь со временем. И обожала лошадей…

Но ей тогда было уже где-то между двадцатью пятью и тридцатью годами. У неё уже давно был «парень». Они, конечно, ещё не собирались официально жениться. Но, полагали, что неплохо бы уже и «съехаться», чтобы «проверить отношения». Вопрос был, куда «съезжаться»? Приятель дочери жил в самом городке, на окраине которого располагалась лошадиная ферма. Ему тоже было в районе тридцати. И у него там в городке было «свое дело». Никак с лошадьми не связанное. И, хотя, он в целом, как большинство немцев, очень хорошо относится к животным, но особой любви к лошадям не испытывал и связывать с ними жизнь не собирался. Из-за этого между дочерью босса и её парнем постоянно возникли конфликты: на чьей территории им «сходиться»? (Босс Саймона был уже готов для обустройства их «гнёздышка» отдать им здание уже не приносящей прибыли гостиницы, но парня дочери этот вариант никак не привлекал).

После каждого такого конфликта помощи от дочери было мало, у неё всё валилось из рук. Или она, вдруг, исчезала на два-три дня, живя в доме своего парня…

А на ферме к тому времени из-за финансовых трудностей реально остался один рабочий, следивший за конюшней. И инструктор верховой езды, который на несколько часов приезжал в субботу и воскресенье… Так что большая часть работы давно уже лежала на членах семьи…

…Как-то вечером в воскресенье Саймон зашёл выпить, как обычно, кружечку Einbecker, Dunkel. Босс, сумрачный, уже сидел в совершено пустом ресторанчике со своим Einbecker, Hell. Младший сын ещё утром сдёрнул в Мейнхорст. Дочь в пятницу вечером – к своему парню… Желающих покататься на лошадках за весь день было, наверное, всего лишь с десяток…

Через несколько минут босс подошёл и сел за столик Саймона. Вообще, босс Саймона был характерным типом европейского «хозяйчика». Даже если у тебя совсем маленькая автомастерская и в ней работает один механик… если у тебя магазинчик, и у тебя, даже, нет продавца, а всего лишь один подсобный рабочий, который крутится везде на подхвате… и так далее,… – всё равно, между вами должна быть чётко прочерченная граница, почти стена, никакого фамильярничания и панибратства. Ты босс, он – твой работник и должен знать своё место… Никаких новомодных «командных духов» и прочей ерунды… Но Саймон был хорошим специалистом, которого босс уважал, потом он был почти такой же фермер как сам босс, пусть, у него всего клочок земли и пара лошадей. Но своё. Он тоже хозяин… Поэтому босс иногда позволял себе с Саймоном беседы по душам. Жаловался на тяготы фермерской жизни и жизни, вообще…

На этот раз он тоже какое-то время пожаловался на тяготы. А потом, вдруг, в сердцах сказал что-то вроде: Эх! Дал бы мне кто-нибудь сейчас за всё моё хозяйство, хотя бы… (и тут он назвал сумму, которая, по понятиям Саймона, была раза в два больше рыночной стоимости его фермы) … или, хотя бы (тут о назвал сумму лишь в полтора раза превышающую рыночную цену)…

Саймон давно был готов к такому разговору. Он сочувственно покачал головой. Потом сказал: были бы у меня такие деньги, я б купил. Да и кто мне сейчас разрешит купить ферму. Я-то арендатором сельхоз угодий являюсь всего ничего…

Босс бросил на Саймона быстрый изучающий взгляд. И промолчал.

