Текст книги "SWRRF. 20?? (воспоминания из будущего). Кн. 6. Часть 1"

Это в то время не было большой проблемой для Саймона. Пару страниц математических формул, которые могли понять сотня с небольшим человек в мире, или чуть больше такого же мало кому понятного «кода», создававшихся им в одну-две недели, без проблем можно было передать какому-нибудь заезжему любителю верховой езды. Таким же образом он получал нужные ему новости, уже очищенные от шелухи их аналитическими комплексами. Периодически, не вызывая ничьих подозрений: имеет право молодой человек пару раз в месяц съездить в большой город «развеяться», – он, соблюдая все меры предосторожности, конспирации, сам посещал эти центры, чтобы удостовериться, не было ли пропущено что-либо значимое в передававшихся ему данных.

…………………………………………………………………………………………….

Всё это происходило незадолго до Встречи. Сам Саймон не был её непосредственным участником, но входил в очень узкий круг лиц, которые её готовили, и в «группу сопровождения». А потом в круг тех, кто разрабатывал их первые перспективные планы, программы реализации Идеи. И когда в ходе этих работ возник вопрос о месте размещения их первых поселений, ему показалось, что район его тайного лежбища, очень подходит для этих целей.

Ферма, где обустроил свое лежбище Саймон, располагалась у границ двух довольно редких для Германии больших участков земли, примерно пять на семь и пять на шесть километров «чистой земли». По их предварительным эскизным проектам вполне достаточно, чтобы разместить их поселение со всей вспомогательной и сопутствующей инфраструктурой.

Земля была «чистой», понятное дело, условно. На ней располагалось несколько десятков фермерских хозяйств. Но сами фермы стояли, преимущественно, вдоль дорог, окружавших эти участки. Всё остальное были «пахотные земли» ферм и территории «охраняемых ландшафтов» – «чистое поле», которое можно распланировать и обустроить, как им было нужно…

Всю эту историю Александр знал так подробно, потому что Саймон во время застолий, дружеских бесед часто любил весело с юмором рассказывать эпизоды из своей «ветеринарской жизни». Как решались вопросы с приобретением ИМИ под своё поселение тех участков, – об этом мало и редко рассказывалось. Это была, как представлял Александр, скучная рутинная юридически-бюрократическая работа, которая выполнялась преимущественно «юридическими службами» их информационно-аналитических комплексов. И юристами специально созданной для решения этих вопросов конторы, задача которых состояла в том, чтобы «оббивать пороги» разных государственных, муниципальных учреждений, заверяя заявления, регистрируя, визируя договоры, разрешения и кипы других документов. Так, иногда вспоминались уж совершенно непонятные, надуманные, абсурдные ситуации, созданные изощрённой бюрократической фантазией…

Александр мог реконструировать эту историю, преимущественно, исходя из собственного опыта участия в решении вопросов по присоединению новых «буферных зон», или перевода старых «буферных зон» в «свои территории». И ещё из опыта подготовки к своим миссиям в ТОМ мире, когда, хочешь, не хочешь, приходилось вникать в «истории вопросов», во все эти бюрократические и юридические заморочки, которые в ТОМ мире мало изменились с тех времён, когда они создавали свои первые поселения.

Чтобы просто претендовать на эти земли надо было иметь гражданство и опыт работы на земле. В принципе, это естественное требование для любой страны, претендующей на независимость. ОНИ тоже абы кому не передадут контроль хоть за самым малым участком ИХ земли. Выполнение этого требования для них особого труда не представляло.

Проблема была в том, чтобы появилась земля, которую ты мог приобрести. Да ещё в нужном количестве и именно в том месте, где тебе нужно. Фермерство было уважаемым занятием, пользовавшимся большой поддержкой государства. Да и сами фермеры – это особый склад людей. В большинстве своём они не одно поколение вели своё хозяйство на переходящим из поколения в поколение клочке земли, на котором они выросли. Бросить этот клочок земли для них было равносильно предательству. Да и где, и чем другим они будут заниматься. Они «втянулись» в эту жизнь и другой для себя не представляли. И попробуй бросить эту жизнь, когда ты весь опутан всевозможными договорами, контрактами, кредитами и другими обязательствами… В общем, чтобы немецкий – да и любой другой страны, – фермер продал свой или «переуступил» арендуемый участок, жизнь должна была начать его хорошо припекать…

