Текст книги "SWRRF. 20?? (воспоминания из будущего). Кн. 6. Часть 1"

…………………………………………………………………………………………….

Какой-либо реальной необходимости учиться в ТАМОШНЕМ мире для них не было, но многие из них, всё-таки, хотя бы, какое-то время учились в разных тамошних учебных заведениях.

Выпускали их в тот мир после десяти лет. В этом возрасте – до десяти-двенадцати лет, – когда твоя психика нацелена на освоение жизненных норм и правил, когда родители, взрослые у тебя пользуются естественным авторитетом, ты ищешь их помощи и поддержки, организация жизни, нормы и ограничения, требования, накладываемые на тебя в ИХ Питомнике воспринимаются как естественно должное. Это естественно должное формирует нравственный, эмоциональный стержень, базовые социальные, трудовые навыки и базовые фундаментальные познания, обширный круг людей, которым ты можешь безусловно доверять и на поддержку которых всегда можешь рассчитывать… Всё это потом позволяет «смело идти по жизни», преодолевать её сложности, уверено чувствовать себя, когда ты начинаешь сталкиваться с «тёмными сторонами жизни» в ТОМ МИРЕ.

Исключения были единичны. Те, кто к двенадцати-четырнадцати годам проявлял явно уникальные способности. И их сразу «закрывали», «прятали». Не в том смысле, что они никогда и никуда не могли выехать. Просто, лет до двадцати двух-двадцати трёх они выезжали в ТОТ мир только в экскурсионных группах под особым прикрытием. А позже «под прикрытием» тщательно созданных для них легенд, так чтобы там никто и заподозрить не мог, что это выдающиеся учёные, конструкторы, просто классные специалисты в разных областях… Других не выпускали, вообще, или выпускали в особо опекаемых группах из целей безопасности, из-за природных особенностей этих людей.

Среди его друзей детства таких было двое. Марк – Маркус, если по полному имени, – приёмный сын друга отца и их соседа Саймона. Правда, то, что Марк был приёмным, Александр узнал многими годами позже. Тогда он был для него просто соседом и сыном Саймона, хотя, почему-то внешне на него мало похожим. И Соня, София, которая жила в другом конце их Familiendorf‘а.

Они ещё лет в шесть встретились на уроках рисования и каллиграфии.

Марк, как он теперь понимает, был аутистом, хотя, и не в самой тяжёлой форме. Соня – «даунёнком». Но тогда он, даже, таких слов не знал. И они при нём никогда не произносились. Они были просто «особенными». Но, ведь, каждый человек по-своему особенный. Просто эту особость надо уважать, понимать и принимать. Учиться выстраивать с ними взаимоотношения и дружить. А оба они были замечательными друзьями. Каждый по-своему.

Как складывалась их дружба с Марком – это отдельная и довольно долгая история. Но такие, как он, раз впустив тебя в свой мир, признав тебя своим другом, остаются твоим другом навсегда, никогда не предадут и не продадут эту дружбу, если ты сам не дашь повода сомневаться в твоей дружбе.

Марк почти не выезжает из их Familiendorf’а. Очень долго, лет до двадцати пяти, он жил в своей детской. И только потом переехал в свой дом, построенный в сотне метров от дома Саймона. В этот дом он перебирался больше года. Хотя, сам спроектировал этот дом, его обустройство и обстановку. А затем контролировал его строительство и обустройство. Но, даже, сейчас во время прогулок он любит заходить в свой старый дом и подолгу сидит в своей детской, которую отставляют неизменной после его переезда и в которую никого, кроме Марка, без его разрешения, не допускают.

В его новом доме небольшой кабинет, почти такой же, как его былая детская, ванная, кухня и столовая почти такие как в доме Саймона. Большую часть его дома – и это было, в общем-то, главной причиной его переселения в собственный дом, – занимают мощные вычислительные, аналитические комплексы, «суперкомпьютеры», как когда-то сказали бы. И Марк преимущественно работает на дому. Только четыре раза в неделю по чёткому расписанию на строго определённые часы он выезжает в два Центра программирования интеллектуальных систем. В свободное время он продолжает ухаживать за клумбами, грядками и теплицами, за которыми они ещё с детства ухаживали вместе с Александром. Добавилась ещё пара клумб возле его нового дома. И Александру пришлось в своё время потратить пару недель, чтобы Марк чётко зафиксировал в своей голове, что, как и когда он должен на этих клубах делать. Ещё в детстве Марк помогал ему в его биологических экспериментах. И от этой привычки Марк не отказался. И сейчас, уезжая, Александр оставляет ему для развлечения небольшие задания, эксперименты, которые Марк проводит с точностью и дотошностью, в которой невозможно сомневаться.