Тут Саймон ударил себя ладонью по лбу: Хотя, есть вариант…

И он понёс – как всегда, очень убедительно, – давно заготовленную «пургу». Мол, есть у него то ли дальний родственник, то ли старый друг, у которого фирма, занимающаяся недвижимостью, землёй в том числе. У этого друга-родственника есть, понятное дело, «нужные знакомства» и в банках, и в разных официальных органах. Саймон мог бы попросить этого друга-родственника приобрести ферму босса на имя своей фирмы. А, параллельно, самому Саймону устроил бы льготный кредит, на которой уже с фирмой друга Саймон заключал бы арендный договор, с переходом через положенный по закону срок этой фермы в его собственность…

В общем-то простая, вполне реализуемая схема…

Но эта простота и реализуемость предложенного Саймоном варианта, тогда напугала его босса. О продаже фермы он тогда брякнул сгоряча, а сама эта мысль – о том, что ему придётся расстаться с его фермой, – в его голове ещё окончательно не «созрела». Он пробормотал невнятно, что-то вроде: это надо обдумать. И тут же ушёл…

Саймон не стал форсировать события. Пусть босс созревает. Тот созрел довольно быстро. Недели через три в такой же воскресный вечер он опять подсел к Саймону и, как бы мимоходом, поинтересовался: Ты со своим родственником насчёт фермы разговаривал?

Саймон замялся, как бы вспоминая, о чём идёт речь.

– Ах! Да! Перекинулся парой слов между делом. Он сказал, что никаких проблем нет. Всё можно решить очень быстро…

– А по деньгам что сказал? Сколько он готов заплатить?…

– По деньгам я вопрос и не поднимал – беззаботно ответил Саймон. – Я доверяю Вам, доверяю своему родственнику. А в этих вопросах совсем не разбираюсь. Решайте это всё напрямую. Мне в это лезть – только время зря терять…

Действительно, зачем Саймону было отвлекаться на такую ерунду, когда для решения таких «текущих вопросов» ИМИ были созданы и та фирма, и банк, который работал с ней в связке…

У Саймона были дела поважнее.

Через пару дней на дорогих машинах приехали солидные люди в дорогих костюмах. И вопрос стал решаться…

Решение осложнялось тем, что о продаже фермы тут же узнали остальные члены семейства. И у каждого из них были свои представления и о стоимости фермы, и о размере доли, на которую каждый из них имеет право. Даже, старший сын тут же объявился. На саму ферму он не приезжал. И не разу не разговаривал с боссом, то есть, со своим отцом. Но через сестру и мать передавал свои совершено невероятные претензии (как выяснили специалисты ИХ «банка», он давно был в долгах как в шелках, кредитно-долговая воронка затягивала его всё быстрее и глубже, и с помощью этих нежданно приваливших «больших бабок» он надеялся из этой «воронки» выскочить…)

Босс, вдруг, тоже «стал крутить носом», когда стали предлагать разные варианты «домиков у тёплого моря».

В принципе, для них всё это были не большие деньги. И вопрос мог быть решён в пару дней. Но такое быстрое решение могло вызвать лишние подозрения. Надо было соблюсти традиции, поторговаться…

Всё это затянулось месяца на полтора. Но, в конце концов, все получили то, что хотели.

Босс с женой «домик с пожизненным пансионом» на небольшом острове в Эгейском море.

Старший сын – сумму, благодаря которой от него, хоть, на какое-то время отвязались кредиторы.

Младший – деньги на обучение в выбранном им колледже (это был совсем не тот колледж, в котором должен был бы учиться его сын по мнению босса; но он уже на всё махнул рукой и настроился на свободную беззаботную жизнь) и «стартовый капитал», который он по условиям договора мог начинать тратить после завершения учёбы в колледже, а до того он еженедельно получал вполне приличные деньги «на пропитание и карманные расходы»…

Приличные деньги получила и дочь, на которую она со своим парнем планировала расширить уже их общий бизнес. Она, правда, неожиданно выдвинула дополнительное требование. За ней должна была остаться её любимая Люси, ганноверская кобылка, к которой она могла бы в любое время приходить, чтобы за ней поухаживать, прокатиться на ней… Это никак не входило в круг арендно-финансовых вопросов. Здесь должен был решать сам Саймон. Он не стал возражать. Дочь босса – кажется, её звали Эмма, – была простой открытой, весёлой, работящей женщиной без всяких закидонов, которые были характерны для многих женщин в те годы. У них с Саймоном были прекрасные дружеские отношения…

А Саймон стал, наконец, хозяином фермы. Это открывало новые возможности.

Изменился его «социальный статус», и намного расширился круг его каждодневных контактов.