Но в те годы жизнь, действительно, стала припекать. Начинались смутные времена, закончившиеся Большим Обвалом, перекроившем всё мироустройство…

Сельское хозяйство, вообще, и фермерство, в особенности, вроде бы, очень поддерживались и опекались. Но, как, в общем-то, почти всё в ТОМ мире эта опека имела шизофренический характер. Она разрывалась между разумным и гуманистическим устремлением сделать жизненную среду человека комфортной и безопасной, а самого его здоровым и стремлением получать максимальную прибыль при минимальных затратах. В тогдашних жизненных реалиях это противоречие выражалось в противостоянии «органических» и «конвенциональных» ферм. И те, и другие при этом апеллировали к «защите интересов и прав потребителей». Но одни видели эту защиту в заботе о здоровье, а другие – в «обеспечении продовольственной безопасности» и доступности всем разнообразных продуктов питания вне зависимости от социального положения и получаемого дохода. В ТОЙ жизни в этом противостоянии очень большую роль играли «информационные войны». Своих конкурентов подлавливали на реальных или мнимых, «раздутых», угрозах и нарушениях, пытаясь перетащить симпатии потребителя на свою строну и подорвать доверие к продукции конкурентов.

Органических фермеров обвиняли в том, что их продукция не такая уж чистая и безопасная, как они уверяют. Главных поводов для таких обвинений было два. Когда ты ограничен в выборе удобрений, возможностях использовать средства защиты от многочисленных вредителей, единственный вариант – это селекция, применение более плодоносных с большей естественной защитой растений (или животных, но к ним мы вернёмся позже). Но любой результат селекции – это, в конечном счёте, генетические изменения. Вопрос в том, как они получены и насколько они опасны для человека и природы. Система контроля за генными модификациями постоянно совершенствовалась и ужесточалась. Но это ничуть не мешало тому, чтобы, сославшись на какие-то исследования, кто угодно мог заявить, что какой-то «семенной материал» генномодифицированный. И совсем необязательно было утверждать, что выращенные из этого материала растения несут какую-то явную угрозу здоровью человека, можно было только намекнуть на вероятные последствия, работа над выявлением которых пока только ведётся. Проверка правдивости этих обвинений требовала немалого времени. И, даже, если чуть позже – самое быстрое через год, – всё это не подтверждалось, у фермеров, использовавших этот «семенной материал», продукцию отказывались закупать… А ещё, когда ты используешь только органические удобрения, перегной, компосты, навоз.., – там, естественно, плодится множество всяких микроорганизмов, бактерий… В том числе и патогенных, опасных для здоровья человека. И периодически, несмотря на все меры очистки готовой продукции, на прилавках появлялось что-нибудь, вызывавшее разные неприятные заболевания. До того очень редкие такие случай стали происходит всё чаще. Прежде всего, из-за множащихся мутаций, вызванных борьбой с этими патогенами. А ещё из-за явно обозначившегося к тому времени «сдвига климатических поясов». Всякая живность, характерная для более южных мест, стала постепенно продвигаться на север. Микроорганизмы в том числе. Уже на самих этих «пришельцев» организмы здешних людей часто реагировали болезненно. А ещё они или побеждали, или заключали союз с аборигенами, создавая всякие до того неизвестные мутации… И грех было не воспользоваться в борьбе с конкурентами периодически появлявшейся информацией о болезнях, вызванных употреблением вроде бы экологически чистой продукции…

В ответ «конвенциональных» фермеров обвиняли в том же злоупотреблении генномодифицированной продукцией. И здесь для таких обвинений было гораздо больше оснований. Ради повышения продуктивности и привлекательности товара они часто начинали выращивать «новые сорта», не прошедшие достаточную проверку… Но, главным образом, их обвиняли во всевозможных загрязнениях, причинении вреда «окружающей среде» и организму человека из-за использования синтетических удобрений, средств защиты и тому подобного… И в большинстве случав на то были веские основания…