Конечно, даже, Марк не может обходится без своего «Эдвайзера». Но у него очень специфический характер и у Эда ^[10] с ним, если не натянутые, то строго официальные отношения. Электронного камердинера, Главного Домового у Марка нет. Он сам настраивает, «строит» свою домашнюю электронную челядь, и дотошно её контролирует. Но, зато, он в свободную минуту любит общаться с Джеймсом ^[11], с которым он особенно любит обсуждать неорганизованность, безалаберность Эда и самого Александра.

Основная работы Марка – Контролёр-Настройщик аналитических, интеллектуальных систем и комплексов. Сейчас, судя по всему, очень высокого уровня. А увлёкся он этим делом лет с восьми. И начинал он с Отладчика-Советника самого низшего уровня. Уже тогда «простые», бытовые, вспомогательные интеллектуальные программы, комплексы, создавались самими же Интеллектуальными системами более высокого уровня. И, хотя, они, в свою очередь, проходили соответствующую диалоговую настройку, они имели своё представление, что и как должно делаться, что лучше, что хуже. И это не всегда согласовывалось с нормами, логикой, целями человека, «мира людей». Это уже были достаточно сложные программы, системы со своей логикой, «картиной мира» и, даже, характером. И при возникновении проблем, «недопониманий», нельзя было всё решить тупо «переписываем кода». Хотя, конечно, в крайних случаях и к этому средству приходилось прибегать, когда была угроза преднамеренных или непреднамеренных опасных действий, не до конца просчитываемых конечных результатов и тому подобное. Эти Интеллектуальные программы дорабатываются в диалоговом режиме, совмещая логику работы системы с логикой человеческого мира, с которым им придётся взаимодействовать, определять границы дозволенного и недозволенного. И люди, вроде Марка, которые сами с трудом, постепенно входили в мир людей, осваивая его в виде чётких, правил и детально расписанных алгоритмов, – лучше всего подходят для такой работы.

Первое время, пока Александр не понял её серьёзности и важности, эта работа Марка его забавляла. Прибегая на несколько минут раньше установленного срока, когда они должным были заняться какими-то совместными делами, Александр вынужденно оказывался свидетелем того, как Марк работал. Он говорил что-нибудь вроде: «Нет, так не стоит делать. Они этого не поймут», «Это может Им навредить…», «Для Них привычнее будет сделать так»… «Они» – это значит мы, люди. Он в эти моменты становился на сторону настраиваемой системы и пытался объяснить ей нелогичный, часто абсурдный, непоследовательный, но, в конце концов, интересный и увлекательный мир людей. Зато, в минуты досуга, вдруг, вспомнив очередную программу над которой бился, он говорил: «ОН какой-то тормознутый, не может понять простую логическую цепочку», «Он что-то хитрит, у себя на уме, объясняю, что так не стоит делать, а Он своё гнёт» «Зловредный какой-то попался, надо бы подсказать разработчикам чтобы эти функции ограничили…» То есть, свою программу он воспринимал как человека, которого надо научить правильно жить…

С Соней они в начале познакомились на уроках рисования. Дети все в определённом возрасте любят рисовать. И надо по возможности долго поддерживать это увлечение. У Александра не было особых художественных талантов. Увлечение рисованием у него пошло со стремления понять, запечатлеть удивительный и такой разнообразный мир растений. В конце концов, он научился писать неплохие пейзажи и натюрморты. Но он понимал, что особой художественной ценности они не представляют. Как у биолога они получались слишком точно документальными. А у Сони был явный талант, своё видение, своя манера, которые стали проявляться уже тогда, в раннем детстве.