Он уже к тому времени был достаточно близко знаком с многими хозяевами близлежащих ферм. И, даже, отдалённых, животноводческих. К нему всё чаше приезжали за консультациями и помощью. Он уже заработал авторитет. Теперь он становился полноценным фермером, «своим». Не совсем, конечно, «своим». В таких местах своим за три-четыре года не станешь. Но к нему относились с уважением и безусловным доверием. Теперь, став «настоящим фермером», он вошёл во все здешние фермерские кооперативы, объединения, ферейны… Причём, не в качестве, свалившего неизвестно откуда, чужака, а как «почти своего»…

Свою роль сыграл и «благородный поступок» Саймона в отношении дочери его бывшего босса. Тут же всем стала известна и история с кобылкой. И сама Эмма, когда у неё интересовались, «что и как», самым лестным образом отзывалась о Саймоне. Так, что, даже, на какое-то время стал распространяться слух, что у них, как говориться, «интимные отношения». Причём, некоторые считали, что давние. Кое-кто из былых постоянных посетителей лошадиной фермы стали уверять, что они давно заметили особую взаимную симпатию Саймона и Эммы. И лошадку она попросила оставить не столько для того, чтобы на ней изредка покататься, а больше для того, что иметь возможность «поскакать» другим способом…

Кто-то это всё пересказывал с возмущением и осуждением. Кто-то – современные представления о свободе сексуальных отношений уже достаточно широко проникли, даже, в такие глубоко провинциальные городки, – с одобрительной завистью: сразу двух мужиков поимела.

Во всех этих разговорах не было ни слова правды. Обычные бабские сплетни, которые разнообразили монотонную жизнь таких небольших городков.

Но известности и симпатий эти слухи Саймону прибавили…

Он получил возможность ненавязчиво следить за настроениями всех фермеров, земли которых располагались на интересовавшей ИХ территории. Исподволь подталкивать к нужным ИМ решениям.

Не так прямолинейно, как в случае со своим боссом. Тут он хорошо знал и ситуацию, и настроение человека.

Продажа конной фермы и отъезд его хозяина с женой «на тёплые моря» надолго стали тогда главной темой пересудов в ближайшей округе. Во время неформальных общений после разных фермерских тусняков к Саймону приставали с расспросами: как всё это случилось?

Саймон с прямотой и честностью настоящего немца подробно расписывал внешнюю, формальную сторону дела. Как хозяин конной фермы попал в широкую «чёрную полосу»… Тут все сокрушались, сочувственно кивали головами: да, не повезло человеку… что делать, жизнь сейчас такая. Как, на каких условия он сам стал хозяином фермы. Тут все задумчиво с умным видом говорили, что условия, на которых Саймон получил ферму, действительно, по нынешней жизни очень даже хорошие, сам Саймон парень с головой, работящий, у него всё должно получиться… и желали ему успехов…

После этого начинали интересоваться, как теперь дела у его бывшего босса и его жены. Саймон говорил что-то вроде того, что не привык лезть в чужую личную жизнь. Хотя, конечно, время от времени перебрасывается со своим бывшим хозяином короткими сообщениями. Тот скидывает фотографии и видео… Саймон показывал некоторые их них. И по ним было видно, что у босса с женой «всё в шоколаде»…

После каждого такого разговора, кто-нибудь подлавливал Саймона tet-a-tet и просил – «на всякий случай», – дать контакты и той фирмы, и того банка, с помощью которых так удачно было «провернуто дельце»…

И такие «дельца» стали время от времени проворачиваться то с одной, то с другой фермой. Правда, первое время их было не так много. За первые пару лет удалось приобрести таким образом с десяток ферм.

Фермеры народ упёртый. Держатся до конца. Да и в то время не очень уверено, но они всё ещё старались верить обещаниям правительства, что-то «вот-вот начнётся подъём»…

…………………………………………………………………………………………….