Власти старались опекать и тех, и других, пытаясь соблюсти баланс между заботой о природе, продовольственной безопасностью и социальной защитой. Но эта опека имела форму замороченной регламентированности. И эти заботы не отменяли необходимости платить приличные налоги, «акцизы» и тому подобное, которые всё множились. А ещё надо было думать об опережающем технологическом развитии… Эти заботы всё меньше строились на рациональных, научно обоснованных расчётах и прогнозах, а диктовались популярными идеологическими мифами, агрессивными общественными движениями, фантазиями чиновников, за которыми, чаще всего, стояло лоббирование интересов каких-нибудь компаний… И, по мере нарастания «кризисных явлений», всё это превращалось в судорожное «законотворчество» на потребу дня. А ещё были «геополитические» и прочие соображения «высокой политики», которые внятно никто объяснить не мог. Но, в конечном счёте, за этими соображениями стояло одно – стремление узкого круга правящих кланов любыми средствами сохранить своё господство. И, если ради этого надо было пожертвовать чьими-то интересами, тех же фермеров, – ничего, переживут, подтянут пояса и перетопчутся…

К середине двадцатых и у «органиков», и у «конвенционалистов» появились новые проблемы. У каждого свои. Площадь органических ферм достигнув почти трети сельхозземель стала постепенно сокращаться. Эти фермы уже полностью обеспечивали внутреннюю потребность в экологически чистой продукции, Naturproduktом, Biokostом. А тут эта потребность стала резко падать. При всех мерах поддержки органических ферм, достигавших половины, а в некоторых случаях и больше, затрат, при поддержке магазинов и сетей, торгующей экологически чистыми продуктами, стоимость таких продуктов, всё равно, была намного выше массовой продукции «конвенциональных» фермер. А в условия начавшегося массового падения уровня жизни, покупательной способности всё большей части населения, даже, многие ярые сторонники экологически чистых продуктов были вынуждены, если не полностью отказываться от таких продуктов, то существенно сокращать их потребление.

А у «конвенционалистов», вдруг, помимо традиционной конкуренции более дешёвых импортных продуктов, производители которых не стакивались с таким жёстким ограничениями по качеству производимой продукции, столкнулись с новым агрессивным и мощным конкурентом – синтетическими продуктами…

Но главные проблемы и трудности были общими для тех и других.

Требования и к самой продукции, и к тому, как она производилась, ужесточались. Для одних требования по «экологической чистоте», для других по соблюдению допустимых загрязнений и «вредностей». Вместе с ужесточением требований усложнялись, совершенствовались средства контроля за их соблюдением. И на них приходилось всё больше тратиться. Даже, при том, что большая часть расходов на это компенсировалась. Да и лишние хлопоты добавлялись в итак уже достаточно хлопотливую фермерскую жизнь.

Развитие технологий привело к тому, что периодические проверки соблюдений этих требований были заменены системами непрерывного контроля за их соблюдением.

Былая обязательная маркировка, шрих– и QR коды были заменены всеобщей системой чипизации. На всё более-менее крупного размера – на каждый кочан капусты, яблоко, картофелину, луковицу, свёклу…, – «лепились» индивидуальные микрочипы. Всё более мелкое и с более нежной поверхностью, которую нанесение чипа могло повредить и тем вызвать процесс порчи, гниения, – укладывалось в герметичные вакуумные контейнеры или пакеты, и уже эти контейнеры и пакеты чипировались. На чипе фиксировалась информация не только о том, когда и в каком именно хозяйстве была произведена продукция, но и результаты химических, биологических анализов, а позже и экспресс ДНК тестов. Системы контроля, чипирования и упаковки обычно выпускались единым комплексом. Каждое яблоко, картофелина или ягодка земляники не проверялись. Проверялось только несколько образцов партии, поступившей на чипирование. Но мухлевать и пытаться что-то подмешать в уже проверенную партию не стоило. По ходу движения чип пополнялся всё новой информацией. О перевозчике, складе торговой сети или интернет-магазина, самого магазина… Причём в самом магазине на чипе фиксировалась информация и при поступлении, и при выкладывании в торговый зал, или аутпост интернет-магазина, или при передаче курьеру, если товар доставлялся домой. И каждая уважающая себя сеть, магазин, заботящиеся о своей репутации, проводили свой выборочный контроль качества. И выборка для входного анализа торговой сети или магазина, конечно же, не могла совпасть с выборкой при контроле первичного чипирования (нет, теоретические такое совпадение возможно, но вероятность такого события близка к числу с бесконечными нулями «после запятой»), и тут «мухлёж» быстро выявлялся.