Они все втроём сблизились и сдружились на уроках каллиграфии. Каллиграфией у них занимаются все лет с трёх и до пяти-шести. Дальше – по желанию в виде личного увлечения. Эти занятия, хотя, были недолгими, по двадцать-тридцать минут, и нечастыми, пару раз в неделю, очень много давали. Развивали пресловутую мелкую моторику, внимательность, наблюдательность, «усидчивость»… И между делом шло обучение письму и чтению. Буквы разных алфавитов, иероглифы воспроизводились как элементы узоров, занятные магические знаки… По ходу объяснялись их значения, как эти значки складываются в слова и предложения. Александр и сейчас не очень-то силён в китайском или японском. Но ещё с тех детских лет знает и может неплохо нарисовать по паре сотен иероглифов этих языков и, конечно, не с идеальным произношением, может их озвучить…

Когда семья Александра переехал в их «деревеньку», ему было уже больше пяти лет. Он уже сносно читал и писал по-русски, по-английски, чуть хуже по-немецки и по-французски. И ему без особого нажима предложили позаниматься каллиграфией чисто в ознакомительном порядке. Если честно, эти занятия, его не очень-то сразу увлекли. И в другой ситуации он через несколько месяцев, пройдя ознакомительный курс, их бросил бы. Но тут, с одной стороны, появился соревновательный азарт. Марк с удивительной точностью и дотошностью воспроизводил самые сложные и вычурные изображения букв, титулов, точно копируя, даже, ошибки писцов. И Александр старался не отстать от него. А Соня увлекала его своей художественной фантазией. Ко времени их знакомства она была уже настоящим мастером каллиграфии. И с вдохновением и азартом воспроизводила титулы средневековых манускриптов. Сама пыталась создавать новые титулы, превращая обычные буквы в сказочных животных, диковинные растения… В результате Александр занимался каллиграфией лет до восьми. И бросил эти занятия, когда у него появились новые увлечения и на каллиграфию не стало хватать времени.

Потом они с Соней ещё года три вместе занимались живописью и музыкой. (У Марка с живописью и музыкой отношения как-то не сложились). Но вскоре после того, как Александр «пошёл в школу», они с Соней расстались. Точнее, она, вдруг, исчезла. Сначала сама Соня, где-то через полгода из их «деревеньки» уехала и её семья. И Александр ни от кого не мог добиться внятного ответа на вопрос, куда Соня уехала.

Только через много лет, когда они, вдруг, встретились на одном из музыкальных фестивалей, он догадался о причинах её исчезновения. Именно догадался. Никто ничего ему и не пытался объяснять. К тому времени у каждого из них были свои семьи. И они общались просто как «друзья детства». Но как-то, как бы, в шутку, Соня тогда призналась, что он был её первой любовью, и она в него была «жутко влюблена». Александр в тот момент, почему-то почувствовал себя неловко и, даже, испытал чувство вины. И тогда вспомнилось, что за несколько месяцев до исчезновения Сони он испытывал иногда такое чувство неловкости при их встречах. Это чувство его удивляло, пугало, но он старался не придавать ему особого значения. Теперь ему всё стало ясно.

Соня была года на два старше Александра. А девочки и так развиваются быстрее мальчишек, в сексуальном плане особенно. А такие особенные люди, как Соня, более эмоциональны, более открыты. И более открыто проявляют свои эмоции. Особенно, когда сами не могут понять их. И они могут проявлять их импульсивно и непредсказуемо. А Александр воспринимал Соню исключительно как друга. Да и, вообще, тогда, до сексуальных влечений ещё не дорос. И, видимо, во избежание возможных последствий, травмирующих психику их обоих, их тогда и решили «развести»…

Такие, как Марк и Соня, учились только у них, в их коммунах, учебных центрах. И потом работали также преимущественно в их учебных центрах, «закрытых производствах», иногда в «буферных зона». В ТОТ мир они тоже выезжали, но только в достаточно благополучные и безопасные регионы, и под особой защитой и прикрытием.

……………………………………………………………………………………………..

Кто из них какие задачи в ТОМ мире решал, определялось уровнем подготовки, особенностями характера, темперамента, прочими психо-физическими качествами… Но все для работы в ТОМ мире должны были иметь базовые навыки взаимодействия с ТЕМ миром и иметь ТАМ официальный статус. Это обеспечивалось – помимо технологических формальностей вроде Идентификаторов, Платёжных Модулей ^[12] …, – прежде всего, получением того или иного официального образования в ТОМ мире. Начиналось всё с «поступления» в тамошние школы лет в двенадцать.

Легализация. Familiendorf. Предыстория

Выбор первых школ определялся «законами жизни» в ТОМ мире. В первой своей школе Александр «проучился» всего несколько недель. Расположена она была не очень удобно. Километрах в двенадцати к северу от их «деревеньки».