Но вместо подъёма прокатилась первая волна кризиса. Суверенные дефолты «стран-иждивенцев» Восточной и Южной Европы. Затем череда и корпоративных дефолтов. Причём, уже не только в тех странах-иждивенцах. Многие предприятия Германии жили за счёт того, что выделяемые тем странам-иждивенцам субсидии и кредиты, возвращались в виде заказов немецким компаниям. Но теперь на такие субсидии и кредиты не было средств. Тогда последний раз пошли привычным путём выкупа государством долгов банков и крупных корпораций, фактически национализировав их и доведя госдолг до астрономических сумм почти в двести процентов ВВП, так что, в среднем, каждый житель Германии оказался «должен» около пятидесяти тысяч евро.

Пришлось вводить «жёсткие меры экономии». Сокращать субсидии землям. Уменьшать, а то и приостанавливать выплаты по социальным программам. Отказываться от целых программ господдержки. В том числе «зелёной энергетики», что сразу резко увеличило стоимость электроэнергии. Модернизации сельского хозяйства…

Почти все были без денег. Особенно, пенсионеры, накопительная часть пенсий которых была в разных облигациях, половину долгов по которым правительство ту же списало, что, соответственно, уменьшило пенсионные накопления.

Но долги, кредитные обязательства остались. Правда, скоро правительству хватило ума для определённых «категорий и сфер бизнеса» – куда вошли и фермеры, – заморозить выплаты по долгам и кредитам. Но это мало что дало, потому что также были заморожены все субсидии и выплаты фермерам: на них просто негде было взять средств. А они составляли, как мы, кажется, раньше упоминали, не меньше половины доходов фермеров. Продажи упали почти до нуля: у торговых сетей, оптовиков не было оборотных средств, а у большинства покупателей не хватало денег, даже, на самое необходимое…

Вот в это время и удалось приобрести больше половины ферм, расположенных на интересовавшем ИХ участке.

Тогда же удалось очень быстро завершить переговоры с коммуной Верде о приобретении участка земли под ALS. Переговоры об этом велись уже с год. И, вроде бы, у коммуны на это не было особых возражений… Но все эти формальности, процедуры… Теперь на многие из них можно было наплевать. Срочно нужны были любые «инвесторы», которые дали бы и рабочие места, и приличные налоги, и помощь в обновлении приходящей в упадок инфраструктуры коммуны…

ALS принадлежал недавно возникшему мощному концерну по производству коммунальных, бытовых и сельхоз роботов, и всякой автоматики для всех этих дел. Заводик под Верде собирался специализироваться на сельхоз-роботах. Ему нужны были земли под «опытные поля», «исследовательские и испытательные центры», свою «Академию роботизации сельского хозяйства», со своими учебным центрами…

А под эти цели уже вполне можно было подвести и «землеустроительные работы при консолидации земель».

Не прошло и года как при активном содействии и коммуны, и районных властей ALS выкупил земли ферм, остававшихся ещё не в ИХ владении. Никого не оставили в обиде. Те, кто хотел продолжить своё фермерское дело, получили не меньшие, а то и немного большие, участки. И, даже, на лучших землях. И приличную сумму от ALS «на переезд». Но многие предпочли последовать примеру бывшего босса Саймона…

ОНИ тоже под эту программу консолидации земель «провернули выгодное дельце». У ранее приобретённых ИМИ участков были свои официальные владельцы, «типа фермеры». Все они были «своими». Но об этом, понятно дело, ТАМ никто не знал. ALS, по сути, сам у себя по программе консолидации земель выкупил эти участки. А взамен «владельцы» этих участков получили новые земли. Поскольку они выразили желание, чтобы их новые участки также находились поблизости, и они, таким образом, сохранили сложившиеся формы кооперации, для них выделен был большой участок земли в «восточных землях». И там стала формироваться ИХ новая коммуна…

Ещё проще решался вопрос с приобретением домов с их клочками земли по границам уже приобретённых ИМИ земель. Это нужно было для контроля этих границ.