Чуть проще было, если фермерская продукция шла в переработку. Здесь был просто входной контроль первичного переработчика. И уже он ставил чип на свою продукцию, в который переносилась информация с чипа производителя «сырья». Всё остальное было уже его головной болью.

Свои проблемы были, если чипы ставились на упаковку. Стоимость её утилизации надо было вкладывать в стоимость продукции, если упаковка была одноразовая. Если многоразовая, – надо было закладывать транспортные расходы на обратную доставку контейнеров, их очистку, дезинфекцию для последующего использования…

Если для агрохолдингов приобретение таких контрольно-маркировочных комплексов не было большой проблемой, то для небольшой и, даже, средних размеров фермы – это было очень накладно. Поэтому фермеры такие комплексы приобретали вскладчину. И хотя, приобретение таких комплексов фермерами субсидировалось, но, понятное дело, не полностью. А это дополнительные расходы, дополнительные хлопоты… А ещё конфликты. Потому что из бережливости часто приобретали недостаточно производительные комплексы. И в период массового сбора урожая не всегда удавалось укладываться в рассчитанные и расписанные заранее время и очередность использования комплексов…

Небольшой отдушиной было право фермеров – которое никто не пытался оспаривать и ограничивать, – торговать своей продукцией прямо с поля или на фермерских рынках, ярмарках в ближайших городках. В этом случае всё делалось по-старинке, на доверии к конкретному фермеру и его продукции. Если торговали на рынке, то, конечно, входной выборочный химико-биологический контроль проводился. Но, в основном, всё дело сводилось к наклейке на пакет с продукцией стикера-чипа с данными о ферме, который лепился копеечным ручным устройством.

Ужесточались меры контроля и за самими фермами. Они в обязательном порядке должны были быть окружены чётко расписанной системой датчиков «выбросов», земля была утыкана своими датчиками, контролирующими состав почвы, вносимые удобрения, применяемы пестициды и тому подобное. Показания датчиков фермер должен был раз в месяц предоставлять в службы экологического мониторинга. И, если размеры выбросов превышали установленный уровень, приходилось платить приличные штрафы. Свои штрафы были за «превышения» всего загрязняющего и отравляющего, или, наоборот, за недостаток чего-нибудь, необходимого для сохранения плодородия земли.

От прямых налогов на CO², для фермеров удалось отбиться. Но неуклонно и последовательно выдавливалось всё, что ездило, работало на ДВС. Всё бо^’льшими акцизами, налогами облагались все такие транспортные средства и оборудование. И соответствующее топливо: бензин, дизельное топливо, мазут и, даже, газ. Двигатели на водородных топливных элементах тогда были ещё громоздкие и только начинали внедряться на железнодорожных локомотивах и судах. Усилено продавливалось всё, работающее на электродвигателях. Поначалу эта политика в «переходный период» сдерживалась производителями автомобилей, которые были в то время «хребтом» немецкой экономики. И недостаточно развитой инфраструктурой: электро-заправок, комплексов по восстановлению или утилизации аккумуляторов…

Но по прошествии переходного периода, когда автопроизводителям удалось перестроиться на производство электромобилей, которые по цене и «потребительским свойствам» могли успешно конкурировать с ДВСными, и, в целом, была создана необходимая инфраструктура – ограничения на всё ДВСноё стали быстро ужесточаться. В том числе на технику, использующуюся на сельхозработах. Полный запрет на использование не вводился. Более того, после обвального падения продаж машин на ДВС, года через два спрос на них стал восстанавливаться. Не достиг, конечно, былых уровней, но стабильно держался в районе пятнадцати процентов продаж всех автомобилей. По крайней мере, в Германии. Спрос поддерживался любителями «настоящих машин», которые стали создавать свои клубы, движения… В их ряды влились и противники обязательного использования автопилотов… Подобно тому, как среди меломанов уже многие десятилетия существовала устойчивая группа любителей «живого звука», винила, допотопных ленточных магнитофонов… Правда, увлечение «настоящими машинами» было не из дешёвых. Эти машины быстро перешли в разряд дорого эксклюзива. Устанавливавшиеся на них двигатели проходили аттестацию на предмет размера вредных выбросов. И в зависимости от этого размера облагались специальным налогом. А вопрос использования ДВСных машин передали на уровень муниципалитетов и общин: пусть сами жители решают, куда допускать этот вредный транспорт, а где разрешить использование только электротранспорта.