Familiendorf Александра располагается на северо-западе Нижней Саксонии. В этой «деревеньке» чуть больше полутора тысяч «постоянных жителей». Она не привычно для Германии вольготно раскинулась на площади больше чем в полусотню квадратных километров. Но официально для ТОГО мира она не существует. Официально эти полсотни квадратных километров со всем, что там находится, – что-то вроде небольшого природного заказника, угодья нескольких десятков ферм и с дюжину городков-деревень в несколько десятков домов, относящихся к четырём или пяти округам. При этом три или четыре из этих округов относятся к сельской коммуне Верде, а два к довольно крупному для Нижней Саксонии городку Мейнхорст.

Сейчас – судя по рассказам и расспросам его старшего сына, – уже есть какая-то история их «деревеньки», с которой их детей знакомят. Но рассказ об её основании, как он понимает, сводится к довольно условной «дате основания» и именам всеми почитаемых «Первооснователей». Наверняка, где-то лежат финансовые, юридические и прочие документы, по которым можно было бы воссоздать историю этого самого основания. Ещё живы многие «Первооснователи», которых можно было об этом расспросить… Может, кто-то уже в этом «капается», и над этой историей работает, а Александр просто «не в курсе».

Сам он эту историю знает из рассказов тех самых «Первооснователей» среди которых рос. Это не были какие-то последовательные повествования. Случайные воспоминания, забавные или курьёзные эпизоды, вдруг, всплывавшие в дружеских беседах, которым Александр со своими друзьями оказывался случайным свидетелем…

Судя по этим рассказам, история их «деревеньки» началась с полвека назад, когда Александра не было, даже, «в проекте». Тогда только произошла Встреча, в общих чертах была обозначена Идея и намечен в общих же чертах перспективный план её реализации. Частью Большой Идеи изначально была Идея Отделения. Как будет происходить это Отделение, тогда виделось ещё достаточно смутно. Но было очевидно, что нужны какие-то места, где компактно, достаточно комфортно и безопасно могли бы быть размещены семьи «отделившихся», тех кто будет к ним присоединяться. И где можно будет готовить «смену», которая будет развивать их Проект. В первую очередь нужно было определится с местом размещения семей тех, кто начинал работать над их первыми проектами.

К тому времени Саймон уже исчез из ТОЙ жизни. «Погиб», «потерялся» в Штатах. И объявился в Европе. Понятно, уже совсем другим человеком, под другим именем, с другой жизненной историей. Это было ещё время паспортов, банковских карт, примитивных «смартфонов», «социальных сетей», которые легко взламывались, даже, начинающими «хакерами».

Для Саймона не было проблемой, обзавестись паспортом, подлинность которого ни у кого не могла вызвать сомнения, несколькими банковским счетами и картами, со своими вполне правдоподобными банковскими и кредитными историями. Его жизнь вполне убедительно была расписана в эккаунтах нескольких популярных «соцсетей». В то время уже существовали средства, позволявшие без сложных и болезненных пластических операций точечно изменить лицо так, чтобы системы распознавания тебя уверено определяли, как совсем другого человека, а те немногие, кто должен был тебя узнавать, легко это делали. Это несложно, когда ты прекрасно знаешь все алгоритмы распознавания. Чуть больше подправлялись фотографии на паспортах, удостоверениях, водительских правах…, так, чтобы при визуальном сравнении твоей фотографии с твоей физиономией в живую, особых вопросов не вызывало – кто, вообще, мог уверено сказать, что похож сам на себя на фотографиях своих документов, – да и такое визуальное сравнение особо внимательно никто не проводил. Главное, чтобы программа быстро находила стопроцентное совпадение с фотографией в базе благонадёжных граждан (а иначе быть не могло, потому что ты сам размещал такую же твою фотографию в этих базах) и не находила совпадений с твоими старым фотографиям в базах «разыскиваемых»… Да и все свои старые фотографии ты везде, куда мог дотянуться, удалил. И, вообще, подчистил всю свою прошлую жизнь.