Около половины этой границы проходила вдоль железнодорожной ветки и федерального автобана, огибавших ИХ земли, в основном, с запада и немного с востока, на севере Familiendorf’а, там, где автобан изгибался к Верде. Несколько небольших городков находились на противоположных сторонах этих дорог. Здесь, вообще, не было проблем. Сразу за «полосой отчуждения» дорог возвели ограждения. Понятное дело, со всеми согласованиями и разрешениями. Официально – для защиты от шума и «вредных выбросов». Но реально они были утканы системами контроля. Ограждения были высокими, метров восемь, но, чтобы «не портить пейзаж» – это было одно и главных требований, под который выдавались разрешения и согласования на ограждения, – абсолютно прозрачные, так что, они практически не замечались. О самом пейзаже тоже позаботились. Там, где вдоль дорог уже были зоны охраняемого природного ландшафта, их бережно сохранили. На небольших участках, где к дорогам подходили поля, их тоже с одобрения властей переделали в охраняемые ландшафты. Сами эти ландшафты дополнительно озеленили. Так что за лесочками и рощицами их Familiendorf был полностью скрыт.

Четверть границы ИХ земель проходила по просёлку на самом северо-западе ИХ земель. Просёлок шёл просто среди полей. Там ограничились охраняемыми ландшафтами и системами контроля, запрятанными среди зелени вдоль дороги.

Треть границы проходила по неширокой трассе местного значения, огибавшей Familiendorf с востока и юго-востока. Вдоль неё было восемь небольших городков, в несколько десятков домов, какие-то всего в один-два десятка. Но эти дома были по обеим сторонам дороги. И те, что были по западной стороне, то есть, по восточной границе ИХ участка, желательно было выкупить. О приобретении всех домов в этих городках речь никогда не шла. Более того, в таких городках старались сохранять и поддерживать «автохтонное население». А сами городки развивать. Такие городки становились ИХ «буферными зонами», маскирующими ИХ основные поселения, исследовательские центры, производственные комплексы…

Ситуация со спросом на дома в таких городках в разное время и разных местах складывалась тоже по-разному. Спрос на них то поднимался, то падал. Решающим фактором здесь в подавляющем большинстве случаев была работа. Её наличие в ближайшей округе или возможность быстро, минут за пятнадцать, к ней доехать. А для тех немногих – которых становилось всё меньше, – кто переселялся в такие городки ради уединённой спокойной жизни, тоже была важна возможность в те же пятнадцать-двадцать минут добраться до каких-нибудь центров цивилизации, где они могли иногда отдохнуть от своего уединения…

Совсем рядом с этими городками находился Бринне с почти миллионом жителей. От самого крайнего с юга городка на восточной границе Familiendorfа до Бринне по прямой было всего с десяток километров. Но это «по прямой». А реально, по дорогам, до этого городка было больше тридцати километров. Причём, только треть этого расстояния ты проезжал по федеральному автобану, который был в достаточно приличном состоянии. Остальную часть пути тебе приходилось преодолевать по улочкам северо-восточного пригорода Мейнхорста, и дальше по той самой дороге, которая шла вдоль восточных границ ИХ участка. А последние годы состояние таких небольших дорог становилось всё более удручающим. Особо на них не разгонишься. А ещё и ограничения скорости в населённых пунктах. Так что на преодоление этих тридцати с небольшим километров у тебя уходило минут сорок. А до самого северного городка на восточных границах Familiendorf’а нужно было добираться почти час. К тому же тогда Мейнхорст уже начинал переживать не лучшие времена. И там было немало своих предложений недвижимости. И для жителей Бринне проще было арендовать какой-нибудь домик в восточном пригороде Мейнхорста…

Больше половины населения этих городков – как и большинства таких городков Германии тех лет, – были одинокие пожилые люди. При этом многие из них были арендаторами домов, в которых жили. Те дома были построены на средства окружных и земельных властей в стародавние благополучные времена и переданы в собственность коммуны, а та уже отдала их в аренду «частным лицам». Для таких пожилых людей был построен вполне фешенебельный пансионат где-то на склонах Гарца. И пожилых жителей тех городков переселили в этот пансионат по специальной социальной программе, профинансированной ALS…