Среди фермеров движения за «настоящие машины» пользовались большой поддержкой. И для этого у их было много своих веских аргументов. Линейку фермерской техники не сразу удалось заменить аналогами на электродвигателях. Новая техника поначалу уступала по ряду параметров от традиционной. В первую очередь, по длительному большому тяговому усилию. Хотя, номинально электродвигатели способны были создавать значительно больший крутящий момент чем ДВСные и, таким образом, обеспечивать значительное тяговое усилие, но, ради уменьшения веса и стоимости, производители часто экономили на материале обмоток, и при длительных нагрузках она горела. Чтобы не тратить время на дополнительную подзарядку по ходу работ, надо было ставить мощные аккумуляторы, а они и так тогда были ещё достаточно большими и тяжёлыми, что создавало дополнительную нагрузку на почву…

Всё это пытались регулировать списками допустимой к использованию фермерами ДВСной техники. За обновлением этих списков надо было следить, получать соответствующие разрешения, квоты на выбросы…

Изменения климата заставляли всё более ужесточать требования к использованию водных ресурсов. Здесь, на самом северо-западе Германии, где располагались облюбованные Саймоном земельные участки, не было таких засух, которые всё чаще накрывали южные земли. Но эти требования были для всех одинаковые. С немецкой скрупулёзностью и дотошностью были просчитаны нормы потребления воды для разных сельхозкультур и разных типов почв. В обязательном порядке надо было устанавливать «умные системы полива», которые контролировали расход воды чуть ли не до кубического миллиметра. И всё сверх нормы надо было оплачивать по тройному тарифу. Но и основные, «пониженные», тарифы стремительно росли, так что, даже, норматив старались до конца не использовать.

Эти проблемы пытались решить переходом на «i-padы» (коллекционеров старой электроники просим не путать с ipad’ами, популярными в начале века). Так в то время назывались первые варианты сейчас широко распространённых сельскохозяйственных автоматизированных комплексов. В полном варианте они назывались intellectual paddy из-за схожести «с высоты птичьего полёта», а, точнее, коптеров, контролирующих состояние полей, с традиционными рисовыми чеками.

Переходить на «i-padы» фермеров тогда заставляла необходимость решать две большие проблемы, которые стали проявляться с середины двадцатых.

Традиционно здешний агробизнес до того времени во многом держался на использование сезонных рабочих. Но с ними становилось всё больше проблем. И не столько, даже, от усиления контроля за перемещениями по Европе, и, вообще, по миру, особенно, после начала внедрения всех этих Идентификаторов, Модулей Безопасности… Их просто становилось меньше. Приезжали они, в основном, из стран восточной и юго-восточной Европы. Были зрелыми людьми, привычными к тяжёлому физическому труду, а многие имевшие и опыт работы на земле. Но эти люди старели и уже были не способны заниматься таким тяжёлым трудом. Многие из-за тяжёлой жизни раньше срока умирали. Да и, вообще, население этих стран стремительно сокращалось. Молодое поколение, которого там появлялось всё меньше, уже с детства было приобщено к «европейским ценностям» и, как их сверстники в Германии, не горели желанием заниматься тяжёлым низкооплачиваемым трудом на земле. Мигранты из всяких экзотических стран тоже на эти работы особенно не стремились. А те немногие, кто соглашались на неё, особым трудолюбием и ответственностью не отличались, работнички были ещё те. А если они к тому же был «беженцами», то, вообще, могли оказаться ленивыми сутяжниками, с которыми бед не оберёшься: и платят мало, и условия проживание не те… И, если на подобную жалобу гастарбайтера из Украины, Белоруссии или Молдавии никто и внимания не обратил бы, то на защиту «беженца» тут же находилось много защитников. Хорошо, если просто заставят прибавит зарплату, а могут и приличный штраф вкатить за «нарушение прав»… А минимальный уровень зарплаты для сельхозрабочих и так регулярно поднимали в надежде, что, при общем росте безработицы, кто-то из местных этой работой прельстится. Особого эффекта это не давало. И основной упор делался на автоматизацию, роботизацию, компьютеризацию. Производительность труда и рентабельность должны повыситься, и кого-то из молодёжи – помимо энтузиастов экологических ферм, – можно будет привлечь более квалифицированной, престижной и более высокооплачиваемой работой…