Местом своей новой жизни Саймон выбрал Германию. В самую последнюю очередь потому что там можно было себе обеспечить благоустроенную комфортную жизнь. В большей степени потому что там во многих местах сохранялась необходимая насыщенная, образовательная, научная, культурная среда. Но, прежде всего, потому что, зная, как работают те, кто будет его в первую очередь разыскивать, он вполне обосновано предполагал, что меньше всего и менее усердно его будут искать здесь. Местные спецслужбы давно и очень тесно взаимодействовали с теми, кто его будет искать. Были уверены в технической оснащённости и профессионализме своих здешних коллег. А потому были убеждены, что уж здесь-то его проще всего будет «вычислить». И сам Саймон, зная это, вряд ли сюда сунется. Тщательнее всего его будут искать в разных экзотических местах, куда в первую очередь «сдёргивают» коррумпированные политики, которых, вдруг решили призвать к ответу, главари мафиозных кланов, на хвост которым падали спецслужбы… В Германии и Европе, вообще-то, его тоже поищут. Помониторят порты, вокзалы, аэропорты и прочие места, через которые он может сюда попасть. Возьмут под контроль гостиницы и все ресурсы поиска жилья. Передадут всю имеющуюся у них информацию о нём своим коллегам из здешних спецслужб. Но в активном режиме все это будет проходить в течение года. Потом это перейдёт в рутину, которую передадут всем этим автоматизированным системам контроля, во всесилие которых они так верят…

Для надёжности, чтобы не испытывать судьбу, проведя уже всю необходимую подготовительную работу по созданию своей новой жизни, Саймон, всё-таки, проник в Германию по давно подготовленному нелегальному каналу. Потом с год помотался по недорогим съёмным квартирам в разных городах Германии. Саймон, даже, немного моложе отца Александра. Тогда ему было чуть больше двадцати. Такой образ жизни ни у кого не вызывал подозрений: молодой парень, только что закончивший учёбу, разъезжает по стране в поисках работы. С этим тогда у многих были проблемы. Особенно у молодых. В этих своих разъездах он проверял надёжность своей «легенды»: не падает ли кто-нибудь ему на хвост. И, заодно, к своей легендарной жизни прицепляя уже стопроцентно убедительную историю реальной жизни.

Пора было подумать о надёжном «лежбище», где можно было спокойно заняться своим главным делом. Нужно было найти небольшой ничем не приметный городок-деревеньку в европейском «захолустье». Но, главное, определится с «крышей». Придумать себе работу, с которой он внешне для всех успешно бы справлялся, но при том эта работа никак, даже, отдалённо не была связана ни с программированием, ни с IT технологиями, вообще, ни с чем «физико-математическим» и «инженерным». Саймон сваял поискового бота, который стал шерстить всякие экзотические предложения работодателей. Он уже отобрал на рассмотрение десяток предложений, когда бот, вдруг, выдал показавшееся на первый взгляд совсем экзотическое предложение. Саймон сразу его, походя, отбросил. Но потом что-то заставило его вернутся к этому предложению. Он его ещё раз внимательно прочитал и подумал: «А почему нет?»

Предлагалась вакансия зоотехника, а, лучше, ветеринара, на ферме в Нижней Саксонии. Ферма была необычная – лошадиная. Заинтересовавшись, Саймон, к своему стыду, обнаружил, что он, оказывается, ничего не знал о том, что Нижняя Саксония в течение многих веков была одним из центров коневодства. А некоторые породы, которые до сих пор там выращивают, считаются одними из лучших и пользуются спросом у знатоков. Правда, в данном случае речь шла о совсем небольшой ферме с двумя десятками лошадей. Пять-шесть дорогих породистых выращивались на продажу немногим, кто мог себе такую покупку позволить. Или для участия не в самых известных бегах, скачках… Большая часть использовалась для обучения верховой езде и конных прогулок. Именно эти услуги обеспечивали пусть не очень большой, но стабильный и приличный для тех мест доход. Вокруг фермы была территория особо охраняемого ландшафта: небольшой лесок с озерцом в середине, луг с естественным травяным покровом, который запрещалось нарушать, но можно было скашивать на сено для лошадей, и два поля, разделённых рощицей, засеянных овсом, клевером и прочим, что могло пойти в хорошее сено. Место было популярно среди жителей городков в радиусе пары десятков километров. В основном, в выходные дни, которые немцы любят проводить на природе. Но и в будние дни привозили детей, чтобы они получали первые навыки верховой езды. Понятное дело, при ферме был небольшой ресторанчик, в котором можно было утолить разыгравшийся голод после конной прогулки. И небольшой мотельчик, в котором могли остановиться приезжающие или проезжающие из более отдалённых мест…

Саймон несколько лет своего раннего детства провёл в маленьком захолустном городке на Среднем Западе. Пара десятков домов и два небольших ранчо на его окраинах. Жили дружно. Хоть, бывали и конфликты, но они быстро улаживались с помощью соседей. И быстро забывались, потому что там все знали, что кроме как на поддержку соседей здесь особо надеяться не на кого. И, действительно, «если что», приходили на помощь друг другу.