Некоторые дома стояли полузаброшенные. Их новые владельцы, получившие эти домики недавно в наследство, не собирались в них переезжать на постоянное житьё. Периодически наведывались в них. Но содержание их становилась всё большей обузой. Каждый добропорядочный многолетний арендатор должен был содержать выделенный дом в порядке, чтобы не дать юридических оснований себя выселить. Но на заботу о доме в те тяжёлые времена всё меньше хватало средств. А попробуй не позаботься должным образом. Внутрь дома, без особых на то оснований, проверять в каком порядке ты его содержишь, не полезут. Но фасад домика, дворики, передние комнаты, которые видны в не зашторенные окна, – это уж, будь добр, поддерживай в приличном виде, чтобы не нарваться на штраф. Ordnung muss sein. А если тебе на всё это уже денег не хватает?… В общем, если за такой домик предлагали приличные деньги, их хозяева особо не сопротивлялись…

Лишь с небольшими участками границы на юго– и серо-западе были незначительные проблемы. На юго-западе в ИХ земли вклинивалась почти половина одного и северных пригородов Мейнхорста. А на северо-западе немного «перебирался» через автобан городок, возле которого располагалась та самая лошадиная ферма.

В этих городках жизнь была ещё сносная. А если какие-то дома и выставлялись на продажу, то они не всегда находились в нужном ИМ месте. Поэтому вдоль границ этих городков создали всё те же зоны охраняемых ландшафтов. Но не стали их отделять высокими заграждениями, а ограничились принятыми в таких местах символическими обозначениями границ, оснащёнными необходимыми системами контроля. Со временем эти ландшафтные зоны переделали в прогулочные парковые комплексы, открытые для постоянных жителей этих городков.

Постепенно выкупались и нужные дома. В ТОМ мире можно купить всё, если предложить «достойную цену». Просто, с этим не надо было торопиться и особо не переплачивать, чтобы не вызвать лишних подозрений. Впрочем, со временем некоторые «приграничные дома» и выкупать стало не нужным. Те, кто в них жил, нашли себе применение на тех или иных работах у них в Familiendorf’е…

Отдельный «головняк» возникал после приобретения земельных участков.

Все эти налоги, «учёт и контроль» и прочие прелести весёлой фермерской жизни, которые мы очень поверхностно живописали чуть раньше. Но всё это каких-то заметных сложностей для НИХ не создавало. Поначалу первые «владельцы» приобретённых земельных участков заявляли, что у них грандиозные планы по переустройству доставшихся им хозяйств. Они занимаются разработкой бизнес-планов, инвест программами… поиском инвесторов под эти планы и программы… При этом своевременно платили положенные налоги, отсылали требуемые отчёты… Претензий к ним никаких не возникало. И, даже, поводов для них. Вообще, главным «контролирующим органом» в таких местах выступают не официальные федеральные, земельный или муниципальные учреждения, а соседи. Они самым строгим образом «в режиме 24/7» будут следить, чтобы ты всё, что положено, платил и всё, как надо, соблюдал. Чтобы, не дай бог, ты не получил каких-то «конкурентных преимуществ». Но поскольку на перекупленных фермах реальная «хозяйственная деятельность», фактически, не велась, то и конкуренции никакой не было. Более того положенные «доли», «квоты» и тому подобное от этих хозяйств почти даром переуступались соседям. Так что все соседи быстро упокоились. А официальные власти вполне устраивало то, что они своевременно получали положенные деньги и отчёты… Только некоторые очень прозорливые фермеры мрачно предрекали, что всё это неспроста. За все этим кто-то стоит… müssen wir alle auf der Hut sein…

Когда же появился ALS и к нему отошли все нужные ИМ земли, – дело совсем упростилось. И для них, и для властей. Крупная солидная компания развивает перспективный бизнес, всё, что положено платит, вкладывается в местную инфраструктуру и социальные программы… Что туда лезть? От добра добра не ищут. Fordere nicht dein Glück hinaus. «Провидцы», с одной стороны, торжествовали: что я говорил… всё так и вышло. Но тут же впадали в ещё более мрачные пророчества: скоро и до нас доберутся, изживут нас, фермеров…