Что-то кардинально менять заставляли участившиеся капризы природы. Если в южных землях это были засухи и ураганы, всё чаще смерчи, которые здесь раньше были большой редкостью. То здесь это были те же ураганы и ещё «арктические вторжения», которые учащались по мере ослабления Гольфстрима. В мае, вдруг, температура на несколько дней резко опускалась до минусовых значений. Хорошо, если в это время выпадал снег. А если сначала шёл «ледяной дождь», который тут же прихватывался морозом. Всё покрывалось ледяной коркой. О каком урожае можно было тогда говорить? Да и элементы оборудования, вынесенные наружу, выходили из строя. Их надо было ремонтировать, а то и менять… То же могло произойти в сентябре или, даже, в конце августа. А уж первый снег в октябре здесь становился обычным делом. А летом на пару недель могла прийти африканская жара или могли налететь ливни, изливающие за день «месячную норму осадков», так что поля превращались в болота. И весь урожай опять же полностью погибал. А зимой надо было быть готовым к тому, что, по крайней мере, на месяц приходили «сибирские морозы»…

В отличие от своих северных и западных соседей немецкие фермеры до того времени, практически, не использовали теплицы. Но жизнь заставляла задумываться о применении каких-то «тепличных вариантов» и здесь.

Уже в начале века строились теплицы площадью в несколько гектаров. Стали появляться «дома-теплицы». Поначалу в странах крайнего севера и крайнего юга. В одних спасались от холодов. В других от жары. Вторые варианты были более редкими из-за дороговизны, так как они предполагали в качестве обязательного дополнения мощные системы кондиционирования.

«Тепличные технологии» тогда существенно модернизировались. И за счёт появления всё новых «умных систем»: полива, освещения, обработки почвы или замены этой обработки гидропоникой, искусственными почвами, сбора урожая… И за счёт материалов: каркасов из различных композитов, новых материалов «остекления»… Особо популярным тогда было «древесное стекло» со светогенерирующим покрытием…

Появились первые «купольные решения».

О прочных прозрачных куполах, которые защищали бы целые города задумывались и мечтали давно. С шестидесятых годов прошлого века велась разработка материалов для таких куполов, преимущественно, в рамках космических программ. Прорывы в материаловедении двадцатых годов создали возможности для реализации этой давней мечты.

Появилась возможность создавать прозрачные купола вполне приличных размеров, высотой до двухсот метров и диаметром до километра. Правда, они первое время не были цельными. Их «склеивали» из отдельных листов. Главными ограничителями выступали транспортные возможности. Стандартным вариантом были листы восемь на двадцать метров. А уже на месте их «сшивали», «сваривали» на специальных установках «молекулярным клеем». Эти «сварные швы» человеческим глазом не замечались. Купола выглядели как целостные прозрачные сферы. Технологии выращивания, «печатания» цельных куполов значительно больших размеров непосредственно на месте, появились позднее… Но возведение цельных куполов было – и есть, – дорогое удовольствие. Впрочем, и «сварные купола» не многие могли себе позволить. Не столько, даже, из-за стоимости самого материала, из которого они возводились, сколько из-за сложного и дорогостоящего оборудования, производившего «сварку». Да и транспортировка «листов» прилично стоила… Так что переход на цельные купольные теплицы было довольно долгим, а в период Обвала вообще остановился.