Саймон, конечно же, дружил с ребятами, жившими на ранчо. Тоже не обходилось без ссор, споров и, порой, драк. Но, в целом, тоже жили дружно, а в школе, в которую приходилось ездить за двадцать миль, стояли друг за друга стеной. И там с «ranch guys» старались не связываться.

Большую часть свободного времени Саймон проводил то на одном, то на другом ранчо, постоянно наблюдая и невольно запоминая, как за лошадьми ухаживают, их лечат… Часто помогал друзьям, чтобы те побыстрее закончили порученные им работы, и можно было заняться своими делами. А то, почти как члену семьи, в случаи нужды, ему могли крикнуть: «Эй, Саймон! Помоги здесь… поддержи тут…»

В общем, Саймон, хорошо знал «как обращаться» с лошадьми, любил их, и понятное, дело, прекрасно ездил на них в седле и без седла…

Прочитав объявление о вакансии, у него взыграла ностальгия по детским беззаботным годам и пришла в голову мысль, что среди ветеринаров какой-то захолустной фермы, его точно никто не будет искать.

Он быстро изготовил на своё имя необходимые свидетельства о получении требуемого для его новой работы образования, подправив должным образом базы соответствующих учебных заведений. За месяц прошёл базовые курсы требуемых разделов биологии, зоологии, зоотехники…. Прекрасная тренированная память, гибкий, острый ум за это время вычленили, связали в систему базовые элементы этих наук, требуемые в его будущей профессии, и увязали с быстро вспомнившимся опытом жизни на ранчо. Частности и детали он загрузил в информационно-аналитический комплекс – предтечу будущих «эдвайзеров» ^[10], – подстроенный под систему сложившуюся в его голове.

Пока Саймон всё это делал, он больше всего переживал, что вакансию кто-нибудь перехватит. В конце каждого дня он с тревогой проверял, не пропала ли она. Вакансия терпеливо ждала его.

Но когда Саймон отправил по этой вакансии своё «резюме», никто на неё не торопился отвечать. Подождав несколько дней, он вежливо напомнил о себе. Через пару дней получил ответ. Просили уточнить, есть ли у него «опыт работы по специальности» и может ли он предоставить чьи-либо рекомендации, потому что в резюме эти разделы были незаполненными. Саймону не составляло труда приписать себе какой-нибудь опыт работы, хоть с годик, и заручиться каким-нибудь липовыми рекомендациями. Мог бы подержать на контроле соответствующие базы и контакты, чтобы, в случае необходимости, перехватить запросы на его счёт. Но коневодство, как он предполагал, достаточно узкий мирок, где почти все так или иначе друг друга знают. И Саймон мог сослаться на работу у человека, с которым его будущий работодатель был знаком. Мог быть лично знаком и с тем, чьи рекомендации предоставил Саймон. И даже, если не был лично знаком, то мог не полениться и сам выйти на личную связь с этими людьми. Поэтому Саймон решил честно ответить, что ни опыта работы, ни рекомендаций у него нет.

Опять несколько дней не было ответа.

Как позже выяснилось, проблема заключалась в том, что хозяин той фермы был «человеком в возрасте», уже где-то за шестьдесят. Как почти все люди его возраста, он с большим предубеждением относился к знаниям, профессионализму, ответственности «молодых людей» (и, если честно, не без веских на то оснований во многих случаях). Кроме того, для такой маленькой фермы не нужен был ветеринар на полный рабочий день. Он должен был быть приезжающим на почасовой оплате. И потому должен был жить где-нибудь неподалёку, в десяти-пятнадцати, максимум, двадцати минутах езды. А Саймон жил тогда «на другом конце страны».