Но одновременно появились и новые защитные плёнки, которые по толщине были почти такие же, как старые «ПВХ»: двести пятьдесят-триста микрон. Но они выдерживали и большие ударные нагрузки, и деформирующие нагрузки на натяжение, растяжение… Конечно, с помощью таких плёнок не создавались конструкции, сопоставимые с купольными из более жёстких элементов. Но и для них главными ограничениями тоже были транспортные возможности. Стандартно их производили в рулонах диной в пятнадцать-двадцать метров, с плёнкой, которую можно было размотать на двести-двести пятьдесят метров. По границам плёнок были «самоклеющиеся» поверхности на «вандерваальсовых связях», и их на месте тоже можно было «сшивать». Но делалось это более простыми и не столь дорогостоящими устройствами. Таким образом, можно было закрыть поле до четырёх-пяти гектаров.

В своей основе технология была примерно та же, что и на современных «умных полях». Сшитый рулон плёнки помещался в специальный механизм вдоль одной из сторон поля и с помощью механизма, установленного по границам поля, натягивался на высоте до трёх метров (в зависимости от высоты выращиваемых растений). Делалось это в случае получения информации о приближении «неблагоприятных погодных явлений». Плёнка была «дышащей», на внутренней стороне с антибактериальным покрытием, которое подновлялось во время разматывания. Так что на внутренней поверхности не собирался водный конденсат и не плодились всякие грибки-бактерии. Закрытые такими плёнками поля вполне хорошо могли пережить не только несколько дней природных катаклизмов, но, даже, пару месяцев суровой морозной зимы… Заодно, все выпавшие на защитную плёнку осадки не просто по-дурному, без меры, расточительно шли в почву, а собирались в специальных резервуарах и после очистки шли в систему умного орошения. Иной снегопад или ливень мог обеспечить дармовым орошением на месяц-полтора. При тогдашних ценах на воду это тоже было веским аргументом в пользу i-pad’ов.

Первоначально на таких полях продолжали использовать сельхозтехнику традиционных конструкций, но уже почти всю на «автопилотах» с навешанными на них «умными», управляемыми специальными программами механизмами обработки почвы…

Но к тому времени тепличные комплексы с колёсными агророботами стали переходить на подвесные автоматизированные системы ухода за растениями портального типа. Подобные системы вполне можно было применить и при обработке i-pad’дов, разместив аналогичные подвесные комплексы на конструкциях, ограждающие «умные поля». Это имело свои преимущества: почти полностью исключалась нагрузка на почву и энергозатраты были меньше (всё это, понятное дело, было на электродвигателях). Но, всё равно, потребление электроэнергии этим «умными хозяйствами» неуклонно росло. А с электроэнергией были свои проблемы.

В «зелёной энергетике», на которую с начала века в Германии «делали основную ставку», явно обозначился первый серьёзный кризис. Тогда «зелёная», «экологически чистая» энергия производилась, преимущественно, ветрогенераторами и солнечными панелями.

С «лопастными» ветрогенераторами всё больше становилось проблем из-за участившихся ураганов. Сила ураганов всё чаще достигала таких уровней, что генераторы приходилось останавливать. Но ураганы порой бывали такой силы, что срывали «запорные механизмы», останавливающие вращение лопастей и раскручивали их. Эти лопасти срывало, и они улетали, круша всё на своём пути. При сильных морозах, которые становились заурядным явлением с конца октября до начала апреля, лопасти ветрогенераторов покрывались толстым слоем льда, от появления которого не спасала, даже, обработка лопастей противообледенительной защитой (точнее, спасало, но на достаточно ограниченное время, а если морозы, хотя бы, в десять-пятнадцать градусов, устанавливались на пару недель, а перед ещё этим проливался «ледяной дождь,» – всё приходилось останавливать). К тому же и механизмы вращения, передающие «крутящий момент» на генерирующие устройства, поворачивающие лопасти в зависимости от направления ветра, при таких обледенениях тоже выходили из строя…

Попытки внедрения «безлопастных» ветрогенераторов в те годы особого успеха не имели. Какое-то время особо популярными были «вибрирующие» ветрогенераторы. Но мощность их была слишком мала, чтобы становиться «основным источником энергии». Их надо было ставить или очень большим «полями», или делать очень высокими. Приличную эффективность они давали при высотах порядка ста пятидесяти метров. Но при таких размерах они тоже становились уязвимы при ураганных порывах ветра…