Но найти нужно специалиста поблизости, видимо, не получалось. Начиналась обострятся проблема, вообще, с любыми специалистами, особенно, в провинции. Да и вознаграждение, по крайней мере, на первой время, прижимистый хозяин фермы предлагал не очень заманчивое…

Через несколько дней молчания хозяин фермы сам вышел на прямую аудио-визуальную связь. Про недоверие к молодым он, конечно, ничего не стал говорить. Просто сказал, что отсутствие подтверждённого опыта работы и рекомендаций, вызывают у него справедливые опасения. Главный же упор сделал на бытовые проблемы, повторив ещё раз ту скромную сумму вознаграждения за труд, выше которой Саймон не может рассчитывать, по крайне мере, ближайшие пару лет. А этой сумы хватало, чтобы заплатить налоги и оплатить аренду скромного жилься, даже, в этом захолустье. Предыдущий ветеринар, как понял Саймон, отошедший от дел по возрасту, обслуживал кроме той конной фермы ещё четыре или пять с другой живностью. И этого ему хватало на приличную для здешних мест жизнь. Хозяин фермы сам предложил Саймону расспросить владельцев близлежащих ферм, не согласятся ли и они воспользоваться услугами Саймона.

Но Саймону такой расклад совсем был не нужен. Он не собирался загибаться, мотаясь между полудюжиной ферм. Ему нужно было только прикрытие: ненапряжная, желательно, приносящая удовольствие, работа, оставляющая большую часть времен свободным для решения его главных задач. И у Саймона давно уже было подготовлено другое решение этой бытовой проблемы.

Надо сказать, что, в отличие от прижившегося в массовом сознании и постоянно поддерживавшегося в то время средствами информации и всяким киношным ширпотребом образа программистов, всяких там разработчиков мало понятно чего, и, тем более, «хакеров», как людей, зачумлённых, замкнутых, закомплексованных, а то и злобных, думающих только о том, как бы напакостить людям, – Саймон был очень весёлым открытым человеком, умевшим располагать людей к себе. Ему не трудно было в прямом – хоть, и «удалённом», – общении «впарить» хозяину фермы ещё одну легенду о своей жизни и добиться нужного решения «бытовой проблемы».

Легенда, если коротко, состояла в том, что с раннего детства Саймон был приобщён к движениям зажиты природы и животных. Он обожает лошадей и его мечта – перебраться в село, получить для начала, хотя бы небольшой участок земли, где он мог бы начать «своё дело», вести свои биологические исследования… Недавно он получил небольшое наследство от бездетной тётушки и может себе это позволит. И он был бы благодарен, если бы хозяин фермы помог подыскать в округе небольшой участочек, где пометился бы маленький домик с лабораторией и загон с конюшненкой на две-три лошади.

Когда-то предки фермера владели значительно большим участком земли, на котором располагался довольно крупный конный завод. От тех времён на окраине его участка осталось небольшое строение, которое использовалось для хранения всякого инвентаря, большей частью уже не нужного. Почему бы это строение с полу гектаром земли не отдать в аренду? Тем более, что как раз настало время платить по очередному кредиту, на выплаты по которому, как всегда, трудно было «выдернуть деньги». А раз молодой человек при деньгах, пусть, хотя бы, за пару лет вперёд внесёт арендную плату. А если надумает завести своих лошадей, то первые две он обязан будет купить у него. А договор аренды вступит в силу после трёхмесячного испытательного срока.

На том и сошлись. Саймон успешно прошёл испытательный срок. Хозяин фермы, конечно, поизощрялся в разных каверзных, на его взгляд, заданиях-испытаниях. Саймон с ними вполне уверенно справился. А если и возникали небольшие заминки, то они вполне укладывались в допустимые неточности и ошибки «молодого специалиста». Главное, видно было, что Саймон любит и понимает лошадей. И те сразу прияли его…

Как только арендный договор вступил в силу, Саймон интенсивно занялся перестройкой и обустройством своего нового дома. Пристроил к нему «лабораторный корпус» с обширным подвальным помещением и под видом его оснащения завёз всё необходимое ему оборудование. Построил конюшенку и, чтобы выстроить совсем доверительные, добрососедские отношения с хозяином фермы – теперь его «боссом», – купил у него две лошади, уход за которыми и конные прогулки были прекрасной разгрузкой для его напряжённо работающих мозгов.

Были небольшие проблемы со связью и оперативной информацией. Своя система «гридов» была только в стадии разработки. Несколько первых вариантов работали локально на очень ограниченных территориях. Приходилось пользоваться «общим сетями», максимально возможно защищая, шифруя свои «каналы связи» и «ЦОДы». Но самая значимая, «суперсекретная», информация передавалась только в личных контактах. И до сих пор, при том, что у них давно были свои защищённые системы связи и обмена информацией, самое важно передавалось только при личных контактах.